Развод. М - значит месть

Глава 23

Гар приближался, а я раздумывала, не вскочить ли к нему навстречу, чтобы увести отсюда. Но улыбка расползлась на его лице, и он произнёс.

— Добрый вечер.

Сидящие за столом кивнули, включая Лейлу, которая тут же потянулась за бокалом с вином, отпивая красную жидкость и смотря на меня недоверчиво.

— Богдан, не мог бы уступить мне место, чтобы я сел рядом с женой?

Какого чёрта он вообще делает? Сначала гнал меня, говорил, что всё кончено, теперь, как только видит Даню, норовит показать, что я пока ещё принадлежу ему. Детский сад. Большие мальчики — большие игрушки.

Даня вставать не торопится, а я бросаю взгляд на отца, который явно видел, что у нас назревает конфликт. С одной стороны, Преображенскому не нужен скандал, он терпеть не может быть плохим в глазах других, но с другой, я понимаю: он может испортить юбилей и выставить меня шлюхой. Если бы он просто сидел и молчал, но вижу по глазам, что еле сдерживается.

— Дорогой, — обращаюсь к Гару, — присаживайся. Указываю на стул напротив, ну не станет же он истерить, что его посадили не там. — А мы тут как раз интересную тему обсуждаем.

Лейла бросает на меня удивлённый взгляд, а я продолжаю.

— Об Андрее Власове, — смотрю на Гара, не отрываясь, и он понимает, какую игру затеяла. Советский генерал-лейтенант был предателем, перешедшим на сторону гитлеровцев в ВОВ.

Мы сидим за столом всемером. Не считая посвящённых, ещё трое совершенно не понимают происходящего, но видят противостояние между мной и Гаром.

— Интересно, — кивает Игорь, а мы только что на улице обсуждали Веронику Франко.

Гар начитан и знает множество фактов, но мне не знакомо это имя. Прокручиваю в голове, чтобы обязательно загуглить, кто такая, только хорошего не жди. На его плечо опускается ладонь, и он радостно поднимается, чтобы пожать руку какому-то человеку, а я открываю телефон, набирая имя. Так и знала — куртизанка 16 века. Он при всех сравнил меня со шлюхой, отлично. 1–1.

Гар огтдаляется от стола, обсуждая какие-то вопросы с незнакомцем, а потом они выходят из зала, и я понимаю, что для меня вечер должен закончиться, потому что сидеть в компании посторонних и перебрасываться намёками — удовольствие не из приятных. Поведение Преображенского странное, но я могу объяснить его лишь одним: он не любит проигрывать ни в чём. И даже теперь, когда, казалось бы, я ему уже не нужна, потому что в его голове договор уже вступил в силу, и он — единственный обладатель всего, что было у нас на двоих, он не может просто уйти в сторону, и причина тому сидит рядом со мной. Богдан.

Я не убиваюсь, не бегаю за Гаром в слезах. Я уверенная, изменившаяся, счастливая рядом со своим другом. Не знаю, что было конечной целью Преображенского: забрать у меня всё или же заставить страдать, но он не добьётся ни первого, ни второго.

Уеду — отец поймёт, потому поднимаюсь из-за стола, намереваясь покинуть зал, но прежде надо поздравить его ещё раз.

Даня хочет последовать за мной, но обещаю вернуться, как только поговорю с отцом, и он нехотя соглашается. Просто сидит молча, смотря, как я направляюсь на поиск. Мне подсказывают, что он в соседнем зале, и я отправляюсь следом. Так даже лучше, что не будет никого рядом.

Коридор длинный и узкий, отчего-то тёмный, и я почти на ощупь продвигаюсь по нему, когда слышу голос отца.

— Что ты себе позволяешь, сопляк!

— Осторожно, дорогой Георгий Николаевич, — звучит голос Гара, и я замираю, вжимаясь в стену, боясь, что кому-нибудь сейчас приспичит сюда пойти. Мне просто необходимо услышать, что они скажут друг другу.

— Не смей, — жёстко говорит отец. — Если думаешь, что с тобой ничего нельзя сделать…

Слышу цоканье языком и представляю надменное выражение лица Гара.

— Ни-че-го, — произносит медленно, и в голосе слышна надменность. — Иначе тюрьмаааа, — тянет последнюю гласную.

— Ты получишь все её деньги, что тебе ещё надо?!

— Пусть перестанет общаться с этим евреем!

— Может, пусть перестанет дышать? — предлагает отец. — Мы говорили лишь о том, что я останусь в стороне. Я не вмешивался даже тогда, когда ты только решил заварить всю эту кашу.

— А теперь правила изменились. Вы прикажете своей дочери бросить этого чёртова Богдана.

— Почему это вообще тебя беспокоит?

— Скажем так: у меня личная неприязнь.

— Не твоя забота с кем останется моя дочь. Фридман куда лучше такого мерзавца, как ты.

— Осторожней, — напоминает Гар. — Иначе не могу ручаться, что не проболтаюсь о нашей тайне кому-нибудь ещё. Так что идите в зал и поговорите с Владой.

— У меня нет такой власти.

— Тогда я обнародую данные. Как думаете, когда к вам заявится полиция? Людям будет интересно узнать, на какой крови построен бизнес.

— Замолчи…

— Если бы дело касалось лишь Говорова, но нет. Вы не пожалели даже его детей!

— Я выполнил свою часть сделки, — ответил на это отец, а у меня волосы поднялись дыбом. Только что мой отец признался в убийстве семьи Говорова. Я помню то резонансное дело. Это был его компаньон. Жена и трое детей. Все были найдены зарезанными на даче. Следы так и не удалось найти, хотя отец обещал за нахождение убийцы достаточную сумму. Боюсь предположить, что он делал с теми, кто приходил к нему, чтобы хоть что-то рассказать. Сглатываю, не в силах пошевелиться, когда слышу слова.

— А что же Влада скажет на то, если узнает, что с самого начала вы были в курсе, как именно я намереваюсь всё провернуть?

Глаза округляются на максимум, закрываю ладонью рот, чтобы не произнести ни одного звука. Я могу понять, почему отец боится вмешиваться, но никогда не пойму, как он позволил сделать это со мной. Мог бы просто предостеречь!

Оставаться здесь не имеет смысла, и я пячусь, чувствуя под ногами мягкий ковёр, больше похожий на траву. Фойе более светлое, и я пробегаю мимо зала, не в силах больше находиться здесь. В груди горит. Меня предал муж, меня предал отец.

Слёзы срываются с глаз, и я проношусь мимо машины, на которой приехала. Спасает то, что водителя нет на месте. Он тоже сидит среди гостей, это даже к лучшему. Кидаю взгляд на ресторан, понимая, что у меня немного времени уйти, чтобы Преображенский не последовал за мной. Тем более, он намерен пользоваться властью мужа до последнего, будто я ему позволю. В голове шумит, и саму качает из стороны в сторону, словно я пьяна.

Охранник предлагает свою помощь, но я отмахиваюсь, качая головой. Наверно, решает, что я богатая девочка под кайфом, потому спокойно усаживается обратно в будку смотреть в телефон.

Набираю такси, заказывая машину, и медленно бреду по зелёной аллее, где макушки деревьев соприкасаются друг с другом. Темнеет рано, но фонари достаточно освещают местность. Длинные нити света тянутся, укладываясь на дорогу передо мной, и я понимаю, что это фары. Вздыхаю, но не поворачиваюсь, делая несколько шагов к обочине, надеясь, что это кто угодно, лишь бы не Гар. И, когда машина всё же останавливается, не хочу смотреть вбок, продолжая идти и смотреть вперёд с гордо поднятой головой.

— Садись, Ладь, — говорит мой друг, и я поворачиваюсь к Дане.

— Почему ты бросил мать? — выгибаю бровь.

— А почему ты за мной не вернулась? Она бы не поняла, как я смог тебя отпустить.

Качаю головой. Ему снова приходится нянчиться со мной, но, Боже, как же я рада тому, что он здесь.

— Я пришёл туда только ради тебя, — растягивает узел ненавистного галстука, отбрасывая вещь назад, когда я сижу рядом, и машина набирает ход. — Терпеть не могу эти светские рауты. И, признаться, костюм тоже не по душе.

— Мой отец знал, — говорю негромко, и стон вырывается из груди, потому что хочется выть от осознания того, что в этом мире я никому не нужна.

— О чём ты? — слышу напряжение в голосе, Даня растерян, потому что смотрит на меня с нескрываемым испугом.

— Он продал меня Преображенскому, как Иуда.

— Не говори ерунды! — Даня пытается защитить отца, но я качаю головой.

— Он знал, Дань, это чёртов Скрябин знал, что в среду придёт незнакомый мужик, чтобы меня изнасиловать, и ничего не сказал.