Роман на Рождество

Глава 32

Розовый салон в доме Бомонов

6 декабря

– Нет, раз у тебя такой замечательный муж, который вызвался сопровождать тебя в Оксфорд, то я не поеду с тобой, дорогая, – сказала Джемма. – Не хочу тебя обидеть, но меня совершенно не интересуют трехпалые крысы, или что там еще ты собираешься осмотреть.

– Понимаю, – ответила Поппи. – С моей стороны было жестоко заставлять тебя посещать скучные заседания и музеи.

– Милая Поппи, я бы не стала этого делать, если бы мне не доставляло удовольствия твое общество. Но что касается Оксфорда – ехать так далеко я не хочу. Да и не могу, потому что миссис Паттон согласилась взять меня завтра с собой в Лондонский шахматный клуб. Я имею твердое намерение в него вступить, если меня примут, конечно.

– О, ты непременно должна в него вступить! И посрамить мужчин, наголову разбив их в шахматных поединках!

– Ты становишься кровожадной, дорогая.

– Я всегда была такой, – возразила Поппи. – Было в кого – посмотри на мою мать. Это из-за мамы Флетч вызвался ехать со мной в Оксфорд: он готов на все, лишь бы быть от нее подальше.

– Посмотри, я получила письмо. – Джемма показала лист бумаги. – Моя невестка Роберта пишет, что на имение ее отца напал взбесившийся медведь и сожрал двух редких уток. Мне придется оставить тебя, чтобы написать ответ. Ты ведь отлично со всем справишься без меня, дорогая?

– Конечно, вот только Флетч…

– А что такое? Он – твой муж. Вы ведь женаты уже несколько лет, ты не забыла?

– Сейчас все по-другому, я начала себя чувствовать в его присутствии неловко. Мы можем сильно поссориться… А что, если он попробует…

– Нет, исключено, – решительно покачала головой Джемма. – А если вдруг попробует, ты можешь выкинуть его из кареты. Ты же стала такой кровожадной, дорогая! Вспомни – в кого!

Поппи подумала о своей матери. Если бы Флетч предпринял какие-то предосудительные действия, то леди Флора не только бы выставила его вон, но и запустила бы вслед ночным горшком.

– Ты права, мне не стоит волноваться, – согласилась юная герцогиня.

– Мужчины могут быть очень полезны в подобных поездках, – заметила Джемма. – На случай поломки колеса или еще чего-нибудь в том же роде.

Она послала подруге воздушный поцелуй и вышла.

Покинув гостеприимные стены дома Бомонов, Поппи размеренным шагом подошла к карете мужа. Она изо всех сил старалась вести себя как леди Флора.

Оторвавшись от бумаг, Флетч с небрежной улыбкой поздоровался. В ответ Поппи выдавила нечто, только отдаленно напоминавшее улыбку, – она дала себе слово ни за что не улыбаться ему, как подлизывающийся к хозяину щенок.

– Что с тобой, Поппи? – удивился Флетч. – Ты будто аршин проглотила.

– Я хочу еще раз попытаться тебя переубедить – не езди со мной, Флетч! У тебя наверняка много работы.

– Да, хватает.

– В таком случае давай я довезу тебя до дома, а потом поеду в Оксфорд одна.

– А я останусь с твоей матерью? Ни за что. Свою работу я взял с собой. – И Флетч показал ей кипу документов.

Поппи уселась напротив мужа, который тут же снова углубился изучение бумаг, и окинула его внимательным взглядом. Ах, он по-прежнему был невероятно привлекателен. Чтобы отвлечься от мыслей о Флетче, она стала думать о докторе Лаудене. Он всегда так внимательно ее слушал, по-видимому, считая достаточно компетентной. Не далее как сегодня утром Поппи написала ему письмо, в котором выразила сомнение относительно определения недавно найденного на Цейлоне грызуна как мускусной крысы. Согласно исследованиям доктора Фартинга, опубликованным три года назад, зверек не мог быть мускусной крысой, как утверждал доктор Лауден. Представив себе лицо молодого ученого, когда он прочтет ее письмо, Поппи невольно улыбнулась.

– Чему ты улыбаешься? – не поднимая головы, спросил Флетч.

– Так, ничему.

– О чем ты думаешь?

– О докторе Лаудене.

Флетч не ответил, только хмыкнул, но его явная досада дала Поппи маленький повод торжествовать – пусть его светлость герцог Флетчер Великолепный знает, что на свете есть мужчины, для которых мускусные крысы важнее самых дорогих и модных камзолов!

– А что ты так внимательно изучаешь? – спросила герцогиня. – Я, например, совершенно не могу читать в дороге – укачивает.

– Это исключительная по глупости статья о законопроекте относительно торговли с Францией. Единственная мысль, перепеваемая на разные лады на двенадцати страницах, – что французский коньяк слишком дорог.

– И что же автор намерен делать?

– Плакать и жаловаться на судьбу, – ответил Флетч. – я поражаюсь, сколько бумаги изводят зря эти люди в палате, бесконечно обсасывая какие-то мелочи. Если бы я выступал по поводу этого законопроекта, то прежде всего привлек бы внимание пэров к положению английских фермеров. Знаешь, я собираюсь выплачивать субсидии людям, которые работают на землях вокруг моего имения, потому что при нынешних ценах на зерно им просто не выжить. В билле о торговле надо забыть о проблемах с коньяком, главное – не пускать в страну французскую пшеницу.

Когда ужин в гостинице «Лиса и колибри» подошел к концу, Поппи объявила, что отправляется в свою комнату спать.

– Хочешь знать правду? – вдруг выпалил Флетч. – Устроила ли наш брак твоя мать, или мы сами придумали себе эту любовь, но я люблю тебя и, безнадежный упрямец, никак не могу заставить себя разлюбить!

От изумления Поппи, которая уже начала подниматься со своего места, села опять. «Представляю, как я сейчас, должно быть, комично выгляжу», – подумала она.

– Я понимаю, это звучит глупо, принимая во внимание твое душевное состояние, – продолжал Флетч сердито, как обычно говорят мужчины, когда разговор заходит о чувствах. – Но я не могу позволить тебе думать, что я тебя не люблю, потому что это не так. Я люблю тебя и очень хочу, чтобы ты знала: я тебя понимаю. Наверное, тебе всегда будет чужда физическая близость, по крайней мере со мной, но я готов это принять.

– О Боже, – прошептала Поппи.

Сердце у нее ухнуло куда-то вниз, будто провалилось в черный колодец. Сколько себя помнила, она старалась жить так, чтобы оправдать надежды, которые на нее возлагались, но все-таки подвела Флетча. Какая мука снова переживать свою вину… Она сжала кулачки – ей захотелось выпрыгнуть в окно и бежать, бежать, куда глаза глядят.

Он взял ее руки в свои и разжал пальцы:

– Это не твоя вина, дорогая. И не моя. Просто так распорядилась судьба. Неужели ты этого не понимаешь, Поппи?

– Мне ясно одно – нужно было прилагать больше усилий, – проговорила она тонким безжизненным голоском, как бывало всегда, когда она боролась с подступавшими слезами.

– Но ты ведь старалась, разве нет? – В глазах Флетча было столько тепла, что Поппи уже с трудом удерживала слезы.

– Да, старалась…

Он пожал плечами:

– Что ж, теперь мы прекратим эти попытки.

– Но ты не можешь!

– Почему бы и нет?

– Мужчине необходима близость с женщиной.

– Ты думаешь, что мужчина не может без этого, а женщина может? – проговорил он с улыбкой, легонько барабаня пальцами по ее руке, чтобы она успокоилась и улыбнулась.

– Ты очень добр ко мне, Флетч, но я думаю, тебе лучше некоторое время пожить отдельно. А когда мы решим завести наследника, то мы опять съедемся и выполним задуманное.

– Ты меня не слышишь, – вздохнул он.

– Нет, слышу.

– Я люблю тебя, Поппи, понимаешь?

Поппи судорожно сглотнула.

– Я не хочу проводить время в обществе куртизанки, – продолжал Флетч, – которая будет прикидываться любящей и страстной. Мне не нужен и адюльтер с женщиной вроде твоей подруги Луизы.

– Нет, нужен.

– Действительно, было время, когда я об этом задумался. Но когда представил себе, как ложусь в постель с другой женщиной – Луизой или еще какой-нибудь, не важно, – то не смог переступить черту. Черт возьми, да мне было бы гораздо легче, если бы я смог тебе изменить! Я бы тотчас отправился в Фонтхилл на рождественские праздники и вдоволь порезвился бы с половиной продажных женщин королевства.

– Да, так было бы легче для тебя, – отважно согласилась Поппи, – и для меня тоже. За чем же дело стало?

Взгляд Флетча померк, и на мгновение герцогине показа лось, что он оскорбился, но в следующий миг Флетч сжал ее руку и сказал:

– Мы с тобой уже не принадлежим себе, дорогая. К несчастью, делая тебе предложение руки и сердца, я не знал, что оно не будет иметь срока давности.

У Поппи голова пошла кругом, сознание раздвоилось – с одной стороны, ее переполняла радость, хотелось кричать от счастья, пуститься в пляс; с другой стороны, ее охватил страх; все вернулось на круги своя, опять придется ложиться с Флетчем в постель, где его ждет только разочарование, потому что с ней, Поппи, что-то не так…

Герцог как будто прочел ее мысли, потому что покачал головой и сказал:

– Я вовсе не прошу тебя снова лечь со мной в постель, Поппи. Мы будем делать только то, что ты захочешь. Без супружеской близости, дорогая. Если ты не хочешь заниматься любовью, я как-нибудь обойдусь.

– Ты не будешь требовать у меня выполнить супружеский долг? – Поппи не верила своим ушам – его слова в корне противоречили тому, в чем ее уверяла мать.

– Я все больше прихожу к убеждению, что супружеская близость нужна мне не так сильно, как я предполагал. Суди сама: ты уехала от меня несколько месяцев назад, а я до сих пор ни разу не нарушил свои брачные обеты.

Поппи окинула мужа внимательным взглядом – Флетч был очень серьезен. Неужели он сказал правду? Почему бы и нет? Раз она, Поппи, прекрасно чувствует себя без близости с мужем, может быть, и Флетчу целомудрие не повредит?

– Мы просто будем игнорировать эту сторону жизни, пока не решим обзавестись потомством, – добавил герцог.

– Я не уверена, что у нас получится, – с сомнением проговорила Поппи. – Мы женаты уже четыре года.

– Это ничего не значит, – пожал плечами Флетч. – Мои родители прожили в браке десять лет, когда я родился, и потребовалось еще восемь лет, чтобы на свет появился мой брат, а за ним еще последовали близнецы. То есть всего мои отец и мать дали жизнь четверым детям.

– А если у нас вообще не будет детей, тебя это очень расстроит?

– Не особенно. Моим наследником станет один из братьев. Видишь, дорогая, я все обдумал. Единственное, что нам нужно, – сделать вид, что альковные дела для нас не существуют. Уверяю тебя, хоть мы не занимались любовью уже много месяцев, я чувствую себя очень хорошо.

Однако Поппи не разделяла его оптимизма – во Флетче ощущалось какое-то напряжение, как будто внутри его пела туго натянутая струна. Но ей не хотелось об этом думать. Больше всего на свете Поппи жаждала одного – верить ему.

– Если только ты хочешь, чтобы я был рядом… – не совсем к месту добавил Флетч, видимо, обеспокоенный затянувшимся молчанием.

Герцогиня не спешила с ответом – пусть Флетч не думает, что она с радостью бросится выполнять его просьбу, полная рабской благодарности за любое проявление внимания. Он сидит с несчастным видом, уставившись в пол? Вот и хорошо.

– Надеюсь, – наконец прекратила его мучения Поппи, – ты просишь меня вернуться не из-за того, что тебя тяготит присутствие моей матери в твоем доме. Хотя догадываюсь, что твоя просьба в немалой степени связана именно с ней.

– Твоя мать не имеет к моей просьбе никакого отношения.

Разумеется, Поппи ни на йоту ему не поверила, но не стала возражать, потому что собиралась сказать нечто гораздо более важное.

– Понимаешь, – сказала она, – мои чувства отличаются от твоих. Я не люблю тебя, хотя признаю, что ты мне очень нравишься, Флетч.

Он кивнул, и ему на лоб упала прядь блестящих черных волос – в этот момент он был так очарователен, что Поппи стоило большого труда не броситься ему на шею и не надавать кучу глупых обещаний. Может быть, она могла бы еще постараться и пересилить свое отвращение к супружеским ласкам…

Нет, так не пойдет.

Живя у Джеммы, Поппи впервые в жизни почувствовала себя совершенно свободной, ведь теперь она могла не заботиться о туалетах и не думать о том, как выглядит, не считает ли ее Флетч глупой мотовкой из-за покупки редкостей, придет ли он ночью к ней в спальню.

– Я не вернусь домой, – добавила она. – По крайней мере пока.

Ее слова ошеломили Флетча.

– Но почему? – недоуменно спросил он.

– Просто не хочу, и все.

– Это из-за того мальчишки, доктора Лаудена? – насупился герцог.

У Поппи замерло сердце – ах, как он стал похож на красавца пирата!

– В каком-то смысле да, – честно призналась она. – Я всегда считала, что не имею права посещать заседания Королевского общества, прятала свои книги, в общем, старалась быть идеальной герцогиней, чтобы ты был доволен. Это меня очень тяготило. Теперь я могу открыто делать то, что мне нравится. Я даже заказала себе специальный шкаф для коллекции редкостей, кстати, очень дорогой, поскольку сделан по образцу шкафа шведского короля. А вчера я купила древнегреческую монету. И еще мне попалось на глаза объявление о продаже нитки вирджинских вампумов.[14]

– Но я же никогда не запрещал тебе делать покупки! Ты можешь накупить себе столько вампумов, сколько хочешь, что бы это ни было.

– Мне пока не хочется снова становиться герцогиней.

– Но ты герцогиня, – не сдавался Флетч. – А я – твой герцог, и ты должна жить со мной в моем доме!

– Значит, дело все-таки в моей маме, да?

– Ничего подобного! Дело в тебе. И во мне. Я не хочу больше завтракать в одиночестве и бывать без тебя на раутах и балах. Мне не хватает наших с тобой разговоров…

– Не понимаю почему. Мы все годы нашей совместной жизни говорили только о каких-то скучных пустяках.

– А мне было интересно. Может, мне нравится разговаривать с тобой о скучных пустяках.

– Я не хочу возвращаться в твой дом.

– На деле теперь это дом твоей матери, – мрачно заметил Флетч. – Вот погоди, увидишь новые шторы, которые она распорядилась повесить!

– Наверное, очень помпезные?

– Не то слово! Мне кажется, я живу в Версале.

– Подумай сам, как я могу лишить маму такого удовольствия? – ухмыльнулась Поппи. – Ей всегда хотелось быть герцогиней.

Флетч издал стон.

– Не мог бы и я некоторое время пожить у Джеммы? – спросил он.

– Тебя там не ждут.

– Даже на рождественские праздники? Как насчет вечера, который собирается устроить Джемма? О нем судачит уже пол-Лондона. Ты ведь не бросишь меня одного с леди Флорой на все праздники?

– Я посмотрю, что можно сделать, – с напускной важностью ответила Поппи. – Но вообще-то Джемма хотела позвать только близких друзей. Не лучше ли тебе съездить за город с Питтом или другим знакомым политиком?

– Нет, мне будет лучше с тобой. Рождество всегда напоминает мне, как четыре года назад мы стояли на колокольне аббатства Сен-Жермен-де-Пре и любовались Парижем. Ты помнишь?

– Конечно, помню, – ответила Поппи, чувствуя, как участились удары ее сердца.

– Теперь, когда я вспоминаю о том вечере, мне кажется, я уже тогда по твоей нелепой броши должен был догадаться, что в один прекрасный день мы с тобой будем разговаривать о речных выдрах или еще о чем-нибудь таком. Но я был слишком влюблен, чтобы мыслить здраво.

– Просто мы оба потеряли голову, – твердо сказала Поппи. – В Рождество так бывает.

Они встретились глазами.

– Рождество здесь совершенно ни при чем, Поппи, – возразил Флетч. – Во всяком случае, для меня.

Герцогиня не нашлась, что ответить, и притворилась, будто пропустила его слова мимо ушей. Он терпеливо ждал ее решения, сдвинув брови и не сводя с нее взгляда.

Нет, он не должен чувствовать себя одиноким в Рождество!

– Хорошо, я попрошу Джемму, – согласилась она.

– О чем?

– Чтобы она послала тебе приглашение.

Благодарная улыбка мужа вознаградила Поппи за доброту, и герцогиня с легким сердцем отправилась спать.