Разрывая стены

10. Бэй

С рассветом вернулось душевное спокойствие.

Внутри Кобейна что-то изменилось. Как будто отпустила натянутая струна, терзавшая долгие месяцы. Помешательство вчерашнего дня стало его личным пределом. Чертой, переступать за которою уже нельзя, потому что потеряешь себя безвозвратно. Не ведая того, Рокса излечила его. Правда, цена лекарства оказалась слишком высокой.

Чужое несчастье или внезапное столкновение с насильственной смертью играет роль форсированной перезагрузки жесткого диска: прочищает замусоренную ненужной информацией память, форматирует места в хранилищах для более эффективного использования, перезапускает программы, стимулируя их плавную работу.

То же произошло и с ним.

Пока Бэй осматривал дом ведьмы в поисках следов, звал соседей, помог найти подводу и заплатил кузнецу, обещавшему похоронить Роксу, в его голове происходила переоценка событий последних месяцев и их анализ. Оформлялось решение оставить прошлое вчерашнему безумному дню и идти дальше.

Конечно, он почувствовал пустоту. И боль никуда не делась, но стала глухой, спряталась в глубине души, отлепив цепкие пальцы от сердца. Отформатировалась в нужное место.

Этому расставанию пришло время случиться. Стало неважно, упрямство или самолюбие твердило, что Великолепный Бэй не проигрывает, и мешало принять очевидное — Ана была болезнью, наваждением, ошибкой.

Она — не его судьба.

У Кобейна всегда хватало сил и характера принимать трудные решения и обрезать концы уходивших без него в плавание кораблей.

Да, пустота была иной, чем при расставании с Кариной или Тарой. Но и чувства были другими. Теперь внутри зияла черная дыра, и нужно было вспомнить, что один — это… одинок. Ко всем тванским Теням, он был одинок, как служебный пес, случайно севший в поезд и оказавшийся далеко от дома.

Но он справится. Не добившийся своего Великолепный Бэй справится. И с поражением. И с дорогой, по которой он делал уверенные шаги в новом направлении — туда, где не будет Аны.

Кобейн решил отправиться в Рассветную столицу, чтобы найти девочку в яркой цветастой юбке. Если он пока привязан к этому миру, то может попытаться выяснить немного больше о судьбе шерла и Роксы, и в процессе поисков решит, где обосноваться до тех пор, пока его не выдернет на Землю к неизвестному Искателю или Искательнице. С его везением отныне купаться и спать, похоже, лучше в одежде.

Наступал момент придумать новый образ. Время Поцелованного, Карьерного Волка и Твана прошло, но Бэй не собирался становиться Бэем.

Может быть, Крис? От его второго имени? Только ни с одним из тех, что стояли в паспорте, Кобейн себя не представлял. У его родителей было плохо с фантазией на мужские имена. Что они сейчас думают об исчезновении сына? Хорошо, что Кайт отправляет время от времени от его имени короткие сообщения, что все в порядке, и Бэй застрял на курсе затяжной медитации. Никто не поверит, все будут волноваться, но, по крайней мере, не начнут рисовать в воображении холодный труп в расщелине в горах. Маленькой лжи еще ненадолго хватит, но наступит момент, когда его родным придется пройти семь кругов ада семьи пропавшего без вести. Послать Ван Дорнам почтового голубя не получится. Бросить бутылку? В море песка? С запиской, что жив и, несмотря ни на что, не унывает и верит в себя?

Поосторожнее с самолюбованием, Бэй!

Как говорил Гашик, высокомерие в любом виде — наказуемо.

В доме Роксы Кобейн не обнаружил ничего подозрительного. Никаких следов или улик, которые могли бы дать направление, где и кого искать. В плетеной корзиночке на столе лежало много разных отшлифованных камней, но Бэй забрал с собой только развалившийся на три части турмалин.

Подобные корзиночки с разноцветным содержимым были во всех домах Долины. В них — камни на удачу, для хозяйских нужд, помощники в разных делах и ситуациях. Индикаторы — такие, как александрит, бирюза или нефрит, меняли цвет перед бедой, предупреждая о несчастье. В дальнюю дорогу брали сугилит или гелиотроп, защищающие от злых духов и плохой энергии. Для мира в доме или чтобы успокоиться после душевных потрясений, в коробочке держали зеленую яшму и розовый кварц. От сглаза — опал, от клеветы — топаз.

Но кристаллы и металлы могли быть «пустыми» или залитыми энергией, которая усиливала их действие, настраивая на одного владельца. Было столько тонкостей, связанных с камнями в этом мире! Бэй не рискнул взять ни одного из корзиночки ведьмы. Он устал от сюрпризов Долины.

Прежде чем начать путь в сторону Рассветной, он нашел поселение Неприкосновенных. Ему пришлось потратить время и лишиться нескольких кристаллов, чтобы получить возможность задавать вопросы. Только когда Кобейн убедил Изгоев в смерти ведьмы, они стали рассказывать о своей покровительнице.

С таким поклонением не относились даже к королям! Рокса помогала безродным едой, камнями, иногда укрывала их от полиции и искала помощников для тех, кто попал в беду. Бэй и несколько человек, укутанных в одежды с желтыми пятнами позорной метки, сидели у костра, над которым жарился освежеванный безухий кролик. Трусливыми кроликами метались и торопливые, беспокойные взгляды людей. А какими еще они могут быть у тех, кто постоянно вынужден прятаться?

Простившись, Бэй направился в деревню, чтобы от места, которым пользовалась Рокса, переместиться в столицу Рассветных. Серая тень кралась за ним от самого поселения, и, отойдя на сотню метров, Кобейн развернулся, поджидая согнутую в спине от старости старуху. Она подошла, озираясь по сторонам, и застыла рядом, не произнося ни слова, но бросая выразительные взгляды на его дорожную сумку. Заговорить ей помог мелкий неограненный дымчатый кварц, размером с гречишное зерно, который безродная тонкими пальцами с толстыми узлами раздутых артритом суставов вытащила из мешочка с камнями.

— Люди глупы и наивны, — засмеялась старуха низким, шершавым голосом. — У ведьмы не может быть светлая душа. Долг она оплачивала перед духами, которым поклялась.

— Какой долг?

— За слепую девчонку, что Изгои несколько лет растили среди своих и водили везде с собой.

— Странное место, чтобы прятать детей.

Перехватив взгляд Кобейна в сторону оставшихся за холмом палаток, старуха покачала головой.

— Не эти. В Закатном было дело. Я тоже оттуда родом. А странное или нет, не ко мне вопрос. Значит, есть судьба страшней, чем кочевать с Неприкосновенными.

— Что стало с девочкой?

— Кто его знает. Забрала она ее лет через семь, а куда дела, неведомо. В этих местах детей рядом с ведьмой никто не видел.

Бэй собрался уходить, но потом, вспомнив сосредоточенный взгляд старухи, пока она копалась в мешочке с камнями, достал из кармана осколки турмалина.

— Знаешь, что это?

Безродная сложила вместе ладони и быстро-быстро потерла их, согревая, потом взяла осколки, аккуратно составив их вместе на левой ладони. Зажала ее в кулак, потрясла в воздухе и сунула под ухо Бэю, напугав, что хочет ударить.

— Слушай, — недовольно прошипела она, словно испытывала боль, и снова поднесла руку к уху Кобейна.

— Рок, — донеслось из ладони старухи.

Ну что ж! Добавилась целая буква. Только передатчик на этом бесповоротно разломался. С шипением безродная отбросила осколки в песок, и на ее ладони Бэй увидел красное пятно ожога. Старуха вертелась на месте и сыпала ругательствами, пока дула на больное место.

— Камень — перевертыш, посланником она его сделала, — Неприкосновенная застыла перед Кобейном, глядя на него из-под темного платка. — Может, для тебя, а может, для другого. Только тот, кто убил ведьму, сильнее был. Раскусил ее хитрость, вместе с турмалином, — засмеялась женщина и пошла прочь, потряхивая обожженной ладонью.

Бэй смотрел ей вслед и вспоминал о том, что не говорил в селении, как умерла Рокса, женщина догадалась об убийстве сама и камень себе выбрала необычный. И с турмалином разобралась. Непростая… Уносила на скрюченных ногах свои собственные секреты обратно в поселение Изгоев.

Снова и снова Бэй вспоминал подслушанный на площади разговор между Роксой и девочкой. Ведьма испугалась, еще увидев проекцию камня. Что насторожило ее — сила шерла или то, что неизвестный убийца попросил у нее слишком опасный кристалл, оставалось только догадываться.

Но, пообещав Кобейну изготовить обманку, Рокса поспешила на встречу с девочкой. Нет. Не так. Ведьма вышла из дома через час. Вряд ли, чтобы сбить слежку, скорее всего, зарядила за это время какой-нибудь сигнальный амулет для ясновидящей и говорила с девочкой об опасности. Уже тогда предчувствовала свою гибель? В любом случае, ясновидящая что-то почувствовала, потому что хотела проверить судьбу ведьмы, умоляя взять камень или показать руку. Значит, хоть каким-то даром девочка обладает, и после жизни среди Изгоев Рокса «спрятала» ее на цветастом платке посреди людной площади. Интересный способ заботы о детях. Или, как сказала Неприкосновенная, ребенку грозила судьба еще более страшная, чем доля бесправного отщепенца или уличной побирушки.

Бэй не стал хранить силы и перенесся к окраине Рассветной, как в прошлый раз. В этом мире его память надежно фотографировала следы и места для скольжений. Он так до конца и не разобрался со всеми тонкостями своего дара, для этого требовался опытный Разрывающий. В Карьере такого уровня, как у Бэя, не нашлось, а нашелся бы — все равно не хватило времени на практику.

Кобейн знал, что у любого чуда есть свои ограничения. Были они и для Проводников, и для людей, перемещавшихся с помощью камней. Существовали невидимые «автобусные остановки», где легче было поймать бесцветную волну и из нее «выйти». Для скольжения закрывали многолюдные места любых поселений и здания. Оно и понятно, иначе в Долине не существовало бы стен и личного пространства, а из воздуха валились здоровенные мужики, стучась лбами с прохожими, усмехнулся собственным размышлениям Бэй. Но, как и везде, тот, кто платит, получает больше — чем сильнее дар и выше положение одаренного, тем больше пространства Долины было доступно ему для скольжения.

Кобейн шел вдоль ровных, как по линейке прочерченных улиц, и разглядывал дома, которые улыбались ему лепниной крыльца, хитро щурились карнизами окон и удивленно приподнимали брови-балконы. Столица Рассветного королевства напоминала игровую комнату долинного Гауди и Барселону.

Площадь, похожая на солнце с ровными лучами-улицами в середине дня была оживленной, как все рыночные. Бэй потолкался среди покупателей зелени, фруктов и овощей, высматривая слепую девочку с мангустом. Не оказалось ее ни на площади текстиля и металла, ни на далеких от центра рыбной и мясной. Зато он узнал, как зовут ясновидящую — Кимико, и что еще вчера девочку видели в городе. Обычно она гадала на одной из центральных площадей. Продавец веревок и ниток показал Кобейну на мальчишку, сновавшего между покупателей.

— Шюрта спроси, он частенько помогает ей, если народа много и мангуст боится вести хозяйку.

Поговорить с мальчиком не получилось. Только парнишка заметил неслучайный к себе интерес, так исчез с площади испуганным зайцем. Бэй усмехнулся и стал ждать, сев в сторонке между продавцами эля и еды.

Прошло около часа, прежде чем детектив из другого мира разобрался, что прятался от него не заяц, а хитрый лисенок, у которого, к тому же, на площади остались глаза — еще один сорванец, постарше, и Кобейн был уверен, что где-то среди постоянных продавцов должен находиться хозяин уличных воришек.

Придумывая, как выцепить проворного мальчишку, Бэй неожиданно решил вопрос с работой и ночлегом. Еще переходя с площади на площадь, он понял, что останется в Рассветной столице. Несмотря на то, что первое знакомство с городом было неудачным, он нравился Кобейну, дарил приятную легкость душе, замазывая тоску веселыми фасадами и светлыми, теплыми красками стен. Бэй рассудил, что в толпе собравшихся со всего королевства на праздник людей его вряд ли кто запомнил, он был мало похож на самого себя прошлого, и знаки на его спине были узаконены таинственным жрецом. К тому же в большом городе легче затеряться.

Бэй следил за людьми на площади, когда сзади него раздался высокий и сильный женский голос:

— Чтоб тебя Тени поцеловали, идиот, и мозги твои в тесто превратили. Не потерял бы ничего.

Бэй обернулся и увидел как длинная, словно жердь, женщина выталкивает из дверей пекарни невысокого мужичка. Тот хватается за нее руками, стонет и подволакивает ногу. Получив тычок в спину, мужчина не удержался и повалился на землю, заскулив побитым псом.

— Ползи к своим друзьям, что наливают тебе за ворованную у меня муку.

Худющая, злющая, с длинным носом и превратившимися в щелочки глазами, булочница представляла из себя грозное зрелище. Острые локти торчали в стороны, как ноги громадного кузнечика. И сама она походила на кузнечика или саранчу, ведь как только перестала щурить глаза, они оказались небольшими, но круглыми, а длинный рот, углы которого тянулись к земле, напоминал челюсти насекомого. На овальной голове торчали всклокоченные жидкие волосы, а одета женщина была в зеленое платье со светлым передником.

Бэй был в восторге.

Саранча выпучила черные глаза на мужчин, толпившихся рядом с бочками эля, и протрубила высокой трубой:

— Забирайте своего несуна. Одноногий он мне не помощник.

А потом направилась обратно в лавку, громко причитая, что до ночи ей нужно найти нового работника. Не теряя времени, Бэй оставил рыбалку шустрых мальчишек на другой день и пошел за грозной женщиной.

Кимико уже не было в городе, Кобейн больше не сомневался в этом. Он расспросит мальчишек о ней, но не станет метаться по Долине, преследуя чужие тайны. С него и своей уже сполна хватило.

Услышав вопрос о работе, Саранча окатила Кобейна таким недоверчивым взглядом, что он не сдержал улыбки.

— Ну, вы тоже на булочницу не очень-то похожи.

Из рта-мандибулы вылетел недовольный свист, и Бэй получил работу на завтрашнее утро, а на вопрос о ночлеге еще один свистящий плевок воздухом и кивок в потолок. Под крышей у Дары, как звали хозяйку пекарни, располагалась маленькая комната размером в кровать и еще в полшага.

Как известно, в классической английской системе образования серьезно относятся к преподаванию каждого предмета. Это правило касается не только точных наук и языков, но и спорта, музыки и домоводства. Особенно в дорогих частных школах, куда время от времени заточали на несколько месяцев вундеркинда Бэя. В одной из них, расположенной среди живописных шотландских гор, работал учитель, влюбленный в пекарное и кулинарное дело. И как каждый увлеченный педагог, он разбудил в учениках интерес к приготовлению хлеба и сдобы. Имя потомка Брюса Уоллеса соответствовало любимому занятию — Бакстер, пекарь. Вернувшись в Голландию, Бэй пек румяные булки и нахохлившийся черный хлеб, приводя в восторг маму, вызывая задумчивые взоры Зоси и открытые насмешки Куна. Нездоровое чувство юмора старшего брата победило, к тому же у Кобейна было слишком мало времени, и без восторженного учителя он быстро забыл дорогу на кухню.

И тут такой поворот судьбы в лице Саранчи! Высокую худощавую женщину боялся весь город, но, закрывая от страха глаза и уши, стоял ранним утром в очереди за хлебом, а перед праздниками — за печеньем и сдобой.

Грозная Дара была сурова, но справедлива. Она отметила улыбку Бэя, когда он спустился в пекарню утром испытательного дня, наблюдала, как выполняя поручения, он жадно ловит запах пекущегося хлеба, и бросила к середине дня:

— Оставайся. Но первую неделю работаешь за жилье и еду.

И только после этого спросила имя нового помощника.

Саранчу звали Дарой, Бэй назвался Дар.

Хозяйка пекарни оценила шутку нового помощника плевком воздуха из плотно сжатого рта. Оказалось, что Дара так смеется. К странному смеху прилагались на удивление сильные руки и прямо-таки железная спина, потому что Саранча поднимала кадушки и противни не легче тех, над которыми пыхтел Бэй. А еще очень внимательный взгляд, потому что через два дня булочница приперла нового помощника к столу тощей грудью, выставила в стороны острые локти и прогудела:

— Где пекарскому делу учился?

— Скорее, подсматривал, — ответил Дар, — у Бакстера — далеко-далеко отсюда.

Так начались короткие каникулы Бэя.

Он был по-своему счастлив. Это было простое и солнечное, вернее, рассветное счастье — вставать еще до того, как спряталась Лупоглазая, и следить за приготовленными Дарой смесями. Оказалось, что Кобейн мог предсказывать не только бури, но и тесто. Он чувствовал, когда наступал момент достать его из деревянных бадей и начать лепить и резать липкие плюшки, формировать буханки и булки, чтобы поставить в печку. После того, как Бэй два месяца пугал людей Карьерным Волком, печь хлеб казалось правильным занятием. В упрямо поднимавшемся к краям лоханей тесте было столько же позитивной силы, как и в Рассвете. Бэй даже почти не вспоминал об Ане, и странные видения, которые истязали его в глиняной деревне, потеряли краски, как выцветшая фотографическая пленка. Кобейн верил в новое будущее без сероглазой напасти. И от этой дрожжевой эйфории и обретенной свободы тянуло на шалости. Вспомнив успех Рождественской мелодии, он захотел оставить Рассветной столице съедобный подарок. Накануне праздника, когда Дара пекла сладости, Бэй собрал похожие ингредиенты и повторил шотландское кулинарное изобретение — «овсяное» печенье, назвав его бакстером.

На следующий день Саранча отпустила помощника на пару часов. Чаще всего свободное время Кобейн проводил на одной из двух центральных площадей. Кто-то из Скользящих между мирами «подарил» Рассветной столице место для уличных ораторов, как в Гайд-парке Лондона, и Бэй приходил к Углу Правды узнать, чем дышит королевство, и купить шипастый огурец. На другой площади он слушал выступления долинных поэтов и перебрасывался парой слов с Шюртом, которому приносил из пекарни булочки. Чтобы подружиться, воришку пришлось сначала поймать за руку, что лезла в чужой карман, и вынудить в обмен за молчание поговорить о Кимико. Как Бэй и предполагал, ясновидящая исчезла уже в ночь убийства Роксы.

— Ведьмины камни у нее всегда были. А тут вскочила еще до рассвета (девочка жила вместе с двумя беспризорными мальчишками в заброшенном доме на окраине) — заголосила, как труба, слезы по щекам размазывая, потом все свои вещи похватала и на улицу бросилась. Вжик, — мальчишка снабжал рассказ жестами, опасно размахивая руками перед носом Бэя, — и исчезла. Ух, как Пузатый злился! Нам от него ни за что, ни про что досталось.

Кобейн сходил к месту, которое показал мальчик, но прежде, чем он туда попал, прошло уже почти два дня и узнать, куда переместилась девчонка, было невозможно. Все, что осталось для поисков — имя Рок. Бэй знал только одного человека с таким именем — таинственного Отшельника, жившего в Карьере. Как и карьерный Рок, Кобейн теперь постоянно носил платок на голове, скрывая татуировку. Обманки были хороши только для короткого применения и стоили очень и очень дорого. Зато в привыкшей защищаться от немилостивого солнца Долине никто не удивлялся головным уборам. А у племен, живших рядом с горами Ташида или среди скотоводов, кочевавших по краям Арханы, они служили знаком принадлежности к определенному роду.

Рок — слово из камня ничего не давало. Три буквы могли оказаться полным именем или только началом его. Само послание тоже оставалось непонятным — ведьму обманул тот, кто убил, или человек по имени Рок обещал защиту исчезнувшей в неизвестном направлении девочке? А может это был один и тот же человек? По всему выходило, что турмалин содержал больше текста, но убийца позаботился, чтобы камень раскололся, и теперь бесполезные осколки валялись в песках за деревней, где жили Изгои.

В праздничный день Шюрт ошивался на площади ораторов. Отдав ему булочку и пару печений, Бэй вернулся к площади поэтов и вдруг увидел на камне незнакомого ему рифмоплета. Длина выдающегося носа не оставляла сомнений, что девочка и Рокса говорили именно о нем.

Длинный нос. Странный головной убор, похожий на берет…

Стоило прислушаться к стихам, и сомнений больше не осталось — на камне под обманкой стоял Скользящий и читал свои собственные сочинения, но история была стара, как мир.

Понимание, что в нескольких метрах от него — человек, ноги которого тоже ходили по Земле, было подобно глотку прохладного воздуха в жаркой печке Долины. Бэй стал проталкиваться поближе к камню, когда почувствовал стойкий аромат китайской розы, заставивший остановиться и повертеть головой в поисках той, от кого он исходил. Обладательница подобного запаха должна быть молодой, с золотыми или цвета созревшей пшеницы волосами, и Кобейн удивился и недовольно поморщился, увидев, что ошибся. Мимо него на выступавшего поэта смотрела женщина средних лет. Да, красивая, но несоответствующая тому образу, который рисовал в воображении ее аромат. Из-под шали выбивались каштановые кудри.

Второй раз в жизни Кобейна остановил аромат женского тела.

Носатый поэт тем временем уже закончил, и Бэй поспешил подойти, пока тот слезал с камня.

— Нет повести печальнее на свете… Нехорошо добиваться славы плагиатом.

Если бы Бэй выстрелил из пистолета, эффект был бы меньше.

Долинный Сирано дернулся, словно получил невидимый удар, повернулся и уставился на Кобейна, как на Тень из Карьера, приплывшую лишить его жизни, но перед этим заставить пробормотать в ответ.

— Не плагиат, а приобщение непосвещенных к прекрасному.

Носатый вдруг охнул, выпуская воздух из легких. А что он хотел сделать потом, Бэй не узнал, потому что появился патруль. Тот самый, что проверял иногда легальность знаков рода, так что поэт был тут же забыт.

Вместе с еще десятком мужчин и одной показавшейся кому-то подозрительной женщиной Кобейна отвели на соседнюю маленькую площадь, где продавали свой товар кожевники и ожидал жрец с похожим на лупу предметом в руках. Даже в Долине использовали метод случайной выборки для проверки документов, рассуждал Бэй, стоя в очереди к жрецу. Соврал, если бы сказал, что ему не было страшно, пока тот прикладывал к его спине и шее амулет. Но незаметная вязь, шелковой нитью утонувшая под кожей на левом плече, сработала. Кобейна отпустили сушить промокшую на спине от пота одежду и жить дальше.

Он облегченно перевел дух, и через десять минут его свобода закончилась самым неожиданным образом.

Сначала был топот, стук копыт и крики людей, на Кобейна налетел человек, от которого сильно несло протухшими помидорами. Неизвестный споткнулся, почти упал, так что пришлось придерживать беглеца, брезгливо отметив, что красные пятна уже попали на одежду.

Пока незнакомец лез прятаться за широкую спину Бэя, над ними застыли несколько всадников. Взметнули пыль копыта белоснежного коня. Подняв голову, Кобейн увидел Рассветную принцессу и похолодел от страха. Да, он выглядел иначе, чем в их короткую прошлую встречу, но что если она узнает в нем спасенного смертника и беглого раба?

Глупо, глупо и беспечно было оставаться в столице! Позволить себе расслабиться от улыбок домов в стиле Гауди.

Красивое (ох, какое же солнечное и красивое было у принцессы лицо!) сверкало от ярости, но даже злость не портила ровных черт, делая их более выразительными. Оливковые глаза, с темной каемкой по краю зрачка, метали золотые молнии за спину Бэя, и он поспешил опустить голову, разглядывая копыта коня-альбиноса. Едва успокоившееся после проверки меток сердце снова сорвалось в напряженный бег.

— Ваше Высочество, отдать приказ схватить его? Высечь розгами? — прозвучал молодой, настойчивый голос.

— Помидорами, — проговорила принцесса, — помидорами его уже хорошо закидали. А теперь он будет неделю чистить конюшни. На колени! — голос зазвенел выпущенной стрелой.

Незримая волна толкнула Кобейна в плечо, и как так произошло? Свалила его на колени?!

Великолепный Бэй стоял на пыльных булыжниках площади перед тремя всадниками НА КОЛЕНЯХ и продолжал смотреть в землю! Опасное внимание к себе он уже привлек.

Принцесса рассмеялась. Ее голос напоминал горный ручей, которого тронула ладонь, нарушая ритм журчащей воды.

— Поднимись, прохожий. Меня позабавила твоя покорность.

Кобейн поднялся, принимая унизительные слова, как невидимые пощечины.

— Следуй за нами, — приказ относился к тому, кто еще стоял на коленях за его спиной, но Бэй тоже последовал! Он шел за крупами коней, рядом с помидорным беглецом и единственное, что мог делать сам, так это держать голову опущенной. Остановиться, двинуться в сторону, развернуться у него не получалось! Сигналы от мозга просто не достигали тела!

Ко всем тванским Теням! Что происходит? Почему он следует за принцессой, которая на высоком коне-альбиносе направляется в сторону дворца?

С разных сторон несся нестройный хохот и крики случайных прохожих.

У Бэя плохо складывались отношения с местными праздниками!

Короткие каникулы в пекарне тоже закончились, потому что из зрительного зала он снова попал на сцену, превратившись в зрелище.

— Ну, ты что это… зачем? — незнакомец рядом с ним задыхался от усталости или изумления.

И вот что на это было отвечать?

Кобейн молчал.

Ненавидел каждую секунду бега за идущими легкой трусцой лошадьми и молчал. Всадники уже успели несколько раз обернуться, звучали шутки, обращенные к принцессе.

— Спасибо. Я польщен. Ты за разделение миров? Идейный тоже, да? — хрипел спутник Бэя. Молчал бы лучше.

— Мое выступление слушал? Понравилось? Да?

— Заткнись? Да? — бросил Бэй, не поворачиваясь. Он даже не рассмотрел этого борца за идеи, свалившегося на него вонючим мешком проблем.

Чем ближе к окраине города, тем шире и безлюднее становилась улица. Звонкий женский свист пришпорил лошадей, и всадники поскакали быстрее.

А Бэй побежал быстрее.

Сколько грязных слов, оказывается, он знал на разных языках! Особенно, когда на нем повис живой груз, издавая звуки, достойные сдыхающего верблюда.

Бежать стало труднее, но все равно бежалось!

Зато расстояние между ним и всадниками неизбежно увеличивалось.

У Бэя даже появилась слабая надежда, что на какой-то неизвестной ему пока дистанции необъяснимое состояние подчинения пройдет, и он сумеет вернуться в город. А потом сразу же из него исчезнет. Но нет. Ничего не менялось, и неведомая сила заставляла следовать за всадниками. Которые припустили к холму и остановились на его вершине, разворачивая коней.

Город остался далеко позади, и даже Кобейну пробежка по жаре и с утяжелителем далась нелегко. Сдыхающий верблюд висел на нем мешком, сбивая с ног. Извернувшись, Бэй освободил себя от ноши и замер, обрадовавшись, что получилось остановиться. Потом, ругаясь на все лады, под смех принцессы и ее спутников, поднял за шкирку виновника своих бед. Это был почти мальчишка — лет семнадцати, не больше. Его лицо и шея покраснели как помидорный сок, уже высохший на одежде, и паренек надрывно дышал, закатывая глаза.

Лошади тронулись, Бэй почувствовал, как приходят в движение его ноги.

— Он не выдержит, — зарычал он вслед всадникам и услышал приказ принцессы остановиться.

— Подойди ближе! — крикнула она.

И да, Бэй подошел. Отпустил плечи парня, позволив тому свалиться мешком себе под ноги, оглушая всех захлебывающимися вдохами.

— Прикажи ему что-то, Лиар, — в голосе Ее Высочества не звучало ни тени насмешки.

Мужской голос, с площади, начал отдавать короткие приказы: прыгнуть, повернуться, присесть.

Бэй стоял, тяжело переводя дух, но не двигался. Потом вспомнил, что страхам надо смотреть в глаза, даже если они прекрасны, как у богинь, и поднял голову. Принцесса разглядывала его со сдержанной улыбкой на лице.

— Прыгай, — повторил молодой мужчина на сером коне. Смуглый, над темными глазами изгибались дугами черные брови, аккуратная бородка и усы подчеркивали высокие квадратные скулы. Смоляные волосы, коротко остриженные на боках и затылке, на верхней части головы были собраны в высокий хвост. Бэй уже видел людей с подобными прическами и темными лицами — такие появлялись иногда на рынках. Из горцев Ташида. Худой и невысокий молодой мужчина был похож на куницу. И он разматывал плеть.

— Не стоит, Лиар, — остановила его принцесса, не отрывая от Кобейна взгляда. — Прыгни.

И да, он прыгнул! Удостоившись удивленного шепота даже от умирающего верблюда.

— Очень забавно, — Рассветная осветила Бэя легкой улыбкой, из которой было не понять, узнала она беглого раба или нет.

— Повернись.

И да, он повернулся.

Происходило что-то совершенно неправильное.

Ненормальное. Чудовищное. И пока этому не находилось объяснения.

— Лиар, дай сигнал дворцовой охране, чтобы они подобрали говоруна. А ты, — принцесса снова смотрела на Бэя, — следуй за мной. Ты хорошо бегаешь.

Во внутреннем дворе дворцового комплекса принцессу встретила целая стайка людей с минами собственной важности на лицах. Они потянулись к ней с неотложными вопросами. Отбросив поводья в руки подбежавшего слуги, Рассветная направилась к высоким парадным дверям. За ней спешили встречавшие ее, Лиар, пронзивший Бэя быстрым взглядом.

И сам Бэй.

Он шел вслед за всеми, выполняя то, что приказала Рассветная, а именно — следовал за ней, пока его не остановила охрана.

Вернее, попыталась, потому что Кобейну нужно было следовать! Он отбросил в сторону охрану и «следовал»! Пока на него не набросились сразу двое солдат, а третий нанес удар короткой палкой. На шум обернулись почти все идущие впереди, в том числе, Ее Высочество и сразу же прозвучал приказ принцессы.

— Оставьте его.

Рассветная подошла поближе, и Кобейна укутал аромат гибискуса. Тот самый, с площади, заставивший остановиться и искать его обладательницу. Значит сама принцесса, скрывшись под обманкой, слушала выступление носатого поэта? И Бэй был прав насчет золотых волос и молодости.

Какого цвета глаза Рассветной? Как оливковое масло в тонкой зеленой каемке по краю зрачка. От их взгляда по телу Бэя разливались потоки лавы. Как на плахе, когда он впервые ее увидел. Ему нравилось лицо Рассветной! Даже в этот момент нравилось на него смотреть, изучая плавные линии высоких скул, слегка изогнутые густые брови, красиво очерченные сочные губы, которым было привычно упрямо поджиматься. У них должен быть вкус черешни, вдруг подумал Кобейн, и из мусорки неважных фактов выплыло даже название сорта — Кордия — и фотография крупных сочных ягод с плотной мякотью.

Наваждение!

Принцесса тоже разглядывала Бэя, как давнего знакомого, оценивая изменения, что оставило на нем время разлуки. Ее взгляд спустился к плечам, поясу, скользнул по ногам в открытых сандалиях. С сапогами Кобейн расстался. Они были хороши для полного змей Карьера и чтобы швырять в бесстыжие привидения. Он расстался с ними — и с сапогами, и привидениями.

Внезапный удар был нанесен сбоку — плеткой, сверкнувшей так быстро, что не заметить. Под колена, заставив Кобейна немного просесть и посмотреть вниз, склонив голову.

— Почтение! Ты стоишь перед Рассветной принцессой.

Конечно же, горец. Он стоял в стороне, скручивая короткую плеть, и был на половину головы ниже Кобейна.

— Лиар, что за самоуправство?

— Перед королями не стоят, вытянув шею к небу.

— Я еще не королева. Идите все в зал Совета. Лиар, ты тоже. Я скоро к вам присоединюсь.

— Значит, ты делаешь, все, что я прикажу? — спросила принцесса, оставшись с Кобейном вдвоем у входа во дворец. Она подошла еще поближе, обволакивая его покрывалом пьянящего аромата китайской розы с едва различимыми нотками черешни.

Бэй молчал. Словно это было единственной еще не потерянной непонятным образом частичкой свободы.

— Очень! Забавно! — проговорила принцесса, выделяя каждое слово. — Очень! — и ее глаза сверкнули. Лукавством или злостью?

Рассветная направилась в сад, мимо ровно стриженых кустов и беспечных пестрых лужаек. Бэй следовал за ней. К низкому морю из мелких белых роз, над которым плавной волной вился балкон.

— Останешься здесь, в розовом саду, подстригать кусты, — приказала принцесса.

Ножницы нашлись невдалеке. На земле.

— А мне пора государственными делами заниматься.

Ушла, а Бэй покорно поднял ножницы и начал аккуратно выстригать сухие веточки и облетевшие цветочные корзиночки.

Наступил и прошел полдень.

Стараясь отключиться от жары и настойчивых поисков объяснений ситуации, в которой оказался, Кобейн стриг розы, медленно плавая в колючем море. Разливался над его головой малиновый закат. Иногда в стороне от странного садовника застывали рабочие, слуги, случайные посетители сада, удивленно смотрели и уходили по своим делам.

Чем дальше, тем меньше оставалось сомнений в том, что принцесса узнала его, а розы служили наказанием. Может, Рассветной самой нужно время, чтобы разобраться с необычной ситуацией? А садовые ножницы на самом деле — подарок судьбы, вместо псарни, на которой ему собирались ставить клеймо раба? Хотя, скорее всего, это ждет Бэя завтра. Мысль о собственной беспомощности наполняла бессильной злобой, требуя выхода.

Когда Мелкая ослепла от Второй луны, Кобейн понял, что лишился работы в пекарне — Саранча не простит ему опоздания на просеивание муки и подготовку смесей для теста, а еще — что про него просто-напросто забыли.

Он был голоден, изнывал от жажды, его ноги гудели от усталости. Занятая весь день государственными делами принцесса вернулась в свои покои поздно ночью и почти сразу легла спать. Ведь это ее комнаты выходили на вьющийся мягкой волной балкон?

Из всех идиотских положений, в которых Великолепный Бэй уже побывал, это было самым невероятным. Как заводной кораблик в тазу, он плавал в колючей клумбе с ножницами в руках и стриг сухие ветки. Резать розы? Ну что ж, если это все, что он может делать на данный момент, то света лун с избытком хватит на всю ночь, а если подрезать кусты под корень, то можно делать это и сидя, и лежа, позволив небольшой отдых ногам.

Рассветная просыпалась с крикливыми долинными петухами и имела обыкновение выходить в легком воздушном платье на балкон, чтобы встретить новый день. Ночное платье подчеркивало, а местами показывало соблазнительные линии ее тела, например, покатые плечи, по которым приятно было скользить взглядом, крутую волну бедер и высокую грудь. Кроме красочного вида, Бэй наградили настоящей эмоцией, на несколько мгновений исказившей свежее после сна лицо принцессы. Кобейн заранее занял место в зрительном зале, чтобы насладиться тем, что будет происходить на балконе — он собрал ножницами в большую гору лишние ветки и кусты и уверенно крошил их для компоста. На сильно обмельчавшем розовом море темнел оголившейся землей красно-коричневый Веселый Роджер. Бэй особенно постарался над пустыми глазницами, помня, что в Долине не рисуют духов и портретов.

Сначала на лице Рассветной появилась блаженная улыбка, с которой она встретила солнце, потом ее сменила застывшая маска изумления, осознания, возмущения, затем маски треснули и слетели с полыхающего гневом лица.

Рассветная принцесса умела громко кричать!

— А-а-а-а-а-а-а-а!

Голос у нее был сильный, но даже в крике оставался приятным для ушей, а лицо — привлекательным и в ярости, не говоря уже об изящном теле — легкое платье упало с одного плеча, опасно оголив половину груди.

Бэй победоносно улыбался, понимая, что нарезал себе кучу неприятностей. Но, тванские Тени! Как же приятно было почувствовать себя хоть раз не холстом, а вольным художником!

Принцесса исчезла, заставляя себя ждать и терзаться догадками о наказании за испорченный газон. Каким оно будет? Клеймо? Розги? Палки? Псарни? Или плаха?

Бэй настолько устал за бессонную ночь и извелся от неопределенности своего положения, что его устраивало все, кроме клейма — оно не подходило когда-то Великолепному Бэю. И просчитывал собственные шансы — придет принцесса отдавать распоряжения сама, или удастся какое-то время защищать себя ножницами, продолжая между ударами резать розы на компост?

Рассветная появилась в сопровождении Лиара и еще четырех человек, когда солнце уже стояло в зените. Несколько четких указаний, и Бэй оказался в части сада, что прилегала к конюшням. Рядом с кузницей, где ковали подковы и железные части удил. Это было ожидаемо и очень, очень плохо.

— Выкупленный мной осужденный на казнь и беглый раб, — проговорила принцесса.

Свежая и ухоженная, как уже вступившее в свои права утро, она больше не выдавала своих эмоций и выглядела достойной оттиска на золотую монету.

— Тебе полагается клеймо и наказание за испорченный розовый сад. — Принцесса сделала легкий знак головой, и к Бэю направились два охранника и кузнец с длинной палкой в руках с раскаленной докрасна печатью на конце.

Сопротивление было бессмысленным, но Бэй все равно отшвырнул от себя охранников. На него тут же бросились еще двое. Разматывал плеть Лиар. Пусть недолго, но Кобейн продержится против нескольких человек. Он не зря тратил годы на тренировки, но его все равно скрутят, свалят на землю, обездвижат. Это отчаянное, полное ярости и злобы сопротивление имело смысл, потому что, когда на тело Бэя поставят рабское клеймо, на нем уже будет столько ссадин и кровоподтеков, что физическая боль немного скрасит боль душевную от постыдной метки.

Принцесса наблюдала за дракой, приказав Лиару держаться в стороне.

В какой-то момент, когда Бэй остался в свободном круге, спокойный женский голос закончил обреченное на проигрыш сражение:

— Стой. Жди. Не сопротивляйся.

И Бэй в точности выполнял приказы, срывавшиеся с красивых губ Рассветной — застыл, тяжело дыша после драки. Ждал, лихорадочно скользя взглядом по лицам вокруг, отказываясь признавать, что ничего больше нельзя сделать, что не остановить кузнеца, приближавшегося по знаку златовласой принцессы.

— Не надо, — прорычал Кобейн в лицо Рассветной. Зрачки ее глаз казались огромными, выдавая, что она не так спокойна, как хочет казаться.

Впервые Бэй познавал вкус ненависти. В нем мешались кровь, земля, пот, горелое дерево и горячий металл. А еще китайская роза с тонким, едва различимым ароматом черешни.

Жар железа уже касался плеча. Но не привыкший клеймить людей кузнец медлил и нерешительно топтался на месте.

С чем сравнить подобное бессилие? Когда не способен заставить свое тело шевельнуться? Истекаешь потом и злостью, ожидая прикосновения к коже раскаленного металла? Считая секунды до того, как железо оставит на плече метку раба? Которым Бэй и так уже был? По необъяснимой причине он БЫЛ рабом красивой, как утро, женщины, стоявшей напротив и жадно ловившей каждое мгновение происходящего.

Проворной тенью метнулся Лиар к кузнецу. Выхватил из его рук железный прут.

Рык Бэя и крик Рассветной слились в один звук:

— Нет!

Но горец не отступил, и раскаленная печать находилась в опасной близости к телу Бэя.

— Прочь! — крикнула принцесса. — Лиар! Уходи прочь! Оставьте нас. Все! — стальные ноты звенели в женском голосе, и Бэй увидел на висках Рассветной бисер пота. На улице становилось очень жарко.

Стоило уйти охранникам и кузнецу, Рассветная приблизилась к Кобейну и выдохнула ему в лицо:

— Ты получил свое наказание. Теперь следуй за мной.

— Кто-то сделал себе необычный подарок, Ваше Высочество.

Бэй стоял посреди комнаты голый по пояс, раскинув руки в стороны, как звезда, и стирал от бессилия зубы. И ровно дышал, считая до ста… И обратно — от ста до нуля.

Ее Высочество сначала изволила портить Бэю нервы перспективой стоять под перекрестным огнем двух пар глаз совершенно голым.

Из сада она привела Кобейна в личные комнаты и, послав за жрецом, уселась в мягкое кресло рядом с небольшим круглым столом. На нем блестел водой прозрачный кувшин и пестрела разными фруктами широкая тарелка.

— Раздевайся.

Короткий приказ заставил Бэя вспомнить все хитрости игры в покер на раздевание. Обувь. По очереди с каждой ноги. Рассветная придвинула к себе поближе тарелку и стала есть виноград, отправляя в рот по ягоде после каждой покидающей тело Бэя части одежды.

По одному кожаные браслеты с запястий.

Платок из кармана.

Оторванная пуговица из другого.

Кусок веревки — из того же. Принцесса едва заметно усмехнулась.

Последовало неторопливое расстегивание рубашки — пуговица за пуговицей.

Тванский стриптизер. Даже не стоит задаваться вопросом: видели бы его сейчас друзья. Кайт! Не говоря уже о Зосе.

Пояс, рубашка, сережка из уха. Бэй впервые снял ее.

Оставался только платок на голове и штаны. Тванские штаны. Были бы под ними МучачоМало, может, получилось бы испугать принцессу фараонами, если она так нежно отреагировала на мертвую голову? До сих пор бросает время от времени злые взгляды в сторону балкона.

Бэй снял платок.

Больше обманывать руки стало нечем, и они сами потянулись к завязкам штанов. Кобейн отвернулся от Рассветной. И, услышав за спиной тихий выдох, нашел удобное зеркало (их было много в комнате — всех размеров и форм), а в нем — отражение принцессы.

Рассветная отбросила виноград в тарелку и замерла, отвернувшись в сторону.

До этого момента Бэй ловил в ее облике признаки сдерживаемого возбуждения — рот приоткрыт, слегка дрожат длинные ресницы, на щеках румянец — принцесса жадно разглядывала Кобейна, несмотря на то, что он был спасенным от плахи смертником и незаклейменным рабом. Несмотря на ссадины и кровоподтеки недавней драки, украшавшие его тело. Бэй не забавлял женщину своей жалкой борьбой с обстоятельствами, а возбуждал до шального блеска в глазах.

Но после того, как он отвернулся, и прозвучал приглушенный звук, все изменилось. Принцесса замерла, глядя мимо своего необычного пленника, ее губы упрямо сжались и натянуто выпрямились брови.

Татуировка, догадался Бэй. Рассветная увидела его затылок и поняла, кто раздевается перед ней. Ну же, Карьерный Волк, у тебя есть шанс добиться успеха в стриптизе. Смотри, насколько медленно ты можешь расстегивать штаны, тянуть их вниз, словно они прилеплены к телу прочным клеем.

— Хватит, — резко произнесла принцесса и добавила: — Оставайся в штанах. Повернись.

Со следами волнения на лице Рассветная выглядела еще привлекательней. Зачем было врать самому себе? Впервые с тех пор, как Бэй встретил Ану, другая женщина настолько завладела его вниманием. Одним взглядом она вырвала его на короткое мгновение из липкого страха близкой казни. Ароматом заставила угадывать свои черты на площади. Не отпускала его глаз своей красотой, заставляя изучать самые легкие изменения на лице.

В этот момент принцесса была растеряна и не знала, что делать. Она бросала в сторону Кобейна задумчивые взгляды, но молчала, пока не пришел старичок-жрец.

И Бэй стал звездой.

— Какой подарок? — переспросила Рассветная. — Она стояла за спиной Кобейна вместе со жрецом. Уже минут двадцать они вдвоем изучали его знаки. Время от времени старик шептал себе что-то под нос и даже попросил у принцессы бумагу и карандаш — конспектировать шедевры Аны.

Потрудилась на славу… Тайна…

Бэй впервые подумал, что у нее самой на спине, а теперь ее заботами — и на его собственной, было больше знаков, чем у людей, которых он видел в Долине. Татуировки Кобейна, мало того, что наколотые специальными чернилами оказались непростыми. Такими, что их испугалась даже ведьма, а опытный жрец не мог сразу разобраться. Откуда у Аны такие знания? Кто она?

Это был очень своевременный вопрос после расставания…

Но злость на сероглазую Тайну помогала справляться с ноющей болью в затекших руках. О том, что их непросто держать вытянутыми в стороны бесконечно, зрители, конечно же, забыли.

— Вот этот знак, — прозвучало за спиной под шорох бумажки. — Я только слышал о подобных и впервые встречаюсь с ними.

— И? — нетерпеливо подгоняла принцесса.

— Это знак полного подчинения.

Три слова, от которых по телу Кобейна прокатилась ледяная волна — от корней, отрастающих на лысине волос до пальцев ног, превратив по пути его сердце в холодную глыбу. Одно неосторожное движение челюстями, и зубы станут ледяным крошевом.

— Добровольное рабство.

У Бэя закружилась голова. Впервые в жизни он был близок к постыдной потере сознания от переизбытка чувств. Перед глазами в холодном, красочном как северное сияние тумане восставал испанский остров. Пустынный пляж на рассвете. Бэй САМ просил рисовать на его спине что угодно. Отдавался на волю мягких рук, позволяя Ане метить себя всем — ласками, татуировками, дырами в ушах. Не просто позволял — почти молил об этом с неизведанной ему ранее покорностью, надеясь удержать сводившую его с ума женщину… Глупец, он протягивал невидимые нити, чтобы не отпустить, а если исчезнет — иметь возможность найти.

Пришнуровался… До удавки на шее. Позволив превратить себя в раба!

Знала Тайна, что накалывает на его спине? Или сотворила это с ним по ошибке или незнанию?

— Добровольное? — переспросила за спиной принцесса.

Сквозь северное сияние донесся безжалостный приговор жреца:

— Человек должен дать согласие, чтобы эта метка получила силу и начала развиваться, устанавливая связь с хозяином.

«Будешь моим рабом?» — голос Аны — мягкий, ласковый, звучал в ушах… Голос, от которого у Кобейна плавились мозги…

Тайна знала, что делала! И воспользовавшись покорностью Кобейна, превратила его в ветошь для мытья полов.

Под яркие, слепившие глаза краски тумана у ненависти менялся аромат — он наполнялся сладкой горечью олеандра. И ненависть оказалась таким же всеобъемлющим чувством, как любовь! Она выносила из души все то, что томило, терзало, тянуло, толкало на бесконечный поиск, оставляя ледяное спокойствие вместе с желанием причинить боль. Чтобы дать понять бессердечной, беспечной Тайне, что живыми людьми и сильными чувствами нельзя играть. Это ее руками он превратился в живую игрушку.

—…рода… — донеслось до него.

Кобейн заставил себя вернуться в комнату и с радостью принять боль затекших рук. Чтобы выжить и выбраться из положения, в котором он оказался, требовался холодный ум.

— … кто-то из ваших родственников готовил себе редкую забаву, но потом потерял этого человека из вида, не успев закрепить связь.

Принцесса издала недовольный смешок.

— У меня очень широкий круг родственников. Значит, они все могут им управлять?

Жрец замялся, задумался, потом начал торопливо отвечать.

— Думаю, дело в неправильно нанесенном знаке или в том, что он не до конца развился. Это так один из так называемых саморазвивающихся зна…

— Как мне сделать, чтобы другие не имели над ним власти? — перебила жреца Рассветная. — Я не привыкла делиться подарками.

Каждое звучавшее вокруг Кобейна слово добавляло слой льда на его застывшее глыбой сердце.

— Сказать, чтобы он слушался только ваших приказов.

Принцесса обошла Бэя и остановилась перед ним. Удивительно! Ее лицо не отражало ни тени издевательства или злорадства.

— Отныне ты будешь слушаться только моих приказов.

— Ваше Высочество, хочу обратить ваше внимание, что подобная безграничная власть — это большая ответственность и таит в себе много опасностей. Вы можете случайно произнести приказ, не понимая его последствий.

— Что ты имеешь в виду? Если я прикажу ему не дышать, он задохнется?

Толстый, толстый слой льда покрывал сердце. Бэй представлял, как дрожали бы от нетерпения руки, окажись сейчас перед ним Тайна, и у него появилась бы возможность дотянуться до ее гибкой шеи. Смог бы он остановиться? Или сделал бы ей больно?

— Я не уверен… Может, жизненно важные функции не затронуты этим знаком. Вы можете проверить сами, если хотите. О подобных метках мало что известно. Их накладывали в исключительных случаях. Ими пользовались древние короли во времена войн за передел Долины. Но я никогда не слышал об их применении в наше время. Может, вы попробуете? Скажите ему — не дышать.

Кто ты, Ана?!

— Думаю, не стоит. Опусти руки, — приказала принцесса, глядя на Кобейна.

Сцепив зубы, он уронил руки вдоль тела, не скрывая танца затекших ладоней, отмечая легкую тень вины, скользнувшую на солнечном лице Рассветной.

— Оденься.

Принцесса вместе с жрецом отошла к столу, оставляя Кобейна в относительном уединении. До его слуха долетали обрывки их разговора.

— Могу только предположить, что этот человек не сознавал серьезности вопроса, на который давал ответ, и не представлял себе последствий согласия. Может последствий не представлял и тот, кто наносил знак…

— Но откуда?

— Могу только предположить, когда больше года назад в городе обнаружили древнее хранилище, ходили слухи, что могли пропасть какие-то бумаги, прежде чем о нем стало известно. Или наследие Вольных странников в Карьере? Они пользовались древними символами… Советую хорошо продумать, как вы будете давать ему распоряжения, сколько свободы оставите… Важно обезопасить себя от возможного… — голос старика превратился в шепот. — Ну, вы понимаете, зла с его стороны.

Да, Бэй был зол. От него следовало обезопасить — Тайну с серыми глазами.

— Оставьте листок с записями на столе. Вы понимаете, что то, что видели и узнали, должно оставаться тайной? Особенно от Храма? Я достаточно плачу вам… и сын одной лэды…

— Я все понял, Ваше Высочество! — взмолился жрец.

Только когда за мужчиной закрылась дверь, Кобейн понял, что Истинный с белыми бровями и татуировками, спускавшимися на шею, не обманул. Знаки Бэя выдержали почти часовое изучение. И подумал, что ему все-таки невероятно повезло, что тот не стал рассматривать его спину.

— Садись к столу, — приказала Рассветная. — И поешь фруктов. Выпей воды, — она показала на тарелку на столе и добавила: — Если хочешь.

Постучала пальцами по столу, бросая задумчивые взгляды в сторону балкона, под которым целый день работали садовники.

— Сделаю себе сегодня свободный день. Нам с тобой нужно многое обдумать. Твоя комната будет рядом с моей, — Рассветная показала рукой к сторону двери, больше похожей на вход в гардеробную.

И надолго замолчала, то время от времени отбивая пальцами дробь по столу, то вдруг замирая и задумчиво оглядывая Бэя.

Первый день, проведенный в комнатах принцессы, показался бесконечным. И да, Рассветная была права, потому что думать пришлось обоим.

Для начала хозяйка живой игрушки произнесла несколько важных установок.

— Дай мне клятву, что не будешь замышлять против меня зла и никогда не причинишь мне вреда. Не совершишь побег и не используешь других людей, чтобы они помогли тебе бежать.

Потом было очень важное, логичное условие, превратившее с этого момента каждый разговор в напряженную игру:

— Говори мне правду.

После этого принцесса училась задавать вопросы.

Вместо: «Кто ты?» — «Человек», она спрашивала: «Ты был старателем?», и Бэй отвечал: «Да».

Он же им какое-то время был.

Долгое время хозяйка и раб сидели на стульях, разделенные столом, с кувшином воды и тарелкой с фруктами. Бэй был голоден и не стал отказываться от возможности поесть. Он брал мелкие ягоды и виноградины и награждал себя таким образом за каждый ответ, повторяя жесты принцессы во время его раздевания.

Когда Рассветная заметила это, в ее глазах зажглись едва заметные лучи лукавства, принцесса даже отвернулась, чтобы их скрыть. Через мгновение ее лицо уже казалось скорее сосредоточенным, чем заинтересованным.

Потом прозвучал приказ, подаривший Кобейну надежду, что ему случайно не запретят дышать.

— Будешь выполнять только те мои приказы, в которых я называю тебя по имени. — И сразу следом спросила: — Как твое имя?

— Анджи.

В ответ раздался заливистый, заразительный смех.

— Тебе оно совершенно не подходит. Другое твое имя?

— Кристиан, Крис.

Рассветная задумчиво поджала губы.

— Лучше, — согласилась она, — но все равно не подходит. — Задумалась на секунду и произнесла, выделяя каждое слово: — Как тебя зовут друзья и близкие люди?

Бинго, принцесса!

— Бэй.

В чужом мире у него было много прозвищ — Поцелованный, Волк, Тван, Дар, но имя, которое Бэй считал своим, досталось рабу. Глупо было полагать, что принцесса не выудит его, как рыбу из проруби. Молодая блистательная женщина, сидевшая от него через стол, на котором стояла широкая тарелка с фруктами, все лучше и лучше разбиралась в правилах новой игры.

Услышав ответ, Рассветная даже слегка привстала на своем месте и расцвела улыбкой, на которую хотелось ответить, несмотря на обстоятельства.

«Она как солнечный день в Голландии посреди сырой осени», — подумал вдруг Бэй, испытывая несвоевременный приступ ностальгии.

— Можешь называть меня Кайрой, когда мы будем одни.

Принцесса поднялась со своего места, довольная первыми успехами в настройках сложной игрушки, которую неожиданно получила в подарок.

Следовало отдать ей должное, Рассветной не нужен был Голем. Ее привлекал уровень умной компьютерной зверушки, которой требовалось задать параметры и определить размер дозволенной свободы. Как назывались подобные «живые» питомцы, способные к развитию? ПикаЧу? Тетрис? Бэй не помнил.

И не успев опомниться от первых установок, он угодил в комнату, полную кривых зеркал, и ходил между ними остаток дня. Зеркала настоящие, которых вокруг было множество, и зеркала незримые уродовали восприятие происходящего настолько, что Бэй переставал понимать, что испытывает. Это бессилие перетекало в раздражение или неприязнь заканчивалась апатией? Тупая злоба слепила глаза? Или их слепило отчаяние? Сильные эмоции терзали холодным огнем или обжигающим холодом? И откуда среди них появлялись чувства, похожие на интерес, любопытство, уважение?

Искажения внутри отражались на внешности, и черты лица то Бэя, то принцессы изменялись до неузнаваемости или становились вновь обычными.

— Жрец был прав? — Рассветная пристально разглядывала Кобейна. — Ты не знал серьезности вопроса и последствий ответа?

Бэй не мог ослушаться и признался:

— Прав.

— Кто наносил тебе метку?

— Не знаю, — в этом тоже была правда.

— Обманули Волка, как глупого щенка? — расхохоталась принцесса, и от ее звонкого голоса дрожали и звенели зеркала.

— Да, — рычал Кобейн, мечтая наполнить комнату осколками.

— Что ж, подождем, пока хитрец сам выдаст себя. Но Карьерный Волк не заслуживает участи раба. Даже, если это личный раб Рассветной принцессы.

Принцесса стояла перед Кобейном, вызывая восхищение своей безупречной внешностью, и будила то ненависть, то чувство, похожее… на благодарность?

— Отрастим тебе длинные волосы, пока выше плеч. Мне так больше нравится. И надо решить насчет твоей щетины. Оставить? Или отпустим бороду? Ты неплохо смотрелся с ней на плахе.

Хотелось разбить костяшки пальцев о зеркало, в котором Бэй видел свое перекошенное от злобы лицо, лишь бы не слышать журчащий весенними ручьями голос и не видеть лицо принцессы перед собой.

— Лэд Гори втирает в твою голову масло из семян всерастейки, за три часа оно спрячет волка под отросшими волосами. — Рассветная смотрела на Бэя из ровного зеркала. — Будь благодарен, что такой ценный продукт я использую на голову, которой давно положено было валяться в корзине под плахой.

Не сделав ни шага, принцесса стояла перед кривым зеркалом, и черты ее красивого лица искажались до неузнаваемости.

— Лэд Гори. Теперь его нужно побрить, — голос принцессы казался бесцветным. Она устала от долгого дня, и ей было скучно. — Хотя… — в женских глазах зажегся лукавый огонек. — Вы свободны. — Рассветная застыла рядом с Кобейном, уверенно выбирая из лотка острый нож. — Сама, сама, сама…

Кривое, кривое зеркало….

Принцесса неумело скребла щеки Бэя острым лезвием, прикусив губу от старания. Хмурила ровные брови. Когда лезвие полоснуло кожу, она застыла, завороженно глядя на выступившую каплю крови. Потом медленно сняла ее указательным пальцем левой руки.

И оценила получившийся результат.

— Щетину отрастим обратно. Цвет лица получился неровным. Некрасиво.

Бэй не сдержал усмешки и получил в руки пузырек с дорогостоящим маслом всерастейки.

— Намазывай свои щеки сам. И расскажи мне, Бэй, личный раб Рассветной принцессы, где твоя жена?

Черты красивого лица снова плыли перед его взором волнами неровной поверхности, вызывая приступы раздражения и злости.

— Это не закрепленный брак Шахди.

— Ай-яй-яй, — Рассветная присела за стол с пером в руке и принялась что-то писать на листе бумаги, при этом она раскачивала головой и роняла укоры: — Убежал волк от красавицы? Так ей, глупой, и надо, таких, как ты, на Шахди не поймаешь.

Почти поймали, хмуро усмехнулся Бэй, а Кайра сначала отдала записку слуге, потом застыла рядом с Кобейном с коробочкой, полной бесцветного порошка.

Несколько легких прикосновений к запястью. Стойкий аромат китайской розы, от которого кружилась голова. Или это от голода? Потому что кроме фруктов Бэй ничего не ел уже полтора дня. Но запястье стало чистым, и он не сдержал выдох облегчения.

— Освободила тебя от оков, — самодовольно произнесла принцесса и улыбнулась так ярко и солнечно, что Кобейн едва сдержался, чтобы не улыбнуться в ответ. — На моих вещах должны стоять только мои метки.

Зеркало кри-во-е…

И зеркала оставались кривыми, уродуя все до неузнаваемости, когда Рассветная кормила Бэя за ужином из ложки супом и смеялась, пока из его глаз сыпались злые искры. Потом она заставила его ухаживать за ней. Кобейн стоял с кувшином у ее плеча, и принцесса снова громко смеялась, если он лил воду мимо бокала.

После ужина, дав Кобейну время прийти в себя, Кайра взяла в руки невидимый молот и, глядя на почерневшее небо за окном, разбила вдребезги все зеркала. Ее черты разлетались вместе с ними на острые осколки:

— Ты готов. Осталось только клеймо раба.

Бэй вздрогнул и тоже повернулся к окну, хватая ртом прохладный ветер, залетевший через открытые створки.

Последний месяц Мелкая поднималась все позднее, и на несколько часов над Долиной высыпались незнакомые звезды, свиваясь в странные созвездия. Над миром Долины не текла млечная река, а плескались глубокие озера. Утонуть бы в них.

Рассветная развернулась к Кобейну:

— Я дам шанс Карьерному Волку остаться без позорной метки. Лиар — мой личный телохранитель. Он из племени горцев, живущих рядом со священными горами Ташида, за каждого своего воина их старейшины приносят клятву Рассветным королям. Лиар дважды позволил себе вольность и почти ослушался меня. Я вправе требовать от него поединка чести. По законам его народа они проводятся в черные ночи или с завязанными глазами. Воины сражаются внутри круга без оружия и одежды. Их тела обмазываются святящимся овечьим жиром. Тот, кто первым вылетит за круг или не сможет подняться на ноги, когда взойдет Вторая луна, проиграл.

Кайра не мигая смотрела на Бэя, и ее глаза казались ему непознанными вселенными. В руках принцессы была невидимая трубка с повисшим на ней пузырем горячего стекла.

— Победитель станет моим телохранителем. Побежденный получит метку раба. Ты согласен, Бэй? Я не приказываю.

Принцесса предлагала Кобейну отлить новое зеркало. Или проиграть.

— Да, — глухо отозвался он.

— Тогда я покажу тебе место поединка.

Кайра быстро прошла на балкон.

Внизу, на месте испорченной Кобейном клумбы, темнел ровный круг метра три в диаметре, обозначенный светящейся веревкой.

— Лиар ждет внизу, тебя проводит слуга. А я буду смотреть на вас с балкона.