Развод. Вспомни, как мы любили

Глава 55. Ваш папа — идиот

— Пап, что происходит? — спрашивает Лиза. — Где мама?

— Наверху спит.

Я не знаю, как описать то, в каком я сейчас состоянии пребываю.

Растерянность?

Воодушевление?

Страх?

Да, по большой части страх, что я могу все опять потерять. Все испортить. Все сломать. Растоптать с твердой уверенностью, что поступаю правильно.

— Па…

— Девочки, садитесь, — нервно поправляю ворот рубашки. — Надо поговорить. Очень серьезно.

Садятся, недоуменно переглянувшись, а в глазах застыл испуг.

— Ваш папа идиот, — я, кажется, выдыхаю весь воздух из легких.

И никто не торопится спорить или опровергать мое заявление.

— Таких идиотов в мире, наверное, единицы, — слабо усмехаюсь я. — И вам очень повезло в ковычках с отцом. Я все разрушил. Уничтожил нашу семью.

Я знаю, что могу быть безумцем, который готов все крушить вокруг из-за навязчивой мысли.

Я могу отдалиться и закрыться от любимого человека и привести все к катастрофе.

— Пап…

— Я не знаю, как перед вами оправдаться, чтобы вы меня поняли, — тихо отзываюсь я. — Да и нет этому оправдания кроме того, что я был не в себе, девочки. Я помню каждую фразу, которую говорил вам, пытаясь убедить, что я ушел от мамы с концами… Что у меня есть другая женщина.

Хмурятся, но молчат.

Задерживаю дыхание и признаюсь:

— Я сейчас пью таблетки

С детьми надо быть честными. Мне стыдно и мне не хочется быть для дочерей слабым неудачником, но сейчас я такой и есть.

Я должен это признать и не прятаться.

— Мы знаем.

— Что?

— Мы знаем, — повторяет Лиза. — Мы нашли их и узнали в интернете, что это за таблетки.

— И маме не сказали? — в некотором изумлении говорю я.

— Ну, мы не так давно их нашли, — Лиза отводит взгляд.

— Нашли? — строго отзываюсь я. — Они были заперты в шкафчике, девочки. На ключ.

— Ну, замок так себе, — Даша фыркает и упрямо щурится на меня. — И да, маме не сказали, потому что вы бы начали говорить, что это не ее дело, что вы теперь невместе.

— Теперь вместе.

Говорю я и замолкаю.

Жизнь странная штука.

Совсем не такая, как в кино. И эмоции зачастую мы испытываем совсем не те, которым нас учат книги, сериалы и песни.

Я ошарашен, обеспокоен и испуган осознанием того, что я, дебил такой, наворотил со своей семьей.

— Вместе? — Надя вскидывает бровь.

— Я сделал вашей маме предложение быть опять моей женой.

— Чего? — шепчет Даша. — Пап…

— Девочки, — медленно сажусь в кресло и сжимаю подлокотники. — Я скучаю по маме, по вам. Я совершил ошибку…

— Ничего нового для нас, — Лиза хмыкает. — Мы это тебе говорили.

— Ага, — Даша кивает.

— Я знаю, но… каждый безумец уверен в своей реальности, — шепчу я. — И на разговоры я должен был созреть. На разговоры и на то, чтобы задуматься.

— Значит, вместе, а мама наверху спит? — настороженно интересуется Даша. — И мама решила не говорить нам о такой новости?

— Она устала.

Переглядываются и сглатывают. Вероятно, я сейчас реально похож на сумасшедшего. Бедные мои дочери. Что же им так не повезло с папашей?

— Она теперь часто будет сонливой, — пытаюсь подсобраться и выглядеть не чокнутым маньяком, — у нас будет пополнение в семье. У вас будет братик или сестричка.

Я еще сам не осознал происходящее. У нас с Машей будет еще один ребенок. Опять в доме будут крики и опять мои руки будут качать румяного и громкого малыша.

Ну, чудо же. И спасибо за это чудо футболке с зеленым попугаем.

Мне почему-то кажется, что именно для этого момента Маша хранила футболку с отпуска, чтобы меня раздраконить до нечеловеческого рыка и до “аррр, моя женщина!”

А как еще всем показать, что вот эта невозможная стерва — твоя, если не через беременность?

Хочу увидеть ее с животом, хочу, чтобы она плакалась и ныла мне, что у нее отекли ноги, хочу оказаться под бомбардировкой ее вспышек агрессии, которые закончатся поцелуями. Хочу слышать, как она по утрам кряхтит и тяжело вздыхает.

Да в жопу эти ваши страсти-мордасти. Когда сердце рвется из груди?

Боже, какой я идиот.

Хотел страсти, а за ней ничего не видел, потому что галстуки, обеды, разговоры в постели, дети, поцелуи на прощанье принадлежат Маше.

И другой не было бы на ее месте, потому что только она может быть женой.

— Пап…

— Девочки, простите меня, — шепчу я. — Простите. Я без вас, без вашей мамы… — поднимаю взгляд на дочерей, — никто. Я так перед вами виноват…

Больно. Впервые за все это время мне невероятно больно за трех девочек, которых я безжалостно швырнул в пропасть.

Да меня убить мало.

Я должен был быть тем, кто их защищает, а я поставил себя в приоритет. Я же так страдал. Страдалец, хренов. И самому себе сейчас рожу не набью.

— Мы им говорили, — Лиза смотрит на Дашу. — Кричали.

— Но дурами были мы, — Даша медленно кивает. — Мы ничего не понимали, да? Они взрослые, а мы дети…

— Да ваще, — Надя цыкает. — Одна бабушка была с нами согласна.

— Мы поэтому к ней и сбегали, блин, — Лиза фыркает, — чтобы вас обсудить, — повышает голос, — какие вы дураки!

— Справедливо, — вздыхаю я.

— Бесите, — шипит Даша.

— А мама точно наверху? — тихо спрашивает Надя, и в ее глазах проскальзывает тревога.

— Живая она, — отвечаю я. — И, правда, спит. Надюш, ты меня пугаешь.