Разрывая стены

Эпилог

Кайра

— Ее судьбой будет потомок степной кошки, которая принесла шип маури к репейнику…

Сначала было ничего не понятно, но потом из слов двух женщин появилось имя — Моран. Гадалка еще раз повторила:

— Да, Моран.

И снова эти слова отозвались в груди девочки мягким толчком, словно сердце было согласно. Знало бы, глупое, сколько боли ему придется вынести, приняв такое пророчество.

Иногда Кайра думала — не подслушай она разговор Королевы-матери с ясновидящей, то не было бы этой мучительной любви к человеку, который не видел в ней женщину. Правительницу — да, соперницу — очень долго. Очень редко — советчицу, но никогда ту, чье сердце мечтало биться только ритмом его сердца.

— Я Моран! — заявлял Мирн. Несносный мальчишка не мог оставить в покое косы принцессы и подсовывал ей в комнату лягушек.

— Какой же ты Моран, если у тебя есть дар, а твои волосы темно-русые? Всем известно, что Мораны с даром — блондины с темной полосой посередине головы, — язвила Кайра в ответ.

— И все равно я Моран, — упирался парнишка. — Отец уже подписал все указы и собирается официально признать меня.

Кайра начинала сомневаться и украдкой посматривала на Мирна, прислушиваясь к себе, но ни разу не различила мягкого толчка сердца, которое почувствовала, пока звучало пророчество.

Но он случился во время первого посещения Храма.

Избранников собрался целый цыплячий выводок вокруг Истинного. Они слушали объяснения жреца перед переходом. Потом было самое длительное скольжение за всю жизнь Кайры, от которого она почти задохнулась, а потом вдруг сверху на нее полил холодный дождь.

Девочка стала оглядываться. От шумного выводка в Храм попала половина. И они, переместившиеся, стояли в огромном густом саду. Кайра никогда не видела такой жадной зелени и испугалась ее. Или слишком тяжелого перехода. Или того, что попала в другой мир и никогда не вернется в любимый Рассветный.

Так что пока другие дети и подростки, смеясь, ловили руками и размазывали по лицам капли дождя, принцесса мелко дрожала, чувствуя себя очень одинокой.

— Ты чего боишься? Трусишка? — прозвучал рядом голос.

Кайра обернулась и увидела высокого, худого парня с голубыми глазами. Их цвет казался холодным, но разливавшееся в них спокойствие унесло ее страх. Девочка почувствовала тот самый мягкий толчок сердца. Только гораздо отчетливее, чем под дверью гостиной Королевы Ксаны.

— Хочешь, я возьму тебя за руку? — спросил парень, и Кайра кивнула, глядя на его темные волосы. Они не сочетались со светлой кожей лица и светлыми глазами.

— Бери.

Рука парня тоже показалась прохладной, но это была приятная прохлада, прогоняющая страх и успокаивающая волнение Кайры.

Глупая гадалка, подумала девочка. Совсем не Моран. Вот с кем она войдет в Аль Ташид.

Воспоминания о спокойной улыбке, о взгляде, усмиряющем бури в душе, о твердой руке Кайра бережно хранила до следующего посещения Храма.

На этот раз парень нашел ее сразу после перемещения в мокрый сад, подарив покой прохладой своих глаз.

— Привет, трусишка, — он протянул принцессе руку.

Столько заботы было в его голосе! А еще сдержанной радости от встречи. Кайра смотрела на белоснежные волосы с темной полосой посередине, и ее сердце стучало: «Моран, Моран. Моран!»

— Смотришь на волосы? — рассмеялся Моран, заметив взгляд девочки. — В прошлый раз незадолго до Отбора моя младшая сестра подмешала в воду проявляющейся краски, и целую неделю мне пришлось быть темноволосым.

— Это будем мы, — проговорила Кайра с уверенностью, не положенной ей по возрасту.

— Что ты имеешь в виду?

— Мы победим в Отборе и войдем в Аль Ташид.

Парень рассмеялся, качнув головой.

— Да ты совсем не трусишка, Кайра, — он знал, знал, кто она! — Ларс, Ларс Моран, Наследник Закатного трона, — представился парень. А потом его позвал жрец, лицо которого скрывал глубокий капюшон.

Королева Магда зашла в комнату, где Кайра ждала сигнала жреца незадолго до начала церемонии Трех Лун. Утром, когда первые солнечные лучи коснутся стены Аль Ташида, откроется вход в Священную гору. И до заката у Избранников будет время, чтобы попытаться разгадать самую большую тайну духов. Всего один световой день, а потом, в случае неудачи, снова пятнадцать лет ожидания следующего шанса.

После короткого приветствия Королева прошла к окну и застыла напротив Кайры.

— Мой сын еще ждет возвращения своей Избранницы, но у него остается все меньше времени, чтобы сделать выбор. Непредусмотрительно было с твоей стороны оставить ему это право!

Закатная королева могла долго, пристально, не мигая смотреть на собеседника, заставляя его испытывать беспокойство. Кайра знала об этом и тоже не отводила взгляда от спокойной синевы глаз Магды. Мягкая красота женщины перед ней была обманом, за послушными улыбками мужу прятался стальной характер. Королева могла усмирять вспыльчивого супруга и всегда влияла на решения Аларика.

— Его Величество мечтает об объединенном королевстве. Мне хочется предотвратить объединение тронов. В государстве достаточно проблем, требующих срочного решения. Готова ли ты со временем принять Закатную корону, оставив правление своей страны на Совет?

Магда протянула Кайре документы для прочтения и заряженный горный хрусталь для произнесения клятв.

— Если ты согласишься с этими требованиями, я помогу тебе войти в Аль Ташид с Ларсом. Но мне нужно быть уверенной, что вместо борьбы за власть и влияние ты выберешь сражение за сердце моего сына.

Гобелен почти касался нижней рамки. Он висел в воздухе напротив входа. Полупрозрачный. Не сам гобелен, хранившийся в Храме, а его проекция, но на ней хорошо были видны патроны рисунка.

Наследник хмурился, отслеживая переплетения самых длинных нитей.

Они касались друг друга, расходились, вились рядом, оплетали три яркие точки, пульсирующие от небесного до фиолетового. Эти точки были важны. Верховный, который сопровождал Наследников до Аль Ташида, посветлел загорелым лицом, когда увидел их, и довольно потер руки.

Невероятно, но рядом находился тот самый жрец, что забрал когда-то у родителей Кайры ребенка, а у нее самой — сестру. И хотя кроме ревности Кайра ничего не испытывала к внезапно обретенной двойняшке, она собиралась покопаться в книгах с древними законами Долины, чтобы найти возможность привлечь Магистра к наказанию за преступление перед Рассветным королевством. Пусть его и оправдал сенат Истинных, приняв за искупление тот факт, что пророчество Ткача вот-вот должно свершиться. Храм все мог оправдать словами — «Во имя Долины и по воле духов», но принцесса не собиралась мириться с решением жрецов. Слишком большая власть рождает опасное высокомерие. Кайра решила искать пути к отмщению. А заодно еще раз расследовать причины несчастного случая, стоившего жизни ее родителям.

Но это будет потом. В день Аль Ташида была важна лишь сама Священная гора и спрятанные в ней тайны. Так что пока приходилось смириться с присутствием будущего врага. Двух других Верховных у подножия Ташида не было. Старик Бреган слег в постель. Йодан находился у Мадигве, где собрались мечтавшие увидеть разрушение каменного креста. Люди и жрецы верили, что если исполнится предсказание Ткача, это станет возможным.

Верховный показал на небо и повернулся к Наследнику:

— Следите за солнцем, Ваше Высочество. И не медлите с решением.

Жрец отошел в сторону, оставляя Кайру и Ларса наедине.

Неизвестные мастера или сами духи, по утверждениям жрецов, тысячелетия назад превратили отвесный склон горы в высокий фасад, вырезав на нем длинные колонны и украсив их поясами из знаков. Пару часов назад темневший перед Наследниками проход был высечен на стене тонкой линией, но первые лучи солнца стали плавить камень, превращая в пар, который стек густой волной к ногам застывших на пороге людей, оставив за собой черный вход и мерцавший в нем гобелен. Мерцавший и пульсировавший, как живой, словно в его сплетениях бились десятки сердец. Но ведь так оно и было?

Молчаливый Ларс все еще сердился на Рассветную принцессу, и это чувствовалось в каждом его коротком, холодном взгляде.

После того как, поглотив Ану, схлопнулся шов, Кайра снова встретилась со своим главным страхом — потеряться. Она звала Бэя, задержавшись на том самом месте, где рассталась с сестрой, пока не поняла, ГДЕ находится!

Тогда принцесса направилась в первое же ущелье и почти сразу вышла к Аль Ташиду. Все участники Отбора за годы подготовки так хорошо изучили его по описаниям и редким рисункам, что могли представить себе Священную гору, прикрыв глаза. Перед Кайрой возвышалась стена с вырезанными колонами и нарисованным входом.

Возле горы стоял Моран. Его лоб блестел от пота. Увидев Рассветную, Ларс едва успел скрыть разочарование в глазах и тут же спросил про Ану. Ну, конечно! Каким еще мог быть его первый вопрос!

Упертый Железный Пес. Стоял рядом с Кайрой у подножия Аль Ташида и спрашивал про свою Избранницу! Принцесса избегала вранья, если того не требовали обстоятельства, к тому же не стоило оскорблять духов ложью, звучавшей в их владениях, поэтому Ларс услышал правду о том, что случилось, и как Ана скользнула вместо сестры в другой мир.

Наследник был в ярости. Он не произнес ни единого обидного или обвиняющего слова. Но он был в ярости. И его неестественное спокойствие стало для Кайры худшим оскорблением. Холод в голубых глазах не дарил больше покоя, а вымораживал истерзанное равнодушием сердце.

Лабиринт выпустил Наследников почти сразу же после этой встречи. И оказалось, что за его пределами уже прошло много времени, а до ночи слияния Лун оставалось всего семь дней. Уже рос город у подножия Ташида, уже спешили в него пестрые караваны, груженные товаром, и артисты. Из дальних мест съезжались зрители. В этот раз их собиралось намного больше, чем записали хроники последних столетий. Вся Долина дышала беспокойным воздухом со стальным ароматом возможных перемен. Все эти дни Ларс ждал свою Избранницу.

Чем же так привязала его Ана?! Годами вместе, мирами на двоих, воспоминаниями, которых было много… Но Кайра знала, что Ларса держало еще и упрямство, не позволявшее принять, что раз за разом Наследник совершал неверный выбор.

Она была его парой — Кайра. Всегда.

Рассветная никогда не сомневалась в этом, пока невероятным образом в ее жизни не появился Бэй. Не Моран, но потомок Королевы Мелины. Той самой степной кошки, что принесла позже шип маури к репейнику…

Глядя то на мерцающий гобелен, то на застывшее безразличной маской лицо Ларса, Кайра думала, что в судьбе наследников древних королей не было предопределений, но шансы и случайности, способные все изменить. И кто знает, может, настоящее счастье ждало ее не с Железным Псом, а с похожим на Песчаную бурю Бэем? Или оба они — наследник Амари с Земли и ее внезапно обретенная сестра — мешали Кайре обрести заслуженное счастье с Мораном? Может, во всем виноват Верховный, своим вмешательством перепутавший нити судеб? Не зря же Ларс поклялся сделать то же самое, что и Кайра — найти способ заставить Рока ответить за преступление.

Моран планировал месть. И ждал свою Ану.

Даже сейчас, у подножия Священной горы.

— Какой сложный получился орнамент, — проговорила Кайра. Ей хотелось, чтобы Ларс отвернулся от толпы, в которую продолжал всматриваться, или не метался взглядом по пустому полю Лабиринта, внутри которого еще могли находиться Ана и Бэй.

Принцесса хотела, чтобы Ларс смотрел на открытый вход в Аль Ташид и на нее. Получилось. Вниманием Морана завладели мерцающие камни и пульсирующий сплетениями рисунок.

— Столько нитей, — продолжила Кайра. — Кто есть кто? Какие роли мы играем? Или это роли выбирают нас?

Ларс разглядывал одну линию — стремительную черту, вклинившуюся в рисунок со стороны. Она единственная не вызывала сомнений своей принадлежностью.

— Что, если ты всегда был для Аны только Хранителем?

Мужчина издал звук, похожий на сдавленный рык.

— Или стал им, потому что появилась еще одна нить?

Это были жестокие слова, но чем дольше Кайра смотрела на гобелен, тем сильнее крепла уверенность, что ничего не было определено заранее. Случай, Верховный, но чаще всего — сами связанные Ткачом люди своими поступками и решениями определяли, как складывался рисунок. Например, сейчас, когда для того, чтобы гобелен коснулся нижней рамки, двум потомкам древних королей требовалось шагнуть в темноту Священной горы. Но исполнение предсказания зависело только от одного из них.

Выйдя из Лабиринта, принцесса отказалась от своего права на Аль Ташид и оставила выбор Наследнику. Больше не соперница, но потомок древних королей и участница Отбора, которая прошла все испытания, она все еще могла стать его парой. Вместо Аны. То, что для Королевы Магды выглядело ошибкой, было для Кайры последней надеждой — если у нее еще есть шанс оказаться рядом с Мораном, он должен сам сделать этот выбор.

Ларс нервничал и часто дотрагивался до Ока. Перед началом церемонии Трех Лун он разговаривал с Начальником охраны. Потом с Верховным, рядом с которым незадолго до этого появлялся Дэш. Дэша к Наследникам не пустили.

Кайре тоже было беспокойно, хотя камень Рассветных королей, настроенный на Бэя, молчал. Но даже если бы он подал какие-то сигналы, принцесса уже все для себя решила.

Перед самым рассветом, когда Верховный и Наследники уже направились к Священной горе, Дэш появился еще раз. Тот, кто раньше был соперником и звался Шпинелем, оказался рядом с Королевой. А когда он снова исчез, Магда передала сыну сигнал, что все в порядке. Кайра старалась не задумываться, насколько честна была Королева.

Солнце поднималось выше, все меньше времени оставалось, чтобы ступить в таинственную черноту.

Со стороны зрителей понеслись встревоженные голоса, Наследники и Верховный увидели, как в толпу верхом на коне врезался новый родственник Кайры. Трев спешился и стал пробираться в сторону Закатных Королей…

— Его Высочество, пора решаться, — проговорил Магистр.

Ларс все видел. Как Магда, выслушав Трева, отослала его прочь. Как Начальник Охраны склонил голову, подчиняясь, но потом передал сигнал тревоги Наследнику. О чем бы ни хотел сообщить мужчина, это означало — отойти от стены, узнать, что случилось, принять решение, что делать, и, возможно, опоздать. Драгоценное время неумолимо истекало в горячий песок Долины.

— Ларс, — проговорила Кайра, поймав холодный взгляд голубых глаз, — мы встретились в Лабиринте у подножия Священной горы. Мы вдвоем вышли из Лабиринта и стоим у входа в Аль Ташид. Сколько еще доказательств тебе нужно, что это нам, двум Наследникам и потомкам древних королей, суждено войти внутрь? — Кайра видела, как дрожало от сомнений обычно спокойное мужское лицо, как его искажала гримаса боли. — Давай попробуем разгадать тайну духов. Вместе.

— Время уходит, Наследник, — торопил жрец.

Верховный занервничал, когда появился Трев. Значит, Рок тоже подозревал что-то неладное. Как и Кайра. Как и Ларс. Жрец торопил, не сводя глаз с гобелена, почти касавшегося нижней рамки. Почти! Почти… Всего-то и нужно, чтобы Наследники вошли в Аль Ташид.

— Я слышу голоса духов. Духи сердятся. Их оскорбляет ваше промедление.

Врал. Жрец врал. Но…

— Это была твоя мечта. Это моя судьба, — прошептала принцесса. — Давай сделаем это вместе. А потом будет видно, как жить дальше.

Ларс посмотрел на Кайру, в его светлых глазах разгорался холодный огонь.

Моран сделал свой выбор.

Кардинал

Кардинал смотрел на заснеженные вершины гор со своего любимого места в парке недалеко от замка. Несмотря на теплый день, Анджи кутался в покрывала, и — несмотря на то, что вполне хорошо мог стоять — сидел в инвалидной коляске.

Адвокат, которому платили астрономические суммы, только что уехал с новыми обещаниями. Какой бы сложной она не была, игра в кошки-мышки с Норманом Келли позволяла тянуть время, тормозя следствие. Но Кобейн был прав, торгуйся не торгуйся, не существовало надежной комбинации, чтобы заплатить за свободу лишь одной жертвой в виде племянника. После Бэя в подопытных кроликов превратились бы все потомки Ари. А значит, и дети Кардинала. Необычные способности некоторых Вальдштейнов должны были оставаться тайной.

Сделать это было всегда непросто, особенно в начале, когда сам Анджи находился в растерянности от тех изменений, что происходили с его телом, и искал им объяснения. Но герцог всегда справлялся с любыми трудными задачами. Благодаря его собственным стараниям и вмешательству Бэя, все следы исследований исчезли. Людей, связанных с ними, было немного, и из Европы уехали даже те, кто не имел полной картины результатов разных анализов. Единственного человека, который располагал наиболее полной картиной — главного врача клиники — его собственные черные тайны вынуждали хранить секреты Кардинала. Раю герцог доверял, как самому себе.

Тем не менее, без настойчивого детектива Келли дело против герцога набирало обороты. Следствие раскопало старые скелеты. Когда-то тайны Кардинала стоили жизни двум женщинам, которые знали о нем слишком много. Появление имени одной из них в файлах полиции означало, что Кобейн не сдержал своего слова. И пусть Анджи надеялся на иное, его не удивил поступок племянника. Наивно ожидать верности от того, кто сам был не единожды предан. Но вместе с обвинениями Кики новые нити расследования грозили превратить герцога в этакого Синего Бороду. В человека, кардинальным способом решавшего вопросы развода во избежание финансовых расходов, с ним связанных. Зато при неблагоприятном развитии событий этот образ позволял спрятать тайны рода и истинные причины поступков герцога за стремлением к сохранению богатств.

Значит, тюрьма?

Конечно, Анджи все решит. Через год, через два, но он все решит. Жалко было время. Без дополнительных вливаний сыворотки из крови Бэя и без кольца тело герцога продолжало восстанавливаться, только гораздо медленнее. Но если раньше Кардинала это злило, теперь стало все равно — пока не закончится судебный процесс, лучше сидеть в инвалидном кресле, оставив желание ходить, ездить на велосипеде и кататься на горных склонах мечтам.

Что-то отвлекло внимание герцога от гор и размышлений о собственной судьбе.

Даже не звук, но ветер? Да нет, не было ветра с той стороны. Анджи повернулся к лесу, к развесившим на голых ветках сережки березам. Рядом с ними… или впереди… Там же нет ничего? Но воздух дрожал, как в жаркой пустыне, складываясь в видения фата Морганы…

Герцог оглянулся. Рай стоял невдалеке, проверяя свой телефон.

Нет, герцог сам. Сам… поехал к странному дрожанию…

Пока вдруг Анджи не потянуло вперед. Сначала поволокло вместе с коляской — он даже успел ощутить себя водителем потерявшей управление машины — а потом все та же неведомая сила выдрала Кардинала из кресла и швырнула в удушающую пустоту.

Вслед за паникой быстро наступила темнота.

Сознание вернулось смесью неприятных ощущений.

Жаром. Как в разогретой печке.

Вонью. Словно лежишь в ворохе протухших овощей, залитый подсохшими помоями.

Болью. Во многих местах, но острее всего в большом пальце правой ноги…

Бэй

Разве можно описать счастье?

Оно как вдох, когда ничего не мешает дышать полной грудью, легкий аромат цветов в доме. Когда можешь прикоснуться к любимому человеку и слышать биение его сердца рядом. Когда падая в серые бездны, считаешь изумрудные звёзды и не боишься разбиться.

Оно всякое. И в тоже время очень простое…

Как… Как руки матери и ее уверенный голос…

Когда, переполошив соседей, чтобы вызвали скорую помощь, на одной ноге (тяжелые ножницы повредили палец другой до трещины) Лилит доскакала до Бэя и Аны и, укрыв их от ветра своим худеньким телом, гладила щеки сына и шептала:

— Все будет хорошо, все будет хорошо…

И он верил…

Ана говорит, что я — настоящий Разрывающий. Тот самый Мессия, появление которого предсказывали Рассветные. Что я могу разрывать стены миров.

Не знаю…

Думаю, что это она. Понарисовала на мне знаков на три виселицы, два сожжения и одно отделение головы от тела…

Что-то такое, что только мое любимое Недоразумение может собрать вместе и получить невиданную ранее картину. Благодаря ей мой дар похож на живое существо и способен черпать силы и трансформироваться в минуты опасности. Услышав в Мадигве, что за знак она выбрала, стараясь убрать метку Добровольного подчинения (которую, оказывается, нельзя убрать), я понял и напряженный шепот за спиной, пока Ана наносила татуировку, и испуганный взгляд, когда к ней повернулся.

Она дала мне возможность поверить, но аркан, связывающий мою волю, я рвал сам, потому что так сильно хотел прикоснуться к Тайне, что меня уже не могли удержать никакие стены.

Так что я не Разрывающий мессия, а творение ПигмалиАНЫ.

Ана, как всегда, не согласна с моими доводами, утверждая, что знаки могут усилить то, что уже есть, но не способны создать того, чего не существует. Как клыки карьерного волка — всего лишь вспомогательные атрибуты примитивной силы, но они не наделяют ей того, кто не верит в себя.

Как бы то ни было, у меня получилось разорвать стены тюрьмы, которой стала для нас Долина и дом Одноглазого Бога. И пока я намерен разрывать только те стены, что будут мешать Тайне.

Мне нравится ее так звать. А еще добавлять — моей.

Я прошел долгий путь, чтобы иметь полное право добавлять это слово.

И моя Тайна беременна.

Внутри нее развивается и готовится удивить своим появлением миры наш сын. Свет его души я увидел в Мадигве. Едва начавший свое существование, наш сын не желал сдаваться и звал меня, так какое право имел я не совершить невозможное, открыв путь к свободе? И не только. Путь Домой. Потому что пока Земля — наш дом. С некоторых пор я предпочитаю не планировать далеко вперед, ведь Судьба — это Шляпник, пусть мы с ним, кажется, и начинаем находить общий язык.

Самое главное, что никого отторжения, которым меня пугал когда-то Наследник и которое испытывала раньше Ана, нет.

— Ты просто слишком долго убегала от меня, — с улыбкой возмущаюсь по этому поводу. Но это именно так — рядом со мной у Аны нет отторжения, и ее дар становится стабильным. Восстанавливая прошлое, она смогла вспомнить, что всегда чувствовала себя лучше, а дар удивлял ее после того, как мы были вместе. Какой долгий путь пришлось пройти, чтобы понять очевидное! У нас одно янтарное сердце на двоих. Оно разлетелось на тысячи брызг той ночью, но мы собрали их, шагая друг к другу и впитывая осколки каждой клеточкой своих тел… Из испытаний и перенесенной боли выплавился драгоценный камень, который хранится в тайнике наших душ.

Так что Ана скользит, испытывая только легкость, и делает это, на мой взгляд, слишком часто. Особенно дома, так что совсем не слышно ее и без того легких шагов.

— Как Гая, — улыбается она на мое ворчание и рассказывает в тысячный раз о своей подруге и служанке. — Скольжу по дому, как Гая.

Потом разглаживает мой нахмуренный лоб поцелуями.

— Не волнуйся, я знаю, что делаю. Ты не представляешь, как это здорово — скользить вдвоем и чувствовать такую легкость!

Когда Ана так говорит, я вспоминаю Хайделберг, и у меня появляются подозрения, что это маленькая месть за то, что не сразу признался — в тот день на душе мне стало легко, потому что я оставил в доме Татьяны все сомнения вместе с желанием освободиться от Тайны. Увидел ее испуганную, обиженную в прихожей дома ведьмы, и понял, что никаким духам не позволю забрать у меня чувства к ней. Мне стало ЛЕГКО, потому что я принял, что Ана — часть меня.

— Я не волнуюсь. Я тебе доверяю, — говорю ей осторожно, прикусывая ее нижнюю губу. Такую пухлую, такую сладкую…

Вру насчет волнения. Говорю правду о доверии.

Однажды Давид сказал, что высокомерие в любом его проявлении наказуемо. Наверное, я слишком серьезно отнесся к его словам, потому что духи, боги, судьба — (добрый!) Шляпник, меня от высокомерия лечат. Мне, посмевшему увериться, что видел все грани страха, пришлось познакомиться с его новой разновидностью.

Ана вернулась в мир, где есть мотоциклы! Так что, крича от восторга, она мчит по дорогам на старенькой Хонде, и, закладывая виражи, скользит на короткие мгновения. Примостившись сзади нее, я закрываю от ужаса глаза и пытаюсь контролировать сначала дрожь рук, потом кривую улыбку на лице, а после очередного сумасшедшего рейда иду менять промокшую от холодного пота футболку. Я научился брать с собой одну или две, про запас.

Вот такой он, мой новый страх — замирать на каждом повороте, при каждом скольжении, чувствовать биение сердца в горле, когда рядом проносятся другие машины, и понимать, что не смогу лишить Ану этого удовольствия. Она снова залезет на байк и, искупав меня в холодном поту, согреет счастьем, льющемся из ее глаз.

Конечно, мне трудно бороться с желанием укрыть, спрятать любимую беременную женщину от всего мира или запретить ей даже близко подходить к опасностям. Но с Аной так нельзя. Доверие — это еще одна грань любви. Тайна заслужила его. Глупо думать, что она не способна оценить свои возможности и ради забавы станет рисковать нашим ребенком. Скользящая с грацией кошки и силой львицы, лишенная детства и семьи девочка, из которой пытались сделать безвольное орудие, она смогла стать собой и нарисовать свои собственные рисунки не только на моей спине.

Поэтому я понимаю, что Ана не просто так тащит меня в горы или скользит по дороге, окольцованной сотней туннелей между Монте-Карло и Пизой, или спешит увидеть множество городов. Она делится с маленьким жадным чудом внутри нее своими эмоциями, наполняет его крошечное сердце силой и учит радоваться жизни.

Она сильная, моя Ана.

И такая нежная.

Чувственная… как само соблазнение и сладкий порок.

То вдруг беспокойная и непосредственная, как ребенок, торопящийся познавать мир.

Всякая. И вся — моя…

Тайна.

С ней опасно ссорится или спорить. На этот случай я даже купил себе велосипедный шлем. Иногда он помогает мне помириться еще до того, как прозвучат первые колючие слова. Я надеваю его на голову и иду на разговор. Тайна смеется, не сердится и перебирает потом волосы у меня на затылке, спрашивая, когда я покажу ей волка.

А еще Ана любит слушать сказки и просит выдумывать для нее красивые истории.

— Расскажи мне вот эту, — Тайна скользнула одним утром в комнату, где я работал. У нее в руках был красочный выпуск Приве с фотографиями Карины и Тажинского.

Я уже видел эту статью на целый разворот некачественных снимков с несколькими строчками текста и названием: «Их соединила трагедия и чудо».

Ана устроилась у меня на коленях, для чего пришлось отодвинуться подальше от стола, чтобы мы поместились втроем с сыном, и требовательно посмотрела мне прямо в глаза.

— Карина пришла в себя с первыми лучами солнца, наполнившими рождественские игрушки волшебными огнями, — начал я. — У ее кровати сидел Он. С перебинтованной головой, ссадинами на щеках, синяками под глазами. Синяком на ЛБУ, — я округлил глаза, выделяя последнее слово и намекая на свою многострадальную голову. — В негнущихся от гипса руках помятый рыцарь протягивал Карине свое сердце.

Тайна кивала, соглашаясь, и ждала продолжения.

— Он не наврал ни слова, Ана. Только промолчал! А Карина поверила в чудо, и оно случилось.

— Хорошо, — снова довольный кивок, — теперь про ключ.

— Разве он не разбился, когда ты меня нечаянно уронила?

Мотание головой:

— Он висел на самом видном месте.

— Значит, тогда… Карина увидела драгоценный ключ над головой рыцаря в шлеме из бинтов и решила приоткрыть свое сердце.

На самом деле это русский олигарх сделал сказку правдой, потому что с того момента, как пришел в себя, он оставался рядом с Кариной, выцарапывая ее из липких лап отчаяния, как когда-то Звезда отпаивала меня по ложечке у Смерти. Тажинский даже катал Карину на инвалидной коляске по льду — скользил и падал, разъезжаясь на гладких подошвах дорогих ботинок.

Потом началась череда лучших клиник, лучших специалистов, лекарств, физиотерапевтов. От одной кровати до другой, от коляски к ходункам, к палке, к согнутой в локте руке. Папарацци сумели подсмотреть многое, в том числе момент с коляской на льду. Плохой, темный, смазанный снимок попал в интернет.

Его прислал мне Кайт со словами:

— Все правильно. Я бы так не смог.

Даже на плохом снимке было видно, что Карина улыбается.

Да, Кайту еще предстоит переболеть и прийти в себя. И понять, что его чувства к Волжской больше похожи на поклонение.

За настоящую привязку, по крайней мере, пытаются бороться.

Она делает сильнее.

Учит разрывать стены.

Ана настолько влюблена в свою беременность, что совсем не переживает о потере привычных линий фигуры. Застыв у зеркала, она с интересом изучает изменения в себе и так пристально вглядывается в свое отражение, будто может видеть нашего сына сквозь защитные слои собственного тела.

Я пристрастился подглядывать за ней. По утрам или вечерам, ожидая этого удивительного взгляда и наслаждаясь каждым мгновением.

Ана не пытается скрывать исчезнувшую талию или выпирающий вперед живот фасонами одежды. Более того, она тянула и тянула с датой свадьбы, искала причины, почему торжество должно состояться позже, еще и еще на пару недель. Потом еще на одну. Так что пришлось воспользоваться серьезным аргументом — раздувшимся как гелиевый баллон животом Джини, в котором копошатся две беспокойные девочки, пока на лице Куна растет выражение растерянности и отчаянного страха. Он не знает, что делать с таким быстро растущим счастьем.

Жена брата и Ана плохо начали, но туалеты — не лучшее место для знакомств, даже если это уборные пятизвездочного отеля в Санкт-Морице. Теперь все напряженные и раздраженные взгляды в сторону Тайны остались позади. Мои родственники и друзья поняли, что она — часть меня. Я — это я, пока мы вместе. И приняли.

А Ана? Она не спешит распахивать всем душу. Прежде всего там место для меня и нашего сына. Но я уверен, что со временем ее семьей станут и Ван Дорны, и некоторые представители Вальдштейнов. (Одна из них, с настойчивостью бойца Крав Маги, уже добилась некоторых успехов). Для остальных это тоже обязательно случится. Позже. Когда-нибудь после нашей свадьбы. Которую Тайна так долго оттягивала, чтобы…

— Все видели, какая я большая, и мучились вопросом, как у бегемота получилось отхватить себе такого завидного жениха.

Да. Именно так. Ане хотелось, чтобы всем был виден ее живот. Или чтобы наш сын стал заметным участником торжества.

Он, кажется, согласен с ней. Я прикладываю руки к животу Тайны, чтобы почувствовать легкие удары пяток, локтей, коленей в мои ладони. Сын прячется внутри, но его нетерпение слишком заметно — он торопится стать частью всех миров, чтобы научиться разрывать их стены. Я целую давно исчезнувшее углубление на животе любимой и шепчу, чтобы сын был осторожен и ласков с этой стеной. Сын прикладывает с другой стороны ухо и слушает.

Слушается. Потому что беременность Аны проходит легко.

Первые месяцы после возвращения из Долины мы жили в моей квартире в Зандворте, но совсем не по-голландски закрывали плотными шторами витражное окно, чтобы не делиться своим счастьем даже со Вселенной. Нам важно было побыть вдвоем. И говорить. Или молчать. Потому что, чтобы понимать друг друга — порой не надо слов.

Перед свадьбой я увез Тайну на две недели в Брюссель, и мы вместе читали истории на стенах его домов и придумывали свои собственные каждую ночь. И каждый день…

«Как кролики, Бэй… мы с тобой просто тванские кролики!» — смеялась Ана и смотрела на меня так, что я мог думать только о ее губах на своем теле и снова желать того момента когда мы станем одним целым и для нас будут рождаться далекие звезды.

В Брюсселе мы встретились с Гордоном и Кики, которые не могли приехать на торжество, потому что Кики снова ложилась в клинику.

Ана начала кусать губы еще во время разговора. Все было хорошо, даже слишком. У меня тоже плакало от тоски сердце, когда я смотрел на них. На то, как Кики тянулась из своей темноты к свету, который зажигал для нее Стенли. Детектив с совершенно не романтичной внешностью развешивал и развешивал вдоль темной дороги светильники, чтобы его любимая не сбилась с пути.

Как же она плакала потом, моя Тайна, прижимаясь ко мне всем телом и прячась подмышку. (Там пахнет для нее домом. И это тоже безграничное счастье — понимать, что являешься для любимого человека домом!)

Она плакала под моей рукой, едва не искупав меня в соленом душе.

— Такая красивая. Такая… Даже ослепленный Кайрой Мирн увидел это. Я сделаю. Бэй, — Ана затихла… на целых несколько минут. — У меня осталось немного чернил.

— Ана, Кики не имеет никакого отношения к Скользящим, Вальдштейнам, Долине, дару. Ты же говорила, что знаки не могут наделить тем, чего нет.

— А у них есть, — Ана села на кровати и смотрела на меня. Встрепанная, с распухшими губами, покрасневшими глазами. Самый красивый губастый бегемотик во всех мирах. — Ты же сам видел. Есть. Он ее держит. Чудом, но держит, а она тянется. Бэй. Значит, у меня получится.

Я смотрел на нее и понимал: в нарушение всех законов и правил у нее — получится.

Шляпник услышит.

Потому что…

Кардинал исчез еще перед нашим возвращением. Пропал со своего любимого холма в парке рядом с замком, пока Рай отвернулся. Осталась одна коляска, со сбившимся под колеса пледом.

Даже вопросов задавать Ане не нужно было.

— Он расстался с коляской, — равнодушно обронила она, пока на ее лице разгоралась победоносная улыбка.

Ну что ж. Анджи в Долине. Не верится, что такого, как он, размажет между мирами. Как сложится жизнь Кардинала под небом с тремя лунами? Может быть, это его наказание. Может — второй шанс.

Мы не ведем разговоров о неслучившемся, у прошлого не бывает «если». Рисунок наших судеб сложился так, что мы с Аной вместе, и вместе рисуем наше общее будущее. Что случилось с гобеленом, Долиной, Наследниками — правильно, знает только мужик, увлекающийся плетением макраме.

— Ты снова станешь детективом и будешь надолго уезжать в погоне за преступниками и преступлениями? — с замиранием спрашивает меня Ана.

— Ты — моя самая дальняя дорога. И рядом с тобой звучит зов того, кому я нужен. Я не буду больше искать преступников, но стану следить за тем, чтобы никто не вспомнил о троице успешных грабителей. А еще начну предсказывать погоду. У меня это получается надежнее, чем у синоптиков. Или печь хлеб. А если нам совсем не будет хватать денег, мы поедем в Монте-Карло, и я сорву джек-пот.

— Лас Вегас. Мы поедем с тобой в Лас Вегас, Бэй. Ты обещал мне.

Тайне почему-то нравятся эти сумасшедшие места — Дубай, Монако, Вегас.

— Что тебя туда влечет? Там все пропитано тщеславием, деньгами и высокомерием.

— А еще мечтой.

— Чем?

— На пристани водного такси в Нью-Йорке, откуда можно поехать к статуе Свободы…

— Ты была даже там?

— Очень интересно, между прочим! — Ана стукнула меня по носу, а потом приложила палец к губам, чтобы замолчал и слушал. Я тут же начал прикусывать и целовать ей пальцы. — Так вот, там написано — «Все начинается с мечты». А где еще так явно видно, что чьи-то сумасшедшие идеи становятся реальностью, как не в местах, возникших или живущих против всех правил?

Права она, моя Скользящая Тайна.

Зараженные чьей-то верой, обычные люди создают чудеса. Сорокашестиметровые статуи стоят посреди моря. В песках растут сады и течет вода в каналах, люди катаются на лыжах и останавливаются в отелях в виде парусов, венецианских дворцов, аттракционов и египетских пирамид. Спорят с законами физики артисты цирка Дю Соляйл, и пытаются поймать за хвост птицу удачу все желающие.

Я поймал за драный хвост павлина соседа Гашика. Птица ответила мне возмущенным душераздирающим криком, но перо было необходимо для свадебного подарка невесте.

После долгих выборов, сомнений и уговоров, свадьба была… на Майорке. Для Адроверов Татия — или Ана — должна была остаться в прошлом. Зато высокие стены имения Гашика надежно защищали от любопытных глаз.

Стоило приехать, как «Лисоньку пустили в огород». И даже предложили ей работу. Еще показывая мне свою коллекцию в первый раз, Гашик признавался, что больше всего его привлекают истории, связанные с камнями. Ане кристаллы сами рассказывают свои секреты.

Поэтому эти двое слишком часто уединялись в Пещере сокровищ, а меня от ревности спасала только камера внутреннего наблюдения. Я видел, как Ана прислушивается и улыбается одной ей различимым голосам, и напоминал себе: есть города, которых множество, и дороги, чтобы вместе скользить на мотоцикле. Настало время не спешить за Тайной по всем мирам, а оставлять на ее теле свои собственные тайны и рассказывать ей удивительные истории.

А потом была свадьба…

Сколько ни предлагал Давид свое имение, мы выбрали другое место. Небольшой отель в горах на дороге между Сольером и Вальдемосой.

Оливковые деревья кривили ветви в своем безобразно-прекрасном танце, заросли розмарина подмешивали аромат специй к запаху лаванды, моря, олеандра, и бугенвиллея…

Я почти никого не видел и почти ничего не запомнил. Важной была только рука Аны в моей руке. Мы парили вдвоем на невидимых крыльях в горах Майорки, наслаждаясь ветром, свободой и друг другом.

Гашик.

Вот его я запомнил.

Потому что с Давида началось торжество и разговором с ним же закончилось.

В духе богачей-работоголиков, Гашик прибыл со своим аккуратным и улыбчивым семейством первым.

Цветы, купон на поездку на Ибицу в личном самолете или на яхте (на выбор молодоженов). Потом Давид отвел Ану в сторону со словами:

— У меня есть особый подарок для твоей невесты.

Пока я разговаривал с семьей Давида, кивал прибывающим гостям и подслушивал за Гашиком, тот достал бархатную коробочку и протянул Ане.

— Этот камень… добывают в России… Серафинит. Его еще называют крылья ангела. Когда я познакомился с тобой, Ана, то подумал о нем.

Тайна улыбнулась, поблагодарила, открыла коробочку… и вдруг задрожала, словно ей стало холодно, коробочка заплясала в ее руках, Ана покусала свои губы, размазывая помаду и, прежде чем я успел подойти, убежала внутрь дома.

— Что? Что ты ей дал? — прокричал я, пробегая мимо Давида.

Растерянный Давид прошепелявил мне вслед:

— Подвеску с камнем. Просто подвеску…

Круги. Сколько их было? Будет? Или этот последний? Замыкающий историю, начавшуюся, когда одержимый мечтой жрец украл ребенка, чья судьба стала нитью драгоценного гобелена. Он не был жесток с ней. Просто не умел любить. Это чувство известно не всем. А в сердце Рока ему не нашлось места. Он учил девочку тому, что считал, ей может пригодиться. И даже разрешал играть в саду, лишь изредка заставляя прятаться в дальней комнате. Когда не мог отказаться от редких гостей. Девочка оказалась смышленой. Особенно игра в прятки хорошо ей удавалась. А то, что ребенку было грустно или одиноко, Рок, занятый своими собственными планами и мечтами, просто не замечал.

Однажды Ана нашла на тропинке белое крылышко бабочки с оборванными краями и, спрятав под мутное, зеленоватое стеклышко, сделала своим секретом. Даже от Рока. Когда она увидела свой старый секретик в Лабиринте, ей показалось, что стекло с годами стало чище, а крыло совсем не разрушилось. Что они слились вместе, образовав кристалл, который лежал на атласной подушечке.

Серафинит. Камень с крылом ангела.

Когда-то Ана верила, что оно достаточно сильное, чтобы принести ее к счастью.

И ее вера исполнилась.

Все.

Даже счастье начинается с мечты.

Я был стихией, для которой не существует преград в виде плохо закрытых дверей. Жаркой, но не обжигающей, а согревающей любимую в объятиях. Мне не требовалось объяснений. Оказалось достаточным увидеть подарок Давида, печаль в заплаканных глазах Аны и приоткрытый от изумления рот. Дальше я понял все сам, потому что знал о неприветливом доме, заросшем саде, о мостике над прудом, беседке и секретике, запрятанном под тонким слоем земли.

— Ну вот. Теперь к алтарю рядом с тобой поплывет пузатая и губастая рыба, — Ана оправдывалась, но на ее лице распускалась счастливая улыбка, словно бутон айгюль, рожденный из слез трех лун. — Я, кажется, немного перестаралась, пытаясь стать пострашнее, чтобы никто не мог понять, что ты во мне нашел, и завидовал.

Я обхватил ладонями ее лицо, как же мне нравится так делать! Ана чувствует себя в такие моменты драгоценным камнем.

— Ты забыла еще добавить — лупоглазая рыба… — выдохнул я и стал целовать ей веки, забыв про макияж.

Нам стучали в дверь. Уже собрались гости, и все было готово к торжеству. Кроме молодых… Мы торопливо пытались привести в порядок невесту.

Нервничала за дверью Лилит Ван Дорн.

— Бэй, мы могли бы повторно поженить твоего брата, но он и так слишком испуган двойным счастьем, которое появится на свет раньше, если мы заставим Джини снова стоять в центре внимания. Она этого не любит. Кун тем более.

— Ну как я могу выйти к гостям в таком виде? — шептала Тайна, покачивая головой.

— Никак, — согласился я и, уверенно взяв невесту за руку, направился к двери, — ты будешь выплывать. Как самая прекрасная лупоглазая и губастая рыба.

— Напугал ты меня сегодня.

Так начался второй разговор с Давидом, который я запомнил.

— Извини.

— Да не за что. Все хорошо. Ты подарил Ане маленький кусочек детства, который она хотела бы всегда иметь рядом с собой.

— Твански рад, что так получилось. Я правильно использовал ваше слово?

Давид пожал мою руку, потом, после заметного минутного размышления, наклонился поближе.

— У дамы с накаченными частями тела и лица, в платье на два размера меньше, была сапфировая подвеска на плече. Была, — Гашик выделил последнее слово и направился к своей аккуратной семье, послушно стоявшей у дверей.

Ана ждала в спальне. Она уже сменила платье на полупрозрачную тряпочку, которая едва не лишила меня всех мыслей, оставляя только желания. Но я заставил себя строго посмотреть в испуганные глаза Тайны.

Она уже все поняла.

— Соблазн был слишком велик? — прорычал я как можно страшнее и двинулся на Тайну, раздеваясь на ходу. Отбрасывал под ноги одежду и переступал через нее.

Проворно забравшись на кровать, Ана переминала босыми ногами от беспокойства или нетерпения и со смесью восторга и ужаса наблюдала за моим приближением.

— Она выставляла перед тобой едва прикрытые силиконовые груди, — оскорблено защищалась Тайна. — Она шептала раздутыми губами тебе что-то прямо в уши и пожирала тебя выпученными от ботокса и подтяжек глазами. Как вообще эта женщина оказалась на нашей свадьбе?

— Ты же знаешь. Я нашел для нее украденную картину, и гонорар за это дело покрыл больше половины расходов на торжество.

— Поскромнее тоже можно было. Без подобных клиентов и гостей.

Зарычав карьерным волком, я нырнул на кровать, обхватывая ноги Тайны и едва не уронив ее на себя.

Над моей головой раздался сдержанный смешок.

Перевернувшись на спину, я раскинул руки звездой и смотрел на Ану снизу вверх.

— Не сердишься? — осторожно начала она. И уверенно продолжила: — Не сердишься!

— Сержусь, — вытолкнул я сквозь огромную улыбку. — Хорошо, подвеску мы «найдем в траве». Но давай придумаем тебе другой способ выражать свою ревность. — Одна мысль засела в голову, заставляя меня рассмеяться. Хотя смеялся я просто от переполнявшего меня счастья.

— Что? — растерялось пузатое чудо над головой, отступив от меня немного в сторону.

— Похоже, в огромном списке заболеваний Татии хотя бы одно должно быть правдой.

— А… — растерянно протянула жена.

ЖЕНА!

Я осторожно поймал ее ступни.

— Может, сменим клептоманию на множественное разделение личности?

— Бэй-рема захотелось? — донеслось сверху сердитое сопение.

— С тобой во всех ролях. Будешь у меня Ана — жена султАНА. Будешь?

— Буду, — торопливо проговорила Тайна, словно боялась, что опоздает с ответом. — Буду, — сказала еще раз и уселась рядом, едва не придавив мне сыном нос.

— Я придумал, как выполнить обещание, которое давал в Мадигве, — я немного отодвинулся, чтобы Ана легла рядом. — Не хочется оказаться обманщиком, когда за тобой подсматривает Одноглазый Бог.

— Какое обещание?

— Показать тебе, а заодно и Зосе, волка.

— Не боишься, что твой отец замолчит на полгода?

— Старший Ван Дорн не сможет не хвалиться, когда у него родится внук. Так что в первый же день у нашего сына будет лысый отец, а у тебя лысый муж.

— Хорошо, — согласилась Ана, устраиваясь поудобнее.

Не-е-ет. Сначала снять с нее эти прозрачные тряпки, чтобы ничего не мешало чувствовать Тайну всем телом.

— Ты станешь похож на воина Маори, я упаду перед тобой на колени и произнесу клятву «не воровать».

Я спрятал Ану себе подмышку — насколько это было возможно. Она больше не помещалась. Сын выпячивал острой горой то ли попу, то ли голову так, чтобы его было заметно между нами.

— Кстати о коленях…

Зося единственная узнала о нас с Аной и о своей прародительнице Ари больше всех остальных и приняла изменения в картине мира с гибкостью, не свойственной ее возрасту. Но…

— Зачем ты рассказала Зосе про скольжение?

— Ни за что! — донеслось с боку слишком быстрое, слишком горячее заверение. Потом виноватое сопение и полный раскаяния вопрос: — Как догадался?

— По разбитым коленкам, жестокая… В последний раз, когда я ее видел, Зося прихрамывала. И сегодня у нее на лбу были плохо замазанные синяки.

— У нее нет никаких знаков, — пыталась оправдываться Ана.

— Зато чересчур много упрямства.

— Хорошо, что у Зоси скоро день рождения. Давай подарим ей велосипедный шлем? — донесся едва слышный шепот МОЕЙ Тайны.

.