Счастливое недоразумение

Шад

— Я думал, все хорошо. — Бирсфорд с красным от смущения лицом свирепо хлещет тростью по безвинным кустам. Я привел его в парк, чтобы разузнать, в чем дело, и успокоить. Похоже, он настроен признаться. — Чертовски неловко, — добавляет он.

— Можешь рассказать мне все.

— Ты хороший товарищ, Шад. Извини, что пытался … гм… убить тебя.

— По крайней мере, ты не француз.

Он смеется над моей попыткой пошутить. Я встревожен. Бирсфорд, мой добродушный, лишенный воображения друг, отчаянно несчастен.

— До нашей женитьбы, — говорит он, — Энн была… ну, в общем, игрива. Любила целоваться и так далее. Но я грань не переходил, ты же понимаешь. Для этого у меня была Дженни Перкинс.

Я ободряюще хмыкаю.

— А после того как мы поженились, она не… ммм… она делает, но она не делает… Черт побери, Шад, ты понимаешь, о чем я говорю! О постели. Мужчине нравится, когда леди демонстрирует некоторое…

— Желание. — Я думаю о Шарлотте, моей прекрасной экстравагантной жене, и решаю, что убью Бирсфорда и спрячу его труп в кустах, если узнаю, что он испытывает к ней страсть.

— Желание. Да. Приличным образом, подобающим ее положению. — Очередные кусты страдают от его трости. — И все-таки она любит меня, клянусь. Так что с ней?

Я заинтригован уверенностью Бирсфорда, что благородная дама должна демонстрировать в постели приличное поведение, и тактично расспрашиваю его о предыдущем опыте с Дженни Перкинс.

— Она кричала во весь голос! — гордо объявляет он. — И молочница, которая была у меня первой, говорила, что никогда в жизни с таким удовольствием денег не зарабатывала.

— Да уж. — Я деликатно предполагаю, что эти дамы просто давали его сиятельству то, за что он заплатил.

На лице Бирсфорда быстро сменяются обида, недоверие и горе.

— Нет, я так не думаю, Шад. Они уверяли меня, что я лучший любовник из всех, что у них были. Дженни сказала… — Он качает головой. — С Энн я, наверное, слишком требовательный. Она такая нежная малышка. Я стараюсь не слишком на нее наваливаться, но ничего не могу с собой поделать. Я люблю ее. Ох, бедняга.

— Но тебе, конечно, нужен наследник.

Кивнув, он прочищает горло и разглядывает серебряный набалдашник трости.

— Ты ведь не думаешь, старина… что я делаю что-то не так? Это просто смехотворно. Возможно, потому что Энн — леди, мне следует действовать по-другому?

Я тщательно подбираю слова:

— Возможно, ты должен позаботиться о ее удовольствии?

— О, я не думаю… все-таки благородная леди, понимаешь.

Опасливо поглядывая на его трость, я задаю несколько осторожных вопросов, и выясняется, что Бирсфорд совершенно не осведомлен в женской анатомии. Я беру на себя труд поделиться тем, что знаю. Он поражен моим сообщением, думаю, почти так же, как наши предки, обнаружившие, что Земля вращается вокруг Солнца.

— Каждая женщина? — говорит он с большим подозрением. Интересно, проводит ли он в уме инвентаризацию всех женщин, которых когда-либо знал? — Ты уверен?

— Да, каждая.

— И кто тебе это сказал?

— Одна итальянка. Она была моей первой любовницей. После того как наш корабль отплыл, она вышла за колбасника.

— Колбасник! — эхом отзывается Бирсфорд. Его вселенная в хаосе. — Итальянка!

— Да.

Он торжествующе поворачивается ко мне:

— Это все объясняет. Она иностранка. Не может быть, что это есть у англичанок.

— Есть. У каждой.

Бирсфорд, встревожившись, тычет в землю тростью.

— Даже… даже у моей матери? И у тети Ренбурн?

— Дружище, попробуй думать о леди Бирсфорд. — Уверен, в свое время наша тетушка давала молодым людям, а может, дает и теперь, образование, которого так недостает Бирсфорду.

— Ладно, — вздыхает он. — Я тебе не слишком верю, но… хорошо, стоит попытаться. Где, ты говоришь, находится… э-э… обсуждаемый пункт?

— Я тебе покажу, — опрометчиво говорю я. — Нет, я имел в виду… идем со мной. И не говори Шарлотте.

Я беру его за руку и веду из парка в направлении Мейфэра.

— Мы идем в дом, пользующийся дурной славой? — интересуется Бирсфорд.

— Нет-нет. — Мы то и дело задерживаемся поприветствовать знакомых. Я останавливаюсь у книжного магазина. — Думаю, тут мы сможем кое-что найти.

Владелец магазина распахивает дверь и приглашает нас внутрь, радостно потирая руки. Он предлагает показать нам гравюры с классической стариной, это звучит многообещающе, но оказывается изображением каких-то развалин. Опершись локтем на прилавок, я склоняю хозяина к откровенному мужскому разговору:

— Картины для джентльменов, сэр!

— Конечно, сэр. — Он подмигивает.

И открывает папку с картинками охоты на лис.

— Вы неправильно меня поняли, — смущаюсь я. — Нам нужно что-то вроде того, что выставлено в витрине… э-э… раздетые нимфы.

— Превосходно, сэр, превосходно! — Хозяин ныряет под прилавок и появляется с другой папкой. — Очень художественно! Красоты женских форм в изящных и разнообразных деталях.

Бирсфорд некоторое время разглядывает исключительно непристойную сценку в турецком гареме.

— Все детали? Я прошу лупу.

Бирсфорд склоняется над картинкой.

— Невероятно. Посмотри, что этот тип делает. Никогда бы не подумал, что это возможно. Но, Шад, я не могу разглядеть, знаешь, там все… заштриховано.

Я, в свою очередь, беру лупу и обнаруживаю, что он прав. Бирсфорд тем временем перелистывает гравюры, отбирая, какие купить, и обсуждает, как их переплести в том, подходящий для его библиотеки.

С нелегким чувством, что моя попытка обучить Бирсфорда возымеет неприятные последствия (вполне вероятно, что он предпочтет уединенное развлечение с новой книгой удовольствиям в супружеской постели), я веду его в свой клуб, где мы вкушаем говядину и пиво, а потом я прошу подать бумагу и перо.

Бирсфорд удивленно следит за мной.

— Ты отлично рисуешь, Шад.

— Я научился во флоте.

Появляется один из вышколенных официантов клуба, и я прикрываю листок. Когда он уходит, забрав грязные тарелки, я вручаю свою работу Бирсфорду.

— Никогда не видел ничего подобного, — хмурится он.

— Знаю. Подожди, ты держишь рисунок вверх ногами, хотя все зависит от того, где ты находишься.

— Я не уверен… — Бирсфорд качает головой. — Я должен выучить это наизусть.

— Ты действительно думаешь, что Энн обрадуется, если ты явишься к ней в постель с картой?

Он тщательно складывает мой рисунок и прячет в карман:

— Она не позволяет мне оставлять горящие свечи.

Шарлотта

После признания Энн я совершенно растеряна. Я бы с удовольствием проехалась верхом, чтобы проветрить голову, но хотя дождь теперь не такой сильный, земля мокрая и скользкая, кроме того, сначала я обещала поехать с Шадом. Энн уезжает, облегченная признанием, улыбающаяся, возбужденная перспективой нашей предполагаемой поездки. Сегодня пятница, и от Энн ждут исполнения супружеских обязанностей, но потом ей предстоит двухдневный отпуск.

Сверху я слышу два юных голоса, повторяющих уроки, это возвращает меня к моим школьным годам. Свободная спальня превращена в импровизированную классную комнату. Заглянув в дверь, я вижу за столом Эмилию и Джона, перед ними раскрытые книги. Сьюзен Прайс что-то шьет у камина.

Эмилия, похоже, взяла на себя обязанности учителя и сейчас подводит восхитительно краткий итог правления Генриха VIII.

— Он был самым злым королем, — говорит она. — У него было много жен, некоторые из них тоже были очень злые, и ему пришлось их казнить, но он основал англиканскую церковь, так что все было хорошо.

Я не хочу прерывать урок, поэтому бреду в свою спальню и переодеваюсь, стараясь не обращать внимания на Уидерс. Пока я обдумываю, как провести остаток дня, приносят записки и приглашения.

Во-первых, записка от миссис Шиллингтон, которая приглашает меня составить ей компанию во время дневных визитов; записка от Шада, он сообщает, что проведет день с Бирсфордом и, вероятно, вернется поздно; записка от Энн, которая, должно быть, получила такое же известие от своего мужа и приглашает меня пообедать с ней.

Раздраженная, что мой туалет не подходит для визитов, я снова переодеваюсь. К тому времени, когда я снова спускаюсь вниз, серебряный поднос в холле переполнен приглашениями, а Робертс открывает дверь перед миссис Шиллингтон.

— Дорогая! — Она берет мои руки в свои. — Брак явно пошел вам на пользу. Вы потрясающе выглядите.

— Думаю, дело в платье.

— Чепуха! Мне не терпится послушать свежие сплетни, моя дочь приболела, и я пару дней не выезжала, но теперь она носится по дому, как юный дикарь, думаю, ей лучше, хотя она все еще покрыта ужасными пятнами. Ну, кого мы навестим сначала?

— Я должна посетить родителей. — Надеюсь, в моем голосе достаточно энтузиазма.

— Конечно! — Она улыбается, словно я сделала самое заманчивое предложение в мире. Ее хорошее настроение передается мне, и я уже не так боюсь навестить родственников и даже жду этого. Надеюсь только, что моя мать не слишком часто обращалась за помощью к бутылке кордиала.

Мэрианн нежно пожимает мне руку, и мы садимся в ее карету.

— Потом мы заедем в шляпный магазин, — замечает она, и я с внутренним стоном вспоминаю чудище, которое подарила мне Энн. Поскольку это подарок моей лучшей подруги, шляпу хоть раз придется надеть, но после этого я отдам ее Уидерс, которая, вероятно, продаст ее, и слава Богу.

Когда мы входим в гостиную матери, я замечаю, что приобретен еще один модный предмет мебели — стол с мраморной столешницей (думаю, это раскрашенное дерево) и позолоченными когтистыми ножками. Я не знаю, что хуже: отвратительная новизна этого стола или антикварный мрак мебели Шада, которая теперь принадлежит и мне.

— Шарлотта, миссис Шиллингтон! — возглашает с дивана мама. — Вы застали меня в самом плачевном состоянии. И только потому, что ты моя единственная дочь, и я не видела тебя со дня твоего бракосочетания, я поднимаюсь с ложа болезни.

Меня подмывает сказать, что она прекрасно выглядит, но вместо этого я бормочу сожаление, что ей нехорошо.

Взмахнув носовым платком, она, словно неумелый фокусник, вытаскивает из корсажа письмо:

— Прочитай это ужасное послание.

Я бросаю на Мэрианн извиняющийся взгляд. Письмо от Генри, оно не из тех, какими хочется делиться с гостями, поэтому я не стала читать его вслух.

Мэрианн с улыбкой объявляет, что, поскольку моя мать нездорова, она возьмет на себя труд разливать чай и сама пошлет лакея за кипятком.

Я разворачиваю письмо Генри и нахожу чудовищные ошибки, зачеркивания, путаные мысли и общую пустоту. У него ужасный почерк, и мне потребовалось некоторое время, чтобы добраться до конца. Как обычно, длинный пересказ неудачных событий и неожиданных расходов заканчивается просьбой авансом выслать содержание за следующий квартал, поскольку это обычная причина писем Генри. Я не удивлена. Однако в письме есть еще кое-что и другое.

— О! Какие замечательные новости! — восклицаю я. И объясняю Мэрианн: — Мой брат Генри, который со своим полком в Ливерпуле, собирается жениться.

Мать стонет:

— Мы даже не знаем девушку. Она из простолюдинов.

Прошло не так много лет с тех пор, как наша семья поднялась в приличное общество от торговли (со стороны матери) и конюшни, сдающей внаем лошадей (со стороны отца), так что на меня это не произвело впечатления.

— И так далеко, — с обычным пафосом жалуется мать.

— Я уверена, что мисс Клэр Дитеринг чудесная девушка, как пишет Генри. — Кроме того, женившись, мой братец ограничится тем, что сделает несчастной одну женщину, а не многих.

— Мое дитя должно принести себя на брачный алтарь ради золота! — Осушив стакан кордиала, мать обессилено падает на диван.

А я думаю, что Генри пора опустошать чужие карманы, а не карманы отца, но невежливо так говорить. Я совершенно уверена, что Генри не рассматривает предстоящий брак как жертву.

Тут в гостиную входят мой отец и Джордж, довольно грязные, и громким разговором заглушают причитания матери.

— Просто расцвела! — Отец звучно целует меня в щеку. — Прошу извинить, миссис Шиллингтон, вы так тихи, что я едва вас заметил. Наша девочка выглядит как бриллиант чистой воды, правда, дорогая?

Мама обмахивается, но усилие слишком велико для нее, веер падает на пол.

Джордж поднимает веер и энергично орудует им.

— Поднимайтесь, мэм. Нам следует отпраздновать помолвку Генри. Что скажешь насчет небольшой попойки, Шарлотта?

Я начинаю думать, что крепкий алкоголь может улучшить атмосферу в гостиной, но бормочу, что нам с миссис Шиллингтон еще нужно нанести много визитов. Так что мы сбегаем, и я с облегчением вдыхаю дымный лондонский воздух.

Мы отправляемся к леди Гортензии Ренбурн, крашеной старой ведьме, с которой я познакомилась в день нашей с Шадом помолвки, вернее, в тот день, когда я вынудила его обручиться со мной. В ее гостиной полно кошек и разодетых молодых людей с влажными глазами и тщательно завитыми локонами. Дама на свой манер явно знаменита: молодые люди ловят каждое ее слово и, похоже, благодарны за любое оскорбление.

Кошка вспрыгивает мне на колени и довольно мурлычет.

— Вижу, вы Клеопатре понравились, — говорит тетя Ренбурн. — Том, покажи, что Клеопатра с тобой сделала.

Молодой человек любезно отворачивает бархатную манжету, демонстрируя многочисленные царапины.

— Символы любви! — взвизгивает тетя Ренбурн. — Теперь мы выпьем кларету. Джонни! Чертов мальчишка, где он? Ты будешь наливать. Я не стану беспокоить лакеев, они чистят серебро. Итак, милочка, сообщите нам новости. Я слышала, что вы с Шадом отвергаете город, чтобы ворковать дома. Крайне немодно, вы пожалеете об этом.

— Полагаю, ваша светлость в добром здравии, — комментирует Мэрианн, вынимая из бокала кошачью шерсть.

— Я у врат смерти, милая. — Тетя Ренбурн, обладающая стойким иммунитетом к светской беседе, отпивает глоток и рыгает. — Этот лук меня погубит.

Теперь Фрэнсис сыграет нам на спинете. Никаких новомодных иностранных штучек, он сыграет нам Плейфорда.

Один из молодых людей прогоняет с инструмента кошек и вытирает клавиши носовым платком. Спинет древний, как и его хозяйка, расстроен, и у него не хватает нескольких клавиш. Тетя Ренбурн слушает с восхищением, энергично постукивая в такт музыке тростью из черного дерева, и иногда подпевает.

— Шад уже нашел себе любовницу? — ни к селу, ни к городу кричит она на всю комнату.

— Думаю, нет, — отвечаю я.

— Найдет. А что вы думаете о бастардах?

— Очаровательные дети, — отвечаю я.

Она встает, сбросив с коленей парочку кошек, и хромает за ширму в углу комнаты, где, как я подозреваю, находится горшок.

Один из разодетых молодых людей вставляет замечание о погоде. Джонни подливает всем кларет, Фрэнсис и спинет продолжают мучить Плейфорда. Том стряхивает с себя модную летаргию, чтобы выразить восхищение моей прической.

Тетя Ренбурн появляется из-за ширмы. Добрых полчаса она развлекает нас повествованием о пороках, разложении и развращенности, охвативших практически каждое родовитое семейство в Англии. Даже Мэрианн озадачена, узнав о неосмотрительности юного лорда Л. со своим камердинером, сестрой камердинера, двумя офицерами и несчастным козлом.

— Им пришлось полностью заменить обои! — заключает тетя Ренбурн.

— О Боже, посмотрите, сколько времени! — Мэрианн поднимается. — Это было восхитительно, тетя. К сожалению, теперь мы должны вас оставить.

— Хорошо. Скажите вашему мужу, чтобы заехал ко мне. Да не ваш, Мэрианн, он скучный. Теперь можете ехать, и мы поболтаем о вас.

— А мы поговорим о вас, мадам. — Я не могу удержаться от прощального выстрела.

— Возможно, вы ему подходите, — кудахчет тетя Ренбурн. — Всего хорошего.

— Вы ей понравились, — говорит Мэрианн, когда мы садимся в карету. — Ей скучно с подхалимами и подпевалами. И она совершенно права, Шад действительно вас любит.

Я задумываюсь над тем, как можно это определить, и что Шад сказал ей обо мне, но мы уже останавливаемся у дома миссис Гарранд, которая оказалась полной противоположностью тете Ренбурн.

— Она кузина моей матери, — объясняет Мэрианн. — И очень отличается от моей дорогой матушки, но они были ближайшими подругами, так что мы должны нанести визит. Жаль, что я мало ее люблю.

Дом классически правилен, все в совершенной симметрии, даже миссис Гарранд вытянулась в струнку между двумя дочерьми. Гостиная столь же холодна, как хозяйка.

Дочери уставились на меня с едва скрываемой враждебностью. Миссис Гарранд с вызовом высказывается о погоде, словно кто-то из нас осмелился отрицать, что в последнее время шел дождь.

Мы соглашаемся, что погода действительно отвратительна.

Миссис Гарранд рассказывает нам об успехе дочерей на недавнем балу. Сидеть здесь — это все равно, что оказаться замурованным в куске льда. После обмена вежливыми фразами мы сбегаем.

— Какая ужасная женщина, — резюмирую я, когда мы оказываемся далеко от этого дома.

— Она воображала, что Шад женится на одной из ее дочерей, — отвечает Мэрианн. — Я очень рада, что он выбрал вас.

— Спасибо, — бормочу я.

Правду сказать, я начинаю чувствовать себя своего рода передвижной выставкой, на которой леди и джентльмены хотят увидеть молодую жену виконта Шаддерли, найденную в глубине Эссекса и привезенную всем в назидание. Я с большим облегчением заканчиваю визиты в доме Бирсфорда, где собираюсь пообедать с Энн.

Мэрианн прощается, взяв с меня обещание вскоре проехаться по магазинам, и Энн тащит меня наверх показать новые наряды. Ее горничная, в противоположностьУидерс, застенчивая мышка, откладывает рукоделие и, сделав реверанс, удирает из спальни, когда мы входим.

На кровати лежит платье из великолепного бледно-розового атласа с серебряной сеткой.

— Думаю надеть его сегодня вечером, — говорит Энн.

— Оно замечательное, но если мы с тобой будем обедать вдвоем, тебе не нужно переодеваться.

— Нет-нет, после! — восклицает моя подруга. — Мы удивим наших мужей в театре, потому что именно туда они собираются. Бирсфорд недавно заезжал переодеться к вечеру.

— Тогда мне лучше поехать домой и…

— Не нужно! — Энн роется в шкафу и вытаскивает другое платье. — Возьми это. Твои туфли вполне подойдут, и мы сделаем тебе головной убор.

— Ну, я… я не знаю. Я всегда думала, что только определенного сорта женщины ездят в театр без сопровождения. Не уверена…

— Не глупи! — кипятится Энн. — Ты же теперь принадлежишь к светскому обществу. Это будет грандиозная шутка. Подожди, вот так будет еще лучше. — Порывшись в ящике, она вытаскивает маски.

— Думаешь, это сделает нас более респектабельными? — Я беру темно-синюю маску с серебряными блестками. Она прекрасно подойдет к платью из синего атласа, которое Энн выбрала для меня. Разглаживая рукой платье, я решаю сделать себе наряд из точно такой же ткани. — Энн, я выше тебя. Платье замечательное, но, боюсь, оно будет слишком коротко и наверняка тесно в груди.

— Нет, оно вполне подойдет. Мне оно немного длинно, я собиралась сказать горничной, чтобы она его подшила. И можно зашнуровать тебя потуже.

Меня не оставляет дурное предчувствие.

Но я буду с Энн, и она так счастлива, что у меня недостает отваги отвергнуть ее план.

Энн вытаскивает тонкий шелковый шарф, белый, затканный серебром, повязывает вокруг моей головы и украшает брошью. Потом туго зашнуровывает мой корсет, я едва могу дышать, грудь неприлично поднимается над вырезом. Мне нужно быть осторожной и не поворачиваться слишком быстро, иначе бюст вывалится из платья. Хотя, думаю, Шаду это понравится.

Мы обедаем — из-за тугой шнуровки я ем меньше обычного, — пьем много шампанского и к тому времени, когда в карете Энн отправляемся в театр, обе весьма веселы.

— Наши мужья так удивятся, — говорит Энн, когда, отдав накидки сопровождающему нас лакею, мы входим в театр. — Это станет для них уроком. В следующий раз они не захотят оставлять жен на целый день.

— Надеюсь, что они по-хорошему удивятся. — Я поправляю маску и снова поражаюсь Энн — она так ждала две ночи, которые проведет без внимания мужа, и так жаждет его общества днем!

Пьеса уже началась, мы подходим к ложам. Несколько прогуливающихся там женщин, завидев нас, останавливаются и окидывают нас оценивающими взглядами. Как и двое модно одетых молодых людей, один из которых подносит к глазам лорнет. Посовещавшись, они направляются к нам.

— Энн! — Я тяну ее за руку. — Разве ты не видишь этих женщин?

— А что с ними?

Я поражена ее наивностью. Неужели она не видит того, что вижу я? Эти женщины — платья у них чуть короче обычного, а декольте значительно ниже, некоторые в масках — поглядывают на нас как на конкуренток.

— Энн, это шлюхи.

— Правда? Ты так думаешь? — Моя подруга с любопытством разглядывает их, как интересную картину. — Ты наверняка ошибаешься.

Я втаскиваю ее в ложу Бирсфорда прежде, чем пара молодых оболтусов успевает подойти к нам.

— Очень глупая затея!

К моему разочарованию, ложа пуста. Усевшись, мы не долго смотрим на сцену — там мало интересного — и на публику, что куда более занимательно.

— Бирсфорд! — Энн машет кому-то в ложе напротив. Ее лицо вытягивается, когда зрители в ложе, а это миссис Гарранд с дочерьми и Бирсфорд, отводят взгляды.

— Сними маску, дурочка! — С какой стати я согласилась на эту нелепую авантюру?

— Конечно! — Энн снимает маску, и на сей раз Бирсфорд, который уже поднялся (наверняка он хочет выяснить, почему две девицы легкого поведения вторглись в его ложу), машет в ответ, на его лице улыбка искренней радости. — Побудь здесь, Шарлотта. Я вернусь через минуту.

Она выбегает, оставив меня одну.

Шад

В театре у меня нет никакого желания выражать свое почтение миссис Гарранд и ее чрезвычайно утомительным дочерям, и я позволяю Бирсфорду одному навестить их. Я рад, что к моему другу вернулось обычное веселое расположение духа, он прошел со мной за кулисы, где шутил с актрисами с куда большим энтузиазмом, чем я.

— Роскошные девочки, — говорит он, когда мы покидаем кулисы. — И скажу тебе, любая охотно заведет с тобой интрижку.

Двое вспотевших мужчин волокут мавританскую арку и кричат, чтобы мы убирались с дороги. Слава Богу, благодаря им я избавлен от ответа. Меня уже тошнит от женщин, как бы случайно спускающих с плеча сорочку или кокетливо позволяющих увидеть мелькнувшую подвязку. Я предпочитаю вернуться домой и найти свою жену в кровати. Я развлекаю себя мыслями о том, что она, заснув с романом в руках, проснется, когда я лягу в кровать и… Я прошу Бирсфорда повторить его последнюю фразу, задаваясь вопросом, вдохновило ли меня посещение книжного магазина больше, чем я хочу признать.

— Лучше спрячься у меня в ложе, дружище, иначе я не смогу объяснить миссис Гарранд, что ты невоспитанный зануда и отказался приветствовать ее.

Я задерживаюсь, разглядывая вертихвосток, прогуливающихся у лож, и пронзаю взглядом всякого, кто смотрит в мою сторону. Бирсфорд, конечно, уже истощил разговорные возможности миссис Гарранд и ее дочерей.

Открыв дверь в ложу, я замечаю что она не пуста. Там сидит таинственная женщина в маске.

Она оборачивается, и конец шарфа, повязанного вокруг ее головы, падает ей на голое плечо. На ней нет никаких украшений, но когда она смотрит на меня, ее глаза сияют, а губы изгибаются в легкой улыбке. Есть в ней что-то знакомое. Интересно, где мы встречались?

Я закрываю дверь и прижимаюсь к ней спиной, поскольку не хочу, чтобы Бирсфорд помешал нам.

— Ваш покорный слуга, мэм.

Она обмахивается веером. Ее грудь, весьма открытая, белеет в тусклом свете.

Я жду, когда она заговорит. Ее голос, я уверен, будет хриплым и чувственным.

Она опускает веер и закрывает его, ее пальцы пробегают по нему в весьма возбуждающем жесте. У меня перехватывает дыхание. Ее улыбка становится шире.

— Не думаю, что мы представлены, но я рад вас видеть, мэм. Могу я узнать, к кому имею честь обращаться?

Под шелест шелка она, шевельнувшись в кресле, подает мне руку в перчатке. Ее юбки чуть поднимаются, открывая красивую лодыжку. Она все еще молчит, но прикусывает нижнюю губу, усиливая естественный алый цвет рта. Выражение ее лица говорит о том, что она удивлена.

Я беру ее руку и целую ладонь.

— Я виконт Шаддерли. И очень хотел бы познакомиться ближе. Назовите ваше имя, божественное создание.

— Вы знаете мое имя, Шад, — говорит моя жена и смеется.