Развод в 50. Муж полюбил другую (СИ)

Глава 4

Почему ты его не остановила?

Слова сына бьют меня сильнее пощечины матери. Я немею, застываю в его объятиях, не в силах произнести ни звука. Мир вокруг словно замедляется, а в голове лишь эхо его вопроса.

Наконец Мурад отстраняется, держа меня за плечи, как будто боится, что я упаду. Взгляд его — копия отцовского — пронзительный, требовательный. То же строгое выражение лица, те же жесткие складки возле рта.

Это так больно — видеть Рамазана в чертах сына.

— Мурад, — мой голос звучит неожиданно спокойно, хотя внутри поднимается волна горечи, — я не понимаю, о чем ты.

Мурад переводит взгляд на мою мать, потом снова на меня. Я замечаю, как его широкие плечи напрягаются под дорогим пиджаком — он весь как натянутая струна.

— Год, мама. Целый год папа встречался с этой женщиной, — говорит он, и каждое слово как острие ножа.

Год?

Целый год Рамазан делил постель с другой женщиной?

Пока я готовила его любимые завтраки, стирала его рубашки, контролировала учебу младших детей, слушала рассказы о его рабочем дне…

В груди разливается жар. Я отстраняюсь от сына, нащупываю спинку стула и тяжело сглатываю. Мои руки дрожат, и я сжимаю их в кулаки, чтобы унять дрожь.

— Ты знал? — тихо спрашиваю я, поднимая голову и глядя прямо в глаза сына. — Всё это время ты знал о ней?

— Нет, не знал, — отвечает сквозь зубы, а потом запускает пятерню в волосы, создавая на голове хаос. — Но я видел, что он изменился в течение последнего года, — меряет кухню шагами, Мурад нервничает и не находит себе места. — Только я не понимал причину, — наконец выдыхает на одном дыхании и тут же останавливается на месте напротив меня. — Только сейчас всё встало на свои места. Когда он объяснил нам с Ахметом… буквально на следующий день после того, как ушел от тебя с одним чемоданом, — проговаривает шепотом и потрясенно. Растирает лицо рукой и упирает руки в бока.

Я слушаю собственного сына и снова погибаю внутри. Думала, что смогла взять себя в руки. Думала, что нельзя ранить сильнее предательства. Но оказывается, я это началось не сразу… В последний год все менялось в моем муже, а я не замечала…

— Зумрут беременна, — резко выпаливает Мурад, словно сорвавшись. — Поэтому папа решил, что пора рассказать тебе правду.

Я слышу грохот — это моя мать роняет чайник. Звон металла о плитку звучит как-то отдаленно, сквозь шум в ушах.

Смотрю на эту картину стеклянным взглядом. Я не заметила как мама отошла от нас. Кажется, она хотела налить еще один чай. Может не хотела мешать разговору матери и сына?

Перед глазами красным вспыхивает имя… Имя любовницы моего мужа…

Я наконец слышу её имя из уст сына, и что-то внутри меня окончательно ломается. В глазах темнеет, и на мгновение я думаю, что потеряю сознание. Вцепляюсь в край стола, чтобы удержаться.

Зумрут беременна. От моего мужа. Маленький комочек с его глазами, с его улыбкой. От мужчины, с которым я прожила тридцать лет, родила четверых детей.

Теперь и она носит его ребенка.

— Если бы ты обратила внимание, если бы не была так поглощена своими сиротами…

— Мурад! — резкий голос матери возвращает меня к реальности. — Как ты можешь говорить такое?

— А как мне ещё говорить? — огрызается он, и я вижу, как желваки ходят на его скулах — точь-в-точь как у Рамазана, когда тот сердится. — Мама весь год занималась своим благотворительным фондом! День и ночь на телефоне, встречи с инвесторами, поездки по детским домам! Папа приходил домой, а её вечно не было!

У меня перехватывает дыхание. Неужели мой собственный сын винит меня в измене Рамазана? Неужели помощь сиротам, поиск средств на ремонт обветшалых детских домов — это то, что разрушило мой брак?

Вспоминаю, как началась моя благотворительная деятельность…

Три года назад я случайно оказалась в детском доме — искала, куда отвезти вещи, из которых давно выросли младшие.

Вещи я нашла под кроватью в одной из гостевых комнат. Когда увидела смутно знакомые аккуратно расположенные друг к другу коробки, то надолго пропала выпала из действительности, перебирая крохотную одежду. В глазах стояли слезы от воспоминаний, сердце билось от счастья по прошлому каждый раз когда я вынюхивать в детские пеленки-распашонки когда-то маленьких Фарида и Лейлы.

Это богатство было упаковано в вакуумные пакеты и аккуратно сложены в коробки.

Вместе со своим богатством, некоторые из которых я все же сохранила для себя на отдельной полке в шкафу, отправилась в первый выпавший детский дом на карте.

И там увидела ужасающие условия: протекающие крыши, старые окна, облупившиеся стены. Тогда я и решила помочь. Рамазан поддержал меня — по крайней мере, так мне казалось…

— Ты не можешь винить в этом маму, — вмешивается бабушка, вырывая меня из воспоминаний, и её голос звучит с такой силой, которой я не ожидала. — Если мужчина решил изменить, никакие домашние пироги его не удержат.

Мурад качает головой: — Я не виню. Я просто говорю, что если бы мама заметила раньше, если бы не заперлась в этом доме, как только узнала… Может, ещё было бы не поздно всё исправить.

Я смотрю на сына, и внезапно меня озаряет понимание: он хочет, чтобы его родители были вместе. Несмотря на свои двадцать девять лет, жену и детей, в глубине души он всё ещё ребёнок, который не может смириться с тем, что его семья распадается.

— Есть вещи, которые невозможно исправить, сынок, — говорю я, и мой голос звучит неожиданно твёрдо. — Предательство — одна из них.

В памяти всплывает прошлогодний мартовский семейный ужин. Рамазан был особенно внимателен, подарил мне большой сет, инкрустированные в белое золото изумруды и бриллианты. Сет тогда Рамазан вручил внушительный: колье с подвеской, серьги, кольцо, браслет.

Я тогда еще удивилась такому дорогому подарку. Нет, муж часто дарил золото с драгоценными камнями, но не такие уникальные и в таком комплекте.

И он уже тогда встречался с ней… Тошнота подкатывает к горлу, и я сглатываю, пытаясь сохранить самообладание.

— Это не просто интрижка, мама, — говорит Мурад тише, почти умоляюще. — Отец говорит, что по-настоящему счастлив с ней. Я такого никогда не видел. Он… изменился.

Каждое слово сына — как гвоздь в крышку гроба моего брака. Я вспоминаю, как Рамазан всегда выглядел солидно, представительно. Его дорогие костюмы, идеально подогнанные по широким плечам, его властный взгляд, когда он проводил совещания. Я гордилась им, его успехом. Мой муж, директор строительной компании, уважаемый человек. А теперь он "по-настоящему счастлив" с другой.

— Фарид и Лейла знают? — спрашиваю я, переключая внимание на младших.

— Нет, — отвечает Мурад. — Они ещё на горнолыжном курорте. Отец хочет сам им рассказать, когда они вернутся.

Я закрываю глаза.

Представляю, как отреагируют мои младшие. Лейла, моя гордость, так похожая на меня. И Фарид, задумчивый мальчик с аналитическим умом. Они оба обожают отца. Как он объяснит им, что бросает их мать ради женщины, которая моложе и теперь беременна от него?

— Надеюсь, они будут готовы встретить своего нового брата или сестру, — произношу я, и сама удивляюсь, как ядовито это звучит.

Мурад смотрит на меня потрясенно: — Мама…

— Что? — я поднимаю на него взгляд. — Разве не этого хочет твой отец? Новой семьи, нового ребёнка?

Горечь переполняет меня. Я провела тридцать лет, поддерживая Рамазана, создавая уют в доме, растя наших детей. А он год назад встретил женщину моложе меня и решил, что я была лишь… привычкой.

В голове мелькают воспоминания: как мы с Рамазаном везли Мурада из роддома — такие юные, испуганные, счастливые. Как праздновали его первый день рождения, как учили его ходить… Неужели всё это ничего не стоило для него?

— А сколько ей лет, этой… Зумрут? — спрашиваю я, и имя женщины жжёт мне язык.

Мурад отводит взгляд: — Тридцать два.

Меня будто окатывает ледяной водой. Тридцать два. Она старше моего старшего сына всего на три года. Моложе меня на шестнадцать лет.

— Она работает в его компании? — я продолжаю задавать вопросы, хотя каждый ответ как удар кинжалом.

— Да, в финансовом отделе. Папа говорит, она очень умная.

Конечно. Умная молодая женщина. Не то что я — глупая домохозяйка, которая тратит время на помощь чужим детям.

— И что теперь? — спрашиваю я, поднимаясь со стула. Ноги дрожат, но я стою прямо. — Ты пришёл убедить меня вернуть твоего отца? Или сказать, что я сама виновата?

Мурад растерянно смотрит на меня: — Я просто хотел, чтобы ты знала правду. И чтобы ты не сдавалась.

— Сдавалась? — я горько усмехаюсь. — Твой отец год встречался с другой женщиной, она беременна, и он счастлив с ней. Что именно ты предлагаешь мне делать? Бороться за мужчину, который меня не любит больше?

Комната начинает кружиться перед глазами. Я хватаюсь за спинку стула, чтобы удержать равновесие.

— Тебе нужно присесть, — мама подходит ко мне, обнимает за плечи. — Мурад, принеси воды.

Сын бросается к кувшину на столе, наливает воду в стакан, протягивает мне. Я делаю глоток, но вода кажется безвкусной, как и чай до этого.

Мурад садиться рядом, заключает мою руку в свои широкие ладони.

— Я надеялся, что папа вновь станет прежним, — Мурад выглядит таким несчастным, что мне становится его жаль. — Я не хотел причинять тебе боль.

Я вздыхаю.

мы всегда надеемся н лучшее, а в итоге получаем… то, что получаем. Не исправить уже сделанного.

— Ты не причинил бы мне боль, — говорю я тихо. — Бывает так, что любовь уходит, мальчик мой, — ставлю стакан на стол и треплю своего старшего сына по плечу.

Мурад молчит, и в этой тишине я слышу правду: мой сын разрывается между любовью к обоим родителям. Но ему не нужно принимать чью-либо сторону, он уже взрослый мужчина, чтобы понять… некоторые поступки.

Неужели предательство можно понять?

— Мама, — наконец произносит он, и его голос дрожит. — Я не хочу, чтобы ты сдавалась. Не хочу, чтобы ты закрылась в этом доме и перестала жить.

Я смотрю на своего первенца. Мальчик, которого я родила в девятнадцать лет, теперь стоит передо мной — взрослый мужчина, успешный юрист, отец двух прекрасных девочек. Он так похож на своего отца внешне, но сердце у него другое — мягче, добрее.

— Я не сдавалась, Мурад, — улыбаюсь грустно, даже не знаю, на что надеюсь. — Но мне нужно время.

Мурад кивает: — Конечно. Я просто хотел, чтобы ты знала… что мы с Ахметом на твоей стороне. Всегда.

За окном начинает темнеть. День клонится к вечеру, а я чувствую себя так, будто прожила целую жизнь за эти несколько часов. Год назад всё было иначе. Год назад у меня был муж, который, как я думала, любил меня. Год назад у меня были планы на старость рядом с ним. Год назад вместе с детьми планировали как отметить выпускной младших…

А теперь…

— Останешься на ужин? — спрашиваю я сына, и этот простой вопрос возвращает меня к реальности. Я всё ещё мать. Всё ещё живу. И буду жить дальше, что бы ни случилось.

В глазах Мурата теплеет, он словно расслабляется. Снова проводит по волосам пятерней, зачесывая назад. Ерошу как раньше ежик на его голове и сама улыбаюсь.

— Конечно, мам, — улыбка расцветает на его губах. — Я такой…

Его слова прерывает звонок мобильного.

Старший быстро стучит по карманам и достает разрывающийся мелодией телефон.

Опускает глаза к экрану, потому смотрит на меня, поджимает губы. Я бросаю взгляд на мобильный, а там высвечивается "Папа".

— Я накрою на стол, — подбадривающе улыбаюсь сыну, который остался между двумя родителями и он благодарно кивает, принимает звонок, отходя в сторону.

— Да, папа, слушаю, — слышу за спиной напряженное.

А затем даже на расстоянии до моего слуха долетают интонации голоса мужа, недовольный, сердитый, возмущенный.

Я решаю подальше от греха пойти накрывать на стол. Нужно посмотреть что вообще есть в холодильнике. Если ничего из готового не осталось, все испортилось, что логично за неделю простоя, то у меня в морозилке есть заготовки, можно на скорую руку приготовить что-то. Отвлекаю себя вариантами того, что можно вытащить из морозилки.

Не успеваю я отойти даже на десяток шагов как в спину доносится напряженный вопрос сына:

— А зачем тебе мама?… Что?

Стою как парализованная. Мысли о еде вмиг сдуваются. Сердце отбивает глухой ритм. Хочется бежать прочь и не слышать их разговора, но тишина за спиной затягивается.

И я медленно как мазохистка разворачиваюсь на носочках, затаив дыхание.

Сын стоит крепко прижав телефон к уху, он весь напряжен, губы поджаты, глаза метают молнии. Он замечает меня и, закрыв глаза, выдыхает:

— Хорошо…

С силой разлепляет веки и, протягивая мне телефон, шагает навстречу:

— Папа не может до тебя дозвониться…