Сердце в огне

Глава 10

Совещание шло своим чередом. Петр Сергеевич еще раз прошелся по претендентам на повышение, каждый раз, словно спрашивая совета или даже разрешения у Анны. Глеб почти ничего не слышал, он исподтишка поглядывал на эту парочку, пытаясь понять, с чего вдруг шеф так вокруг нее вьется. Может быть, она родственница кого-то из вышестоящего начальства? Интересно, а она вообще подойдет к нему или сделает вид, что они не знакомы.

Накатило дикое раздражение, захотелось встать и, отшвырнув стул, выйти из кабинета. И будь, что будет! Он никак не мог отойти от минуты позора перед женщиной, которую мечтал пригласить на кофе. Хотя и понимал, как это будет выглядеть со стороны: уставший от переживаний муж не справился со стрессом и решил сходить налево. Вот и грезит блондинкой с сапфировыми глазами. Вспомнил вчерашние серьги. Увидел, что сегодня они уже другие — небольшие золотистые кольца. А вот цепочка та же и по-прежнему змеится по высокой шее.

Глеб сжал кулаки. Да, какая разница, что о нем подумают! Пусть сначала переживут то, что пережил он, причем дважды, а там посмотрим! Глеб чувствовал, как всем телом он непроизвольно развернулся в сторону Анны. Как чуткий радар пытался поймать, пусть даже слабенькую, едва уловимую волну покоя, исходящую от нее. И в какой-то момент показалось — вот оно! Но ощущение было таким тусклым, что он чуть не застонал. Как если бы человеку, мечтающему попробовать тропический фрукт, подсунули пресный и безвкусный суррогат. Он испугался: а что если и не получится больше испытать блаженный покой?

Глеб заерзал на стуле. Получилось шумно и заметно, но он понадеялся, что спишут на волнение перед шефом. Передвигая по столу разрисованный каракулями лист бумаги, он быстро прикидывал: есть ли шанс на продолжение безобидных встреч с Анной? Всё-таки субординацию никто не отменял, а любые отношения в корпорации становятся достоянием общественности в мгновение ока. И ладно бы просто сплетни, но ведь негласно романы на работе не приветствуются. Да и какой там роман! Нет таких мыслей. Просто он остро нуждается в общении с ней. Обычном, человеческом общении! Тот, кто хочет выжить, ищет любые пути спасения. Так что на его личной войне с демоном страха и тревоги все средства хороши.

Совещания всегда тянулись медленно, а сегодняшнее казалось бесконечным. Наконец, он услышал заветное: всем спасибо, можете приступить к работе. Сотрудники потянулись к выходу, радуясь, что можно ненадолго размять затекшие тела. Сегодня управляющий был в ударе и особенно изощренно изгалялся над подчиненными. Наверняка не последнюю роль в этом сыграла Анна. Красовался перед ней, перья распушал, демонстрируя себя, как компетентного и сурового руководителя, без которого вся работа рухнет.

Глеб нарочно пропустил всех вперед. Анна стояла у стола и внимательно слушала Петра Сергеевича. Тот заливался соловьем и всё норовил прикоснуться к руке женщины. Сверкая нешироким гладким браслетом на запястье, рука ускользала мимолетным движением. Глебу стало жарко. Ему хотелось убить шефа, потому что сейчас он питается энергией, предназначенной для него. Нагло и беспринципно отбирает его пищу! Глеб поджал губы и вместо того чтобы пойти к выходу, начал обходить стол с другой стороны. Ему было просто необходимо оказаться рядом с Анной, причем, как можно ближе. Если он сейчас ничего не почувствует, то и попыток завладеть ее вниманием больше не будет.

Заметив маневр Глеба, Анна удивленно приподняла бровь, потом улыбнулась и прищурила глаза. Теплое васильковое облако окутало мягким одеялом, залетело внутрь, взбудоражило память сердца. Глеб почувствовал, как по коже поползли приятные мурашки. Так бывало в детстве, когда мама перебирала его волосы перед сном.

— Вы что-то хотели еще уточнить? — неприветливо процедил Петр Сергеевич, вторгаясь в чужую вселенную.

— Нет. Извините, — громко ответил Глеб.

Он пошел к раздвижным матовым дверям, они напомнили ему двери турецкой больницы. Но внутри ничего не екнуло. И это была заслуга Анны. Глебу захотелось рассмеяться в голос, будто он надышался веселящим газом. Голубой поток смыл всю муть, растворил ее, распылил на мелкие, почти невидимые, частицы.

В коридоре Глеб остановился у кулера и принялся ждать. Вдруг ему повезет, и он сможет перекинуться с Анной хотя бы парой слов. Неважно, о чем будут эти слова. Хватило бы простого — «привет». Лишь бы не лишала его источника жизни. Медленно цедил маленькими глотками холодную воду. Ждал. Двери кабинета разъехались, сердце подпрыгнуло, зависло у горла и разочарованно скатилось вниз. Рядом с Анной по-хозяйски шествовал Петр Сергеевич. Сейчас еще сделает при ней замечание, что он до сих пор не на рабочем месте. Глеб отвернулся, надо уходить. Он и раньше недолюбливал управляющего с его дурацкими правилами и необоснованными придирками, а сейчас просто возненавидел.

— Благодарю вас, Петр Сергеевич, — раздался хрустальный голос Анны. — И не смею вас больше отвлекать.

— Но я провожу… — гудел майским жуком управляющий.

— Ни к чему, — хрусталь покрылся легким слоем инея. — Я прекрасно знаю, где находится отдел маркетинга.

Снова раздалось гудение, на этот раз слегка огорченное, и Петр Сергеевич скрылся в кабинете. Глеб напряженно ждал, спиной чувствуя приближение Анны. Стук ее каблуков отдавал нервными импульсами по всему телу, словно бил по голому мясу. В горле пересохло, хотя только что был выпит целый стаканчик воды. На задворках сознания вдруг ярко проявился образ Жени у водопадов… где уже пошел отсчет часов, минут, секунд до трагедии. Беды, которая прямо сейчас безжалостно уничтожает их настоящее.

— Привет.

Глеб обернулся. Силуэт Жени замерцал и растаял в шлейфе горьковатого парфюма другой женщины. Глеб тихо выдохнул, точно схватился за спасательный круг. Когда человек тонет, совершенно неважно, за что уцепиться, главное, выжить.

— Выпьем кофе?

И опять она ведет партию.

— Да…

Анна кивнула и устремилась дальше по коридору.

— Там… на совещании… — сказал ей в спину Глеб.

— Не важно, — не оборачиваясь, ответила Анна. — В полпервого, в кофейне на той стороне улицы.

Глеб смотрел в экран компьютера и не видел ничего. Снова обрушился на него шквал сомнений. Придавил тяжелыми камнями, не дает больше ни о чем думать. Еще можно всё прекратить. Позвонить, отказаться от встречи или пойти и объяснить, что там, в баре, он проявил слабость, что он просто сильно устал, что на самом деле у него всё хорошо. Главное, себя в этом убедить. И выбрать. Покой, дарующий силы жить или ежедневное преодоление себя в надежде на изменения.

Нет, о выборе лучше не думать. Он чувствовал себя так, будто попал в безумную игру. Перед ним стеклянная дорожка, а под ней бездна. По условиям игры нужно пройти и выжить. Какие-то стекла настоящие, другие — лишь иллюзия, созданная в пространстве. На первый взгляд, они неотличимы. Нужно шагнуть и удержаться. Или рухнуть вниз. В помощь — только интуиция и удача. Но в игре ты отвечаешь только за себя. А когда нужно сделать выбор, который неизбежно коснется другого? И что бы ни выбрал, потом всё равно будешь мучиться и думать, думать, думать: а правильно ли я сделал?

Почему это случилось именно сейчас и именно с ним? Он думал, он справится сам. Ведь он мужчина. Он привык преодолевать трудности. Ни разу не сдался и не отступил. Он всегда презирал тех, кто предавал женщину, оставлял ее в болезни или слабости. Он упивался своим благородством и самодовольно поглаживал свое эго: я-то не такой. У него всегда был план, которому он следовал, и если случались отклонения, то были они незначительны и при должном усилии быстро корректировались. Но пришел огонь. Все планы превратились в пепел, а заодно сгорели и его благородство, и осуждение тех, кто не выдержал когда-то и ослабел. И вот теперь слабым стал он. Жизнь перевернулась и очередной раз доказала, что человек ничем управлять не может.

Раздался громкий щелчок. Карандаш, который Глеб сжимал в пальцах, треснул пополам. Он так задумался, что не заметил, как сломал его. Карандаш был блестящим и новым. Только сегодня его взял из коробки. «Вот и я, как эта деревяшка, — усмехнулся Глеб, — сверху прочный, а чуть надавили — и в щепки». Он попытался соединить два зазубренных края. Они хорошо подходили, и только отколовшаяся краска, без прикрас демонстрировала место разлома. Глеб снова отделил один огрызок от другого. А ведь каждая из этих частей может остаться карандашами. Одному нужно аккуратно отпилить некрасиво торчащие щепки, а другому — заточить грифель. И пожалуйста! Они еще послужат! Это ведь тоже выход…

Он не стал выбрасывать сломанный карандаш в урну. Пусть напоминает, что всё поправимо. Изменять он Жене не собирается, а значит, имеет право следовать к спасению своим путем.

Женя задумчиво смотрела на легкую занавеску цвета лимона. Она купила ее в прошлом году, зимой, когда ночи были по-особенному черны и непроницаемы. Снег долго не выпадал, и после пяти вечера, небо накрывало город плотной темной тканью, словно это была клетка с попугаем. Хотелось ярких красок, а больше всего огромного желтого и горячего, как блин, солнца. Ноги сами собой понесли в магазин, где и было куплено это чудо с золотистым оттенком. Занавеска прекрасно подошла к светло-бирюзовой мебели, но, главное, она радовала и поднимала настроение, позволяя на время забыть о холоде и мраке за окном.

Если бы сейчас так же легко она помогла избавиться от ужасного ощущения тоски и беспомощности. Женя вздохнула и привычно постаралась утрамбовать эмоции в контейнер, который прятала на чердаке своей души. С каждым днем он становился всё больше и больше. Сначала это была маленькая коробочка, куда она тщательно упаковала страх. Она видела, до чего может довести человека испуг. Потом туда пришлось отправить вину, и коробочка сразу распухла и расползлась по швам, превратившись в контейнер. И тогда остальные чувства, в избытке ее переполнявшие, наперегонки бросились занимать себе потайные места. Они толкались и теснили друг друга, и предсказуемо кому-то из них не хватало места. Поэтому каждый день Женя ощущала, то ничем не объяснимую ярость, то отчаяние и гнев, всё зависело от того, какую из эмоций попытались выдавить из контейнера. Приходилось тщательно контролировать наполняемость, быть начеку и вовремя предугадывать, с каким чувством нужно немедленно справиться.

Женя хотела поговорить с Глебом и узнать: нет ли у него подобного ощущения. Но тема пожара и гибели его родителей была табу, а теперь, когда и она побывала в огне, начать разговор было и вовсе невозможно. Резко, будто от судороги, потянуло пальцы. Морщась, Женя машинально принялась их растирать. Физическая боль отвлекала, и Женя была ей даже рада. Упрямо и методично она выполняла ежедневные упражнения, сама массировала кисти, сжимала колючий мячик и растягивала пальцы и ставшую неэластичной кожу.

Она старалась не вспоминать, какими ловкими и быстрыми были ее руки раньше. Как недолго на безымянном пальце сверкало новенькое обручальное кольцо. Теперь оно лежит в шкатулке, вместе с другими украшениями. Женя достала его и зачем-то надела. Покалеченный кусачками ободок легко разошелся и обхватил кожу. В глазах защипало: Женя вскинуло лицо кверху. И почему это случилось именно с ней?

«Купим новое, Жень. Вот окончательно восстановятся руки, и купим!» — успокаивал ее еще в больнице Глеб.

«Может быть, я зря паникую и думаю только о плохом? Может быть, мне всё кажется?» — снова попробовала договориться с собой Женя. Она вспомнила о предстоящем вечере с шампанским и вишней — отголосок из прошлой жизни. Робко внутри шевельнулась надежда, попыталась подать голос, но тут же страх закрыл ей рот липкими пальцами.