Семь порочных дней

Глава 7

Дорога на Лондон была пыльной, разъезженной и ухабистой. Но Минерва радовалась каждой остававшейся позади миле.

Точнее сказать, радовалась она про себя, не двигая ни одним мускулом. Да и теснота не позволяла пошевелиться.

Внутри экипажа люди набились по четверо на одно место. Еще два пассажира сидели рядом с кучером. Минерва даже не решилась посчитать, сколько же народа ехало на крыше дилижанса. С того места, где она сидела, были видны их ноги, свешивающиеся вниз, словно сталактиты. Между ними в окне время от времени можно было мельком увидеть Колина, скачущего на коне рядом с каретой. Счастливец! Он мог наслаждаться свежим воздухом и свободой движений.

Но в общем беглянка испытывала радостное волнение. Мучительные колебания и спешные сборы остались позади, и теперь можно просто наслаждаться тем, что решилась на побег. Наконец! После того, как все детство страстно желала сбежать из дома. И это путешествие - вовсе не попытка скрыться в лесу с наскоро собранной корзинкой для пикника и обиженной запиской, гласящей просто: "Adieu" (21), а, можно сказать, деловая поездка, имеющая серьезное, профессиональное значение.

Этим утром Минерва Хайвуд взяла свою жизнь в собственные руки.

Но она была рада, что путешествует не одна.

Когда дилижанс останавливался для отдыха или смены лошадей, Колин превосходно играл роль внимательного новобрачного: все время находился рядом и исполнял мелкие просьбы своей спутницы: раздобыть напитки и еду, присмотреть за чемоданом. Он нарочито часто прикасался к ней, например, предупредительно поддерживая под локоть при посадке в экипаж.

Минерва понимала, что он делает это не для ее или своего удовольствия, а ради окружающих. Эти небольшие сигналы имели свою цель. Каждый раз касаясь мисс Хайвуд, Пэйн словно заявлял без слов: "Эта женщина - под моей защитой".

И каждый раз при этом она чувствовала легкое волнение.

Особенную благодарность за эту опеку Минерва ощутила, когда вечером того же дня они прибыли в Лондон и остановились на постоялом дворе. Она так устала в дороге, что еле держалась на ногах. Колин сам поговорил с хозяином, который, даже не моргнув глазом, записал их под вымышленными именами. Виконт лично убедился, что все чемоданы его спутницы подняли в номер, заказал нехитрый ужин и отправил рассыльного раздобыть все, необходимое для путешествия - несколько чистых рубашек, бритву и кое-что ещё - вместо того, чтобы пойти за покупками самому и оставить спутницу в одиночестве.

Воистину, с ним было уютно и безопасно.

Их ужин из ростбифа с вареным картофелем был в самом разгаре, когда Минерва вдруг словно получила пощечину от реальности, и у нее открылись глаза на происходящее. Она находилась в тесной спальне с единственной кроватью наедине с мужчиной, который не был ей ни родственником, ни мужем.

Она отложила вилку, сделала большой глоток вина и медленно обвела взглядом комнату.

Да, всё так. Именно сейчас гибнет ее доброе имя. Под ростбиф с картофелем и в окружении уродливых, отставших от стен обоев.

- Вы очень молчаливы, - обратилась она к своему спутнику. - Даже весь день меня не дразнили.

Виконт поднял глаза от тарелки.

- Это потому, что я жду, Моргана.

Минерва стиснула зубы. Хватит! Она не собирается больше его поправлять.

- Ждете чего?

- Когда вы образумитесь. - Он обвел комнату рукой. - Остановите всё это. Потребуете, чтобы я отвез вас прямо домой.

- О нет, этого не случится.

- И вы не передумали?

Она покачала головой:

- Нет.

Колин налил им обоим еще вина.

- И вас не беспокоит, что сегодня ночью вы разделите со мной одну комнату, зная, что это будет означать для вас завтра?

- Нет, - солгала она.

Хотя с тех пор, как они покинули Спиндл-Коув, Пэйн лишь заботился о спутнице и защищал ее, Минерва все равно ощущала тревогу в его присутствии. Он был таким красивым, таким... настоящим мужчиной и, казалось, заполнял собой всю комнату.

О небеса! Она согласилась разделить с ним постель! Если под этим подразумевается большее, чем просто мирный сон друг возле друга, то Минерва не знала, что ей делать. Она вспоминала искусные, волнующие поцелуи виконта, и в ней боролись страх и любопытство.

- Если я не могу вас отговорить... - начал Колин.

Она закрыла глаза.

- Не можете.

Он шумно выдохнул.

- Тогда утром я поищу место в почтовой карете, идущей на север. Нам надо лечь пораньше.

Она сглотнула.

Когда Колин окончил ужинать, Минерва решила прибегнуть к привычному средству защиты. Извинившись, она встала из-за стола, подошла к самому маленькому из своих чемоданов, в который положила все книги, и вынула дневник. Если через неделю или около того ей предстоит присутствовать на симпозиуме, необходимо систематизировать все недавние находки и перенести их на бумагу.

Достав карандаш и зажав его в зубах, она закрыла чемодан и вернулась с дневником к столу. Отодвинув пустые тарелки из-под еды и водрузив на нос очки, она приготовилась к работе и раскрыла дневник на последней заполненной странице.

То, что она увидела, ее потрясло. Сердце сжалось.

- О нет! Нет!

Пэйн, сидящий напротив, оторвал взгляд от своей тарелки.

Минерва в смятении листала страницы.

- О нет! О Боже! Не могла же я оказаться такой глупой!

- Не сдерживайтесь. Можете быть какой вам угодно. - На ее сердитый взгляд он ответил: - А что? Вы ведь жаловались, что я вас не дразню.

Она положила руки на стол, опустила на них голову и начала размеренно биться

лбом в запястье.

- Какая я же я глупая! Глупая!

- Да полно вам! Уверен, не всё так плохо. - Виконт отложил в сторону нож с вилкой и вытер рот салфеткой, а затем, протащив вокруг стола свой стул, опустился на него рядом с Минервой. - Что могло вас так расстроить?

Он потянулся за дневником, но она подняла голову.

- Нет! Не надо!

Слишком поздно. Колин уже держал тетрадь в руках и листал страницы, пробегая глазами текст.

- Пожалуйста, не читайте! Это все неправда и глупости. Понимаете, это фальшивый дневник. Я целую ночь не спала, сочиняя все, что тут написано. Я собиралась оставить его, чтобы у моей матери и сестер создалось впечатление, будто вы и я влю... - она проглотила эти глупые слова. - Что у нас какое-то время уже была любовная связь. Чтобы они поверили в наш побег. Но я ошиблась: взяла с собой фальшивый дневник, а настоящий оставила в "Рубине королевы".

Пэйн задержался на одной странице и стал читать, посмеиваясь себе под нос.

Лицо Минервы покраснело. Ей захотелось провалиться сквозь землю.

- Пожалуйста! Умоляю! Не читайте! - В отчаянии она рванулась и выхватила дневник.

Виконт, вскочив со стула, отобрал тетрадь и воскликнул:

- О, вот тут написано замечательно! Просто блестяще! Вы так убедительно меня воспеваете. - Он прочистил горло и прочел вслух нарочито театральным голосом: - "Моя мать твердит, что лорд Пэйн сочетает в себе все качества, которыми должен обладать ее будущий зять: он богат, титулован, красив, обаятелен. Признаюсь..."

- Отдайте!

Минерва кинулась за насмешником, но он отскочил, обежал кровать и, стоя по другую ее сторону, продолжил чтение в той же манере:

- "Признаюсь, что мне потребовалось больше времени, чем остальным, чтобы согласиться с этим, но даже я оказалась восприимчивой к мужественной привлекательности Пэйна. До чего же нелегко помнить об изъянах его характера, когда сталкиваешься так близко с его... - Колин опустил журнал и с манерной медлительностью закончил: - С его физическим совершенством".

- Вы гадкий, несносный человек!

- Это сейчас вы так говорите. Посмотрим, как вы запоете, когда близко столкнетесь с моим физическим совершенством. - Он не спеша обошел кровать и направился к Минерве.

Они поменялись ролями, и теперь уже мисс Хайвуд отступала назад, пока не коснулась спиной стены и, словно ребенок, которому некуда бежать, закрыла глаза.

- Прекратите читать. Пожалуйста.

Продолжая неторопливо приближаться, виконт снова перелистнул несколько страниц.

- Бог мой! Тут море описаний! Проказливые локоны моих волос! Мой чеканный профиль! А глаза у меня словно... словно алмазы?

- Не настоящие алмазы. Бристольские.

- Что это такое?

- Это такие каменные образования. Снаружи они выглядят, как обыкновенные булыжники - круглые, коричневато-серые. Но если их расколоть, внутри они заполнены кристаллами, сияющими сотнями оттенков.

И зачем она перед ним распинается? Этот человек ее даже не слушает, а продолжает читать.

- "Никто вокруг не подозревает о нашей связи. Стороннему наблюдателю может показаться, что Пэйн заговаривает со мной только лишь для того, чтобы поддразнить. Но за его насмешками прячется глубокое чувство. Я это знаю. Мужчина может флиртовать равнодушно, даже пренебрежительно. Но он никогда не поддразнивает женщину, если ее не любит". - Виконт пронзил Минерву взглядом: - Это же мои слова! Это наглый плагиат!

- Мне очень жаль, но выдумывать неправду мне труднее, чем вам. - Она всплеснула руками. - Да и какая разница? Эти слова были ложью и тогда, когда вы их произнесли, и тогда, когда я их записала. Неужели вы не поняли? Это фальшивый журнал. Все в нем обман.

- Только не эта часть, - Пэйн ткнул пальцем в середину страницы. - "Мы целовались, и он попросил меня называть его по имени - Колин".

Он вперил в нее непроницаемый взгляд. Сердце Минервы заколотилось, и она качнулась к виконту, на какой-то миг ошеломленно подумав, что сейчас, возможно, он ее снова поцелует.

Она надеялась, что он поцелует ее опять.

Но Пэйн этого не сделал, и Минерве показалось, что издалека донесся чей-то смех.

- Да, мы целовались, и вы просили называть вас по имени. А между тем, вы даже не можете вспомнить, как меня зовут. - Она вырвала тетрадь из его рук. - Полагаю, теперь вы сторицей вознаграждены за потраченное на меня время? Уверена, вы уже исчерпали сегодняшнюю долю насмешек надо мной.

- А можно немного позаимствовать из завтрашней?

- Нет! - она резко захлопнула дневник и засунула его обратно в чемодан.

- Будет вам! Не расстраивайтесь! Вы же сами сказали, что этот дневник написан

нарочито нелепо.

- Да, но не это меня так расстроило. - Тут она была не совсем правдива - честнее было бы сказать: "Не только это". - Плохо, что я оставила в "Рубине королевы" другой дневник. Тот, настоящий, со всеми последними измерениями и наблюдениями.

- А я думал, у вас целая куча всяких научных записей.

- Это так, но мой доклад без тех данных будет менее убедительным.

Он замер.

- Насколько?

- Не волнуйтесь. - Минерва выдавила улыбку и погладила гипсовый слепок в чемодане. - Пока у нас есть вот это, пятьсот гиней вам гарантированы.

- Что ж, - отозвался Колин. - Хвала небесам за Франсину!

Он тяжело вздохнул, провел рукой по волосам и подумал: "Что я творю, черт возьми?" Когда там, у обочины дороги, эта девица выдвинула свой ультиматум, у него не осталось выбора, кроме как сопровождать ее. Этого требовала элементарная порядочность. Но он весь день ждал, что мисс Хайвуд образумится, откажется от этого сумасшедшего путешествия и потребует немедленно вернуть ее в Спиндл-Коув. Однако до сих пор ее решимость не поколебалась. И какая-то странная сила не позволяла ему покинуть спутницу.

Колин не знал, что это, черт побери, была за сила. Но честью или долгом назвать ее нельзя, ведь он сейчас находится на постоялом дворе с Минервой наедине. Тогда, может, желание защитить? Жалость? Острое любопытство? Но одно было ясно: дело не в пятистах гинеях.

Мисс Хайвуд вынула из чемодана большой сверток какой-то белой ткани.

- Что у вас там? - полюбопытствовал виконт.

- Постельное белье. Я не буду спать на этом, - она указала на кровать с грязным тюфяком, набитым соломой.

Колин смотрел, как Минерва разворачивает хрустящую белую простыню, накидывает ее на продавленный тюфяк, и, наклоняясь, расправляет, стараясь накрыть все четыре угла постели. Аккуратно подрубленные края простыни украшала изящная стилизованная вышивка. Но что именно было на ней изображено, разглядеть не удалось.

Мисс Хайвуд потянулась за вторым свертком. "Наверное, покрывало", - подумал Пэйн. Оно было украшено по краям тем же самым повторяющимся рисунком, а в центре красовался странный круглый узор размером с колесо от догкарта (22). Пока Минерва расправляла складки, Колин, склонив голову набок, рассматривал вышивку. Аккуратные стежки изображали что-то вроде свернувшейся кольцами змеи или, скорее, продольный разрез раковины улитки, но все внутреннее пространство этой раковины было разделено на десятки замысловатых полостей.

- Это наутилус (23)?

- Близко, но не он. Это аммонит (24).

- Аммонит? Что еще за аммониты? Звучит, словно название ветхозаветного народа, созревшего для кары небесной (25).

- Аммониты - это не библейский народ, - пояснила мисс Хайвуд со сдержанной снисходительностью. - Но их тоже что-то сражило.

- Сразило.

Она пристально посмотрела на собеседника.

- Сразило?

- С грамматической точки зрения, думаю, вы хотите сказать "сразило".

- С научной точки зрения я хочу сказать "вымерли" - именно это произошло с аммонитами. До нас дошли только их окаменелые останки.

- И вышитые на простынях изображения.

- Знаете, что... - Минерва сдула в сторону упавшую на лицо прядь. - Могли бы и помочь.

- Но ведь наблюдать за вами - такое удовольствие! - произнес Колин, только чтобы поддразнить ее, взялся за угол простыни и провел пальцем по стежкам. - Значит, вы сами это вышили?

- Да. - Судя по тону ответа, вышивание не было любимым делом мисс Хайвуд. - С тех пор, как мне исполнилось двенадцать, мать каждый вечер заставляла меня уделять час рукоделию. Я и мои сестры вечно что-то вышивали для своего приданого.

Приданое. Странно, но это слово задело Пэйна за живое.

- Вы взяли с собой свое приданое?

- Разумеется. Чтобы создать полную иллюзию побега с возлюбленным. А еще это самое подходящее место для хранения Франсины. Все эти свертки мягкой ткани просто созданы для того, чтобы хорошенько ее упаковать.

Какое-то сильное чувство словно толкнуло виконта в бок, но улетучилось прежде, чем он успел понять, что это было. Скорее всего, ощущение вины. Эти простыни предназначались для украшения брачного ложа мисс Хайвуд, а она застилает ими запятнанный, набитый соломой тюфяк на убогом постоялом дворе.

- Во всяком случае, - продолжала Минерва, - раз моя мать заставила меня вышивать, я настояла на выборе того узора, который был интересен мне. Никогда не понимала, почему девиц вечно вынуждают вышивать скучные цветочки и ленточки.

- Осмелюсь предположить... - Колин расправил простыню со своего края. - Возможно, потому что "ложе, усыпанное цветами" звучит восхитительно романтично, в то время как делить постель с первобытной морской улиткой - это отвратительно.

Минерва стиснула зубы.

- Можете спать на полу.

- Я сказал "отвратительно"? Я имел в виду "очаровательно". Всегда мечтал провести ночь с доисторическим слизняком.

Эти слова явно не убедили мисс Хайвуд.

- Я усердно трудилась над этой вышивкой. Пришлось произвести сложные вычисления, подсчитать сотни стежков, чтобы правильно вышить все до единой камеры этого аммонита. - Она провела пальцем по узору вышивки, расходящемуся спиралью от центра. - Это не просто случайный рисунок. Природа следует законам математики. Каждая камера раковины увеличивается в сравнении с предыдущей согласно определенной неизменной экспоненте.

- Да-да, я понимаю. Это логарифм.

Минерва вскинула голову, поправила очки и внимательно посмотрела на Колина.

- А знаете, - заявил он, - этот рисунок все-таки начинает мне нравиться. Морские слизняки меня не возбуждают ни на йоту, но логарифмы... Мне всегда казалось, что этот термин звучит довольно неприлично. - Следующие слова виконт произнес с двусмысленной интонацией и выразительно поежился: - Логарифм! О-о! Да, спасибо, а можно еще?

- Многие математические термины имеют такое свойство. Думаю, это оттого, что все они придуманы мужчинами. "Гипотенуза" звучит прямо-таки распутно.

- А "четырехугольник" порой вызывает в уме довольно чувственные образы.

Минерва выдержала долгую паузу, а затем подняла бровь.

- Но куда больше их вызывает "ромб".

Видит бог, это слово было порочным. То, как она произнесла его, и вправду всколыхнуло в Колине грешные мысли. Его восхитило, что мисс Хайвуд не уклонилась от брошенного им вызова, а ответила на удивление остроумно. Тому счастливцу, который однажды станет ее возлюбленным, скучать не придется.

Он негромко рассмеялся, борясь с внезапным приступом желания.

- У нас на редкость странная беседа.

- Я нахожу ее более чем странной. Она абсолютно скандальная.

- Почему? Из-за того, что я знаком с правилом логарифмирования? Вы привыкли разговаривать со мной простыми, короткими словами, а ведь мне дали лучшее образование, какое только может предложить юному аристократу Англия. Я обучался в Итоне и Оксфорде.

- Конечно, но почему-то я не могу представить вас получающим отличные оценки по математике. - Она завела руки за спину и начала расстегивать платье, словно забыв, что тут находится Пэйн, или просто не стесняясь раздеваться перед ним.

Виконту захотелось сделать на столбике кровати памятную зарубку в честь новой ступени в его любовной карьере. Никогда еще женщина не раздевалась перед ним под разговор о математике. Ему бы раньше и в голову не пришло такое попробовать.

Снимая шейный платок, Пэйн сказал:

- Честно говоря, я не был отличником по математике. Мог бы, но не усердствовал.

- Почему?

- Вы шутите? Да потому что такие никому не нравятся - педантичные маленькие зануды, вечно горбящиеся над грифельными досками. У каждого из них по четыре глаза и ни одного друга.

Он вздрогнул, внезапно осознав смысл своих слов, но было уже поздно.

Минерва замерла, прекратив расстегивать платье. Веселость исчезла с ее лица. Шмыгнув носом, девушка уставилась в угол.

Проклятье! Она снова обиделась!

- Мин, я не хотел...

- Отвернитесь! - она повелительно взмахнула рукой. - Уже поздно, и я устала. Избавьте меня от своих извинений и не поворачивайтесь, пока я буду раздеваться. Я скажу вам, когда четыре моих педантичных глаза надежно скроются под отвратительной морской улиткой.

Колин послушно отвернулся. Расстегивая манжеты рубашки, он пытался не прислушиваться к шуршанию ткани за спиной, но тщетно. Невозможно было остановить разгулявшееся воображение, которое рисовало ему, как мисс Хайвуд снимает платье и распускает шнуровку корсета. Раздался вздох, и по спине виконта пробежала дрожь: он распознал тот глубокий, волнующий звук, который издает женщина, в конце дня освобождая свою грудь из тесного плена.

Кровь прилила к чреслам Пэйна. Он тоже хрипло вздохнул и попытался убедить себя, что возбуждение вызвано лишь присутствием в комнате раздетой дамы. Его тело и не могло отреагировать иначе. Это ведь просто биология. Такое случается с птицами, пчелами и даже с первобытными моллюсками.

От умывальника донесся тихий плеск воды: Минерва протирала куском влажной ткани свое роскошное обнаженное тело. Право, она специально мучила Колина. И, возможно, он это заслужил.

Наконец пытка все-таки закончилась, кровать скрипнула, и раздался голос мисс Хайвуд:

- Теперь можете повернуться.

Пэйн обернулся, абсолютно уверенный, что увидит свою спутницу съежившейся под одеялами и отвернувшейся к стене, но вместо этого обнаружил, что Минерва лежит на боку и смотрит прямо на него.

- Я собираюсь раздеться. Не хотите ли отвернуться?

- Не думаю. Нет. - Она подперла голову рукой. - Ни разу не видела голого мужчину, тем более так близко. Можете считать это удовлетворением моего научного любопытства, - ее взгляд стал более жестким, - или извинением, если вам так хочется.

О, мисс Хайвуд действительно умна. То есть сейчас ему предстоит испытать унижение и предстать перед ней в чем мать родила в качестве расплаты за все свои насмешки и невольные оскорбления. Даже Колин вынужден был признать, что заслужил это наказание.

- Сочту за счастье позволить вам рассмотреть мое физическое совершенство во всей красе, но только если взамен тоже увижу вас обнаженной. - И, так как Минерва потрясено молчала, он добавил: - Так будет честно. Око за око, зуб за зуб.

- Груди за муди? Разве это честно? Вы перевидали бесчисленное множество грудей. Не понимаю, зачем вам разглядывать мои.

Черт! Как просто она произнесла эти слова! Без всякого намека на жеманство. Только-только Пэйн обрел контроль над собой, и вот эта девица снова возбудила его: резко, до пульсации внизу живота.

- А так как вы гордо демонстрировали ваши... муди перед половиной женщин Англии, - продолжила Минерва, - я нахожу странным, что сейчас вы вдруг вспомнили о скромности.

- Да, - невозмутимо ответил Колин, - мне посчастливилось перевидать немало грудей в своей жизни. Но каждая пара отличается от остальных. А ваши я еще не созерцал.

Она свернулась в комочек под покрывалом, словно вышитая на нем ракушка.

- Уверена, в них нет ничего необычного.

- Об этом мне судить.

Мисс Хайвуд вздернула подбородок.

- Ладно. Вот мое предложение: ваша полная нагота за половину моей.

Пэйн притворился, что обдумывает.

- По рукам.

Сев в кровати и подтянув ноги к груди, Минерва расстегнула спереди ночную сорочку, затем, тщательно загораживая грудь коленками, вытащила руки из рукавов. Ее предплечья были тронуты загаром, но плечи изящных, лебединых очертаний остались белыми.

Обнажившись до талии, она сгорбилась, пытаясь спрятаться за выставленными перед собой согнутыми ногами, и бросила вызов:

- Сначала вы!

Колин через голову стянул рубашку и отбросил ее в сторону. Затем, расстегнув бриджи, бесцеремонно спустил их.

Ну, не то чтобы совсем без церемоний - без фанфар не обошлось. Требуя к себе внимания, его быстро увеличивающееся мужское достоинство чуть ли не трубило. Оно торчало из гнезда темных волос, покачиваясь задорно и неприлично.

- Теперь вы.

Верная своему слову, Минерва опустила колени и обнажилась перед виконтом до пояса

Они принялись внимательно рассматривать друг друга.

"Она права, - подумал Колин. - У нее самые обычные груди. Начать хотя бы с того, что их две - обычное количество". Они округлые, чуть полнее среднего размера, увенчанные торчащими сосками. В комнате слишком темно, чтобы разглядеть точный оттенок этих сморщенных шишечек. Но он не привередлив: розовые, темно-розовые, желто-коричневые, коричневые - в темноте все они на вкус одинаковы.

Нет, как оказалось на деле, ее грудь хоть и привлекательная, все же не лучше и не хуже большинства тех, что он видел раньше. Но зато у Пэйна перехватило дыхание, стоило ему окинуть мисс Хайвуд взглядом всю целиком: полуобнаженную, сидящую в гнезде из смятых белых простыней. Ее темные волосы рассыпались по плечам, очки так очаровательно скособочились на носу, а эти сочные яркие губы - о! - были приоткрыты.

Она выглядела, словно туманное воспоминание, жаркий чувственный сон или мимолетное видение из будущего.

"Стоп! - приказал себе виконт. - Не думай о таких вещах".

- Надеюсь, он не всегда такой? - спросила Минерва, подавшись вперед и не отрывая взгляда от его причинного места.

- Какой?

- Большой и... активный.

Напряженный орган снова нетерпеливо подпрыгнул, словно плохо выдрессированная гончая.

- Вы сделали это нарочно? - удивилась Минерва.

О, какие неприличные вещи Колину хотелось сейчас сделать! С умыслом. И весьма однозначным: заставить очки этой упрямицы запотеть, а их владелицу - без стеснения стонать от удовольствия.

- Я не собираюсь соблазнять вас, - заявил он.

Чуть помедлив, Минерва коротко кивнула, потом скользнула взглядом к лицу собеседника и переспросила:

- Простите, что вы сказали?

- Я не собираюсь соблазнять вас, - повторил Пэйн. - Ни сегодня, ни вообще когда-либо. Я просто подумал, что должен вам это сообщить.

Она непонимающе смотрела на него, и пришлось пояснить:

- Помните, что я сказал вам в ту ночь в замке? Что я не разрушаю жизни невинных девушек. Поймите, у меня есть правила.

- Правила для женщин, которых вы обольщаете?

- Нет же, для себя.

- Значит, у распутников тоже существует свой этикет? Некий кодекс чести соблазнителя? Вы это хотите сказать?

- В некотором смысле. Видите ли, обычному молодчику, который просто собирается завлекать в постель желанных ему девиц, правила, возможно, и не нужны. Но когда мужчина стремится к достижению довольно сложной цели - никогда не проводить ночь без женщины, постепенно вырабатываются кое-какие принципы. Хотите - верьте, хотите - нет, но у меня действительно есть свои правила.

- И каковы же они?

- Во-первых, конечно же, хорошие манеры: все эти "спасибо", "пожалуйста", и я всегда пропускаю даму вперед. Также мне не важно, где происходит свидание, но у меня есть некие ограничения по поводу веревок и шарфов.

У собеседницы отвисла челюсть.

- Веревок и?..

- Я не против, если женщина желает быть связанной, но себя связывать не дам. Кроме того... - он начал загибать пальцы, - никаких девственниц, проституток, женщин в отчаянном финансовом положении, сестер бывших любовниц, матерей бывших лю...

- Матерей? - пискнула Минерва.

Пэйн пожал плечами. Этот пункт появился в его списке после одной довольно забавной истории.

- Послушайте, вам вовсе не обязательно выслушивать все эти правила. Важно лишь то, что они у меня есть. И, соблазнив вас, я их нарушу. Так что этого не случится. Думаю, что именно сейчас, пока я стою перед вами голый, наиболее подходящий момент для того, чтобы обсудить этот вопрос. Потому что, заговори я об этом в другое время, вы могли бы обидеться, решив, что я не нахожу вас привлекательной. - Он указал на свое налитое, бодро торчащее естество. - Как вы прекрасно видите, это не так.

Минерва несколько мгновений молча разглядывала указанное место, а потом, не отводя от него глаз, заявила:

- Вы были правы. У нас и в самом деле на редкость странная беседа.

Виконт потер ладонями лицо, шумно выдохнул и произнес:

- Еще не поздно спасти вашу репутацию. Я мог бы прямо сейчас отвезти вас в Лондон, к Брэму и Сюзанне. А вы бы могли скатать обратно эти простыни и сберечь их для мужчины, который, возможно, оценит вложенный в них труд, а еще их значимость. Ведь они - часть вашего приданого, и отношение к ним должно быть особенным.

Колин понимал, что если они - известный повеса и незамужняя леди - проведут ночь в одной комнате, то уже не будет иметь значение, чем они на самом деле занимались на этом вышитом постельном белье. Даже если простыни не будут испачканы их потом, его семенем или ее девственной кровью, они все равно будут испорчены. Если мисс Хайвуд не вернется из этого путешествия замужней женщиной, ей никогда не сделать брачной партии в высшем свете, потому что ее репутация будет погублена.

Минерва легла на спину и уставилась в потолок.

- Всё на этом?

Колин отмахнулся от укола совести, напомнив себе, что замысел этого путешествия полностью принадлежал мисс Хайвуд, которая прекрасно осознавала все последствия. Она в буквальном смысле постелила себе постель и теперь лежала в ней (26). А Колин собирался разделить с ней ложе. Таков был уговор.

- Я всегда сплю поверх одеял, - сказал он, присаживаясь на край тюфяка. - Так что если вы останетесь под покрывалом...

- То хоть что-то будет нас разделять.

"Да уж, "что-то" толщиной с березовый лист!" - подумал Пэйн.

Он улегся и уставился в потолок, но вдруг в темноте перед его глазами возник яркий образ-воспоминание: груди мисс Хайвуд, похожие на две луны персикового цвета, парящие под потолочными балками. Видение манило прикоснуться, насладиться им. Колин был не так глуп, чтобы протягивать руки к миражу, однако его легковерный, вечно на что-то надеющийся детородный орган напрягся, выгнувшись дугой.

Пэйн зажмурился и, пытаясь настроиться на что-то наименее возбуждающее, начал представлять себе пауков с волосатыми ногами, бугорчатые, вытянутые тыквы-горлянки, наводящие на мысли о гениталиях сифилитиков, гороховое пюре, запах пыли и пчелиного воска, исходящий от дряхлых стариков.

А затем в его мозгу всплыл совсем другой образ, заставивший громко расхохотаться.

- Что случилось? - спросила Минерва, и Колин позавидовал ее сонному голосу.

- Ничего. Я просто представил, как повела себя ваша матушка, узнав, что вы сбежали.

______________________________

Примечания переводчика:

21) "Adieu", фр. - "прощайте!"

22) Догкарт - двухколёсный двухместный экипаж с сиденьями, расположенными так, что пассажир сидит спиной к вознице; под задним сиденьем находится ящик для охотничьих собак.

23) Наутилус, лат. Nautilus - вид моллюска.

24) Аммониты - общее название для вымершего подвида головоногих моллюсков, близких к ныне живущему наутилусу.

25) Здесь речь идее об Аммонитянах - библейском народе, родственном евреям, который в столкновениях с евреями всегда терпел поражение; в англ. яз. слова "ammonites" - "аммониты" и "Ammonites" - "Аммонитяне" звучат одинаково.

26) Здесь идет отсылка к пословице, известной с XVI века: "Сделать себе постель и лечь в нее", означающей "пострадать от последствий собственных действий"; она восходит к временам, когда большинство людей, не имея постоянной кровати, каждую ночь набивали мешок соломой и использовали в качестве постели.