Сердце в огне

Глава 5

Шел второй час ночи, а Глеб всё сидел в баре, стараясь с помощью виски заглушить свои ощущения. Казалось, что сознание разделилось пополам. «Шизофрения какая-то», — усмехался Глеб, пытаясь сфокусировать взгляд на бармене, натирающем белоснежным полотенцем бокалы. Неуклюжими пальцами Глеб подвинул к себе тяжелый стакан и уставился внутрь. Лед давно растаял, тягучая красновато-желтая жидкость напомнила ему об огне. Он пьяно покачал головой, стараясь отогнать наваждение.

Кратковременное посещение Жени явно пошло ему не на пользу. Он столько ждал. Так надеялся, что когда увидит ее, почувствует прилив сил и тревога отступит. Он думал, свидание с Женей наполнит его верой, что всё поправимо. Он выдохнет, и просто будет ей помогать, и скоро они забудут об этом страшном происшествии, как о дурном сне. А потом еще внукам расскажут, что пришлось пережить в молодости их бабушке и дедушке. Будут примером любви, которая исцелила и вернула к привычной жизни, закалив их навсегда, как закаляет огонь сталь.

Но всё вышло совсем не так. Его ожидания разбились вдребезги, как тот хрупкий шар, в котором он прятал кольцо и записку с предложением. И таким же ощерившимся острием торчит теперь осколок их счастья, готовый распороть шелковую ткань, из которой соткана была их любовь. Глеб злился. На глазах кипели слезы, но не от алкоголя, а от ужасающего своей откровенностью чувства страха. Страха перед Женей, перед ее ожогами. То, что она побывала в лапах огненного монстра, как будто осквернило ее, выжгло из души Глеба тот восторг и чувство нежности, которые испытывал он, находясь рядом с ней.

Щурясь на отражение ярких ламп в зеркалах бара, он пытался вспомнить свою Женьку и вернуть утраченное. Неужели это чудовище выжгло всё дотла? Дотянулось своими кривыми обгоревшими щупальцами до его души, проползло по ней, оставляя за собой лишь черные следы сажи и тлена. Тыкаясь, как слепой котенок, он растерянно бродил на пепелище, то и дело бросался к кучкам золы, ворошил их непослушными пальцами, пытаясь отыскать драгоценности прошлого. Но всё напрасно, в голове то и дело возникала лишь одна картинка — Женька в больничной палате. И от этого видения, намертво впечатавшегося в мозг, хотелось орать дурниной.

Бармен вопросительно задержал взгляд. Глеб кивнул и показал на опустевший стакан. Играя бликами, из бутылки полилась новая порция медной жидкости.

Глеб пил виски маленькими глотками. Он надеялся, что силы, которые скрыты в этой отупляющей жиже, сжалятся над ним и позволят вычеркнуть из памяти то, от чего он чувствовал себя предателем и слабаком. Он уговаривал себя, что это зыбкое ощущение временное, и завтра оно исчезнет, растает, как кубики льда в стакане. И он никогда и никому не расскажет об этом. Эта позорная тайна умрет вместе с ним. Сколько людей, которые допускали для себя возможность сбежать, спрятаться, отвести глаза и изобразить важные дела, когда требовалось личное мужество? Много. Таких людей много. Свернули в переулок, увидев, как хамоватые парни пристают к девчонке, не прыгнули в речку, где водоворот затягивал мальчишку, отвернулись от мордочки тощего и замерзшего котенка, когда снег сыпался за воротник и гнал в теплый дом.

Минута малодушия простительна. И он, Глеб, ей не поддастся. Он выдержит. Однако далеко-далеко в черной галактике его души всё чаще маячила боязливая мысль. И Глеб отбивался от нее, как будто от этого зависела его жизнь. Он не мог сам себе признаться в том, что оказался слаб. Огонь сжег не кожу его жены, огонь подточил стержень внутри него, и сейчас этот стержень рассыпается, как перегоревший мрамор.

Он чувствовал себя беспомощным. Вокруг выжженная пустыня, земля в заскорузлых трещинах, жалкие пеньки обгоревших деревьев. Кое-где уцелели тонкие ветки, но они лишены листьев, в них нет больше жизни. Они служат лишь напоминанием о том времени, когда здесь всё цвело и благоухало, и смеялось и пело счастье. Боль и горе разъедали душу, травили разум, хотели причинить страдания телу. Глеб накачивался алкоголем, сознательно оттягивая момент, когда снова нужно будет открыть глаза и оказаться в реальности. Пусть хотя бы один вечер и ночь он побудет в добровольной иллюзии, что это просто затянувшийся кошмарный сон.

Тысячный раз Глеб прогонял в сознании тот вечер. Так быстро всё случилось. Он пытался убедить себя, что не было у него возможности предотвратить эту трагедию, но лишь подстегивал чувство вины: не смог, не справился, струсил… Вот оно! Струсил и не смог забежать в бунгало, когда там уже появился огонь. Теперь договориться со своим внутренним прокурором не было никакой возможности. Он не берет взяток в виде оправданий и отсылок к картинкам из детства. Он безжалостен и суров. А еще справедлив. И это нужно признать и смириться.

Думая о Жене, Глеб мучился странным ощущением. Он как будто пытался торговаться с судьбой, заранее зная, что сделка обречена на провал. А всего на всего нужно было забыть. Забыть, что пострадала она от огня. Ужасные мысли прыгали в голове, как будто, играя в теннис, стучали мячиком о стену: если бы она захлебнулась, если бы попала в аварию… От дикости этого торга, на голове шевелились волосы, но Глеб лишь мрачно хмурился и продолжал себя истязать. Он не мог простить Жене, что она обгорела. И точка. И хватит от себя бегать.

Теплилась надежда, что такие мысли, это и есть то самое дно, от которого он теперь оттолкнется и перестанет бояться. Но Глеб понимал, что на самом деле, это начало конца. Рано или поздно наступит день, когда не спрячешься за прозрачным стеклом. Придется войти в палату, подойти к Жене, увидеть вблизи ее шрамы и ожоги, и при этом сделать вид, что всё это неважно. Можно искусно притворяться, но Женька сразу всё поймет и почувствует.

Глеб опустил голову на руки и затих. Юсуф с печальными глазами снова оказался рядом. Он помог Глебу спуститься с высокого стула и, придерживая его за плечи, отвел в номер.

Наутро Глеб проснулся с дичайшей головной болью. От раскатов, гуляющих по мозгам, невозможно было даже открыть глаза. Он застонал и кое-как прохрипел в телефонную трубку, чтобы ему принесли крепкий кофе. Открыв ящик тумбочки, начал шарить внутри в поисках аспирина. Пальцы нащупали глянцевый прямоугольник. Глеб знал, что это такое, но чувство вины за вчерашние мысли заставило вынуть и посмотреть на фотографию. Мгновенный снимок с поездки на водопады. Женя доверчиво прижимается к его плечу и, словно заглядывает в душу большими, как у олененка глазами. Не отрываясь, он долго смотрел на последний их счастливый момент.

Сквозь муть в голове, он вспомнил, где именно было сделано фото — у горы, на зеленой верхушке которой, все пытались найти фигуры влюбленных Кая и Майны. Шевельнулась внутри досада. Он вспомнил вчерашнюю панику и слабость и поморщился: «Тоже мне, тряпка… раскис, как медуза на пляже…» Брезгливо скривив губы, с опаской прислушался к себе: внутри было пусто. Ни сожаления, ни страха… Ничего. Это его приободрило.

Он сполз с кровати и отправился в душ. Долго поливал себя, то горячей, то холодной водой, чувствуя, как постепенно вырисовывается план действий. «Думал, сдамся? — обращался он к невидимому обвинителю, — хрен тебе!» Для наглядности он даже выкинул вперед руку и показал в никуда средний палец. Полотенцем вытер запотевшее зеркало, внимательно вгляделся в хмурые покрасневшие глаза. Не сдался, когда надо было просиживать за учебниками? Не жалел себя, что сирота? Работал сверхурочно за небольшой оклад? Терпишь выходки управляющего с его требованиями носить рубашки только одной итальянской фирмы? Значит, можешь. Сможешь и здесь!

В больницу поехал в приподнятом настроении. Раскладывал по полочкам плюсы и минусы. Плюсы перевешивали. Главное, Женя жива, ожоги пройдут, она молода и быстро восстановится. А свои штучки, страхи насчет огня просто нужно засунуть, куда подальше. Не распускать нюни, не жалиться, здоров, и руки-ноги действуют, Женьке в разы сложнее. Но ничего! Выстоят, уедут домой, там врачи, сейчас вон, какие технологии, инвалидов из колясок поднимают… Пару месяцев и всё будет хорошо! Эйфория обрушилась сладким сиропом, залила все трещинки сомнений, законопатила их, ласково нашептывая ободряющие, оторванные от реальности, мечты.

Смело шагал в бахилах по коридору, с улыбкой открывал дверь в предбанник палаты, шутил с медсестрой и запрещал себе вспоминать вчерашнюю слабость, что накатила при виде Жени. Сегодня она не спала. Глеб бодро помахал ей рукой, улыбнулся, поднял в воздух сжатый кулак. «Ты еще сердечко на стекле нарисуй, и воздушный поцелуй пошли, идиот…» — забубнил тот, кто вчера запугивал и открывал темные стороны его души. Глеб мысленно отмахнулся: главное, не терять позитивный настрой. Он увидел, что Женя тоже улыбнулась ему в ответ.

Счета росли. Глеб оформил удаленно кредит. С работы недвусмысленно намекали, что пора бы уже приступить к своим обязанностям. Капитализм. Человек человеку не брат, и проблемные сотрудники, выбирающие посвятить себя заботе о больных близких, не особо-то ценятся. Замедлишься, перестанешь показывать результат, сшибут с карьерной лестницы в самый низ, и будешь клерком в синем галстуке обзванивать потенциальных клиентов.

Наступил день, когда пустили к Жене в палату. Глеба не предупредили, он уже по привычке просто стоял в предбаннике, радуясь, что прозрачное стекло служит ему защитой от страхов. Блики скрывают его демонов, которые выдают себя судорогой, пробегающей по верхней губе, и остаются едва заметным биением под нижним веком. Стекло искажает выражение глаз, оставляя на виду лишь улыбку.

— Можете зайти внутрь. Доктор разрешил, — неожиданно прозвучало за спиной по-английски.

Глеб быстро обернулся. Перед ним стояла молоденькая медсестра, она была в маске, и он видел только ее карие с золотистыми звездочками глаза.

— Я… прямо сейчас? — глупо переспросил Глеб.

Глаза медсестры сузились, видимо, под маской она улыбнулась. Она кивнула и сама открыла застекленную дверь. Глеб непроизвольно задержал дыхание. Ему снова почудилось, что сейчас он услышит запах горелой кожи. Легкие требовали кислорода, и он осторожно сделал вдох, но не различил ничего, кроме дезинфекции. Осторожно сделал шаг по направлению к кровати. Женя повернула к нему голову и улыбнулась. Глеб замялся, оглянулся, как будто искал поддержки, и застыл, не доходя до постели.

— Привет… — тихо сказала Женя, и глаза ее засияли.

— Привет, — откашлялся Глеб.

Он всё-таки сделал над собой усилие и подошел ближе. Женя приподняла руки над покрывалом и устроила их поудобнее. Из-под повязки виднелись только кончики пальцев. Глазами она указала на стул, стоящий рядом:

— Садись… Как ты?

Глеб опустился на краешек пластика. Он понимал, что нужно смотреть в глаза, но почему-то его взгляд всё время перебегал с ее лица на приборы, на окно с пластиковыми шторами, на медикаменты, которые лежали на столике у стены. Он смотрел куда угодно, только не на Женьку, а точнее не на толстую подушку из сетчатого бинта, закрепленного на левой щеке — от глаза и до самой шеи.

Женя с усилием протянула к нему руку, Глеб сморгнул, проглотил комок в горле и осторожно перевернул свою ладонь, чтобы она могла положить забинтованную кисть. Он не мог даже понять, теплая у нее кожа или нет, словно заледенел сам.

— Тебе не больно? — наконец, глухо спросил он и аккуратно высвободил свою руку.

Расправил складки на простыне, погладил покрывало из особого, похожего на космический, материала. Женя чуть поморщила нос, веснушки на нем стали как будто бледнее.

— Мне делают уколы…

Пиликнул какой-то из приборов, и Женя повернула к нему голову. Глеб увидел сожженные порыжевшие волосы, концы их были скручены и опалены, как фитиль свечки. Тут же его ноздри дернулись от едва ощутимого запаха. Его замутило. Больно прикусив губу с внутренней стороны, Глеб принялся медленно считать черные клетки на покрытии пола.

— Ничего, Жень, скоро домой поедем… — услышал он, словно со стороны свой по-дурацки неестественный голос.

«Вот будет картина, если я сейчас тут в обмороке растянусь». — Он попытался улыбнуться, надеясь, что Женя на него не смотрит. Иначе маска притворства сползет с лица на пол, как плохо приклеенное сырое тесто. К счастью, в палату вошла та самая медсестра с золотистыми прожилками в карих глазах. Она сделала едва уловимый жест, показывая на дверь. Глеб вскочил, он понимал, как это выглядит со стороны, но ничего не мог с собой поделать.

— Ну ладно, Жень… Я пойду уже… А то тут видишь… — он показал на медсестру.

Женя едва заметно кивнула и тут же поморщилась. Глебу показалось, что она чего-то ждет от него. Он широко улыбнулся, махнул рукой и трусливо шмыгнул за дверь. Пока она не попросила ее поцеловать.