Рождественский пирог

Глава двенадцатая

Ветеринар Патрик все-таки приехал и оказался настоящим молодцом. Алекс благополучно улизнул, оставив меня, Джокасту и звериного эскулапа нянчиться с беднягой Джики.

Патрик сделал Джики укол и спросил меня, чем раньше болела обезьяна. Я, конечно, понятия не имела. Пришлось объяснить, каким образом мартышка оказалась у меня.

Патрик кивнул:

— Да уж, на вас глянешь и сразу понятно — из шикарных клубов не вылазите!

Надо же, как сильно могут ошибаться люди.

Джики опять стало плохо. Джокаста выбежала из комнаты за горячительным для нас. Патрик улыбнулся мне. Теперь, немного успокоившись, я заметила, что ветеринар — очень привлекательный мужчина. У него были волнистые, пожалуй, немного длинноватые волосы и голубые улыбчивые глаза. Под джинсами явно угадывалась пижама, и я извинилась, что пришлось вытащить его из постели.

— Ничего страшного. Даже приятно для разнообразия отвлечься от коров и овец, к тому же я все равно был на дежурстве. Впрочем, каждый визит в «Аббатство» для меня в радость. Конечно, я приду на рождественскую вечеринку, но здесь интересно и в обычные, непраздничные дни. Вы согласны?

Я кивнула. Можно, наверное, и так сказать. Чем больше я беседовала с Патриком, тем менее понятной становилась реакция Алекса на его появление. За что он мог так невзлюбить Патрика? По-моему, очень милый человек.

— Организм обезьянки обезвожен, — сказал Патрик. — Надо заставить ее попить воды.

Мы захлопотали вокруг Джики. Знаю, что приписывать животным человеческие качества смешно и нелепо, но, честное слово, он смотрел как самый настоящий ребенок.

— Надеюсь, он поправится.

— Обязательно поправится, и очень скоро, — уверил меня Патрик.

Уж не знаю, искренне это было сказано или по профессиональной привычке.

Мы напоили Джики и завернули в еще одно полотенце. Вцепившись в мой палец крошечной лапкой, так похожей на детскую ручку, Джики доверчиво выпил все лекарство. На ощупь он по-прежнему был очень горячим, а живот вздулся и был точно камень.

Вернулась Джокаста с бутылкой бренди и стаканами, с ней пришли и Алекс с Дэйви. Все расселись на моей кровати.

Поверх красной фланелевой ночной рубашки Джокаста накинула целый ворох шалей и шарфов. Она еще не сняла украшения, седые волосы были заплетены в длинную косу. Дэйви был в своем шикарном халате, а Алекс кутался в брутальный кожаный плащ. Патрик снял шерстяное пальто, под ним обнаружился грязный красный свитер. Все они прекрасно бы смотрелись в какой-нибудь причудливой современной пьесе.

— Бедный малышка Джики, — вздохнула Джокаста.

Услышав свое имя, Джики похлопал глазами и неожиданно подмигнул мне.

— Знаете, это напомнило мне о тех временах, когда дети были еще маленькими… — мечтательно сказала Джокаста.

— Что конкретно, мам? Ты так же сидела на кровати и глушила бренди? Неудивительно, что все мы выросли такими странными, — съязвил Дэйви.

Патрик рассмеялся, получив в награду злобный взгляд Алекса.

— Нет, не это, гадкий мальчишка. А то, как я сидела ночами у ваших кроваток, когда вы болели. Это было ужасно. А ты, — она повернулась к Алексу, — болел чаще всех. Пусть сейчас по тебе этого и не скажешь. Помнишь, когда у тебя была скарлатина? Ты тогда…

— Между прочим, помню. — Алекс растянулся на кровати в полный рост, заняв почти все свободное место и откровенно игнорируя Патрика, который, к счастью, этого не замечал. — Скарлатина приключилась очень кстати, потому что меня отправили из интерната домой. А ты помнишь, как мы придумывали названия для месяцев?

Джокаста рассмеялась, и они хором принялись перечислять:

— Снегварь, холодарь, размывай, разопрель, расцветай, теплунь, жарюль, сладкокуст, желтябрь, листябрь, дождябрь, зимабрь!

— Кажется, это было вчера, — вздохнула Джокаста. — Вы были такими милыми, особенно когда у вас стали такие противные надтреснутые голоса, еще не мужчины, но уже не дети, помню, меня это умиляло до слез… не знаю уж почему…

Дэйви с Алексом удивленно переглянулись. Я сидела очень тихо, надеясь услышать еще какую-нибудь историю.

— А потом, помню, Дэйви сломал ногу, когда попал под машину из-за того, что читал, переходя дорогу, — продолжала Джокаста. — И мне пришлось замазывать непристойности, которыми Алекс исписал гипс Дэйви…

— Да, мама, но, если я не ошибаюсь, поверх ты нарисовала непристойную картину, — заметил Дэйви.

— В обнаженном человеческом теле нет ничего непристойного, — возразила Джокаста.

— Есть, когда тебе двенадцать лет, — ответил Дэйви.

Все засмеялись. Если не считать того, что бедняжка Джики был едва ли не при смерти, вечер проходил очень весело. Почти как вечеринка в общежитии школы-интерната, подумала я, вспомнив год, который провела в пансионе Энид Блайтон.

Но тут Джики напрягся, вскрикнул и выдал еще одно вонючее облачко. Мы все застонали.

— Кажется, это была последняя порция, — сказал Патрик.

— Надеюсь! — раздраженно ответил Алекс и едко добавил: — Нам всем уже пора спать.

— А все ты виновата, Поппи, — серьезно заметил Дэйви. — Если бы не твои слишком вкусные конфеты, все было бы нормально.

Я показала ему язык и напомнила, что просила не кормить Джики сладостями.

— По-моему, — решила Джокаста, — глупо всем тут сидеть. Мальчики, от вас все равно никакого проку, так что ступайте спать. А я останусь с Поппи и Патриком, и мы по очереди будем дежурить возле Джики.

— Нет, я сам посижу с Поппи и Джики, — возразил Патрик, не замечая гневных взглядов, которые бросали на него Алекс и, к моему изумлению, Дэйви. — Возьму одеяло и устроюсь в кресле… Идите спать и не волнуйтесь. Он поправится.

Алекс и Дэйви вышли из комнаты. Дэйви явно был рад, что ему не придется провести подле Джики всю ночь, зато Алекс выглядел не на шутку разозленным. Джокаста пропела Джики колыбельную и побаюкала на руках. Похоже, ей нравилось снова обнимать младенца, и мне стоило немалых трудов, чтобы уговорить ее отказаться от роли заботливой мамочки.

Патрик завернул Джики в очередное полотенце и держал его на руках, пока я забиралась в постель. Я почему-то совершенно не стеснялась ветеринара, мне казалось, что нет ничего предосудительного в том, чтобы оставить его в своей комнате на ночь. Сомневалась я лишь в одном: что лучше — предложить ему лечь на кровати или по очереди спать в кресле.

Сомнения мои разрешил сам Патрик, устроившись в кресле.

— Не волнуйтесь, я привык. Чаще вообще приходится спать в амбаре или в хлеву. Пару часов посижу, чтобы убедиться, что Джики в порядке, а потом тихонько уеду.

Он выключил свет, и комната погрузилась в темноту.

Я удивлялась тому, как легко отнеслась к ситуации. Возможно, пребывание в обществе Стентонов уже изменило меня. Оставшись наедине с Патриком, я ни капельки не нервничала, хотя, если бы он не был таким симпатягой, возможно, я бы повела себя иначе.

— Откуда вы знаете Стентонов? — спросил Патрик.

Я рассказала, что Дэйви — мой друг и босс и что он пригласил меня провести Рождество с его семьей.

— В прежние годы я всегда отказывалась. Его родные казались мне несколько странными и даже страшноватыми…

Он немного помолчал, а потом спросил, будто на что-то намекая:

— А теперь они вам такими не кажутся?

— Ну…

В присутствии Эдварда я все еще немного смущалась, да и Табита, на мой взгляд, не самая веселая компания на свете, но Джокаста меня совершенно очаровала, а Дэйви я знала как самое себя. Пока я пыталась сформулировать свою мысль, со стороны кресла донесся храп. Сдержав смех, я тоже решила попробовать подремать.

Выспалась я, как ни странно, великолепно, а утром выяснилось, что Джики чувствует себя вполне сносно. Единственным свидетельством того, что Патрик ночевал в моей комнате, было аккуратно сложенное в кресле одеяло.

Я выглянула в окно, на земле кое-где лежали островки снега, небо было серым и мрачным. Холод, похоже, тот еще. Я напялила на себя все теплые вещи и спустилась в кухню.

Дэйви уже вовсю хлопотал над тостами. Дело это было непростое: ломтики хлеба следовало класть на затейливую и тяжеленную конструкцию с решеткой, которая крепилась прямо к плите. А потом не спускать с них глаз, чтобы вовремя перевернуть всю конструкцию и поджарить ломтики с другой стороны. Дэйви намазывал мед и масло на коричневые хлебцы и складывал их на поднос, где уже стоял круглый чайник.

— Привет! Чай пить пошли ко мне в комнату, там хоть тепло. Молодец, хорошо укуталась. Это Джесси купила тебе свитер?

Свитер и впрямь был чудесный — длинный, чернично-сливового цвета и очень-очень мягкий.

Я помогла Дэйви поднять поднос с завтраком наверх, и вскоре мы уже сидели в его комнате, хорошо протопленной переносным обогревателем. Здесь чувствовался стиль самого Дэйви — обстановка в духе английского мужского клуба тридцатых годов двадцатого века. Я сидела в темно-зеленом кожаном кресле, грызла тост и вертела головой. Главным украшением были книги — они занимали все полки и стопками лежали на полу. Подняв первый попавшийся том, я прочитала: «Как вырастить цветы в свете свечи в гостиничном номере».

Чрезвычайно полезное руководство.

Потом я увидела журнал и едва не поперхнулась тостом. Что делает «Плейбой» в комнате Дэйви?! Я уставилась на обложку и еще раз убедилась, что глаза меня не обманывают. С обложки на меня взирала грудастая красотка с черными как смоль волосами, почти раздетая, распластавшаяся на коленях у кого-то, отдаленно напоминавшего Санта-Клауса. Я взглянула на Дэйви, но тот смотрел в окно.

— Боже, ну и холод. Мы же замерзнем, когда полезем на Терракотового Вилли. У тебя есть подходящие ботинки? Предупреждаю сразу, врать и отнекиваться бесполезно, от этого похода тебе не отвертеться. Мама, конечно, выдаст тебе какой-нибудь тулуп. — Тут он заметил, что я смотрю на журнал, покраснел и ногой задвинул его под кровать. — Я тебе все объясню…

Но в эту минуту раздался стук, дверь открылась, и в комнату вошел Эдвард в твидовом костюме и с фляжкой в руках.

— Доброе утро всем! — прогремел он. — Ну, как дела у бедной макаки? Лучше? Прекрасно. Алекс уже готов, Табиту и Джокасту я разбудил, так что через полчаса выходим. Договорились?

Мы с Дэйви кивнули, изобразив вялое подобие энтузиазма.

Похоже, Эдвард из жизнерадостных жаворонков. Чего нельзя сказать о Дэйви, который хоть и любил своего отца, но с куда бо́льшим удовольствием провел бы утро, наслаждаясь домашним уютом, а не карабкаясь по мерзлым торфяникам и каменистым склонам.

Вскоре объявился и Алекс, с явными признаками похмелья на физиономии и огромной кружкой кофе в руках.

— Надеюсь, вы спали лучше, чем я, — просипел он и хмуро посмотрел на меня. — Этот ублюдок Патрик к тебе не приставал?

— Еще чего, — с достоинством ответила я.

Алекс презрительно хмыкнул и отвернулся.

Да что там у них произошло с этим ветеринаром? Или тут какая-то тайна, или Алекс на меня злится. Хотелось бы верить, что я ни при чем.

— Пожалуй, сегодня поход на Терракотового Вилли будет чересчур бодрящим, лучше заранее приготовиться к холодному приему, — пошутил Дэйви.

Алекс застонал.

— Знаю. Папа уже шурует в кухне, заливая во фляжку абрикосовый бренди. Та еще прогулочка… Кстати, как себя чувствует Джики? Если ему все еще нездоровится, мы могли бы по очереди подежурить у его ложа, — с надеждой в голосе добавил он.

Сообразив, что таким образом Алекс пытается меня приободрить, я благодарно улыбнулась в ответ.

— Прочь нечестивые мысли! Мы все идем на болота, больше того, нам придется изображать радость, — продолжал стращать Дэйви.

Я вернулась к себе, натянула еще один джемпер и убедилась, что с Джики все в порядке. Мне не давала покоя мысль о журнале в комнате Дэйви. Как он туда попал? На Дэйви это так не похоже… И что за странные взгляды и повышенное внимание к моей персоне? И с чего бы это ему одаривать меня жемчугами? Загадочно все это. Может, он дома всегда такой?

Я вышла в коридор, услышав, как Джокаста зовет меня. Заглянула в ее комнату и ошарашенно завертела головой. Ну и хаос. В центре стоял мольберт, напротив окна расположился стол с рулоном шелка для росписи и меловыми и угольными эскизами. С люстры и всех прочих светильников свисали шляпки, бусы, ленты, весь пол усеян кистями и тюбиками с краской. На стульях навалены холсты. Одну из стен почти полностью занимал огромный семейный портрет. В камине пылал огонь.

— Как я рада, что Джики пошел на поправку! — крикнула Джокаста из ванной. Ее голос заглушал звук льющейся воды. — Думаю, мы можем его оставить одного. Если хочешь, мы его проведаем перед тем, как пойти в Пэдстоу.

Дэйви мне рассказывал, что после похода на торфяники они обычно топают еще и в Пэдстоу — любоваться морем, наливаться пивом в пабах и слушать, как местные жители поют жуткие песни, раскрасив лица сапожной ваксой. Да уж, с этими ребятами я уже ничему не удивлюсь.

Я посмотрела на портрет на стене. Джокаста сидит в кресле, держа на руках двух младенцев. Рядом, положив руку ей на плечо, стоит Эдвард. Дэйви, лет четырех или пяти, жмется к отцу, а маленький Алекс привалился к подлокотнику кресла.

Два младенца? А кто второй?

Джокаста, все еще в своей красной ночной рубашке, вышла из ванной и увидела, что я рассматриваю картину. Она вздохнула:

— Да, знаю, о чем ты думаешь. У Табиты была сестра, Пандора. Она умерла, когда ей было десять месяцев. Бедняжка. Я иногда думаю, что, может быть…

В комнату ворвался Эдвард:

— Джокаста! Мы все тебя ждем! Даже Табита встала. Она все-таки решила идти с нами — хочет что-то показать Поппи… Фляжка готова, мы захватили кексы, так что давай поторапливайся!

Я поспешила вниз, где в зале уже собрались все остальные.

Так, значит, у Табиты была сестра-близнец? Интересно, что же собиралась сказать Джокаста? Что Табите одиноко без сестры? Может, и так.

Скоро появилась и Джокаста, с ворохом шарфов, шапок, курток и пальто. Объединяло их то, что все они, похоже, были сшиты из антикварной мешковины. Я выбрала хламиду темно-зеленого цвета, окантованную бархатной лентой. В ней я походила на персонаж из книжки про Робина Гуда, скорее всего, на Братца Тука. Но в этих тряпках все выглядели одинаково ужасно, поэтому я расслабилась. Табита облачилась в собственное одеяние — этнического вида полосатые халаты и кофты. Мы высыпали на улицу, и в лицо тут же ударил обжигающе холодный ветер.

Мы пересекли сад, над которым не одну сотню лет трудились монахи, вышли за невысокую живую изгородь и оказались в царстве болотистых холмов. Вереск, колючие кусты, перемежающиеся высохшим папоротником, обрамляли редкие гранитные глыбы, поросшие лишайником и местами покрытые снегом. Повсюду, в какую сторону ни глянь, расстилался монотонный унылый пейзаж. Небо нависало над головами, грозя новым снегопадом. Сильный ветер сбивал с ног.

Шли мы быстро. Пальто и плащи развевались на ветру, а Джокаста во все горло орала какой-то рождественский гимн. Я старалась натянуть берет на уши, но он норовил улететь. Увидев это, Алекс обмотал мою голову шарфом. Прямо поверх берета. Ну и чучелом же, наверное, я выгляжу!

Вдруг рядом со мной материализовалась Табита.

— Правда, тут прекрасно! Я рада, что пошла. Здесь я чувствую себя такой свободной…

Из глаз и носа у меня текло ручьем, я шмыгнула и мрачно подумала, что предпочитаю коротать дни в уютной и теплой тюрьме. Но вслух я, конечно, ничего такого не сказала.

Табита взяла меня под руку и указала на какую-то лужу:

— Вот! Правда, красиво? Волшебное место. Сюда я прихожу медитировать — здесь очень сильная энергетика…

В такую погоду о медитации, к счастью, не могло быть и речи, я лишь вяло кивнула и вымученно улыбнулась.

Алекс подталкивал Джокасту сзади, а Дэйви тянул ее спереди. Я с завистью смотрела на нее. Кто бы меня затащил на этот чертов холм? Я уже едва дышала, а ноги просто отваливались. Работа в магазине мало похожа на занятия фитнесом. В сотый раз я подумала, что давно пора заняться каким-нибудь спортом. Чем-нибудь совсем простеньким, чтоб и фигуре на пользу, и мучиться поменьше, а главное — в тепле…

Я как раз карабкалась на огромную каменную глыбу, когда почувствовала чьи-то руки на своих плечах. Обернулась и увидела Алекса. Он тут же поцеловал меня в губы, но сразу отстранился, потому что невдалеке маячили Эдвард с Табитой. Потом рассмеялся и потащил меня за собой в гору.

— Если бы здесь было не так холодно… — многозначительно произнесла я.

— Я мог бы принести сюда пару тулупов, тогда было бы совсем как в русской степи, правда? Мы могли бы сделать вид, что спрыгнули с сибирского экспресса.

— Спятил? Мы бы себе все отморозили.

— Ты уверена, что Патрик к тебе не приставал?

— Конечно, уверена! — обиделась я.

— Хм, ну ладно. Если только попробует — сразу скажи мне… Прости мою настойчивость, но у нас с ним давние счеты. По-моему, он полный придурок…

Спустя полчаса мы добрались до вершины холма, где устроили привал: хлебнули абрикосового бренди, и Эдвард пустил по кругу кусочки моего кекса. Мы так на них набросились, словно три дня ничего не ели.

— Вкуснятина! Милая, да у тебя талант, — похвалила Джокаста.

— Смотри, вот Бодминский маяк… а там на раскопках нашли поселение железного века, — принялся показывать Эдвард.

— Никогда не мог понять, как кто-то мог захотеть тут поселиться, будь то в железном веке или сейчас. Тут же ничего нет — ни магазинов, ни баров, ни ресторанов, — сказал Дэйви, смахивая крошки с подбородка.

Отсюда «Аббатство» походило на игрушечный домик с ниточками дыма, поднимающимися из его многочисленных труб. Стоящий рядом дом фермера и вовсе казался крошечным. Овцы передвигались по полю, точно маленькие ватные шарики. Несмотря на густую шерсть, бедняжки тоже, наверное, мерзли. Хотя вид с холма открывался потрясающий, стужа была такая, что мы едва ли не бегом пустились вниз. В «Аббатстве» хоть и не жарко, но все же потеплее.

Я едва успела проверить, как там Джики, и подкрасить губы, как меня засунули в старую, практически антикварную машину и Эдвард повез нас в Пэдстоу. Ехать в этом автомобиле было смешно. Так и хотелось крикнуть «би-бип» на повороте. Мы проворно скатились с холма и припарковались на местной стоянке.

Пэдстоу оказался симпатичной деревушкой с крохотной бухтой в форме подковы. Качающиеся на волнах рыбацкие суденышки были украшены рождественскими гирляндами, что создавало очень праздничную атмосферу. Слегка нарушал ее только огромный крест с именами моряков, погибших в море. Бок о бок с шикарными ресторанами притулились пабы и закусочные. Чайки-пиратки кружили надо всем, что хоть отдаленно напоминало еду, то и дело выхватывая кусок из рук зазевавшегося прохожего. Скромный духовой оркестр играл на ветру у здания таможни, и целая толпа странно одетых, измазанных ваксой людей горланила песни.

— Так, — сказал Алекс. — Сначала «Приют корабельщика», потом «Лондонский трактир», затем «Золотой лев» и…

— Это подождет, сынок. — Эдвард заговорщицки подмигнул Дэйви. — Ждите нас там, а мы заглянем к Соне…

Эдвард с Дэйви едва ли не опрометью бросились к деревне, а мы направились к самому дальнему пабу.

— А кто такая Соня? — спросила я.

— Вторая жена Эдварда, — пошутила Джокаста. — Очень милая женщина. Владеет антикварной лавкой «Иаков и его Огненный Ангел». Думаю, сегодня по случаю прихода Эдварда ее лавка открыта. Наверняка что-нибудь купит.

Мы обошли все пабы, и в последнем к нам присоединились Эдвард с Дэйви. Выглядели они жутко довольными, а Дэйви в руках держал небольшую коробку.

— Соня передает всем пламенный привет и обязательно обещает прийти на игрища, — сказал Дэйви, протискиваясь сквозь толпу к барной стойке.

— Да, — прогремел Эдвард, стараясь перекричать хриплый хор черномазых ряженых. — Она спрашивала, не нужно ли что-нибудь принести. Я ответил «нет», но сказал, что мы будем не прочь взглянуть на портрет женщины с попутаем. Что пьем?

Мы устроились поближе к камину. На маленьком столике стояло множество бокалов, которые то и дело наполняли разные люди, подходившие поздравить Эдварда и Джокасту с праздником. Было очевидно, что этих двоих здесь вовсе не считают надменными аристократами, а принимают как своих, даже несмотря на экстравагантные наряды Табиты и Джокасты.

Ряженые, закончив петь, набросились на всех с поцелуями, и скоро мы были щедро измазаны гуталином. У местных был такой сильный акцент, что я с трудом понимала их. Впрочем, кое-какие слова в песнопениях мне удалось разобрать, и, судя по ним, мне повезло, что я не поняла всего остального.