Рождественский пирог

Глава девятнадцатая

Спала я как убитая. Наверное, благодаря огромному количеству поглощенного шоколада. Плевать, что там говорят, я считаю, что, если тебе худо, — ешь. Это мой девиз. Интересно, как это переводится на латынь? Наверное, что-то вроде «Плохомус — едеум»? Может, стоит заказать себе кружку с такой надписью?..

Проснувшись, я скинула покрывало (из синтетики, хотя и миленького розоватого оттенка) и посмотрела в окно. Чертов снег тут как тут. Небо превратилось в мутную темно-серую пелену и нехотя роняло редкие снежинки. Какая тоска. Сбежать бы куда-нибудь. Куда угодно.

На улице залаяли собаки, послышался голос Патрика. Я поспешила на кухню, чтобы расспросить его о вчерашнем вечере. Вообще-то я собиралась дождаться его возвращения с вечеринки, но заснула перед телевизором, а потом перебралась в постель.

На кухне работала посудомоечная машина, играло радио, тостер с шумом выплевывал горячий хлеб.

— Доброе утро! Как прошло представление? — Я старалась казаться веселой и беспечной. — Артур хорошо пел? И как барон Хардуп? В снегу по дороге никто не завяз? Как Джокаста? Она обо мне ничего не говорила? А Алекс? Ты его видел? — Я замолкла, увидев выражение лица Патрика. — Ты что?

Он посмотрел на меня и медленно сказал:

— Поппи, я не знаю. Думаю, случилось что-то серьезное. Никто из Стентонов не появился на спектакле. Они не подходят к телефону, что в принципе неудивительно, но то, что их не было на спектакле, очень странно. Все только об этом и говорили.

— Может быть, «Аббатство» завалило снегом? — спросила я.

— Нет. Конечно, дороги замело и проехать нельзя, но Джокаста с Эдвардом пришли бы пешком. Они не пропустили ни одного рождественского спектакля.

Боже. Может, они все заболели? Или Алекс таки убил Клавдию? Или Эдвард убил Табиту? Или Дэйви обезумел и порешил все семейство? Или, может, им просто не захотелось идти на спектакль, успокоила я себя. Последнюю версию я и изложила Патрику.

— Мне кажется, ты не вполне понимаешь. Вчера ведь был не сам спектакль, а генеральная репетиция, на которую по традиции приходят все участники и организаторы представления. А премьера первого января. Джокаста никогда не пропускает репетицию. Она всегда что-то исправляет, дополняет, а Эдвард и Дэйви неотступно следуют за ней, записывая каждое ее слово и подбирая все, что она роняет. Даже Алекс, если он дома, непременно приходит. Они ни разу не пропустили генеральную репетицию. — Патрик не скрывал беспокойства.

Я налила себе чаю — по утрам без чайной подпитки мой мозг совершенно недееспособен. Но стоило мне дотронуться до чайника, как кухня погрузилась в оглушающую тишину. Замолкло радио, перестала дребезжать посудомоечная машина, прекратил гудеть тостер, даже свет выключился.

— Черт! — воскликнул Патрик.

— Что случилось? — растерянно спросила я, держась за чайник, в полной уверенности, что опять напортачила.

— Электричество вырубилось, — хмуро ответил Патрик. — Иногда такое случается из-за снега. А у меня все, как на грех, электрическое. Черт!

Я вспомнила «Аббатство», с его старомодной газовой плитой, дровяными каминами и свечами в канделябрах. А тут и центральное отопление на электрическом котле, и электроплита, и микроволновка… И толку?

— Ты уже приняла ванну? — спросил Патрик.

— Нет, а что? От меня плохо пахнет? Наверное, из-за Джики, он все время у меня на шее сидит…

— Нет, — рассмеялся Патрик. — Это я к тому, что горячая вода скоро остынет, так что поспеши. А я пойду посмотрю, как там камин. Обычно я им не пользуюсь, но надеюсь, дымоход не забился.

Полощась в тепловатой водице, я проклинала снег и собственную невезучесть. Да еще эта ванна… Конечно, я предварительно отчистила ее, но что с того. Зачем, ну зачем я уехала из «Аббатства»? Почему же они не пришли на спектакль? Может, Эдвард отлучил Табиту от дома и всем теперь заправляет Клавдия, которая заставила бедных Стентонов отдраивать «Аббатство» хлоркой? Господи, чушь какая.

Я поспешно оделась. Верхние комнаты на удивление быстро остыли. Я спустилась и помогла Патрику втащить в гостиную заснеженные поленья.

— Они мокрые и неизвестно когда высохнут, но все равно попробуем развести огонь.

Скоро мы скрючились перед жалким пламенем.

— Поппи, не хочу тебя разочаровывать, но у тебя мало шансов добраться до Лондона. Завтра воскресенье, поезда и так в Новый год ходят как бог на душу положит, а тут еще снег. Ты можешь жить у меня сколько потребуется.

— Спасибо, Патрик. Очень мило с твоей стороны.

Он улыбнулся и посмотрел на меня чуточку дольше, чем следовало. Ну вот, началось. Я знала, что это вот-вот произойдет, но так и не решила, как себя вести. Не дай бог, еще отбиваться придется. Патрик незаметно придвинулся ко мне. Господи, только не это. Я застыла в нерешительности. Неужели еще вчера я с ним целовалась? «Ваша честь, видимо, пунш и впрямь оказался крепче, чем я думала. Как я могла? Ну да, он милый и симпатичный, но я не его хотела, понимаете»? Ну вот, опять я краснею. Допустим, я его сейчас оттолкну, а он в отместку выставит меня на улицу. Что тогда? Нет, это был бы предельно глупый поступок, а Патрик не глуп. Или все-таки глуп?

Я отодвинулась и сказала:

— Патрик, понимаешь…

— Знаю, знаю, — простонал он. — Я жутко невезучий. В кои-то веки у меня дома оказалась шикарная женщина, мы в снежном плену, но она сохнет по местному повесе!

— Повесе? Словечко из прошлого века, — ответила я, скрывая растерянность под напускной надменностью. И кстати, не думайте, что слово «шикарная» я пропустила мимо ушей.

— Ну, ты понимаешь. И отчего это женщины так западают на Алекса? Да, он, конечно, красавчик, допускаю даже, что он мил и очарователен. Но он с такой легкостью разбивает женские сердца…

Сама знаю.

— И потом, эта Клавдия. Она же сногсшибательная!

— И беременная, — добавила я.

— Что?

— Подслушала их разговор. Так что прекрасно понимаю, Алекс для меня потерян, но, прости, Патрик, я ничего не могу поделать. Мне кажется, я влюбилась во все семейство Стентонов, а не только в него одного…

— Ну, это пройдет, — сказал он неожиданно весело и потрепал меня по плечу.

В этом я сильно сомневалась, но улыбку все-таки из себя выдавила.

— Расскажи про себя, — попросила я. — У тебя кто-нибудь есть?

— Была. Жена. Мойра ушла от меня пару лет назад.

— Извини.

— Ничего. Она терпеть не могла мою работу, ненавидела деревню и не очень-то любила животных. Так что…

Я невольно рассмеялась:

— Не слишком подходящий набор качеств для жены сельского ветеринара.

— Это точно.

Мы молча смотрели на огонь.

— Алекс подвез ее до Лондона. С тех пор я ничего о ней не слышал, — сдержанно добавил он.

Ясно. Алекса ему любить было не за что.

День вышел так себе. Большую часть времени мы искали сухие дрова (я несколько раз подавляла острое желание спалить набор жутко безвкусных журнальных столиков) и свечи.

— Собаки с голоду не умрут, а вот у нас еды маловато, — сказал Патрик, изучив содержимое буфета и холодильника. — Ты никогда собачьи консервы не пробовала?

— Ф-фу. Даже в шутку не предлагай. А что делать с Джики?

Я уже знала, что без последствий ему можно давать лишь виноград и бананы.

— Ну, об этом мы подумаем, когда в доме кончатся фрукты, договорились? Наше пропитание меня волнует куда больше. Я жутко голоден, а ты?

Небогатое содержимое холодильника мы переместили на столик у камина. На обед у нас был сыр, вялая черешня и сухое печенье.

— На худой конец, есть еще шоколадные конфеты, — сказал Патрик.

— Извини, но я вчера все конфеты съела, — смутилась я.

К счастью, зазвонил телефон. Поговорив, Патрик тут же сообщил:

— Это Том, он…

— Как там в «Аббатстве»? — перебила я. — Там все живы?

— Он не сказал. У него кобыла вот-вот ожеребится. Хочешь поехать со мной? Дорога, конечно, не самая приятная, но зато нас накормят горячим ужином в теплой кухне.

Патрик дал мне свою старую дубленку и попытался заставить влезть в его сапоги, но это предложение я отклонила. Джики мы решили взять с собой и закутали корзину одеялом. Собаки в машину запрыгнули по собственной инициативе. Забираясь в машину, я заметила:

— Всегда была уверена, что все деревенские парни ездят на джипах.

— У моего партнера как раз джип, но он в Плимуте, так что придется нам довольствоваться этой.

У него был старенький «универсал», заваленный ветеринарными инструментами, а в бардачке я с радостью обнаружила большую плитку шоколада.

Машина с трудом тащилась по проселку, я от нетерпения ерзала на сиденье, едва сдерживаясь, чтобы не выскочить и не кинуться пешком. Мне хотелось как можно скорее добраться до «Аббатства» и узнать, что там происходит. Пусть меня ждут ледяной прием и всеобщее презрение, зато я увижу Алекса. И Дэйви. И остальных.

Путь до фермы занял целую вечность, и, как только машина остановилась, я, прихватив Джики, выпрыгнула из нее и заскользила к дому.

Том нас уже встречал.

— Птрик! Рад тебя вдеть! Пшли в кнюшню. О, Поппи, првет! Димелза с детишками на кхне, иди, сугрейся малек.

Патрик с Томом скрылись за углом, и я поспешила в дом.

У плиты в классической позе беременной женщины — в одной руке держа деревянную ложку, а второй схватившись за поясницу — стояла Димелза. Живот у нее был огромный, казалось, она может родить в любую минуту. Дети сидели за столом, старательно что-то раскрашивая при свечах.

— Привет! — улыбнулась мне Димелза. — Так вот ты куда спряталась! В «Аббатстве» все за тебя переживают, поезда-то не ходят. Наверное, замерзла? Чаю хочешь?

— С удовольствием, — ответила я, оглядывая кухню.

Мне раньше не доводилось бывать на ферме, и я была немного разочарована тем, что все здесь не так, как я себе воображала. Конечно, мои представления о ферме были сформированы старомодными телесериалами и книгами пятидесятилетней давности. Единственным признаком деревенского дома была старая плита.

Мне представили детей — Еву и Тоби, которых до этого я видела только спящими на заднем сиденье машины в канун Рождества. Они были удивительно красивые, с серьезными темными глазами и кудрявыми черными волосами. Их, конечно, впечатлил Джики, и мне пришлось выпустить его из корзинки. Джики тут же взобрался мне на плечи, и я позволила детям его погладить. Они вели себя необыкновенно тихо и скромно.

— Стесняются, так что пользуйся моментом. Боюсь, скоро уровень шума возрастет в несколько раз. Утром они чуть не сошли с ума от восторга, надеясь, что нас завалит снегом, но, похоже, восторг уже поулегся.

Димелза с улыбкой протянула мне кружку чая и вернулась к плите.

— Как дела в «Аббатстве»? — спросила я.

Она взглянула на меня, потом наклонилась и достала из духовки противень. Ева и Тоби тут же превратились из ангелочков в нормальных шумных детей и принялись клянчить печенье.

— Сначала гостье, — ответила Димелза, угощая меня золотистым печеньем с орехами. — Так, а теперь идите в комнату и поиграйте.

Прихватив по горсти горячего печенья, дети ретировались.

Видимо, дела и в самом деле серьезные, раз Димелза отослала детей, подумала я.

Она медленно опустилась на стул.

— Все плохо. Что-то там ужасное происходит, — сказала она, округлив глаза.

— В чем дело? — пролепетала я.

— Ну, — начала Димелза, осторожно дуя на чай, — такого мы еще не видели. Стентоны друг с другом не разговаривают! Они все вусмерть переругались. Алекс с Дэйви, Джокаста с Эдвардом. Что-то у них там серьезное. Даже Табита. Ведь обычно и мухи не обидит, а тут орала на братьев как ненормальная. А эта дрянь Клавдия во все дыры лезет. Из-за нее и Одесса ушла! Одесса сказала, что если эта дамочка остается, то ноги ее там не будет! Представляешь? Одесса ушла! Ужасно, ужасно. — И она погладила свой раздувшийся живот.

— Ясно. — Я немного успокоилась, главное — все живы. — Но почему они переругались?

В кухню ворвались Тоби с Евой и потребовали добавки. Димелза выразительно посмотрела на меня, давая понять, что продолжать разговор при детях она не намерена.

— Мам, можно на санках покататься?

— Мам, а можно в конюшню — смотреть, как родится жеребенок?

— Мама, я тоже хочу обезьянку!

— Мам, можно мне взять три печенья? Я тогда не буду суп есть!

— Мам, ну можно, мам?

Димелза ответила, что без отца идти кататься на санках нельзя, и даже с папой нельзя, разве что на дорожке к «Аббатству». В конюшню пойти можно, если они будут вести себя тихо. («Мы же не дураки, сами понимаем!») Нет, обезьяну они заводить не будут, и три печенья — это порция для поросят, а не для маленьких детей.

Они хрюкали всю дорогу до двери, нахлобучивая шапки и закутываясь в пальто и шарфы.

— Наверное, весело расти здесь, — сказала я.

— Да, особенно если учесть, что здесь самый высокий уровень безработицы во всей стране, образование хуже некуда, общественного транспорта нет и в помине. А еще сюда приезжают богатые лондонцы и скупают загородные дома, так что твои дети никогда не смогут позволить себе жить в том доме, где они родились, а родители надрываются круглые сутки, чтобы заработать на хлеб… Ой, извини! Не слушай меня — я вот-вот рожу, так что настроение портится ежесекундно.

Да уж, понимаю. Если бы я была на последней неделе беременности и мой дом занесло снегом, у меня бы тоже, наверное, было дурное настроение, а то и полная истерика.

Я вскочила — налить Димелзе еще чашку чая.

— Спасибо, но если я выпью еще одну, то потом не вылезу из туалета! — отказалась она. — А ты наведайся-ка в «Аббатство».

Как бы я того хотела! Но где взять мужество, чтобы, во-первых, посмотреть всем им в глаза, а во-вторых, чтобы подняться по крутому скользкому склону?

Я покачала головой. Димелза потерла поясницу и сморщилась.

— Тебе помочь? — испуганно спросила я.

Она устало улыбнулась:

— Сейчас отпустит. Знаешь, посмотрела я на всю эту суету в «Аббатстве» и решила, что завещание — вещь серьезная. Подумать только, какая каша заварилась, а все из-за одной бумажки!

— А при чем тут завещание? — удивилась я.

Но она только пожала плечами и попросила:

— Ты не могла бы сходить на конюшню и через полчаса привести детей домой, чтобы они пообедали? И вы с Патриком, конечно, тоже приходите. И передай Тому, что…

Голос ее пресекся.

— Ой! Поппи, беги за Томом! Быстрей! Скажи, я рожаю!

Я потрясенно уставилась на нее. О господи. Господи-господи-господи. Она рожает! Прямо сейчас! Черт! Черт-черт-черт. Трясущимися руками я едва нащупала дверную ручку, ветер швырнул в лицо снежные хлопья. Я попятилась.

— Димелза, а в какой стороне конюшня?

— Последнее здание на том конце двора… ой!

— Все, иду. Не волнуйся…

Я вылетела на улицу, слыша, как она кричит мне вдогонку:

— Поппи, не беги, упадешь!

Минут пять я в панике дергала все двери подряд, натыкаясь то на тракторы, то на лопаты, то на удивленных коров. Наконец вот она, конюшня.

— Том, там Димелза рожает! Быстрей! Она все время ойкает, скорее! Что мне делать?

Дети от новости впали в восторженный экстаз. Том велел им успокоиться и сказал, что еще несколько часов ничего не произойдет.

Бросив на него изумленный взгляд, я подскочила к Патрику. Он стоял на коленях в дальнем углу конюшни и что-то делал с задом лошади. Патрик тоже остался спокоен.

— Только плохо, что снег, Том. Не знаю, сможем ли мы увезти ее в больницу. Поппи, вытащи у меня мобильник и вызови «скорую».

Ну почему я такая растяпа? Даже не подумала о «скорой». Я набрала номер «скорой помощи» и прижала трубку к уху. Где гудки?! На дисплее сигнала не было. Ладно, попробую с улицы.

— Так, дети, вы туточки побудьте с Патриком. Поппи, айда к Димелзе. Энто можешь убрать, — Том кивнул на мобильник. — Здеся в такую погоду толку от него чуть, да и обычный не фурычит. Сами управимся. — Он взял меня за руку, и мы двинулись к дому.

Да уж, неудивительно, что в снежную бурю теряется столько людей. Белая пелена висела над землей, меняя очертания предметов и скрывая расстояния. Снег зловеще кружил вокруг нас.

Мы ввалились на кухню. Димелза все так же скрючившись сидела у стола.

— Том, слава богу. Что-то не так! Нехорошо мне. Беги за Одессой!

Что-то не так? Не так! Ну конечно, в таких обстоятельствах непременно все должно было пойти наперекосяк.

Я стояла посреди кухни, как дурочка ломая руки и беспомощно наблюдая, как Том успокаивает Димелзу. Он посмотрел на меня, и я заметила, что его взгляд уже не столь спокоен и уверен, как еще пару минут назад. Том явно был встревожен. От этого я тоже не на шутку испугалась.

— Поппи, пригляди за Димелзой, а я пойду за Одессой.

— Нет, Том, останься, пожалуйста! — Голос у Димелзы дрожал.

— Да-да, побудь лучше здесь, — заторопилась я. — А я приведу Одессу. Где она живет?

Пожалуйста, только не оставляй меня с Димелзой! Я даже искусственное дыхание не умею, а тут роды на дому! Умоляю, только не это! Пожалуйста.

Том неуверенно посмотрел на меня, но тут Димелза застонала и схватила его за руку. Я с ужасом увидела, как на ее юбке проступает кровь.

— Где? — закричала я.

— После фермы направо, потом по тропке, дальше полем, справа держись, там увидишь ее дом, первые ворота слева. Возьми мой фонарь и надень Димелзины сапоги. Быстрей!

Уж поверьте, медлить я не стала.

— За Патриком не ходи — он все равно сейчас от лошади отойти не может, — беспомощно прокричал мне вслед Том.

Звать с собой Патрика я и не собиралась. Так, не трясись, не паникуй, не беги, иди быстро, но спокойно. Дыши. От фермы направо, по тропинке, дальше полем и в первые ворота слева. А тропинка длинная? Пару шагов? Пару миль? Господи Иисусе. Я бежала, поминутно спотыкаясь, снег налипал на лицо, не давая дышать, мешая видеть.

Черт, как же тяжело идти. От страха в груди все скукожилось. Где эти, мать их, ворота? Я включила фонарь и тут же уперлась взглядом в снежный вихрь, словно стремящийся к лучу света. Я выключила фонарь, согнулась и двинулась дальше. Вот какой-то просвет… Разбросав ногами снег, я отыскала ворота. Слава богу! Перебравшись через сугроб, я заторопилась дальше. Так, тропинка кончилась, надо держаться правой стороны поля. Идти по полю было еще труднее, чем по тропинке. Я брела по колено в снегу, почти в полной темноте. Снова включила фонарь, и мне показалось, что сбоку от меня что-то прошмыгнуло. Господи, что это было? Звери в такую погоду в норах сидят. Лучше не думать.

Тут же вспомнились все статьи о Бодминском звере, и я вцепилась в фонарь так, что захрустели озябшие пальцы. А что, если я тут потеряюсь? Или замерзну насмерть? Я смахнула снег с лица. Поле казалось бесконечным.

Я задыхалась, обливаясь потом под многочисленными одежками, в которые меня закутали. Дубленка Патрика казалась свинцовой. Я на секунду остановилась, размотала шарф и побрела дальше. Где же кончается это чертово поле? Я вспомнила, как расплывалось кровавое пятно на юбке Димелзы, и ускорила шаг.

Поле все не кончалось и не кончалось, и я заподозрила, что иду не в том направлении. Дороги я не видела, а толку от фонарика было не больше, чем от спички в ветреный день. И еще я все время думала, что могу наткнуться на что-то ужасное, хотя и понимала, что, скорее всего, это пустые страхи. Так, дыши и иди дальше, не думай о диких зверях и всяких страшилках, уговаривала я себя. Я выставила руку, пытаясь закрыться ладонью от снега, летящего в глаза, и вдруг увидела прямо перед собой нечто.

Небольшой круглый серебристый объект. От него шел свет. Ой, мамочки! Что это? Пусть вы сейчас усомнитесь в моей вменяемости, но я решила, что это НЛО. Ну, здорово. Просто отлично. Такая сообразительность — приземляться в снежную бурю. Что делать? Что мне, черт возьми, делать? Я споткнулась, упала и выронила фонарь. Ай, оно уже совсем рядом!

— Приветствую вас от имени землян! Мы не желаем вам зла, — прохрипела я.

— Слушай, у тебя и впрямь с головой не в порядке, — ответил знакомый голос.