Роман на Рождество

Глава 52

– Я не хочу выходить, там холодно и идет снег. Сейчас сочельник, наконец! – струсив в последний момент, канючил Флетч. – Нас примут за сумасшедших!

Судя по лицам лакеев, провожавших на прогулку молодую герцогскую чету, так оно и случилось.

– Ты говорил, что сейчас моя очередь, – возразила Поппи.

– Но я имел в виду совсем другое место!

– Видишь ли, мне никогда не разрешалось выходить из дому в снегопад.

– И это было очень разумно! – с досадой бросил герцог, принимая от дворецкого пару меховых перчаток.

– Надеюсь, сэр, вы не потеряетесь в заснеженном парке? – напутствовал его Блант, вручая небольшой фонарь.

– Вот-вот, слышишь, Поппи? Мы можем потеряться, увязнуть в снегу, и нас найдут только весной!

– Не волнуйся, снегопад почти закончился, – деловито заметила Поппи. Она тоже взяла фонарь и кивнула лакею, который открыл перед ними массивную входную дверь.

Вырвавшийся из дома сноп света осветил землю – укутавший ее снег походил на сахарную вату.

Поппи легко, словно танцуя, двинулась вперед, и Флетчу пришлось последовать за ней.

– Я отправлю лакеев на поиски, если вашей светлости и герцогини не будет через час, – объявил дворецкий.

Флетчу вдруг пришла в голову мысль, что они с Поппи могли бы отыскать какой-нибудь теплый амбар и проверить на практике слова мисс Татлок о том, что в рождественскую ночь животные обретают дар человеческой речи. И еще они могли бы… Ведь скоро его очередь, в конце концов!

– Через два часа, Блант, – уточнил он.

Его снедало ненасытное, просто безумное желание. Ах, утащить бы Поппи наверх, бросить на постель и любить ее, сколько хватит сил! Эта мысль настолько распалила герцога, что он забыл про холод. Поппи, как и следовало ожидать, влезла в самый снег и направилась по кромке парка вдоль стены дома с явным намерением свернуть за угол.

– Подожди меня! – закричал герцог и бросился за ней, стараясь ступать в ее следы. Снег, должно быть, доходил ей до колен, и правила приличий требовали, чтобы первым шел мужчина. Но Флетч решил предоставить эту честь жене, если уж ей так захотелось гулять по снегу.

К его удивлению, Поппи довольно быстро двигалась вперед. Он же тяжело брел по ее следам, стараясь не отстать и думая только об ее бедрах – какие они мягкие, гладкие, белые. И как она всхлипнула прошлой ночью, когда он начал их легонько покусывать. А когда он передвинулся повыше, она начала…

Нет, он решительно отказывался верить, что нынешняя Поппи – та самая ледышка, с которой он несколько лет занимался любовью. «Что с ней произошло, почему она так изменилась?» – пришла ему в голову тревожная мысль. Совсем недавно, несколько месяцев назад, Поппи лежала с ним в постели холодная, равнодушная, а сейчас ледышка тает в его руках, вскрикивая от наслаждения. И если бы он использовал какие-то новые приемы, эту перемену можно было бы как-то объяснить, но ведь ничего нового он не делает… Размышляя, Флетч замедлил шаг, Поппи же завернула за угол и скрылась из виду. «Не появился ли у нее какой-нибудь самозваный учитель?» – подумал герцог, но сразу отмел эту мысль: он знал, что Поппи ему верна. Кроме того, возле нее просто не было других мужчин, если не считать, конечно, хилого натуралиста доктора Лаудена. Но симпатия к нему Поппи носила совсем другой характер – она любила помыкать беднягой, посылать ему перегруженные научными терминами письма о беличьих лапках и прочем вздоре.

Значит, причина разительной перемены не в появлении другого мужчины. Тогда в чем же?

«Во всяком случае, не в моей привлекательности», – размышлял Флетч. За четыре года брака Поппи видела его во всей красе множество раз, но с ней не происходило ничего подобного.

Внезапно его размышления прервал женский крик, и герцог бросился вперед. За углом дома он увидел жену, тыкавшую палкой под разлапистые нижние ветви огромной пихты.

– Что ты делаешь, Поппи?! – воскликнул герцог.

В ночной тиши его голос, вероятно, приглушенный снегом, прозвучал на удивление тихо. Странно, но Флетч больше не чувствовал холода. Ярко освещенная громада герцогского дворца заливала окрестности золотым сиянием. Флетч и Поппи были совершенно одни – кроме них, никто не желал покидать теплый кров и бродить по колено в снегу.

– Иди сюда! – помахала фонарем Поппи. – Под деревом должно быть, обитает какое-то животное.

– Ну конечно, медведь, не иначе, – простонал герцог. Тащась к жене по сугробам, он представил себе, как она озябла, сколько снега налипло на ее подол, и у него заныло сердце от жалости и нежности.

– Нет, что ты, какой медведь, – успокоила его жена. – Следы гораздо меньше медвежьих. Посмотри сам!

Посветив фонарем, Флетч увидел на снегу две пары маленьких следов – сначала продолговатые покрупнее, потом два круглых поменьше.

– Да уж, это не медведь, – ухмыльнулся он.

– Наверное, какой-нибудь английский опоссум, – хихикнула Поппи. Ее лицо светилось от радости.

Герцога разобрал такой смех, что он долго не мог успокоиться.

– Эх ты, натуралистка! – наконец проговорил он, отсмеявшись. – Не догадалась, чьи это следы!

Поппи недоверчиво покосилась на мужа, потом опять взглянула на следы…

– Господи, да это же кролик! – выдохнула она. – Под деревом у него, должно быть, нора!

Не колеблясь ни секунды, она встала на колени и исчезла под огромными ветвями, нависавшими над самым снегом. У Флетча от изумления отвисла челюсть.

– Бога ради, Поппи, сейчас же вылезай оттуда! – закричал он, наклоняясь к дереву.

Ответа не последовало.

В голове Флетча закрутились страшные мысли: кролики – отличная еда для медведей, и один из косолапых, вполне возможно, устроил себе здесь берлогу… Надо спасать Поппи!

Герцог рухнул на колени и пополз под дерево так быстро, что уже через несколько мгновений наткнулся на жену.

К его удивлению, она сидела на земле, обхватив руками колени, как на кровати в собственной спальне.

– Флетч! – обрадовалась она, словно он наконец-то согласился вместе с ней выпить чаю.

– Какого черта тебя сюда понесло? – проворчал герцог, отставляя в сторону свой фонарь. Тот мигнул и погас. Теперь их освещал только фонарь Поппи.

– Посмотри вокруг, – предложила она. – Мы как будто в маленькой комнатке. Не спеши, подожди, пока глаза привыкнут к темноте.

– Надеюсь, медведей тут нет?

– Ни медведей, ни кроликов, – улыбнулась Поппи. – Зато у нас теперь есть маленький домик.

Через минуту Флетч понял, что она имела в виду: нижние ветви пихты задерживали снег, который собирался вокруг дерева, образуя небольшой вал, похожий на стены, крышей стали сами ветви, пол же оказался устлан мягким ковром из прошлогодних иголок. Снежные стены пропускали свет, и в «домике», не считая небольшого освещенного пространства вокруг фонаря, царила жемчужно-серая мгла.

– Очень мило! – пробормотал герцог. – Пойдем-ка отсюда, Поппи, ты, должно быть, уже вся промокла.

– Мне совсем не холодно, – ответила Поппи.

Прижавшись спиной к стволу пихты, она со спокойной улыбкой смотрела на мужа из-под красной вязаной шапочки, выданной дворецким Как отличалась эта шапочка от элегантных шляпок, которыми в прежней жизни Поппи обожала украшать свои высокие затейливые прически! В ней она походила на маленькую девочку.

Впрочем, не такую уж маленькую – слишком чувственной была линия ее рта, слишком красноречивый взгляд Поппи устремила на Флетча… На ее лице не осталось следов бурной прошлой ночи, но ему было достаточно увидеть налитые, словно спелые вишни, тубы жены, как та ночь вспомнилась во всех деталях.

Скользнув языком по губам, Поппи, как тогда, в спальне, выпятила нижнюю губку, и в ту же секунду Флетч почувствовал, что готов к продолжению.

Он подполз ближе.

– Поппи, ты действительно хочешь, чтобы мы здесь…

– Да. Кстати, теперь твоя очередь.

– Послушай, ты можешь простудиться и умереть. Здесь неподходящее место!

– Что ты, здесь тепло! Это наш снежный дом. Я читала о таких в журнале «Джентлменз мэгэзин»: когда капитан Сибил и его команда отправились в горы в Перу, они рыли себе в снегу убежища, которые, по словам этих смельчаков, оказались довольно теплыми.

– А мне холодно, – пожаловался Флетч. – У меня промокли брюки на коленях и замерзли ноги. – Он прополз еще немного вперед и остановился, когда его губы оказались совсем рядом с губами жены. – Я хочу в нормальную постель… – пробормотал он.

Но Поппи протянула к нему свою маленькую ручку в красной вязаной перчатке, и в следующее мгновение он уже лежал навзничь на мягких пихтовых иголках. Поппи легла сверху и принялась его целовать, правда, довольно неумело, так что их зубы стучали друг о друга.

Но на взгляд Флетча, все несуразности искупались ее энтузиазмом. Даже сквозь теплую одежду герцог ощущал восхитительные формы Поппи. Он засунул обе руки ей под пальто, стал растирать пальцами ее тело (чтобы согреть, разумеется) и вдруг понял, что ее манера целоваться нравится ему все больше и больше.

Поппи покрывала поцелуями лицо Флетча, жадно вдыхая его запах, лаская языком брови и ресницы, а когда он пытался что-то сказать, устремлялась к его губам и поцелуем заставляла замолчать. Потом она начала расстегивать его одежду. Он было запротестовал, но воздух в снежном убежище и впрямь потеплел, и герцог решил покориться воле жены. Поппи стала целовать его обнажившуюся грудь, бормоча что-то о его очереди.

Флетча бросило в жар.

– Дорогая, – проговорил он, хватая ртом воздух, – не лучше ли нам…

Он осекся, потому что она принялась играть: брала немного снега, ждала, пока он подтает, роняла Флетчу на грудь и тут же согревала ее губами, сопровождая свои маленькие эксперименты целым потоком комментариев.

Такие любовные игры были внове для герцога – раньше он всегда предпочитал сам доставлять удовольствие партнерше…

Сейчас же сладостная нега игры превратила его в безвольную игрушку в руках любопытной экспериментаторши, заставила подчиниться власти ее любящих губ. Он только хрипло постанывал, а Поппи играла с ним, подзадоривала, ласкала своим проворным язычком и довела почти до финального блаженства.

Изнемогавший от страсти Флетч, не говоря ни слова, схватил жену, задрал платье и несколько мгновений держал ее, обнаженную, протестующую, в дюйме от себя, с наслаждением ощущая, как его обволакивает ее влажное тепло.

Поппи замолчала. Он прижал ее к себе, завернул в полу своей шубы. Сверху на его лицо сыпалась снежная пыль, похожая на сахарную пудру. Она растаяла, когда Флетч, раздвинув сбившуюся одежду, нашел путь к своей обители счастья – к Поппи.

Он прижимал жену к себе все сильнее и сильнее, пока не почувствовал, что они – одно целое.

Его тело изогнулось дугой, и Поппи вскрикнула. Он сделал это еще раз, и еще, и ночная тишина огласилась целой чередой страстных вскриков.

Поппи отодвинулась и села, задев головой ветки, – сверху посыпался снег, который моментально растаял, едва коснувшись их разгоряченных тел.

Подчиняясь властному зову плоти, герцогиня стала двигаться, и ритм ее движений сводил с ума – он был то ли слишком медленный, то ли слишком быстрый, Флетч не мог понять, потому что уже потерял способность различать такие детали. Он ощущал только растущую внутри упругую силу, дававшую огромное, почти болезненное наслаждение. Поппи то ускользала, то возвращалась обратно, и тогда ему хотелось одного – схватить ее, обладать ею, раствориться в ней.

Наконец он не мог больше терпеть – издав страшный вопль, обхватил ее бедра и выгнулся дугой, устремляясь в ее лоно, потом еще и еще раз, со всем неистовством и силой, на какие был способен.

Поппи тяжело дышала и вскрикивала. Он чувствовал нараставшее в ней напряжение так, словно они были одним существом.

Разразившаяся затем буря накрыла их одновременно, подарив безграничный восторг и неземное блаженство.