Глава 19

Шарлотта

— Прошу прощения, миледи, ее сиятельства нет дома. — Дворецкий Бирсфорда закрывает дверь перед моим носом, оставив меня на пороге.

Записка, которую я послала Энн после ее вчерашнего визита, осталась без ответа. Как и та, что я отправила сегодня. Я обещала Энн — правда, еще до того, как узнала ее намерения, — что не скажу Шаду, но я в растерянности. Если я не выложу это кому-нибудь, я стану соучастницей ее плана. Если скажу Шаду (я ведь не дурочка, я знаю, что должна это сделать), он поступит типичным мужским образом и, несомненно, спровоцирует по меньшей мере одну дуэль, возможно, снова с Бирсфордом, который не поверит, что его сладкая Энн способна на такое вероломство.

Мне остается полагаться только на женскую хитрость. Энн, несомненно, это одобрила бы, даже при том, что, подозреваю, я надела неподходящую для такого случая шляпу. Так что я решаю поговорить с другой женщиной. Поскольку Мэрианн сестра Шада, то о ней речь не идет и выбор значительно сужается.

Остается моя мать. Мне нужно ее навестить. Разве Джордж не говорил, что я должна это делать? К тому же Шад вчера прогнал ее, совершенно справедливо рассудив, что ее скорбные заявления, пусть сделанные из самых лучших побуждений, не улучшат состояния моего здоровья.

— Милорд сказал, чтобы я отвез вас домой, как только вы закончите визиты, — говорит Джереми, поглядывая на крыльцо.

— Я даже не начала делать визиты, — отвечаю я, раздраженная тем, что его привязанность полностью переключилась на Шада. — Мы поедем к Хейденам. Ты ведь хочешь повидать своих друзей?

— Да, миледи, очень. — Джереми плетется впереди меня, чтобы открыть дверцу кареты. Я сажусь, смирившись с тем, что мне не избежать встречи с матерью. Надеюсь, Джордж и отец будут дома и добавят добродушного настроения.

Удача не улыбается мне. Я нахожу мать одну, распростертую на кушетке, с носовым платком в одной руке и стаканчиком кордиала — в другой.

— Мой бедный раненый ребенок! У меня такая головная боль, — с обычным пафосом произносит мать.

— Печально слышать. — Я посылаю лакея за чаем. — Моя рука сегодня намного лучше.

— Он чудовище, — бормочет мать.

— Это был несчастный случай. — Это единственная версия, предназначенная для моих озабоченных родственников. Я не приукрашиваю ее подробностями, поскольку знаю, что иначе запутаюсь, а я никудышная лгунья.

— Бедного дорогого Генри больше не ждет обитель Гименея. — Теперь я замечаю смятое и закапанное письмо, валяющееся рядом с маленьким столом, на котором стоит бутылка кордиала.

— О Господи. Как обидно.

— Молодая особа, о которой идет речь, разорвала узы любви. — Каждое слово сказано с большой буквы. — А это плохой признак.

— Печально слышать. — Слава Богу, у девушки есть хоть немного здравого смысла. — Генри очень расстроен?

— Боюсь, что да. Как жаль, что я не могу быть с моим дорогим мальчиком в его печали и беде.

— О, думаю, он довольно скоро оправится.

— Ты не понимаешь. Как и я, Генри одарен тонкой чувствительной душой.

Я приехала не за сочувствием — подозреваю, что вчера упустила шанс получить его благодаря бдительности Шада, — но причитания матери насчет Генри становятся утомительными.

Она чуть приподнимается, чтобы с трагическим видом махнуть рукой в сторону чайника. Я встаю и наливаю чай. Усилие не прошло даром, мать с измученным видом откидывается на спинку дивана.

— Где Джордж и папа? — спрашиваю я.

— На верховой прогулке.

— Почему они не взяли тебя? Уверена, свежий воздух пошел бы тебе на пользу. Ты бы отвлеклась.

Мать пожимает плечами. По ее настоянию я читаю письмо, отметив обычную непоследовательность и отвратительное правописание Генри. Кроме сообщения о расторжении помолвки, неопределенного обещания скоро посетить Лондон и многозначительного комментария, что военная жизнь оказалась куда дороже, чем он ожидал, ему почти нечего сказать. Не испытывая материнских чувств, я не могу обнаружить в его строчках особого страдания.

— Непохоже, что он очень расстроен. Хорошо, что он храбро встречает неприятные обстоятельства.

В ответ на мою попытку привнести немного жизнерадостности, мама стонет.

Я осторожно отодвигаю в сторону бокал с кордиалом и ставлю на его место чашку с блюдцем.

— Мне жаль, что ты так несчастна.

Мама, я всегда несчастна, и я не знаю, что можно сделать для человека, который настроен страдать. Но она моя мама, и я должна спросить ее совета. Так что я с энтузиазмом пускаюсь в печальную историю Энн и ее ребенка (восхищаясь собственной осмотрительностью, я упоминаю, что в ее браке с Бирсфордом есть определенные сложности), рассказываю о внезапном появлении ее прежнего возлюбленного и его требовании бежать вместе.

— Что мне делать? Она не станет говорить со мной. И погибнет. Не думаю, что такой негодяй может перемениться, как она уверяет. Я не могу поговорить об этом со своим мужем. Мама, пожалуйста, посоветуй мне.

Какой-то звук слетает с губ моей матери. Слабый храп. Она все это время спала?

— Мама! Проснись! — Я гремлю чашкой, чтобы привлечь ее внимание.

Она не шевелится. Я трясу ее за плечо.

— Мама! — кричу я ей в ухо.

Мать что-то бормочет, причмокивая губами, и продолжает спать. Она мертвецки пьяна. Можно было бы сообразить. Я накрываю ее шалью и подсовываю ей под голову подушку. Интересно, вспомнит ли она хотя бы то, что я была здесь?

Моя мать подвела меня, и есть только один человек, который, полагаю, может помочь.

— Снова вы, — говорит леди Ренбурн. — Он сбежал с актрисой? Я слышала, что он бурно развлекался с какой-то потаскушкой в театре и буквально выволок ее из ложи Бирсфорда.

— Нет, мэм. Это была я. — Я сгоняю с кресла кошку и сажусь.

— Выпейте кларета. Мы в доме не держим чай. Один из томных молодых людей отправляется налить бокал.

— А как насчет того, что он стрелял в вас? Вы уже завели любовника? Не думаю. Ба, я слышала, леди Фринчинэм прятала своего любовника за ширмой в спальне, пока Фринчинэм осуществлял с ней брачные отношения. Потом они послали за устрицами и шампанским и начали все сначала. На этот раз…

— И не забудьте мальчика из рыбной лавки, который принес устриц, мадам, — промурлыкал Фрэнсис или Том, а может, и Джонни, поскольку я действительно не могу различить их.

— Что за манеры! — взвизгнула леди Ренбурн, стукнув его веером. — Не перебивай, когда я рассказываю. Ну, чего вы хотите?

— Вашего совета, мэм, в серьезном деле, однако… — Я задаюсь вопросом, как попросить, чтобы ее смазливые молодые люди удалились.

К моему удивлению, леди Ренбурн предвосхищает мою просьбу.

— Они, может, и самые пустые существа на свете, но осторожны и преданны, — говорит она. — И если я велю им хранить тайну, они слова не пикнут. Выпроводи я их из комнаты, у вас было бы больше неприятностей, они подслушали бы под дверями, это дало бы им карт-бланш сплетничать по всему Лондону.

Мне это кажется странным, но у меня нет другого выбора, кроме как доверять суждениям леди Ренбурн, и в присутствии молодых людей я снова пересказываю историю Энн.

— Так у этой кисейной барышни были коготки? — комментирует тетя Ренбурн. — Я так и думала. Уж слишком она хорошая, чтоб это было правдой, и этот болван Бирсфорд закрывает глаза на ее ошибки.

— Она мой друг!

— Сядьте, девочка. Выпейте еще кларета. Безусловно, это может повлечь большие неприятности. Но что, если тот молодой человек действительно любит ее, а она — его?

Я качаю головой:

— Для всех остальных, кто ее любит, она будет потеряна, а он может оказаться лжецом. Он уже поступил так однажды.

— Думаю, вы слишком хороши для нее. И совершенно верно поступили, что не сказали Шаду, поскольку это только усилит неприязнь между ним и Бирсфордом, а я предпочитаю видеть их друзьями. Кроме того, так мы куда больше развлечемся. Не стройте гримасу. Я должна подумать. — Она лениво перебирает шерсть лежащей у нее на коленях кошки и давит ногтями блоху. На меня от одного этого чесотка нападает. Молодые люди принимают новые живописные позы.

Леди Ренбурн говорит, как прорицательница-сивилла:

— Полагаю, у леди Энн есть горничная? У вас тоже? И они кузины? Тогда все просто. Велите своей горничной разузнать место встречи, мы перехватим беглецов и…

— Мы?

— Это меня очень развлечет, да и мальчики мало упражняются. На свежем воздухе, я имею в виду.

Я открываю рот, чтобы возразить. Мой план состоял в том, чтобы оказать давление на Энн, убедить ее отказаться от встречи с бывшим возлюбленным. Пока я не преуспела, и кому-то, вероятно, придется вмешаться в последний момент.

Но от мысли, что леди Ренбурн и компания щеголей заставят Энн увидеть безумие ее действий, я фыркаю от смеха, хотя Шад говорил, что его пожилая родственница обычно заставляет молодых женщин плакать. Возможно, она способна напугать Энн и вселить в нее крупицу здравого смысла.

— Полагаю, вы не знаете имя молодого шалопая? Это ничего не меняет, но я не слышала ничего скандального о леди Бирсфорд, — смеется леди Ренбурн. — Оглянуться не успеете, как мы снова запрем вашу Энн в клетку брака.

— А как же ребенок?

— Помилуйте, девочка, она скоро забеременеет от Бирсфорда, и этого будет достаточно, чтобы занять ее.

— Она любит свою дочь, мэм. Не думаю, что она согласится.

— Тогда она еще большая дура, чем я думала. — Старуха стукнула тростью в пол и смахнула бокал кларета с маленького столика, что стоял перед ней. Бокал покатился по полу и, в конце концов, стал игрушкой для кошек. — А теперь поиграем в карты. Ставка шиллинг. — Она наклоняется ко мне и шепчет: — Эти мальчики задолжали мне целое состояние. Они знают свое место.

Я энергично благодарю ее, но отклоняю предложение. Рука снова начинает болеть, и вдобавок я хочу видеть Шада.

Шад

Что-то тревожит мою девочку, и мне это совсем не нравится. Как не нравится и то, что она отказывается признавать свое беспокойство и отмахивается от него, как от боли в раненой руке. Рука заживает хорошо, без намека на лихорадку, Шарлотта проявляет в спальне большую ловкость и аппетит (как я ее люблю!).

Что-то назревает. Бетти щеголяет новыми кружевами на чепцах и носит отвратительное платье Шарлотты, из тех, что та надевала, пока не попала в руки моей сестры. Подозреваю, что на Бетти оно выглядит лучше, чем на моей жене. Наверняка тут замешана Энн, эта хорошенькая паучиха, плетущая сети обмана, поскольку Шарлотта сама не своя после ее визита. Я теперь совершенно уверен, что кто-то из детей в том доме в Камден-Таун — ребенок Энн, хотя у меня нет никаких доказательств.

Я замечаю также, что Джереми и Бетти обмениваются томными взглядами и улыбками, и постоянно натыкаюсь на них в странных местах, они улыбаются и смеются, только-только разняв объятия. Робертс подтверждает, что такое позорное поведение имеет место, и я посылаю за Джереми.

Он, шаркая ногами, входит в мой кабинет с таким видом, будто вот-вот развалится.

Робертс, скрестив на груди руки, встает позади меня и не произносит ни слова, грозный как туча.

Я напускаю на себя самый строгий вид, словно Джереми матрос, самовольно оставивший вахту. Крайне взволнованный, он спотыкается о собственные ноги. Я опасаюсь, что он завалится на мой стол, но большим усилием Джереми ухитряется удержать равновесие. Добрую минуту я пристально смотрю на него. Он переминается с ноги на ногу и облизывает губы.

— Ты знаешь, почему я послал за тобой, Джереми?

— Нет, сэр, не знаю. Простите, сэр. За все, что бы я ни сделал. — Бедный парень. Боюсь, он собирается выложить перечень своих проступков. Я не слишком уверен, что желаю слышать это, не хочу, чтобы он признался в чем-то, что повлечет за собой его увольнение. В конце концов, отлаженность домашнего хозяйства зависит от тонкого баланса того, что известно и не известно хозяевам и слугам.

— Что ж, Джереми, мы с мистером Робертсом очень довольны твоей работой.

Это застает парня врасплох. Он таращит на меня глаза.

— Но, — продолжаю я и умолкаю на добрых десять секунд, — кое-что меня тревожит.

Теперь он растерян, не зная, жду ли я признания или отговорки.

— Боюсь, это касается мисс Тилльярд.

К его чести, Джереми молчит.

— Ну, что ты можешь сказать в свое оправдание?

— Сэр, — говорит он, — мои намерения в отношении мисс Тилльярд исключительно благородные.

— В самом деле?

— Да, милорд, но мы пока не можем позволить себе пожениться… Правду сказать, милорд, я не делал ей предложения, но уверен, что она согласится. Я знаю, что мы должны подождать, и… ох, милорд, я таких хорошеньких не видел, у нее такой мягкий нрав и…

Широкая глуповатая улыбка освещает его лицо, и я вопреки строгому настрою тронут. Однако есть дело, которое нужно довершить.

— Замечательно, но я могу уволить тебя, если внимание к мисс Тилльярд помешает твоей или ее работе.

— Можете, милорд, но я уверен, что этого не случится. — Он не развязен, у этого долговязого парня есть отвага. Но он закусывает губы, неуверенный, что произойдет дальше.

Я снова выдерживаю паузу, притворяясь, что читаю бумаги. Потом поднимаю глаза.

— У меня есть для тебя особенное поручение, Джереми.

— Да, милорд.

— Любые послания, которые получает или отправляет леди Шаддерли, должны сначала попадать ко мне, и если мисс Тилльярд поделится секретами относительно действий ее сиятельства, ты рассказываешь мне.

— Простите, милорд, но я не могу обмануть мисс Тилльярд. И леди Шаддерли, милорд, поскольку она всегда была добра ко мне.

— Уверен, ты найдешь способ успокоить свою совесть. Иначе… — Я заканчиваю пожатием плеч. Мне не нравится угрожать человеку, в чью честность я верю, но Джереми должен понять серьезность ситуации. Чтобы подсластить приманку, я добавляю: — Если ты преуспеешь, я готов вознаградить тебя, ведь ты собираешься жениться, и тебе нужен какой-то капитал.

В свою очередь, теперь надолго замолкает Джереми.

— Спасибо, милорд. Я буду стараться.

Мне не пришлось долго ждать. В понедельник утром, после того как я прочитал скучную переписку Шарлотты с портнихой и модисткой, Джереми приносит записку Шарлотты, адресованную леди Ренбурн, ни больше ни меньше. Памятуя вкус моей тетушки ко всякому озорству, я вскрываю записку и узнаю, что свидание запланировано сегодня на восемь часов вечера в «Белой лошади» на Пиккадилли. Я знаю эту гостиницу, более того — это постоялый двор. Что, черт возьми, Энн задумала на этот раз?

Когда Шарлотта небрежно упоминает, что днем собирается составить компанию матери и, вполне возможно, пообедает с ней, поскольку ей в последнее время очень одиноко, я хвалю ее за дочернюю почтительность. Я рекомендую, чтобы Джереми сопровождал ее, и Шарлотта весьма охотно И радостно соглашается. Боже мой, даже мои дети врут более убедительно! Я прохожу в классную комнату, где они занимаются, и слушаю, как они декламируют Шекспира.

К сожалению, «Отелло» не лучший выбор в моем нынешнем состоянии. Хотя меня ободряет радость и веселая беспечность детей. Мое настроение меняется, когда я снова остаюсь один. В глубине души все еще роятся подозрения насчет Шарлотты. Что, если это Энн сообщница Шарлотты в прелюбодеянии, а не наоборот?

Я возвращаюсь в кабинет и вытаскиваю из ножен шпагу. На сей раз, кто бы ни был мой противник, я убью его на месте, к черту формальности и благородство поединка.

Я ненадолго задумываюсь, не написать ли очередной комплект писем на случай моей смерти, но я так часто делал это в последнее время, что такая перспектива наводит скуку. Я коротаю время, просматривая недавнее письмо от моего управляющего, и пишу ответ. Стрелки часов движутся ужасно медленно. Потом я отправляюсь в клуб, где обедаю не по моде рано и болтаю с товарищами по флоту.

Вернувшись домой, я с удивлением узнаю, что меня уже несколько часов дожидается визитер. Шаткий реверанс миссис Хейден и пустой графин мадеры красноречиво свидетельствуют о том, как она провела время. Как я и подозревал, Шарлотта не заезжала сегодня к матери, и хотя я это знал, присутствие миссис Хейден еще больше портит мне настроение.

— Сэр! — патетически восклицает она. Эта женщина не создана разговаривать нормально. — Я должна спасти мое обожаемое дитя от безумия и несправедливости!

— Которое, мадам? — Я бросаю жадный взгляд на графин. Она — тоже.

Миссис Хейден со стоном оседает на диван.

— Мою Шарлотту.

Смягчившись, я посылаю за вином и слушаю вздор миссис Хейден. Будто бы Шарлотта, несколько дней назад заехав к ней, рассказала о своем прежнем возлюбленном, который желает с ней воссоединиться.

— Минуточку, мэм, — перебиваю я мелодраматическую декламацию с заламыванием рук. — Вы уверены, что Шарлотта говорила о себе?

— Сэр! Я мать. По вашему, я не знаю? Естественно, не желая тревожить материнскую грудь, мой бедный ребенок притворился, что говорит о другой, которая гибнет.

Я подозреваю, что миссис Хейден сама вполне способна потревожить свою материнскую грудь, поскольку в пылу разговора обильно поливает ее вином. Отчет подтверждает мои подозрения, что за всем этим идиотизмом стоит Энн. Миссис Хейден, соскользнув с кушетки, падает на колени.

— Умоляю, простите заблудший плод моей утробы!

— Мэм, уверяю вас, я не совершу ничего безрассудного. — Я поднимаю ее с колен. — Я знаю о ситуации и уверяю вас, вы ошибаетесь — Шарлотта невинна. Она действительно защищает другую, как и сказала вам, но я намерен предотвратить любые глупости.

Я надеюсь, что сам в это верю, громкое объявление об этом помогает мне укрепить уверенность.

— Очень мило с вашей стороны. — Миссис Хейден, заморгав, продолжает совершенно нормальным тоном: — Вы знаете, я действительно не понимаю, как Шарлотта могла родить ребенка. Я бы заметила. Вы правы, сэр, это, должно быть, кто-то другой. Я действительно надеюсь, что это так.

Теперь я сталкиваюсь с дилеммой. Миссис Хейден пристально смотрит на меня стеклянными от вина глазами, и ее взгляд — воплощение жалобного доверия. Однако вскоре я должен ехать в гостиницу. Леди, возможно, действительно все неправильно поняла и превратно истолковала, но она пришла ко мне за помощью ради своей дочери. Дабы спасти свой винный погреб, я приглашаю миссис Хейден сопровождать меня на тайную встречу, чтобы доказать (нам обоим), что ее дочь вне опасности.

Она с готовностью соглашается, так что я велю подать фаэтон, и мы отправляемся в гостиницу. Хоть я и уверил миссис Хейден в невиновности ее дочери, собственные мои суждения относительно действий Шарлотты весьма туманны. Зачем ей сообщать тете Ренбурн о тайном свидании, если она задумала адюльтер? Если только она силой не завербовала мою пожилую родственницу в сообщницы. Почему она не доверилась мне? Она сообщница Энн или намерена помешать ей совершить глупость?

Пока мы мчимся по лондонским улицам, я пытаюсь сохранять самообладание, но с каждым ярдом это становится все труднее.

Загрузка...