Рождественский пирог

Глава двадцать третья

Ницше как-то сказал, что жизнь — это выбор между скукой и страданием. Однако он не учел, что иногда приходится мириться и с тем и с другим.

Семейный совет начался сразу после обеда. Даже я понимала, что это плохая идея. Все (за исключением Табиты) выпили слишком много и мечтали только о том, как бы вздремнуть. Совет тянулся так долго, что у меня челюсть заболела от подавляемой зевоты.

Если за обедом Эдвард был сама вежливость и любезность, то на совете его словно подменили — он агрессивно рявкал на всех. Джокаста злобно зыркала на домочадцев. У Дэйви на лице появилось так хорошо знакомое мне упрямое выражение. Табита безостановочно накручивала на палец прядь волос. Алекс хмурился, небрежно развалясь на стуле.

Я попыталась сбежать, но все семейство дружно, точно хор констеблей, велело мне «сидеть». Пришлось, вслед за Одессой, сесть и сложить руки на груди.

Дэйви вспоминал какой-то инцидент, произошедший в глубоком детстве:

— Я так и не смог пережить ту трагедию с испорченным мишкой. Думаю, этот случай повлиял на всю мою дальнейшую жизнь…

Я допустила оплошность, вопросительно на него посмотрев, и он с готовностью пустился в объяснения:

— В детстве у нас были плюшевые медвежата, и я за ними ухаживал, в отличие от моего брата, который испытывал на игрушках силки для птиц. — Неодобрительный взгляд в сторону Алекса. — Ну вот, я решил, что медведей нужно постирать, потому что они стали грязными. Я набрал в ванну воды и как следует простирнул мишек. Вода в ванне как-то сама собой кончилась, хотя я не открывал заглушку. Это медведи впитали в себя всю воду, уж не знаю, что у них там было внутри, солома или еще что. Потом я пошел в сад и подвесил их за уши на веревку, чтобы вода за ночь стекла.

Дэйви выдержал эффектную паузу.

— Когда я наутро вышел в сад, моему взору предстала ужасающая картина. На веревке висели одни уши! Представьте себе мое горе, я плакал несколько дней подряд. Помнишь, Одесса?

Я улыбнулась, Алекс загоготал.

— Вполне возможно, хозяин, но какое это имеет отношение к тому, что мы сейчас обсуждаем? — невозмутимо спросила Одесса.

И тут поднялся страшный крик. Все словно с цепи сорвались.

— Самое прямое! Если подумать, то для меня это была серьезная травма! Поэтому я теперь совершенно не в состоянии воспитывать детей!

— С тобой и в детстве-то невозможно было разговаривать, Дэйви! Ну постарайся хоть немного нам помочь! Знал бы ты, что пришлось пережить нам с отцом! Столько волнений, расходов на этот фонд и завещание! — яростно вопила Джокаста.

— Неужели столько, что вы даже не смогли позволить себе съездить в отпуск в прошлом году? — ласково спросил Алекс. — Ой, как же я забыл, вы ведь не один, а два раза в прошлом году ездили в Египет, да?

Эдвард едва ли не с кулаками набросился на него:

— Как ты смеешь говорить с матерью в таком тоне! Немедленно извинись! А в Египет мы ездили по делам, ну, за покупками. И вообще тебя не касается, как мы расходуем свои деньги!

— Будет тебе, Эдвард…

— Не останавливай меня, Джокаста! Ты знаешь, что я этого не выношу. Ведешь себя как старая няня в антиварикозных чулках…

— В антиварикозных чулках?! Я в жизни не носила таких чулок, хотя однажды мне пришлось ходить с подвязкой на руке, когда я повредила локоть…

Кричала даже Табита:

— Я не понимаю, какое отношение чулки и подвязки имеют к моей способности воспитывать ребенка! И где я решу растить ребенка, здесь или вместе со своими друзьями с семинара, никого не касается!

Дэйви вскочил:

— Потому что ты — глупая, эгоистичная девчонка, которая не в состоянии прожить на одном месте достаточно долго, чтобы вырастить хоть что-то, не говоря уже о детях!

Табита запустила в него чашкой кофе (к счастью, холодного) и разревелась.

Эдвард заорал на Дэйви:

— Посмотри, что ты наделал, ты ее расстроил!

Джокаста выгребла из солонки горсть соли и швырнула, метясь в кофейное пятно на рубашке Дэйви, но промахнулась, и большая часть соли угодила ему в лицо.

— Спасибо, мама! Не хватало мне еще ослепнуть! — заорал Дэйви.

— И поделом тебе! Хватит шум из-за ерунды устраивать. Можешь включить этот случай в список несчастий вместе со своей медвежьей трагедией, — съязвила Джокаста.

Я смотрела на них открыв рот. Никогда в жизни мне не доводилось видеть, чтобы члены одной семьи так себя вели, — они были совершенно безжалостны друг к другу.

Союзники через минуту становились врагами, и наоборот. Старые обиды всплывали одна за другой. Кто-то коснулся моего плеча. Обернувшись, я увидела, что Одесса знаками манит меня за дверь. Я на цыпочках выбралась из зала. Было и приятно освободиться от этой мучительной обязанности, и одновременно жаль уходить — очень уж хотелось узнать все семейные тайны.

Уже на пороге я услышала, как Дэйви обвинил Алекса, что в последней гонке по крыше тот сжульничал. Алекс побагровел и потребовал извинений.

— Боже милостивый, — вздохнула я, — и долго еще это будет продолжаться?

— Трудно сказать. Ну ничего, пошумят-пошумят, глядишь, и полегчает, — спокойно ответила Одесса.

На кухне мы загрузили посудомоечную машину, и я объяснила Одессе, как с ней обращаться. Она наблюдала за мной с недоверием, но когда увидела результаты — сверкающие тарелки, недоверие сменилось благоговением.

Мы заварили чай и сели за стол. Я зевала не переставая.

Одесса предложила:

— Поспи немного. Я тебя разбужу, когда разберусь с этой семейкой.

Слабо кивнув и ткнувшись Одессе в щеку, чем явно растрогала ее, хоть она и пыталась отмахнуться, я пошла наверх. Посреди комнаты стоял мой чемодан (должно быть, Дэйви принес), но я не глядя на него рухнула на кровать и тут же провалилась в сон. Когда я очнулась, за окном было темно. Неужели они до сих пор ссорятся, подумала я, не представляя, сколько часов может тянуться семейный совет Стентонов.

Я умылась и осмотрела себя в зеркало. Всего несколько дней назад я ступила на вокзал Пэддингтон, но за это время произошло столько всего, что я удивилась, как эти перемены не отразились на моем лице. Я причесалась, пытаясь придать прическе тот же вид, который был у нее сразу после стрижки, впрочем, не слишком успешно. Возможно, этой прическе требуется еженедельный уход в очень дорогом салоне. Вот черт.

Порывшись в косметичке и неловко намазав растрескавшиеся губы блеском, я подумала, что не помешало бы как-то замаскировать последствия чрезмерного потребления алкоголя и жирной пищи. Но несмотря ни на что, я выглядела довольной жизнью.

Я перерыла весь чемодан в поисках чего-нибудь новенького. Нашла яркую замшевую юбку, которая была на мне в поезде (втайне я надеялась, конечно, что воспоминания о том происшествии возбудят Алекса). И едва успела застегнуть молнию (далось это с трудом — количество съеденных пирогов давало о себе знать), как в дверь постучали.

Это была Одесса. И выглядела она растерянной.

— Что случилось? — перепугалась я.

— Они все еще ругаются! Я напоила их чаем, потом кофе. Табита уснула, Алекс с Дэйви грызутся как заведенные, Эдвард пытается улизнуть к себе в кабинет, но Джокаста заперла дверь! Это почище любого телешоу.

— Но хоть к какому-нибудь решению они пришли?

— Нет, — недовольно фыркнула она. — Думаю, пора их подхлестнуть. Дело за тобой.

Но при чем тут я? Тем не менее я послушно опустилась на кровать, приготовившись слушать. Остается надеяться, что план Одессы не подразумевает моего активного участия.

Одесса открыла рот, но тут откуда-то сверху донесся жуткий стон. Мы дружно вздрогнули и задрали головы. Потолок двигался! Его буквально распирало. Мы смотрели как завороженные, но тут раздался оглушительный треск, и мы с Одессой кинулись к двери.

С потолка посыпалась штукатурка, потом заструилась вода. Обшивка, гипс, обои и какие-то ржавые железяки рухнули на кровать, туда же посыпались тонны многовековой пыли. Я кинулась обратно в комнату спасать чемодан со своими роскошными нарядами. Слава богу, я не успела его распаковать. Там, где я сидела минуту назад, лежал огромный кусман потолка!

Мы с Одессой уставились друг на друга, потом снова на потолок. Он все трещал и скрежетал и вдруг в одно мгновение с диким грохотом обрушился вниз. Сверху свесился обломок балки, а в рваную дыру виднелось темное небо.

Я закричала, Одесса тоже. Мы вцепились друг в друга, потом отцепились и помчались по коридору. Навстречу неслись Алекс и Дэйви.

— Что это за шум? — орал Дэйви. — Вы целы?

— Неужели вернулась Клавдия и устроила пальбу? — кричал Алекс.

За ними спешили Джокаста с Эдвардом.

— Господи, что это было? — хрипел Эдвард.

— Дорогие мои, вы не ранены? — Джокаста еле дышала.

— Потолок! Потолок упал!

Алекс с Дэйви отправились осматривать место катастрофы, а мы столпились за их спинами.

— А там не опасно? — нервно спросила я. — Может, спустимся все вниз?

— Нет, не опасно, — угрюмо сказал Алекс. — Думаю, крыша не выдержала сугробов. Остается надеяться, что провал не расширится. Где мы найдем кровельщика в Новый год? С нас же три шкуры сдерут! Но ты же, помнится, недавно чинила крышу? — Он оглянулся на мать.

Та потупилась.

Точно. Джокаста ведь сама сказала мне, что тайком продала бриллиантовое ожерелье и на вырученные деньги починила крышу.

— Ну, почти… Эдвард, не смотри на меня так. Тебя тогда не было дома, а ремонт стоил так дорого, поэтому я просто отремонтировала ту часть крыши, которая на виду, а на оставшиеся деньги заказала копию ожерелья, чтобы ты не догадался о его пропаже! Но теперь ты все знаешь. Ох, боже мой.

Отремонтировала полкрыши? Непостижимо.

А Джокаста продолжала чирикать:

— Кровельщик был такой милый, такой вежливый, и он предупреждал меня, что это опасно и нужно отремонтировать всю крышу. Но я подумала, что дети уже выросли и не бегают по крыше, так что это не имеет значения. Если бы я только знала, что она рухнет… я бы поселила сюда Клару!

Я подавила неуместный смешок и обвела взглядом остальных. Эдвард словно в соляной столб обратился. Алекс и Дэйви сначала разом закатили глаза, а потом так же разом накинулись на мать.

— Джокаста, чем ты думала? — возмущался Дэйви.

— Мам, полкрыши! — не мог прийти в себя Алекс.

По лестнице взбежала Табита. Сперва она кинулась к Эдварду, но опомнилась и свернула к Одессе, точно птица, возвращающаяся в гнездо посреди бури. Одесса обняла ее:

— Ничего страшного, деточка. Просто обвалилась старая крыша. Все целы. Но ты не ходи в свою комнату, пока крышу не починят.

Джокаста все еще извинялась и пыталась растормошить Эдварда. Одесса увела Табиту в зал, усадила на диване, поближе к камину, и, закутав ее в старенький, побитый молью плед, ушла за чаем. Мы тоже спустились в кухню. Дэйви и Алекс все еще терзали Джокасту расспросами о ее договоре с кровельщиком.

— Но если он предупредил тебя, что это опасно, как ты могла не довести ремонт до конца?

— Знаю, знаю. Простите меня! Ну что еще я могу сказать? — Джокаста то нервно заламывала руки, то теребила волосы.

— Думаю, лучшее, что ты можешь сейчас сделать, это пойти и переодеться. Я отказываюсь с тобой разговаривать, пока на тебе этот мерзкий канареечный наряд, — обрел наконец голос Эдвард.

— А наверху не опасно? — спросила я.

— Нет. К счастью, спальня моей жены находится под новой частью крыши, — съязвил Эдвард.

— Милый, я просто не могу этого вынести, не смотри на меня так. И с каких пор это моя спальня? Это же наша спальня!

Эдвард не обращал внимания на заискивающие взгляды жены, и, вздохнув, она ушла переодеваться, а Эдвард пробурчал:

— Заказала копию своего ожерелья! Иногда я сомневаюсь в здравом уме вашей матери…

Следующие пару часов мы выносили мусор из китайской комнаты. Потом Алекс затянул дыру разорванными пластиковыми мешками для мусора.

— Надеюсь, ночью не пойдет дождь, — вздохнул он.

Огромная балка так и осталась болтаться в воздухе. Я в комнату заходить не решалась.

Эдвард громогласно сокрушался по поводу порчи какого-то гобелена и китайского свитка, которые висели в комнате, а Дэйви пытался подсчитать сумму страховой выплаты. Увидев, чем он занимается, Эдвард дернулся. Это, в свою очередь, не укрылось от глаз Дэйви. Он внимательно посмотрел на отца и медленно отложил ручку.

Не может быть! Похоже, они не только отремонтировали половину крыши, но еще и не застраховали дом.

Пока в катастрофе с крышей имелся один плюс: она положила конец затянувшемуся семейному совету. По крайней мере, на сегодня.

Расстроенная Джокаста решила прихватить бутылку шампанского и навестить Димелзу с Томом. Эдвард с Дэйви заявили, что им тоже хочется взглянуть на малышку Бьянку.

— Бьянку Поппи, — с важностью уточнила я.

Табита устроилась у камина раскладывать пасьянс. Одесса поставила в печь ножку ягненка и теперь натягивала свой скафандр, собираясь домой.

— Так, Поппи, через полтора часа достанешь картошку и мясо из духовки, — предупредила она меня. — Овощи уже готовы. А с вами я утром разберусь, — пригрозила она остальным.

Мы с Алексом обосновались на кухне. В воздухе плыл дразнящий аромат.

— Просто мучение, правда? — спросил Алекс.

Я кивнула. И откуда такой голод? Должно быть, виной всему нервное напряжение.

— Надо чем-нибудь развлечься, чтобы не думать о еде, — предложил Алекс и хитро улыбнулся.

От столь откровенного предложения у меня аж дыхание перехватило.

— Нет, ненасытная ты моя! Я имею в виду шахматы. Ты умеешь играть?

Я лицемерно сказала, что ничего такого и в мыслях не держала, а что касается шахмат, то вообще-то я была чемпионкой школы. Алекс расчистил угол стола и зажег свечи. Играть с ним в шахматы оказалось непросто. Пешки он именовал исключительно «пышками», поминутно макая их в варенье. Особую привязанность он питал к офицерам, поэтому постоянно отдавал им команды. И еще беспрерывно отпускал комментарии:

— А, храбрая пышка, вот, глотни этого замечательного варенья. Смотри-ка, Поппи, твоя лошадка стоит тут так одиноко. Надо послать ей подружку. Ой, съела!

Я смеялась, отвлекалась, и скоро возле его локтя уже лежала целая гора моих фигур.

— Как думаешь, на кого будет похожа малышка — на Тома или Димелзу? Хотя, раз уж ее назвали твоим именем, она наверняка вырастет девицей неземной красоты.

Пока я краснела от удовольствия, он налетел на моего одинокого офицера и буквально смел его с доски.

— Поппи, тебе нужно сконцентрироваться. Ты не скучаешь по Джики? Конечно, скучаешь, что за вопрос. Ну, завтра устроим очень милые похороны. Джокаста даст тебе свои украшения из черного янтаря, будешь как русская царевна в трауре. И я непременно овладею тобой на кладбище, так что на всякий случай не надевай завтра трусики. Ага, шах и мат!

Я изумленно уставилась на доску. Все верно — шах и мат. Мы собрали шахматы.

— Расскажи мне о завещании, — попросила я. Может, Алекс окажется словоохотливее брата.

Он вздохнул.

— Ой, такая скучища. Эдвард с Джокастой по одним только им известным соображениям доверили судьбу «Аббатства» тому из нас, кто первым заведет ребенка. Счастливый отец или счастливая мать решит, что станет с «Аббатством» — останется оно жилым домом, будет превращено в отель или, если его получит Табита, в какую-нибудь ночлежку для сумасшедших. Но никто из нас не сможет продать «Аббатство», даже заручившись согласием всех членов семьи. Понимаешь, Дэйви, хоть и обожает этот дом, ни за что не согласится тут жить.

— А ты?

— Я? Я бы с удовольствием остался тут жить, но… — Он замолчал.

Я знала, что он хотел сказать. Замок был огромным, к тому же пришел в такой упадок, что одного только желания недостаточно, чтобы привести его в порядок. Интересно, что тут можно устроить? Скромный пансион? Нет, ну какой пансион из «Аббатства»? Тут требуется что-то очень роскошное, вроде отеля «Ритц».

— А что это за дела с фондом? — спросила я и тут же поспешно добавила: — Можешь не отвечать, если я сую нос не в свое дело. Просто я не понимаю, что происходит.

— Все нормально. Родители открыли для нас фонд, в который Дэйви и Табита залезли по самые локти. Предполагалось, что деньги мы получим после смерти родителей, но Табита с Дэйви убедили их дать нам доступ к деньгам сразу. Я тоже брал деньги. Хотя и не увлекался. Так, по мелочи, на машину там, на что-то еще…

Странно, что Алекс так легко говорит о наследстве, которое подразумевает смерть родителей. Наверное, в богатых семьях всегда так, подумала я. Хотя, похоже, Стентоны не из богачей. Конечно, в сравнении с моей семьей они богаты, но и только. Я подумала о драгоценностях Джокасты, об антикварных ценностях Эдварда, о магазине Дэйви. Но с другой стороны, проломленная крыша, отсутствие нормального отопления… Словом, все относительно. Просто для них были важны не те вещи, которые важны для обычных людей.

Из зала донесся шум. Вернулись. Все были явно навеселе и распевали песню. Через минуту все трое ввалились в кухню. Видимо, компания младенца оказалась благотворной, потому что Эдвард и Джокаста уже нежно улыбались друг другу, а у Дэйви глаза были на мокром месте.

— Ой, как пахнет! Готово уже? Я умираю от голода! — объявил Дэйви. — Малышка просто восхитительно красива. Я даже подумал, что не прочь стать отцом, пока не вспомнил, что этому обычно предшествует!

Джокаста кинула на него уничтожающий взгляд.

— Это самое восхитительное и удивительное чудо на свете. Соединение мужчины и женщины.

Господи, она на меня смотрит! Я смущенно отвернулась.

— Вряд ли нам нужны доказательства, дорогая! — рассмеялся Эдвард.

— К тому же поздновато прельщать Дэйви рассказами о гетеросексуальных контактах, — усмехнулся Алекс.

— Да уж, — язвительно ответил Дэйви.

В кухню заглянула Табита и сонно спросила:

— Что за шум? Ужин уже готов? Так вкусно пахнет. Конечно, я не должна есть мясо, но, боюсь, не удержусь. У меня просто слюнки текут!