Развод. Вспомни, как мы любили

Глава 14. Оставь их

— Пошел прочь!

Мой крик оглушает меня саму, а затем будто невидимая теплая рука хватает меня за шкирку и рывком вытягивает из черного безумия и отчаяния.

Я вижу своих дочерей.

Бледных, испуганных, с широко распахнутыми глазами. Держатся за руки.

Я вижу свекровь. Молчаливую и печальную.

Я вижу Виктора.

Я вижу его глаза.

Усталые. С тонкими морщинками в уголках век.

Вижу редкие и единичные седые волоски в его висках.

Я отступаю и сажусь, вглядываясь в его лицо, будто в первый раз его вижу.

Я его помню мальчиком, подростком, юношей, молодым и энергичным мужчиной.

А теперь запомню зрелым мужчиной с усталыми глазами.

Злость и обида расползается на лоскуты под откровением, что мой мальчик, который списывал у меня контрольные, стал дядькой.

А я стала теткой.

— Маша?

И голос его стал другим. Более глубоким, но в то же время он звучит тише.

— Ты прав, Виктор, — шепчу я. Молчу минуту, разглядывая его лицо будто чужое и тихо говорю, — Я должна тебя отпустить.

У меня не дрожат руки, и сердце больше не колотится раненой птицей о ребра в желании вырваться на свободу.

— Мы любили, — шепчу я. — Так любили. Самозабвенно, дико и отчаянно. Каждая минута с тобой была радостью, Виктор. Я была с тобой девочкой, девушкой и женщиной. И я была счастливой. Даже тогда, когда ела пустые макароны в съемной комнате. И ты любил меня. Все эти годы любил, — перевожу взгляд на девочек, — ты подарил мне дочерей. Красивых, здоровых, умных девочек, — ласково улыбаюсь и вновь смотрю на Виктора, — И если бы я вернулась назад на двадцать четыре года, я бы все повторила.

Закрываю глаза.

— Повторила, — киваю и вновь вглядываюсь в его глаза. — Ты мне сделал больно. Очень больно, Виктор… Но… правда в том, что я не хотела бы, чтобы ты был несчастлив со мной после всех этих светлых и теплых лет.

Ресницы Виктора вздрагивают, зрачки расширяются, и в уголке левого глаза вспыхивает слеза.

— Девочки, — перевожу взгляд на дочерей, — я вас сегодня не ждала. Если бы знала… то, — пожимаю плечами, — этого бардака бы не было. Я не хотела вас пугать, — сердце в груди бьется тихо и слабо. — Я жива, папа жив. И да, мы разводимся, потому что… так случается. Я не знаю, что вам еще сказать. Мне больно, обидно и очень страшно, но я теперь тоже не вижу смысла быть с вашим папой.

— Девочки, — шепчет Виктор, — я не хочу вас терять…

Дочки смотрят на него испуганными белочками, медленно выдыхают и по их щекам катятся слезы.

— Нет… — шепчет Лиза. — Это все неправда…

Валентина стоит в стороне, крепко прижав ладонь ко рту, и плачет.

— Вы не можете… — сипит Надя.

— Не уходи, папа, — Даша всхлипывает. — Не надо. Папа… Нет… — смотрит на меня в ужасе, — мам… нет… не надо…

— Другого выхода нет, девочки, — тихо отзываюсь я. — Наша жизнь меняется. И никто от вас не отказывается. Мы будем обсуждать совместную опеку. Например, неделя со мной, неделя с папой. Если захотите больше времени быть с папой, я не стану этому препятствовать. Он ваш отец.

— Фигня! — Лиза вскакивает на ноги и зло смотрит на меня, а затем на Виктора. — Фигня! Козел!

А затем испуганно замолкает, потому что она впервые бросила в отца грубость и оскорбление. Даша и Надя тоже поднимаются на ноги, встают рядом с Лизой, поддерживая ее слова.

— Справедливо, — Виктор выддерживает их взгляд.

— Ты должен любить только маму!

— А мама тебя!

— Только друг друга!

А затем кричат и бросаются прочь из гостиной. Прилетает и Валентине, которую они отталкивают в сторону. Она тихо охает. Топот ног по лестнице.

Виктор закрывает глаз. Прячет лицо в ладонях, упершись локтями о колени, когда со второго этажа доносятся новые крики и громкий хлопок двери.

— Ты адвоката нашел?

Убирает руки с лица, смотрит на меня с некоторой озадаченностью.

Наверху грохот и крик. Валентина делает шаг, и твердо шепчу:

— Пусть.

— Но.

— Ты и привезла, Валь, раньше времени, — не отвожу взгляда от Виктора. — Никто из нас не был к этому готов. И они дочери своей матери. Пусть крушат все вокруг. Имеют право.

— Но если навредят себе?

— У меня и в мыслях не было вредить себе, — перевожу на нее усталый взор. — Уничтожить все вокруг — да, но не навредить себе. И ты сейчас попытками их утихомирить ничего не добьешься. И какие тут разговоры, объятия и правильные слова, когда больше нет мамы и папы. Теперь будет мама отдельно и папа отдельно.

— Ненавижу!

— Ненавижу!

— Ненавижу!

Бам! Бабах! Опять крики и вновь грохот. Сердце сжимается. Виктор молча встает и шагает к двери

— Уходишь? — Валя возмущенно вскидывает бровь.

— Нет, — ослабляет галстук, — проконтролирую.

— Оставь их, — вздыхаю я.

— Тут наши мнения расходятся, Маш, — оглядывается. — И нет, я не буду лезть к ним сюсю-мусю.

— Ты можешь просто переждать в стороне, — пожимаю плечами.

— Это не последняя их истерика, — усмехается. Взгляд бесцветный. — И они мне нужны любыми. Злыми, колючими, с ненавистью ко мне. Пусть в меня швыряют вещи, а не в стены. Это не стены с тобой разводятся, а я.