Развод в 50. Муж полюбил другую (СИ)

Глава 20

Прошло уже птри года, как Рамазан ушел из нашей жизни, и многое изменилось.

Осень приходит в город золотом и багрянцем. Прохладный воздух щекочет ноздри, несет запах опавших листьев и дальнего дыма. Каждое утро, выходя на балкон со своим кофе, я вдыхаю эти осенние ароматы полной грудью, позволяя им заполнить пустоту внутри. Порой холод заставляет мои пальцы неметь, обхватывая горячую чашку, но странным образом это онемение кажется правильным — часть меня всё ещё онемела после его ухода.

Фарид и Лейла учатся в Лондоне, присылают восторженные сообщения и фотографии своей новой жизни. Каждый раз, когда телефон вибрирует с их сообщениями, по телу пробегает теплая волна. Сначала я подносила телефон близко к глазам, будто боясь упустить малейшую деталь из их жизни, но теперь научилась смотреть с расстояния. Научилась отпускать.

Мурад и Ахмет успешно управляют компанией, прибыль выросла на двадцать процентов за последний год. Когда они показывали мне отчеты, их глаза светились гордостью, а у меня что-то сжималось в груди — гордость, смешанная с горечью. Рамазан должен был видеть их успех. Должен был…

Но его выбор был сделан. И мой тоже.

А я… Я живу.

День за днем, шаг за шагом, учусь существовать без человека, который тридцать лет был моим миром. Иногда это было похоже на хождение по тонкому льду — каждый шаг осторожный, с замиранием сердца. Иногда, просыпаясь среди ночи в пустой постели, я чувствую, как ледяной ком одиночества сдавливает грудь так, что трудно дышать. Но потом делаю глубокий вдох, как учила моя инструктор по йоге, и позволяю этому чувству просто быть, не борясь с ним. К утру оно рассеивается, как туман.

Мой фонд процветает. После того как Лейла сделала серию постов о детях-сиротах, к нам хлынули пожертвования. Когда я просматривала цифры на экране компьютера, по спине пробегали мурашки — то, что начиналось как маленький проект, превратилось в нечто серьезное, значимое.

Мы открыли еще два направления: помощь одиноким матерям и образовательные программы для выпускников детских домов.

По ночам я часто просыпаюсь с новыми идеями, записываю их дрожащими со сна пальцами в блокнот, который теперь всегда держу у кровати. Я полностью погружена в работу, и это помогает не думать о прошлом. Или почти не думать.

Сегодня у нас благотворительный вечер в самом престижном отеле города. Я стою перед зеркалом в гардеробной, перебирая пальцами шелковые и бархатные платья. Каждое из них хранит воспоминания — это надевала на юбилей свадьбы, это на выпускной Мурада, это купила в Милане во время последней совместной поездки… От этих мыслей пересыхает во рту, и я отпиваю воды из стакана, стоящего на туалетном столике.

Наконец я надеваю новое темно-синее платье, которое подчеркивает мою все еще стройную фигуру, которую поддерживаю регулярными тренировками и занятием йогой, да и без правильного питания никуда. Ткань приятно обволакивает тело, прохладная и гладкая. Застегивая молнию на спине, чувствую, как мышцы спины напрягаются. Раньше Рамазан помогал с этими молниями… Теперь я научилась справляться сама.

Делаю элегантную прическу, собирая волосы в низкий пучок, оставляя несколько локонов обрамлять лицо. Мои пальцы двигаются уверенно, словно это не я, а кто-то другой управляет ими. Легкий аромат духов — сандал и амбра — окутывает меня, когда я наношу их на запястья и за уши. Кожа под ними на мгновение холодеет, а потом согревается.

В зеркале отражается женщина, которую я с трудом узнаю — уверенная в себе, с прямой спиной и ясным взглядом. Не та сломленная Рания, которая рыдала ночами в подушку три года назад. Морщинки вокруг глаз стали глубже, в волосах появилось больше седины, но взгляд… взгляд изменился больше всего. В нем читается опыт, самодостаточность, внутренняя сила. Глубоко вдыхаю, расправляя плечи, и ощущаю, как натягивается ткань платья на груди.

Мое сердце бьется ровно и сильно. Я готова.

Отель "Золотая корона" встречает гостей роскошной иллюминацией, освещающей фасад здания в стиле модерн. Мой водитель останавливает машину у главного входа, и мраморные ступени, влажные от недавно прошедшего дождя, поблескивают в свете фонарей. Швейцар с идеальной выправкой открывает дверь, и прохладный осенний воздух на мгновение смешивается с теплым воздухом вестибюля, вызывая легкую дрожь на моей коже.

На вечере собирается весь цвет общества. Бизнесмены с идеально подстриженными бородами и в безупречных костюмах, женщины в вечерних платьях, сверкающих драгоценностями. Политики, представители искусства, все, кто может и хочет помочь детям без родителей. Бальный зал отеля освещен сотнями свечей и хрустальными люстрами, их свет отражается в начищенном до блеска паркете. Негромкие звуки струнного квартета заполняют пространство, не мешая разговорам.

Спина прямая, голова гордо поднята, улыбка вежливая, но сдержанная. Лишь легкое покалывание в кончиках пальцев выдает волнение, которое никто не заметит.

Я произношу приветственную речь, стоя на небольшом возвышении. Микрофон прохладный в моей руке, и я крепче сжимаю его, боясь, что дрожь в пальцах станет заметна. Рассказываю о наших проектах, благодарю спонсоров. Мой голос звучит удивительно спокойно и уверенно, хотя внутри всё сжимается от внимания сотен глаз. Когда я говорю о детях, которым мы помогли найти новые семьи, горло перехватывает от волнения, и я делаю паузу, отпивая глоток воды из стоящего рядом стакана. Прохладная жидкость скользит по пересохшему горлу, возвращая способность говорить.

— Каждый ребенок заслуживает любви и заботы, — слова идут от сердца, и я чувствую, как в груди разливается тепло. — И каждый из нас может подарить частичку этой любви.

Звучат громкие апплодисменты, мне очень хочется верить, что ониискренние и это греет душу. Мои щеки слегка горят, то ли от волнения, то ли от едва заметного смущения. Несколько человек даже встают, аплодируя, и это вызывает странное чувство — смесь неловкости и глубокого удовлетворения.

После официальной части начинается фуршет. Серебряные подносы с изысканными закусками и бокалами шампанского перемещаются между гостями, несомые официантами в белоснежных перчатках. Аромат свежих цветов смешался с запахами дорогих духов и терпкой ноткой выдержанного вина. Переходя от группы к группе, ощущаю, как натягиваются мышцы лица от постоянной улыбки. Поддерживаю светские беседы, соглашаюсь на фотографии. Это тоже часть работы — быть лицом фонда, его душой. Хотя быть у всех на виду мне очень неудобно.

Один из политиков слишком крепко пожимает мою руку, почти до боли, рассказывая о своей поддержке социальных программ. Его дыхание пахнет мятными леденцами, которыми он, очевидно, пытается замаскировать другой резкий запах. Мне приходится сделать шаг назад, чтобы создать комфортную дистанцию.

— Мама, позволь представить тебе нашего нового спонсора, — говорит Ахмет, неожиданно возникая рядом и мягко касаясь моего локтя, избавляя от навязчивого собеседника. Его прикосновение теплое и успокаивающее, как всегда.

Он подводит ко мне высокого мужчину в идеально сидящем костюме цвета графита. Легкий запах дорогого парфюма с нотками кедра и кожи достигает меня.

— Самир Мамедов, недавно вернулся на родину после многих лет за границей, — продолжает Ахмет, и его голос выдает искреннее уважение к этому человеку.

Поднимаю глаза и встречаюсь с внимательным взглядом карих глаз, глубоких и проницательных, словно они видят не только внешнюю оболочку, но и что-то глубже. Это вызывает странное чувство — смесь дискомфорта и интереса, от которого внутри что-то трепещет, как не случалось уже давно.

Самир выглядит немного старше меня — благородная седина на висках, морщины в уголках глаз, которые, кажется, появились от частых улыбок, а не от забот. Но его осанка, подтянутая фигура говорят о том, что он следит за собой, да и взгляд прямой и цепкий.

— Очень приятно познакомиться, Рания, — произносит он, и его голос звучит глубоко и мягко, обволакивая как бархат. Его рука повисает в воздухе, протянутая для рукопожатия, я замечаю на крупной руке массивный перстень с темным камнем на безымянном пальце. — Наслышан о вашей работе, Рания. Впечатляет.

Мое имя в его устах звучит по-особенному, словно он пробует его на вкус. По моей спине пробегает легкая дрожь.

— Благодарю, — отвечаю с натынутой улыбкой, протягивая свою руку и ощущая сухость во рту.

Его ладонь теплая и сухая, рукопожатие крепкое, но не чрезмерное, уважительное. Несколько секунд наши руки соединены, и я чувствую его пульс — или это мой собственный стучит так сильно?

Есть в нем что-то располагающее, может, легкая улыбка, приподнимающая уголки губ, но не переходящая в оскал, как у многих деловых людей; может, взгляд, в котором читается неподдельный интерес без оценки и поверхностного изучения.

— Самир хочет инвестировать значительную сумму в наш образовательный проект, — поясняет Ахмет, переводя взгляд с меня на Самира и обратно, словно оценивая наше первое впечатление друг о друге. На его лице мелькает едва заметная улыбка. — Я думаю, вам стоит обсудить детали.

С этими словами сын отходит, оставляя нас вдвоем среди шумного зала. Странное чувство беззащитности и одновременно возбуждения охватывает меня, как будто я снова подросток на первом свидании. Сердце стучит чуть быстрее, и я делаю глубокий вдох, чтобы успокоиться.

Смотрю на Самира с легким любопытством, отмечая, как свет от люстры отражается в его глазах:

— Вы правда заинтересованы в образовании сирот, или это просто удачное вложение для налоговых льгот? — мой вопрос звучит резче, чем я намеревалась, и я чувствую, как щеки слегка горят от смущения. Боже, Рания, неужели ты разучилась общаться с людьми?

Он негромко смеется, его глаза теплеют, морщинки вокруг них становятся глубже, делая его лицо еще более живым и привлекательным:

— Прямолинейно и честно. Уважаю это, — он делает паузу, отпивает из бокала с минеральной водой, который держит в руке. Я замечаю, что он не пьет шампанское, как большинство гостей. Его взгляд на мгновение становится задумчивым, словно он решает, сколько правды можно открыть незнакомому человеку. — Скажу так же прямо — мне не нужны налоговые льготы. Я хочу помочь, потому что знаю, каково это — остаться одному в этом мире.

В его словах слышится боль, настолько знакомая и созвучная моей собственной, что сердце болезненно сжимается. Я непроизвольно подаюсь вперед, словно притянутая магнитом. Его плечи едва заметно напрягаются, выдавая, что эта тема дается ему нелегко.

— Вы… — начинаю я, но не нахожу правильных слов. Как спросить о чужой боли, не бередя раны?

Он понимает мой невысказанный вопрос. Его пальцы слегка сжимают ножку бокала:

— Моя жена умерла десять лет назад, — говорит он тихо, почти шепотом, так что мне приходится наклониться ближе, чтобы расслышать его слова среди гула голосов и звуков музыки. Его дыхание слегка касается моей щеки. — Рак. Три года химиотерапии, и все напрасно. А единственного сына я потерял в автокатастрофе, когда ему было шестнадцать.

Его глаза затуманиваются на мгновение, взгляд обращается внутрь, в прошлое. Кадык дергается, когда он сглатывает.

— Мне очень жаль, — отвечаю искренне, инстинктивно касаясь его рукава. Ткань его пиджака под моими пальцами мягкая и дорогая. — Это ужасно терять близких.

Я не говорю банальностей вроде "время лечит" или "они бы хотели, чтобы вы были счастливы". Я знаю, как пусто звучат эти слова для тех, кто действительно потерял часть души.

— Да, — он кивает, и его взгляд возвращается в настоящее, фокусируется на мне. Он мягко накрывает мою руку своей и легонько сжимает в знак благодарности за понимание. Его прикосновение вызывает легкое покалывание, распространяющееся от пальцев до запястья. — Поэтому я понимаю, как важна поддержка тем, кто остался один. Особенно детям.

В его голосе звучит решимость, которая находит отклик внутри меня. Мы оба знаем, что такое потеря, и оба пытаемся превратить свою боль во что-то полезное для других. Эта мысль создает между нами невидимую связь, которую трудно объяснить словами.

Официант проходит мимо с подносом закусок, и Самир жестом предлагает мне взять что-нибудь. Я выбираю канапе с лососем и мягким сыром. Когда я откусываю маленький кусочек, крошка падает на мое платье, и Самир деликатно указывает на это. Смутившись, я смахиваю ее, чувствуя, как краска приливает к щекам.

Мы разговариваем еще около часа, неспешно перемещаясь по залу, иногда останавливаясь у высоких барных столиков. О фонде, о его планах помощи, о его жизни за границей — он работал в крупной нефтяной компании, потом создал свою компанию, объездил полмира. Рассказывая о Нью-Йорке, он так живо описывает рассвет над Манхэттеном, что я почти чувствую прохладный утренний ветер и запах кофе из уличных фургончиков. Его руки выразительны, когда он говорит о чем-то, что его волнует — пальцы рисуют в воздухе незримые образы, подчеркивают важные мысли.

Теперь вернулся на родину, продолжает развивать бизнес. В его глазах загорается огонь, когда он говорит о своих проектах, и я ловлю себя на мысли, что мне нравится эта страсть. Она напоминает мне о том, как важно иметь цель в жизни.

Время от времени наши взгляды встречаются дольше, чем требует простая вежливость, и каждый раз что-то внутри меня трепещет, как крылья пойманной бабочки. Мне становится жарко, и я обмахиваюсь программкой мероприятия, сложенной в импровизированный веер.

К концу вечера я понимаю, что впервые за полгода провела несколько часов, ни разу не вспомнив о Рамазане. Эта мысль приходит внезапно, и я застываю на мгновение, пораженная этим открытием. Это странное, почти забытое чувство говорить с мужчиной не о прошлом, не о детях, а просто о жизни, о работе, о планах. Ощущать себя не матерью, не бывшей женой, а просто женщиной, интересным собеседником.

— Вы в порядке? — спрашивает Самир, заметив мое замешательство.

— Да, просто внезапная мысль, — отвечаю я, улыбаясь. — Ничего важного.

Он смотрит на меня с легким сомнением, но не настаивает. Вместо этого смотрит на часы, старинные, на кожаном ремешке, и с легким сожалением говорит:

— Было приятно познакомиться, Рания, — его голос звучит искренне, без формальной вежливости, которой переполнен этот вечер. Он достает из внутреннего кармана пиджака визитницу из тисненой кожи, извлекает карточку и протягивает мне. Наши пальцы на мгновение соприкасаются, и по коже пробегает легкий электрический разряд. — Надеюсь, мы еще встретимся, чтобы обсудить детали сотрудничества.

Я принимаю визитку, чувствуя приятную тяжесть плотной бумаги с тиснением.

— Конечно, — отвечаю, и моя улыбка получается неожиданно искренней, губы растягиваются сами собой, без привычного усилия, которое я прикладывала последние полгода. — Буду рада.

Он прощается легким поклоном головы и уходит, его высокая фигура выделяется среди гостей. Я провожаю его взглядом, пока он не скрывается за дверями зала. Только тогда я замечаю, что всё это время не дышала.

Дома, снимая макияж перед зеркалом в ванной комнате, залитой мягким светом, ловлю себя на мысли, что думаю о Самире. Влажная косметическая салфетка прохладно скользит по коже, снимая тональный крем и румяна. Я внимательно вглядываюсь в своё отражение, словно пытаясь найти какие-то изменения. О его спокойной манере говорить, о том, как внимательно он слушал, склонив голову чуть набок, о теплоте в его глазах, когда он улыбался. И чувствую странное волнение, покалывание где-то под ложечкой — словно что-то давно забытое просыпается внутри.

Расчесывая волосы перед сном, я вдыхаю аромат своих духов, всё еще сохранившийся на коже. Закрываю глаза и на мгновение представляю, что Самир снова стоит рядом, что его бархатный голос произносит мое имя. По телу пробегает дрожь.

Что со мной происходит? Неужели я готова к этому?

Может быть, это просто одиночество, может, потребность в мужском внимании. Забираясь под прохладное одеяло и чувствуя, как хлопковые простыни приятно касаются кожи, я размышляю о том, что произошло сегодня.

Или же… Может быть, жизнь и правда продолжается, даже после того, как рушится все, во что ты верила тридцать лет.

Засыпая, я улыбаюсь своим мыслям. Завтра я позвоню Самиру. По поводу проекта, конечно. Только по поводу проекта…