Роман на Рождество

Глава 47

Уход из этого бренного мира оказался делом нелегким и затяжным. Вильерс считал, что уже приготовился к неизбежному концу, но тот оказался слишком долгим и мучительным. Врач-шотландец распорядился прекратить орошение раны терпентином, но при последовавшем затем осмотре у него разочарованно вытянулось лицо. Вильерс и сам предчувствовал недоброе: хотя приступы лихорадки мучили уже меньше, страшный упадок сил убивал в нем последнюю надежду, как бывает, когда неудержимый отлив уносит потерпевшего кораблекрушение прочь от спасительного берега.

– Думаю, мне уже недолго осталось, – сказал герцог сидевшей подле него Шарлотте. Явившись к нему без предупреждения после ужина, девушка рассказала новость о леди Флоре и ее молоденьком слуге. Новость была настолько неожиданной, что в первую минуту изумленный герцог не поверил Шарлотте. Теперь же мисс Татлок читала больному один из романов Филдинга. Вильерс не слушал – он просто тихо лежал, с наслаждением наблюдая, как двигаются губы Шарлотты, как ее пальцы перелистывают страницы.

– Почему бы вам не спуститься в гостиную к философам? – добавил больной. – Специально для вас я попросил хозяев пригласить философов.

– Но герцогиня Бомон уверяла, что в кругу ее знакомых нет философов, – подняла на него глаза Шарлотта. – И вы будете жить. Доктор считает, что воспаление проходит.

– Кажется, вы сами советовали мне не слушать докторов, – со слабой улыбкой возразил Вильерс.

Он оказался совершенно прав, полагая, что на этом рождественском приеме не будет соблюдаться так называемый политес. Действительно, презрев светские условности, Джемма предложила ему сыграть партию в шахматы, и он даже сделал несколько ходов, прежде чем осознал, насколько безразлична стала ему игра.

Затем Вильерсу показалось, что Джемма расстроилась и даже надула губки, словно собиралась расплакаться, поэтому он закрыл глаза и притворился спящим. Вообще-то закрывать глаза в его положении было небезопасно: открыв их, он часто обнаруживал, что день уже прошел и за окном ночь или что ночь прошла, а вместе с ней и добрая половина дня.

Никому, конечно, не было дела до того, что с больным подолгу оставалась Шарлотта, которая никогда не выглядела расстроенной. Вот и сейчас девушка смотрела на Вильерса скорее сердито, чем сочувственно.

– Вы что, собираетесь умирать в таком непрезентабельном виде? – язвительно спросила она.

Если бы не слабость, герцог бы расхохотался.

– Попытка воззвать к моему тщеславию вряд ли удастся, – проговорил он. – Можно, я буду называть вас по имени, о мудрейшая мисс Татлок?

– Обращение по имени слишком интимно, – возразила Шарлотта.

– А я как раз и хотел бы привнести интимность в наши отношения, – ответил герцог. В комнате повисло молчание, потом Вильерс добавил: – Хотя, увы, я не задержусь на этом свете достаточно долго, чтобы успеть на вас жениться.

– Не выдумывайте, вы вовсе не хотите на мне жениться, – покачала головой Шарлотта и снова взялась за книжку: – Продолжим?

– С удовольствием, – согласился Вильерс, решив, что отказываться нет резона. – Вы мне нравитесь, Шарлотта. Я думал, что могу полюбить только Джемму, но теперь совершенно уверен, что со временем мог бы влюбиться в вас…

– И очень глупо с вашей стороны! – оборвала его девушка.

– Да, – проговорил Вильерс, наблюдая за ней из-под ресниц.

В глазах Шарлотты блеснули слезы, и герцог, вовсе не желавший ее расстраивать, запаниковал.

– Подумайте о моих словах, – поспешно добавил он. – Мне стыдно, но ничего не поделаешь – я умираю. Вы могли бы унаследовать целое состояние!

– Не торопитесь, а то как бы я не передумала, – не удержалась от иронии Шарлотта. – Вот попрошу позвать священника и сегодня же вечером стану вашей женой!

– Не возражаю.

У нее задрожали губы, нежные и розовые. Вильерс был, как никогда, далек от грешных мыслей о плотском, но ее губы он отметил. И с этих прелестных губок слетали горькие для него слова.

– Ну конечно, вы не возражаете, – горячо воскликнула Шарлотта. – Да только я ни за что не выйду за вас ради вашего состояния, зарубите себе это на носу!

– Может быть, вы захотите стать моей женой ради чего-то другого? – спросил Вильерс, продолжая исподтишка наблюдать за ней. Герцог был уверен, что услышит «нет» – глупец, развалина и вообще не жилец, зачем он нужен ей, такой молодой, умной… – Но только не потому, что вам просто очень хочется замуж, – поспешно добавил больной, решив, что сейчас, когда на него уже пала смертная тень, он имеет право говорить прямо.

– Не знаю, – медленно ответила Шарлотта, и он почувствовал на своей руке ее теплые пальцы.

Вильерса опять охватила ужасная усталость. Снова навалилась боль– невыносимая, изнуряющая боль во всем теле. Ах, она так его утомила!

– Кто бы мог подумать, что глупая маленькая ранка доведет меня до смерти, – печально произнес он.

Шарлотта сжала его руку.

– Пожалуйста, не умирайте, – тихо попросила она.

Увы, это было не в его власти.

– Знаете, как я себя сейчас чувствую? – пробормотал герцог.

– Нет.

– Как факел на ветру, – ответил он и провалился во тьму.

Оставшись возле Вильерса, Шарлотта смотрела, как он спит.

В донельзя исхудавшем, белом, как бумага, лице герцога еще ощущалось биение жизни, говорившее о присутствии в этой бренной оболочке бессмертной души, но как слабо и эфемерно оно было!

Дверь отворилась, и в комнату стремительно вошел Даутри. В первый момент Шарлотта даже его не узнала, так сильно он изменился. Перед ней стоял уже не бывалый моряк в простой потрепанной одежде, а настоящий джентльмен в великолепном нежно-голубом камзоле, без единой складочки сидевшем на его широких плечах, и в рубашке тончайшего полотна. О прежнем Даутри напоминали только рассыпавшаяся по плечам, как у пирата, грива черных волос и старые потертые башмаки.

– Господи, да вы и впрямь превратились в настоящего герцога! – понизив голос, сказала Шарлотта.

– Вернее будет сказать, что я превратился в настоящего павлина, – ответил Даутри. Быстро обойдя кровать с другой стороны, он взял Вильерса за руку. – Проклятие! – вырвалось у него.

Шарлотта не стала притворяться, что не поняла, к чему относится его возглас: Вильерс выглядел так, что любой бы понял – конец совсем близок.

– Завтра сочельник, – печально сказала она. – Я так надеялась, что он не покинет нас в Рождество.

– Он еще может вас удивить.

– Уже удивил, – ответила Шарлотта и, когда Даутри недоуменно поднял на нее глаза, пояснила: – Он сделал мне предложение.

На мгновение лицо будущего герцога Вильерса потемнело, как туча, но тут же снова приняло бесстрастное выражение.

– Вот как? – спросил Даутри. – И вы поддержали эту идею?

– Извините, но вы просто осел, – осадила его Шарлотта, вставая и расправляя юбку.

– Что за вульгарное слово в устах светской дамы! – съязвил Даутри.

– Да, вы осел, – повторила Шарлотта, с удовольствием прислушиваясь к звуку своего голоса. Приезд в Бомон-Мэнор и вообще история ее знакомства с герцогом Вильерсом изменили и саму Шарлотту, сделали ее такой же бесстрашной и дерзкой, как он. Девушка бросила на больного благодарный взгляд, пощадила его худые руки, лежавшие на покрывале.

Даутри подошел к ней.

– Я вижу, вы его очень любите, – сказал он.

Он стоял так близко, что Шарлотте, отвечая, пришлось слегка закинуть голову.

– Мистер Даутри, вы… – заговорила она.

– Знаю, знаю, вы уже говорили, – перебил он.

В его глазах было столько осуждения, что Шарлотта затрепетала от восторга: он думает, что она, Шарлотта Татлок, способна соблазнить герцога! Это можно считать комплиментом.

– Итак, вы полагаете, что я собираюсь воспользоваться тяжелым состоянием умирающего, чтобы выйти за него замуж и стать герцогиней?

– А разве нет?

О, как подобное подозрение могло бы ее порадовать, если бы не предполагало смерти Вильерса!

– Его зовут Леопольд, вам это известно? – запальчиво спросила Шарлотта.

Лицо Даутри снова потемнело от гнева.

– Как вы с ним познакомились? – не отвечая, продолжил он допрос, и вдруг его руки оказались у нее на плечах.

Шарлотта не испугалась, напротив, она с трудом сдерживала смех – похоже, Даутри и впрямь принимает ее, несчастную старую деву, за роковую соблазнительницу!

– Как давно вы знакомы?

– Достаточно давно, – ответила она, чтобы продлить удовольствие.

Внезапно Даутри наклонился и, не дав Шарлотте сообразить, что происходит, приник к ее рту.

Его губы были твердыми и теплыми, и Шарлотта ощутила чуть солоноватый вкус морского ветра с примесью гвоздики – именно таким и должен был быть на вкус поцелуй моряка. «Вот так сирены соблазняют путников», – пронеслось в ее мозгу. И эта мысль показалась ей столь восхитительной, что Шарлотта сделала то, чего добивался Даутри, – приоткрыла губы.

В следующее мгновение она лишилась способности ясно мыслить – не прерывая поцелуя, Даутри заключил ее в объятия и прижал к груди. От прикосновения к его теплому, пахшему пряностями, мускулистому телу Шарлотта окончательно потеряла голову. Она обвила обеими руками его шею, и пол ушел у нее из-под ног.

Неистовый поцелуй прервал легкий шум, донесшийся с кровати. Шарлотта отстранилась и оглянулась – Вильерс пошевелился, но не проснулся.

Шарлотта протянула руку и поправила больному покрывало.

– Что говорит здешний врач? – понизив голос, чтобы не нарушить сон Вильерса, спросил Даутри.

Увы, врач не сказал ничего такого, о чем бы Шарлотта и так не догадывалась.

– Если герцог переживет сегодняшнюю ночь… – вздохнула она. – Но доктор Треглоун сомневается. А что думаете вы?

Даутри молчал, однако она прочла ответ в его глазах, и он болью отозвался в ее сердце.

– Что вы будете делать, когда он умрет? – спросил будущий герцог Вильерс. Он по-прежнему растягивал звуки, но сейчас подавленное желание сделаю его голос резче, чем раньше.

– Я буду его оплакивать, – смело посмотрела ему в лицо Шарлотта.

– Сегодняшнюю ночь я проведу рядом с ним, – сказал Даутри, поворачиваясь к двери. – Но мне нужно поесть. Вы составите мне компанию?

Шарлотта оглянулась на Вильерса – забывшись глубоким сном, как часто бывало во время болезни, он дышал так, словно каждый вздох давался ему с огромным трудом и мог стать последним в его жизни. Это было поистине душераздирающее зрелище.

– Пойдемте, посидите со мной, – уже чуть мягче предложил Даутри, протягивая Шарлотте руку. – Вы можете вернуться позже. Мы оба вернемся.