Секреты Примроуз-сквер 1

Глава 16 Тайный совет

День у Йена выдался суматошный, впрочем, как и у всего участка на Примроуз-сквер. Сперва они уговаривали героически пострадавшего Даффа отбыть домой, потом собирали по участку все дела о кражах, даже не совсем подходящие, но глухие, потом сдавали их магам, потом Йен выдержал долгий и совсем непонятно почему дотошный разговор о найденном воздушнике, хорошо еще, что досконально перед этим изучил кучу мусора возле дома с башней, где якобы и нашел жукокрыла. Лишь после обеда Йен смог вырваться из участка в сопровождении констебля Кеннета Смита, чтобы заняться своими делами — он же не только дело о кражах вел, еще на Вуде висело дело о клевете бывшей горничной лара Уолша, якобы прижившей ребенка от него. До рождения ребенка дело было глухим — лар не признает факт связи с горничной ни за что, а если и признает, то бедная горничная сама виновата окажется — нечего по утрам, принося завтрак, выглядеть так соблазнительно перед джентльменом — и идиоту ясно, что сама только и мечтала о том, как оказаться в одной постели с хозяином. И вообще, это неотъемлемое право джентльменов по утрам развлекаться с горничными, не к женам же с таким идти.

Кеннет Смит, тот самый лакей из особняка Спенсеров, уволенный то ли за слишком длинный язык, то ли по причине отъезда лары Спенсер в усадьбу, долго крепился и молчал — почти всю Примроуз-сквер до бывшего особняка Шейлов. Йен как раз остановился и присел на корточки, чтобы завязать на ботинке новомодный шнурок, который развязался. На самом деле Йен пытался понять, за что заслужил за своей спиной топтуна? Причем не одного топтуна — один, в черном пальто прошел мимо, останавливаясь на перекрестке и подзывая чистильщика обуви, второй топтун решил отдохнуть на скамейке, читая газету.

Кеннет, принятый в полицейский участок по одной простой причине — за свой болтливый язык, точнее за умение быть своим среди слуг и за способность достойно общаться с ларами, еще был совсем зеленый и необученный — он не заметил слежки. Он остановился рядом, терпеливо выжидая, пока инспектор оборет сопротивлявшийся шнурок, и все же не выдержал, спросил, разглядывая особняк Шейлов.

— Инспектор… А правда говорят, что вы продолжаете копать под лара Вэла?

Йен выпрямился и поправил на шее старый, вязанный шарф:

— Неправда.

Лицо Кеннета вытянулось от удивления:

— А говорили, что копаете.

— Лгали. — коротко отрезал Йен, надеясь, что разговор на этом затихнет.

Смита это не остановило:

— Я знаю одну горничную, которая встречается с лакеем, который дружит с грумами барона Гровекса.

— Вот дохлые феи, — только и выругался Йен, направляясь в сторону площади Согласия — там проще оторвался от топтунов и в свою очередь попытаться проследить за ними. Своими действиями после выхода из больницы он никак не заслужил слежки. Если только Шейл раскошелился, только зачем бы ему это? С точки зрения Шейла все было закончено — инспектора выкинули из дома и запретили впускать впредь. Проще жалобу суперинтенданту направить на наглого полицейского, чем оплачивать слежку. Йен готов был добровольно поделиться с Шейлом тем, что знал о деле Безумца, если слова профессора Галлахера окажутся правдой.

Кеннет крайне тактично сказал:

— Все говорят, что вы держались достойно.

— Ха! — не выдержал Йен. — Я старался лететь несильно далеко, если они об этом…

— Инспектор, не берите в голову, лакеи же подневольные люди, они это не от желания досадить вам делали.

Йен кинул косой взгляд на Кеннета:

— Что, честь бывшей ливреи говорит?

— Нет, лэс инспектор… Просто, я же знаю эту кухню, знаю, как это работает. Ты или выполняешь все прихоти — выкидываешь неудобных, отвечаешь на ухаживания хозяйки или хозяина, послушно идешь в постель или… Вылетаешь из дома без рекомендации и без единого шанса найти новую работу. Все, как и в полиции, или пляшешь под дудку Даффа, или вылетаешь со службы.

— И то верно, — согласился Йен. — И я… Я лишь пытаюсь помочь лэсе Шейл — она приходила в участок и просила о помощи.

— А… Ясно…

— А что? — заинтересовался Йен.

— Да нет, просто немного странно все. Я все думал и думал о Алане Спенсере, все пытался понять, и что-то не складывается у меня картинка. А у вас сложилась?

— Я в деле Безумца пропустил все самое интересное. — напомнил Йен, замечая в огромных окнах особняка Картеров, как топтун «Черное пальто» обогнал их по противоположной стороне улицы и замер на площади, выбирая букет у девочки-цветочницы. Цветы чуть пожухли на холоде, как и продававшая их девочка — погода была та еще, дождь постоянно переходил в мелкий, надоедливый снег. — Так что картина у меня обрывочная, а что?

— Да так… Я так и не понял, зачем лар Спенсер сцепился с Шейлом из-за лары Сесиль.

— Любовь? — как вариант предложил Йен. — это сильное чувство, как и ревность, и ощущение превосходства, и предвкушение победы.

Кеннет удивленно приподнял брови:

— Так Спенсера этим было не заинтересовать.

— Почему же?

— Потому что… Я же вам намекал — Спенсер не был ходоком по женщинам. Он хотел посвятить себя Богам, но оказался единственным сыном… Я же…

Йен даже остановился, якобы потрясенный его словами, на самом деле он заметил, как из книжного магазина выпорхнула совершенно очаровательная лэса Аликс, прижимая к груди книгу. Высокий, широкоплечий Шейл нависал над ней как гора, неся в руках раскрытый зонтик.

— Очаровательно… — не удержался Йен — Алиш была невероятно красива.

— Что? — не понял Кеннет.

Йен посмотрел на него, с трудом отводя взгляд от лэсы Аликс в сторону — ему только ревности Шейла сейчас не хватало.

— Очаровательно, говорю. Алан Спенсер не был ходоком по женщинам, но умер из-за них… Или глупой ревности. Странно… Зачем ему это нужно было?

— Ну-у-у… Спенсер сам никогда не приударял за девушками, даже когда мать настаивала соблюдать приличия… Но вот принимать ухаживания он мог, чтобы успокоить мать.

— Особенно когда мог позлить своего политического оппонента. Забавная версия, а что говорила по этому поводу на суде лара Сесиль?

— Ничего. Она уехала из города в поместье сразу же после убийства. Кажется, её даже не допрашивали по поводу ссоры Спенсера и Шейла.

— Вот же дохлые феи… Теперь придется ехать к эльфам на рога, чтобы узнать, зачем все это нужно было ларе Сесиль. И кто её мог надоумить на такое.

Кеннет возразил:

— Да почему сразу надоумить… Лар Спенсер был безопасный вариант позлить Шейла — ухаживания примет, в постель не полезет.

— Разве о пристрастиях Спенсера было так широко известно? — уточнил Йен. — Тогда бы лар Шейл так не вспылил.

Кеннет удивленно кивнул:

— О ларе Спенсере и его добровольном монашестве слухи почти не ходили — вы правы. Жаль, сейчас уже не узнать — кто из наших проболтался.

— И с какой целью, м-да… Знать бы — это глупая затея одной лары, сломавшая несколько жизней, или продуманный ход. И чей.

Йен собирался пройти через шеренгу магов, окруживших Примроуз-сквер, но замер из-за примененной магии — ему спутали чем-то ноги. Чем именно он не знал — еще с утра он предусмотрительно перестал пользоваться магическим зрением, чтобы не увидеть чего-то лишнего при магах. Так завалиться было бы обидно.

Кеннет успел протянуть руку, спасая Йена от падения:

— Инспектор?

Тот изобразил изумление — обыватель не часто сталкивается с магией:

— Сам ничего не понимаю — ноги словно отнялись!

К ним с констеблем уже спешил маг в черном, официальном мундире:

— Инспектор Вуд?

— Да, лар… — кивнул Йен — маги поголовно были ларами. — С кем имею честь говорить?

— Маг Сеймур, у меня к вам несколько вопросов в связи с делом воздушников.

Йен выругался про себя — такого интереса от магов он не ожидал, в участке уже вытрясли из него душу. Чего им еще нужно? Неужели Забияка был прав, и Йен наследил своей магией, ловя жукокрыла ночью?

***

Йена посадили в магомобиль на заднее сиденье. С двух сторон сели молчаливые, почти одинаковые в своей серьезности парни в черных мундирах со знаками дознавателей. Йен знал, куда его везут, только не понимал, чем заслужил такую честь? Вроде вел себя аккуратно, за исключением истории с Забиякой. Да за четыре дня, которые он провел вне больницы, вообще сложно было что-то серьезное натворить. Неужели Шейл решил задействовать старые связи и запугать Тайным Советом? Да проще подметное письмо было отправить в участок, чем стрелять из пушки по воробьям, одним из которых и был Йен — он прекрасно понимал, что на фоне Шейла, он никто, даже не шашка, которая может когда-нибудь вырваться в дамки. И все же… Его везут в Тайный Совет. Самое неприятное было то, что права Совета, занимавшегося религиозными и магическими делами, не были урезаны королем до сих пор. Право карать даже без улик и признания за дознавателями не было отменено. Утешало одно — наручники на него не надели, так что шанс выкрутиться у Йена все же был.

Желудь под одеждой уже не просто грел — он обжигал. Боль обвилась вокруг шеи, вдоль веревочки, на которой болтался желудь. «Ну, что, безумная белочка, допрыгался со своими запасами на зиму…» — не удержался от смешка Йен. Маги почти синхронно покосились на него, не понимая, что такого курьезного произошло. Йен был с ними согласен — смешного было мало: если найдут желудь, то мало может не показаться — не дай боги за амулет примут. Амулеты в Островном королевстве строго контролировались. Носить даже простой противозачаточный амулет запрещалось без выписанного магом разрешения.

Даркери пересекли по туннелю под рекой — там реже бывали пробки. На поверхность магомобиль вырвался у Королевского парка — остатков Заповедного леса. Правда, вместо старых дубов тут росли чахлые березы, с почерневшими от туманов столицы стволами, и робкие осины с дрожащими на ветру серебряными листьями. Выехав на широкий проспект Мучеников, магомобиль резко набрал скорость. Правый берег столицы выгодно отличался от старого левого. Левый берег — берег древних построек, узких улочек и диких трущоб, единственным сокровищем которого была Примроуз-сквер. Правый берег — новый город, город, строившийся по чёткому плану. С широкими улицами, с бульварами, с парками и громадными площадями. С новым Королевским дворцом, построенном на остатках дворца Лесного короля, с новым Судом и новым Тайным Советом. Парламент остался верен себе — он остался на левом берегу, там, где давным-давно будущие могущественные лары сели на общий равный стол переговоров с королем.

Здание Тайного Совета блистало стеклом и бетоном — новое слово в строительстве, подхваченное с Западных колоний. Хотя лифт, которым пришлось воспользоваться, уже противно скрипел на своих полозьях.

Все так же молчаливые маги проводили Йена в кабинет на десятом этаже, откуда открывался вид на Даркери, всю в дымках пароходов, и левый берег, над которым возвышался собор Возрождения. Жаль, что туманного, вечно неспящего Титанического океана отсюда не было видно — Йен любил его, хоть и редко бывал на побережье. Все его детство было связано с океаном — отец был моряком, мать — рыбачкой, она сама ходила в море за рыбой и никогда не возвращалась на своей утлой весельной лодке без улова. Все детство Йен провел под неумолчную песнь океана — он до сих пор ночами снился, напевая свою песню. Вот и пойми, откуда у квартерона-лесника тяга к морю.

Йен осторожно огляделся — кабинет был просторный, светлый, с большим, чертовски огромным окном. Вдоль одной из стен шли открытые полки с многочисленными механизмами, которые так и тянуло потрогать и изучить. Только… Если механизмы были выставлены так открыто — бери и беги, а то и бей дознавателя, это означало одно — их защищала магия.

Дознаватель, кстати, сидел за столом, расположенным у окна, и с интересом рассматривал Йена. Тот в свою очередь пытался понять — кто же перед ним, впрочем, безуспешно. Дознаватель был молодой, с тщательно уложенными назад каштановыми волосами, с острыми усиками и щегольской бородкой. По возрасту — где-то ровесник Йена, может, чуть младше. Он был одет в элегантный цивильный костюм, так что догадаться о его звании и положении в Тайном Совете не представлялось возможным.

— Присаживайтесь! — вместо приветствия сказал дознаватель, указывая на стул, которым Йен и воспользовался — испытывать границы дозволенного и терпение магов не хотелось. Может, где в ином месте он бы и попытался, но не в Тайном Совете. Жить хотелось отчаянно.

Маги остались у двери — встали с двух сторон от проема, словно неживые андроиды. За все время пути — ни слова, ни эмоции, только раз на смешок Йена и отреагировали.

— Значит, инспектор Йен Вуд, участок Примроуз-сквер. Тридцать один год, лесной квартерон. Верно?

Йен кивнул:

— Верно.

— Хорошо… — Представляться дознаватель не спешил — было у них и такое право. — Вы понимаете причину, по которой вы оказались тут?

Йен улыбнулся — он сам частенько применял эту практику на допросах, и загонять себя в угол, признаваясь в эльф знает в чем, не собирался:

— Не имею ни малейшего понятия, лар.

— Вы же только пятый день как после больницы, верно?

— Верно.

— Хорошо выглядите, — странно-задумчиво сказал дознаватель, но Йен решил счесть это комплиментом.

— Благодарю.

Дознаватель поставил локти на стол и сцепил пальцы, рассматривая Йена поверх них.

— Хорошо выглядите для того, кто попал под огненный слив, — уточнил он.

— Меня уже допрашивали по этому поводу в больнице недели полторы назад, лар. Мне просто повезло.

— И в чем же вам повезло? Нир Шейл был один из самых сильных огненных магов.

— И самый опытный, лар. Потому слив не был сильным. Сильный оставил бы от нас головешки.

— И все же на вас ни следа ожогов. Объясните?

Дверь внезапно открылась, и в кабинет быстрым шагом прошел солидный мужчина лет пятидесяти — короткие рыжие волосы на висках уже посеребрила седина. И этого тайного советника Йен даже знал — огненный маг лар Брент Маккей. Йен его почти неделю ловил у Парламента, чтобы узнать запах его магии. Маккей пах грозой, он пах озоном и влагой, как ни странно. И он был главой Магического Совета и третьим советником короля — первым был премьер-министр, вторым — архиепископ Дубрийский.

Лар Маккей проигнорировал предложенный дознавателем стул и встал у окна, прислоняясь к стене и складывая руки на груди:

— Лариц, что я пропустил?

Йен быстро сообразил, что единственным ларисийцем в Тайном Совете был лар Дюпон-Леру, отвечавший за отдел магических расследований. Главному дознавателю пришлось чуть развернуться в своем кресле, чтобы одновременно отслеживать и Маккея, и Вуда. Старательно удерживая улыбку, Дюпон-Леру сказал:

— Ничего, лар Брент, абсолютно ничего. Мы как раз завершали обмен любезностями о здоровье инспектора.

— И как оно? — серые глаза Маккея впились в Йена, внимательно его рассматривая и замечая и еще короткую после больницы прическу, и худые щеки, и легкую небритость — Йену утром в участке было не до бритья, о чем он сейчас пожалел. — Выглядите, честно, не очень. Хотя если учесть то, что вы глупо спровоцировали огненный слив, то, может, и терпимо.

— Благодарю вас, лар. — сухо сказал Йен, проигнорировав яд в голосе Маккея.

Дюпон-Леру повернулся к Йену:

— Мы как раз подошли к интересному вопросу: где же ожоги после слива?

Йен спокойно пояснил:

— Меня заслонил констебль Хеттер — он как раз направлялся к Шейлу с наручниками. И, если вас так интересуют ожоги, то как раз у констебля осталось очень много рубцов от глубоких ожогов. Что-то еще?

— И все равно, подозрительная везучесть, инспектор Вуд, — настаивал Дюпон-Леру.

— Везучесть? Целители говорили, что я подарил особняку Шейлов и конкретно каминной полке очень много мозгов, а каминная решетка чуть меня не добила. Если вы называете это — «легко отделался», то это сильно преувеличено, лар.

Вмешался Маккей:

— Вы пользуетесь амулетами?

— Нет, лар. Я всего лишь инспектор. Мне они не положены.

— И все же? — Дюпон-Леру даже подался вперед. — Покажите содержимое своих карманов.

Стараясь удержать свою улыбку, Йен принялся доставать из карманов пальто все свои мелочи — он уже знал, что попался.

На стол перед главным дознавателем легли документы инспектора, коробок спичек, моток бечевки, печать, сургуч, плотная бумага для упаковки улик, платок, вязанные перчатки, при виде которых оба мага покоробились — как же, они лары, они носили только кожаные перчатки. Последними на стол легли желуди, перемазанные серым мякишем — Йен так и забыл в кармане хлебные крошки, они сперва намокли вместе с Йеном, потом высохли, потом снова намокли, прилипая к желудям и покрываясь веселенькой плесенью…

Дюпон-Леру брезгливо посмотрел на желуди:

— Зачем вам… Это?

Маккей указательным пальцем подозвал одного из магов и ткнул в желуди. Маг беспрекословно взял один из них, перепачканный в мякише и потерявший свою шляпку, и пошел к полке, где стояли магические приборы. Йен похолодел — сказки о волшебных дарах лесных людей были знакомы всем. В том числе и магам Тайного Совета. Доказать, что это не амулеты, Йену не удастся ни за что.

Дюпон-Леру пальцем постучал по столу, привлекая внимание Йена:

— Так зачем вам это?

— Это желуди… Если их собрать в лесу, очистить от кожуры и помолоть, то можно сварить вкусный напиток, напоминающий кофе. Вкусно жить же не запретишь, лар.

— Зачем… Молоть… Это? Можно же купить жареный ячмень — вкус гораздо лучше.

— Ячмень надо купить, а желуди сами валяются под ногами — только и надо, что собрать.

Маг брезгливо вернул на стол желудь:

— Чисто, лар.

Йен еле сдержал вздох — не привык он быть допрашиваемым.

Маккей напомнил:

— Так что по поводу амулетов?

— Я уже сказал, лар, я не пользуюсь амулетами…

— Разденьтесь, пожалуйста. — улыбнулся Дюпон-Леру, и Йен знал, что тут бесполезно доказывать свои права. Тут правы только маги.

Йен медленно встал, стаскивая с себя пальто и бросая его на спинку стула:

— И до чего раздеваться, лар?

— Вам скажут.

Молчаливые сопровождавшие Йена маги подошли ближе и принялись тщательно проверять каждый предмет одежды — от пальто до нижней рубашки, от запонок до булавки для галстука. Из одежды разрешили оставить только кальсоны, при этом старательно проверив и Йена.

Желудь, который раз за разом заставлял носить при себе Забияка, чтобы тот прорастал, куда-то исчез. Радовало одно — значит тот желудь, который попал с Йеном под слив огненной магии, не был украден в больнице. Он тогда просто исчез, как и этот. Вместе с веревочкой, на которой он висел, — это было крайне любезно с его стороны. Объяснять, что должно было болтаться на веревке и куда оно делось, Йен мог закончить и в пыточной.

Маги разочарованно переглянулись и отступили в стороны — найти ничего не удалось. Дюпон-Леру выглядел откровенно расстроенным. Эмоции Маккея было невозможно понять — он был гораздо опытнее своего коллеги.

— Одевайтесь, — скомандовал Дюпон-Леру уже успевшему покрыться от холода гусиной кожей Йену.

Маккей вновь вмешался:

— Вы живете с мелким воздушником по прозвищу Зараза…

— Забияка, лар. Его зовут Забияка. И я бы не сказал, что я живу с ним. Скорее я его не могу выжить из дома — эта тварь крайне наглая и привыкшая возвращаться несмотря ни на что.

— Почему вы тогда его поселили?

— Район такой. — утопая в вороте рубашки и радуясь, что его лица не видно, соврал Йен. — Часто воруют. Обносят все. Кто-то заводит собак, кто-то кошек. А у меня поселился воздушник.

— И когда он у вас появился?

— Лет пять назад. Его хорошенько потрепала собака — он почти умирал, когда я обнаружил его на заднем крыльце. Подумал, что даже воздушной твари тошно умирать в одиночестве, вот и взял в дом. — Он застегнул рубашку, поправил подтяжки и подтянул рукава под плечевые пружины. — А он выжил и стал стеречь дом.

— Говорят, он сильный маг.

Йен спрятался в вязанном жилете, надевая его через голову:

— Лентяй он, вот это точно. А так… Я в магии не разбираюсь. Об этом надо спрашивать нашего приходского мага — он регулярно приходит и проверяет Забияку. Мелких воздушников не отправляют в резервации.

Голова разболелась, и Йен не знал, должно ли так быть и стоит показать, что ему дурно, или так не должно быть — его могли скрытно проверять на магию. Оставалось одно — терпеть.

Он надел пиджак и пальто.

— Его настоящее имя вы знаете? — спросил Маккей.

— А разве у воздушников бывают имена? — делано удивился Йен. — Я думал, у них, как и у лесных тварей только клички и бывают. Меня вон в деревне все Фаолем кличут. Это «дитя» по лесному. Так в деревне трое Фаолей — я, сосед лет пятидесяти и старик. Лесные одарили кличкой — любят же вечно обращаться «Человеческое дитя»!..

— Значит, настоящее имя воздушника вы не знаете?

— Не спрашивал никогда, а он и не говорил. Может, и сам не знает? — Йен разложил по карманам свои вещи и простодушно спросил, не присаживаясь обратно на стул: — так я могу идти?

— Сядьте! — надменно скомандовал Дюпон-Леру, и Йен сел, гадая, кто именно заинтересовал Тайный Совет: он сам, Забияка или его дед… Хуже только был вариант, что сразу все трое.

Его отпустили только в сумерках. Собор Трех странников звал на вечернюю службу.

Голова продолжала раскалываться.

Живот крутило от боли, а, может, от страха — среди обитателей дна левого берега ходили страшные слухи о ментоскопах, выворачивающих мозги и все тайные мысли наружу. И Йен не знал — он допрыгался или подставил Забияку. Или Дуба, что тоже может быть.

***

Маккей не удержался и спросил бледного, как мертвеца, Дюпона-Леру:

— И зачем же вы так поспешили?

Тот нервно улыбнулся:

— Я не спешил — я решил воспользоваться подвернувшейся возможностью из-за банды воздушников. Допрос Вуда в таких условиях выглядел логично.

— Я же предупреждал, что хочу поговорить с Вудом вне стен Совета. Я же предупреждал, что завтра у профессора Галлахера мы встречаемся с Вудом на обеде. Зачем же так откровенно пытаться меня обойти, Лариц?

— Я не… — Дюпон-Леру дернул-таки воротник — про Маккея ходили слухи один другого страшнее. В кабинете явно стало жарче. Маккей холодно улыбнулся, как раз напоминая о самом последнем слухе:

— Участь Шейла вам ни о чем не говорит?

— Это вы его подставили? — уточнил Дюпон-Леру.

Маккей рассмеялся:

— Что вы. Я такими глупостями не занимаюсь. Он прекрасно подставил себя сам, я даже не вмешивался в расследование.

Лариц понял его:

— Вы просто попросили короля не мешать.

— Верно. Я попросил короля оставить правосудие, как и положено, суду. Лар, не лар, накуролесил — отвечай по закону. Только и всего. За вами тоже есть грешки, Лариц. Просто они не такие страшные, как у Шейла, но ведь они копятся, и, если вы вновь проявите ненужную инициативу — вас будет ждать справедливый суд без вмешательства короля.

Лариц старательно сдерживался, понимая, что рано пошел против Маккея. Не учел печальный опыт Шейла.

— Просто проклятье не может ждать — тут каждый час на счету.

— Король живет с ним уже пятьдесят лет, проживет и пару месяцев. Пока мы ищем Эль Фаоля — медленно и осторожно. Вам напомнить, чем аукнулась королю поспешность с войной? И поспешность с поисками Эль Фаоля? Вам напомнить, что, если мы ошибемся с Эль Фаолем, то следующими под проклятье можем попасть мы с вами. И нам никто не подарит спасительный желудь.

Дюпон-Леру все же выдавил:

— К эльфам осторожность — её королевское высочество может не дождаться…

— А это не наши проблемы. Мы ведем поиск. Тщательно и верно, отсеивая ненужное. Что-то еще?

— Вы…

— Вам не кажется, Лариц, что проклятый король на троне и возвращение настоящего Лесного короля — тут крайне сложный выбор. И выбор не в пользу… Сами знаете кого. Так что там показывают приборы?

Лариц спешно встал и подошел к полке, проверяя прибор за прибором и успокаиваясь — еще придет время, и он таки свернет гору по имени Брент Маккей. У Шейла не получилось, но у него просто обязано выйти. Надо лишь опередить Маккея в поисках Эль Фаоля.

— Пусто. В Вуде нет магии леса. Ни капли.

Маккей задумчиво произнес:

— Или просто он её пропускает через себя — мы уже с этим сталкивались.

— И приборы говорят, что он чистокровный человек.

— А вот этого не может быть. Все жители деревни подтверждают, что Вуд — квартерон. Тот странный умалишенный Дуб — его дед.

Лариц обернулся на Маккея:

— Но приборы не лгут — Вуд не октарон, и даже не седецимион. Он чистокровный человек.

— Этого не может быть. Вы же видели его уши и глаза.

— Сами смотрите, — пожал плечами Дюпон-Леру. — Если вы что-то понимаете в механической магии, конечно же. А что люди говорят… Так люди обожают сплетничать, особенно о чужих прелюбодеяниях. Вуд максимум тригинтадуон.

— Забавно… — прищурился Маккей. — Крайне забавно. Особенно время появления Задиры в доме Вуда.

— Это может быть совпадение, — вздохнул Лариц. А ведь какая красивая версия русалу под хвост пошла. Все было одно к одному — донесение Галлахера, воздушник Забияка и желуди. При воспоминании о проросших, склизких желудях Ларица передернуло — как можно такую гадость вообще таскать в кармане, да еще и пить потом напиток из них?

***

Домой Йен возвращался долго — сперва пришлось хромать до подземки, её станций не было вокруг Королевского дворца, чтобы не тревожить покой знатных лар. По пути Йен выкинул в парке желуди из кармана в надежде, что им все же хватит сил прорасти. Они прорастут — как обычные дубы по весне и будут долго набираться сил, чтобы стать теми самыми дубами Заповедного леса, потому что их сильно осквернила враждебная магия.

Голова у Йена все еще болела, разбитое колено настоятельно требовало отдыха, а еще хотелось есть — из-за Тайного Совета он пропустил и обед, и ужин. А дома Забияка, который, кроме как петь и купаться в кастрюлях, больше ничего не умел. Надеяться, что он приготовит ужин, было глупо. Покупать готовый гороховый суп у уличного торговца дорого — Йену только-только хватило денег на дорогу домой.

Йен открыл дверь дома и с удивлением принюхался — пахло не то, чтобы вкусно, но определённо съедобно. Йен разулся у двери и пошел через темную гостиную в кухню.

Забияка, конечно же, и не думал что-либо готовить. Он сидел на краю стола и звонко распевал песенку про кастрюлечку. Готовил… Готовил суп Рыцарь.

Йен прислонился к двери и умилился происходящему — Рыцарь, сменив свой длинный меч на ложку, размешивал суп, балансируя на краю кипящей кастрюли.

— Всем добрый вечер, лэсы. Рыцарь, я рад, что ты не проигнорировал мое приглашение.

— Добрый вечер, Эль Йен, — мягко сказал Рыцарь. — Скоро ужин будет готов.

— Благодарю — я на такую заботу и не смел надеяться.

Рыцарь явно смутился и опустил голову в рогатом шлеме вниз, мешая суп.

Йен перевел взгляд на летуна:

— Как ты, Забияка? Легко убрался с Примроуз-сквер?

Забияка лишь фыркнул вместо ответа — у него бы да не получилось?!

— Как провел день? Чем был занят?

Летун бодро отрапортовал:

— Я и сейчас занят — ввожу в курс дела новичка! Видишь ту кастрюлю, жукокрыл? Да-да, на которой стоишь! Ни за что не смей в ней купаться!

— А что, какой-то идиот попытался это сделать? — холодно поинтересовался Рыцарь, не поправляя Забияку.

Тот скрипнул зубами, за него ответил Йен:

— Нет, никто не пытался в ней купаться. Это Забияка тебя разыгрывает. Носок для сна я тебе выдам. Рыцарь, можешь спать тут. Здесь самое теплое место. Магией пользоваться аккуратно. Не хамить, не сорить, не ссориться — других правил тут нет.

Забияка, переставая болтать ногами в такт песенке, пробурчал:

— И не предавать — ты забыл добавить… Правда, Йен, дома отвратительно воняет предателями? Точнее сыном предателя, или его внуком, или его пра-пра и так далее…

Йен укоризненно посмотрел на воздушника:

— Забияка, дома в кои-то веки вкусно пахнет едой. Понял?

— Угу. Не боишься, что еда предателя может оказаться ядовитой?

Йен подошел к столу и сел в свое любимое кресло, вытягивая ноющую ногу. Голова продолжала трещать, так что он честно сказал Забияке:

— Так… Где дверь — все знают. Так что отныне в этом доме запрещены разговоры о предателях и прочем. Все ясно? К черту такое! Потому что по твоей логике, Забияка, я, сын убийцы, сам получаюсь убийцей.

Забияка вскинулся:

— Твой отец не убийца!

Йен веско сказал:

— Его осудили за пьяную драку, приведшую к смерти. И казнили за убийство.

Забияка прикусил губу и с трудом смолчал. Йен же продолжил:

— Сын убийцы — не убийца. Сын предателя — не предатель. Никто не отвечает за отца или деда. Или далекого прадеда. Рыцарь, для меня ты не предатель. Забияка, еще раз скажешь такое и…

— …и?

— И нам придется расстаться. Такие мерзкие идеи о коллективной ответственности или родовой ответственности отвратительны, и я их не поддерживаю.

Забияка надолго замолчал, но за желудем полетел, заметив, как морщится от боли Йен. Воздушник старательно медленно чистил от кожицы желудь, потом молол его на кофемолке под внимательным взглядом продолжавшего молчать Рыцаря. Все так же молча, Забияка принялся варить напиток.

Йен прикрыл глаза, наслаждаясь тишиной — ему опять ночью не спать. Во-первых, хотелось найти тех самых пауков, про которых говорил Рыцарь, а во-вторых, проследить за Шейлом. И, быть может, поговорить с подземниками о запонках. Кажется, он задремал, потому что проснулся укрытый пледом, а рядом на столе стояла чашка с супом и кружка с желудевым напитком. Сонно приоткрывая глаза, Йен первым делом поинтересовался:

— Себе еду наложили?

— А то как же. — буркнул Забияка, тем не менее выделивший свою запасную тарелку Рыцарю.

— Приятного аппетита, лэсы. — тихо сказал жукокрыл, приступая к еде. Забияка поворчал и тоже застучал ложкой. Йен же сперва медленно выпил горячий напиток, а потом поставил на плиту ведро с водой — мыться после Тайного Совета хотелось отчаянно. Только после этого он вернулся за стол и принялся за еду, отдавая должное таланту Рыцаря:

— Небеса, а это вкусно! Честно, очень вкусно, Рыцарь.

— Угу, — отозвался Забияка, — это у Дариэлей потомственное. Дар к готовке… — на всякий случай добавил он, чтобы не подумали, что он снова о предательстве.

***

Йен, кое-как отмывшись в лохани на кухне под двумя изучающими взглядами воздушников, пошел спать, прося разбудить его часа в два ночи.

Забияка устроился на своем привычном месте на буфетной полке. Рядом, настороженно сверкая в темноте алыми глазами прилег на носок Рыцарь. У него ничего своего, кроме меча, не было.

Обоим воздушниками не спалось. Забияка слишком долго был один и теперь с трудом привыкал к чужому дыханию под боком, а Рыцарь лежал и прислушивался к незнакомым звукам дома.

Первым не выдержал Забияка:

— Знаешь, что самое противное?

— Даже хуже того, что ты знал Дариэля?

— Угу.

Рыцарь еле слышно сказал:

— Дай угадаю — враг на всю жизнь?

— Хуже… Гораздо хуже. — вздохнул Забияка.

— О, друг на всю жизнь? — Рыцарь даже приподнялся, опираясь на шипастый локоть.

Забияка кивнул:

— Ага. Противнее было бы, если бы мы были родичами.

— Не бойся, я тебе другом на всю жизнь не стану.

— Как скинешь доспехи, так и деру дашь?

— Не дам. Я буду служить Эль Йену, пока он сам не освободит от клятвы.

— О, пафос-пафос-пафос… — хохотнул Забияка.

— Я знаю, он его не любит.

— Учти, теперь ты служишь в том числе и Дубу. Дуб запретил рассказывать что-либо своему Эль Фаолю. Бережет его от правды. Понял?

— Мерзкая позиция.

— Работаем с тем, что есть, Дариэль…

— Иди ты… Мне Дуб не указ.

— Угу. Ты служишь только эль фаолю. Только это так не работает.

Рыцарь отвечать не стал. Повернулся спиной к Забияке и попытался заснуть, но не тут-то было. Забияка вновь начал:

— Меня всегда поражает его способность прощать, что бы я не делал…

— Значит, ты все же пытался купаться в кастрюле для еды? — отозвался Рыцарь.

— Ага! И он меня простил, даже не выдал тебе. Это что-то невероятное. И не дрейфь, Дариэль. Рано или поздно доспехи снимутся. Пусть не у тебя, но у твоих детей уже точно. Эль фаоль умеет прощать.

— Мне плевать, что под доспехами.

— Под доспехами ты.

Рыцарь повторился:

— Плевать. Главное, чтобы другие воздушники наконец-то получили прощение и жили, как положено.

— Я видел Дариэля… Я знаю, что у тебя под шлемом.

— Я в курсе. Бледная кожа, острые зубы, алые глаза, острый подбородок. Что-то еще?

Забияка оперся на локоть и с явным удовольствием в голосе поправил:

— Темная, загорелая кожа, как бронза — Дариэль любил солнце. Темные волосы, мужественное красивое лицо — все придворные дамы были у его ног. И ярко-синие глаза!

— Ничего общего со мной — было бы о чем страдать.

— Эй, жукокрыл… Там под шлемом ты. Понимаешь?

— И что с того?

— Рано или поздно ты увидишь себя.

Рыцарь продолжил:

— …потому что эль фаоль умеет прощать. Сколько раз повторять — пусть простит лучше всех воздушников. Я могу и с жучиной мордой жить. Вот беда-то!