Глава 2

Удрав чуть пораньше с работы, Фриско без четверти шесть входила в известный ресторан, помещавшийся на Уолнат-стрит. Ей повезло: заказанный отцом столик был уже сервирован, и Фриско смогла сразу же усесться.

Она знаком пригласила довольно-таки симпатичного светловолосого метрдотеля, который, впрочем, уже и сам направлялся к ее столику. Краем глаза Фриско поймала на себе несколько наглых и несколько робких мужских взглядов.

Фриско была отлично сложена. Немало усилий приходилось затрачивать на то, чтобы оставаться стройной, чтобы кожа имела подобающий тон. Хотя Фриско ненавидела гимнастические упражнения и различного рода диеты, тем не менее ей приходилось регулярно заниматься физкультурой и ограничивать себя в еде. Бывали у нее как бы прозрения, когда она вдруг спохватывалась и спрашивала — а кому, собственно, все это надо? Она любила поесть, любила и изысканные блюда, и всякую ерунду. Сам процесс еды доставлял ей большое удовольствие. Также ей нравилось поваляться, праздно раскинувшись в постели, и тем не менее большую часть своего так называемого свободного времени Фриско изнуряла себя физическими упражнениями и отказывала себе в гастрономических радостях.

И результат был налицо — выглядела она чертовски привлекательно. А уж сегодня особенно, она чувствовала это по реакции мужчин. Стройную фигуру подчеркивал черный, плотно облегавший костюм, а чтобы не казаться очень уж чопорной, Фриско дополнила костюм белой блузкой с жабо из превосходных кружев. По контрасту с неброским нарядом все внимание притягивали к себе яркие зеленые, с золотинками вокруг зрачка, глаза и копна каштановых, до плеч, непослушных волос. Тонкие, почти классические черты лица и здоровый цвет кожи дополняли картину.

Фриско давным-давно уже привыкла к тому, что ее изучают внимательными, оценивающими взглядами, да и что тут удивительного — на хорошеньких женщин мужчины вечно пялят глаза. Однако мужское внимание сопутствовало ей всегда.

С детства и вплоть до подросткового возраста, когда только-только начинает оформляться характер девушки, Фриско представляла собой типичный образец гадкого утенка. У нее был кузен, старше по возрасту, задира и хамло, так он вечно называл ее плоской дылдой. За эту самую «дылду» она всеми фибрами души ненавидела своего кузена.

С тех пор прошло много лет, Фриско стала взрослой женщиной, но она все так же, как и прежде, терпеть не могла своего родственничка, разве только теперь не демонстрировала эти чувства по поводу и без повода.

Гертруда Стайер, оценивая дочь пристрастным, исполненным любви материнским взглядом, искренне надеялась, что подобно сказочному гадкому утенку дочь ее в один прекрасный день превратится в прекрасного гордого лебедя.

Сама же Фриско об этом даже и не мечтала. Приходя в спальню и глядя на себя в зеркало, она видела лишь неинтересную девушку, чрезмерно худую, ростом выше среднего, у которой лодыжки, колени, локти, таз, плечи состояли из сплошных углов. Даже лицо — и то было каким-то костлявым. Она оценивала себя вполне критически и считала, что копна длинных и по всей длине вьющихся, скорее рыжих, нежели коричневых волос не в силах исправить общего неблагоприятного впечатления. А в дополнение ко всему — зубы, хоть и белые, но чрезмерно большие. Да еще неправильный прикус. Злорадствуя по этому поводу, ее проклятый кузен повторял, что она, дескать, способна сожрать яблоко через дырку от сучка в заборе.

Все это вместе взятое действовало на психику весьма угнетающе, и потому Фриско, насколько это оказывалось возможным, старалась пореже смотреться в зеркало. Также старалась она пореже встречаться с кузеном, чьи правильные белые зубы ей так хотелось выбить.

Если честно, то впоследствии она и сама искренне изумлялась, как это пятнадцатилетняя дурнушка в какие-нибудь пять последующих лет вполне оправдала материнские мечтания. Разве могла Фриско предполагать, что если тут и там прибавить буквально по нескольку фунтов веса (главное, чтобы прибавлять в нужных местах), то все торчавшие прежде в разные стороны кости сами собой уберутся? И откуда ей было знать, что, заковав зубы в отвратительные металлические путы, она буквально через пару лет сможет получить такую улыбку, с какой по телевизору рекламируют зубную пасту? И уж совершенно невозможно было предположить, что вьющиеся по всей длине волосы войдут в моду.

Словом, с тех самых пор, как с ней произошли все эти чудесные превращения, Фриско понемногу привыкла к тому, что мужчины восхищенно посматривают на нее. Ей даже нравилось это, но особого значения подобным знакам внимания она не придавала.

Улыбающийся официант возник перед столиком и осведомился, не хотела бы она чего-нибудь выпить, покуда ей приходится ждать. Отложив меню, Фриско заказала себе белый «зинфандель»[1], затем откинулась на спинку кресла, расслабилась и стала дожидаться минуты, когда появится отец и, стало быть, придется сесть как положено.

Ресторан, как обычно, был наполнен смехом и разговорами, доносившимися с разных сторон. Пригубив ароматное вино, Фриско незаметно принялась оглядывать собравшихся в ресторане.

Кого тут сейчас только не было: мужчины и женщины, молодые и старые, стройные и толстые. И наряды также самого разного достоинства — от простой уличной одежды до деловых строгих костюмов и нарядных платьев. За большим круглым столом сидели даже несколько человек в дорогих вечерних туалетах. Может, какие-нибудь театралы, заглянувшие перед спектаклем перекусить? Не исключено.

Впрочем, как бы там ни было… Она мысленно пожала плечами, но поскольку чувствовала себя уставшей, то даже этот воображаемый жест вышел вялым.

Все посетители казались раскованными, у всех было отличное настроение, у каждого впереди вечер, полный развлечений. И только она как белая ворона. Маскируя невеселую улыбку, Фриско поднесла к губам бокал и мысленно попеняла себе за то, что такая мрачная.

Конечно, все эти люди никакого отношения не имели к тому, что в последнее время ее все чаще посещали необъяснимые и сильные приступы одиночества, что она испытывала вновь и вновь ощущение бессмысленности всей своей жизни. И роль независимой упорной женщины ей порядком осточертела, и предстоящей встрече с отцом Фриско вовсе не была рада.

Размышляя о жизни, она так погрузилась в себя, что решительно не заметила, как к ее столику подошел мужчина.

— Я опоздал или ты сегодня пришла пораньше?

— Я пришла пораньше. — Фриско улыбнулась отцу, пока он усаживался напротив. Улыбка далась ей без особых усилий. Как бы отец ни действовал подчас ей на нервы, все же она его любила. — А вот ты как раз вовремя, — сказала она и мысленно добавила: «Во всяком случае, хоть на время перестану заниматься самоедством». Приготовившись к неприятному разговору, который ей, похоже, предстоял, Фриско махом опорожнила бокал.

— Еще заказать? — осведомился отец и тотчас же сделал жест официанту, который с поразительной проворностью тотчас же материализовался возле столика.

— Да, сэр?

— Еще порцию для моей дочери, — сказал отец, не потрудившись даже спросить у Фриско, хочет ли она еще выпить. — Ну и я выпил бы, пожалуй, один «Манхэттен», что ли… — В течение нескольких секунд отец зачем-то обосновывал именно этот свой выбор.

И покуда отец говорил с официантом, Фриско наблюдала за ним, мысленно восторгаясь тем, как выглядел ее родитель.

В свои пятьдесят девять Гарольд Стайер оставался очень привлекательным. Он больше походил на выдающегося дипломата, нежели на крупного промышленника, каковым, правда, он не был, однако силился казаться.

Почти шесть футов ростом, стройный и всегда хорошо одетый, он неизменно привлекал к себе внимание, и стоило ему где-либо появиться, как женщины неизменно поворачивали в его сторону головы, а в глазах у них возникал жгучий интерес.

Гарольд отлично знал, какое впечатление он производит на представительниц прекрасного пола, и это знание добавляло легкости его манерам и походке. Но к его чести, вынуждена была признать Фриско, хотя отец вполне наслаждался вниманием со стороны женщин, это никогда не подвигало его изменять своей супруге. Если бы только он позволил себе какую-нибудь интрижку и если бы только Фриско об этом узнала, она, подобно взбешенной самке гризли, безжалостно набросилась бы на отца, так что от него только пух да перья полетели бы в разные стороны.

Потому что свою мать Фриско прямо-таки обожала.

К счастью для Гарольда, он также обожал свою жену.

— Ты уже выбрала, что заказать? — поинтересовался отец, оторвавшись от своего меню и заметив, что меню Фриско лежало у края столика.

— Ага, — Фриско кивнула. — Я и без меню точно знаю, чего именно мне хочется.

— Ты всегда все знаешь, — вполголоса сказал он и для убедительности кивнул. — Сколько тебя знаю, не перестаю восхищаться.

«Ох-ох!» — подумала Фриско, умудрившись, однако, сделать соответствующую улыбочку. Похоже, у отца проблема куда серьезнее, чем она полагала. Он явно пытается оттянуть время, прежде чем приступить к делу. А может, не хочет портить ей аппетит?

— Почему это тебя так восхищает, если я всего лишь знаю, чего хочу поесть? — сказала она, поддерживая тему и в то же время желая услышать, что он скажет дальше.

— Давай-ка сперва закажем, — предложил он и вновь жестом позвал официанта. — За едой обо всем поговорим.

Когда заказ был сделан, Гарольд попросил принести ему еще один «Манхэттен». Фриско же от спиртного отказалась. Поигрывая винным, на изящной ножке, бокалом, где было еще налито до половины, она попыталась сделать так, чтобы отец не тянул более резину.

— Хватит обо мне. Может, обсудим то, ради чего мы встретились?

— Всему свое время, — уклончиво ответил он, сводя на нет попытку прямого разговора и настораживая тем самым Фриско еще больше. — Сначала нужно утолить голод, посмаковать…

— Что ж, ладно, — кивнула Фриско, чувствуя себя крайне усталой и не расположенной при такой головной боли вытягивать проблемы из собственного отца в час по чайной ложке. — В таком случае расскажи, почему это ты мной восхищаешься?

— Ну, видишь ли, еще с тех самых пор, когда ты была совсем маленькой, ты всегда точно знала, чего именно хочешь. — Его улыбка получилась чуточку плутоватой, но в общем обворожительной. — А кроме того, ты каким-то непонятным для меня образом всегда точно знала, что нужно делать для достижения желаемой цели или для получения того, чего очень хочется.

— Неужели, папа? — она усмехнулась, затем рассмеялась. — Послушать тебя, так твоя дочь — чудо природы какое-то, настоящий феномен.

— Ну почему именно феномен, — усмехнулся он в ответ. — Просто у тебя голова на плечах, и хорошая, признаюсь, голова. — Он сделал паузу, ожидая, когда официант поставит суп и бокал с «Манхэттеном». — И в этом я не вижу ничего странного.

Официант поставил перед ней чашку с супом из морских деликатесов, и Фриско с наслаждением вдохнула ароматный запах блюда. Она чуть зачерпнула ложкой, попробовала и только тогда ответила:

— Стало быть, ничего в этом странного и нет, — удовлетворенно сказала она, сдерживаясь, чтобы не рассмеяться над словами отца. Как ему было догадаться, что она сама вечно во всем сомневалась — и раньше, и сейчас.

Отец не продолжил тему, и Фриско сочла за благо не настаивать. Покуда они ели, разговор получался отрывочный, ни о чем конкретно. Хотя Фриско и видела, что отец весь как натянутая струна. Он выпил две порции, а когда официант пришел, чтобы убрать грязные тарелки, хотел было заказать еще, но тут вмешалась Фриско.

— Пожалуй, для разговора ты выпил вполне достаточно. Новая порция храбрости не прибавит, — сказала она и знаком отослала официанта прочь. — Теперь-то, полагаю, ты расскажешь мне, в чем проблема?

— Если не удастся ничего предпринять, я потеряю все свое дело, — выпалил он сдавленным от внутреннего напряжения голосом. Взгляд его застыл, лицо побледнело.

— Что?! — Фриско уставилась на него взглядом, исполненным крайнего изумления. Должно быть, отец преувеличивает. По крайней мере она искренне надеялась, что так оно и есть.

То, что он назвал словом «дело», именовалось компанией хирургических инструментов «Острое лезвие». Основанная когда-то родственниками матери, вот уже, столетие компания принадлежала их семейству. Пять лет тому назад, когда скончался дед Фриско, к матери перешли 55 процентов акций компании, так что в ее руках сосредоточился контрольный пакет. И весьма напрасно, — впрочем, с самого начала можно было сделать этот вывод, — Гертруда передоверила контроль над делами фирмы своему мужу. Гарольд чрезвычайно скоро доказал, что не обладает специальными знаниями, да и как управляющий — совсем никудышный. Не было у него также и генеральной концепции развития дела. И тем не менее до сего дня Гертруда даже не догадывалась о том, сколь серьезную ошибку она совершила.

Своего мужа она прямо-таки боготворила.

Занятая собственной карьерой и собственными проблемами, Фриско крайне редко появлялась под крышей компании «Острое лезвие». И как раз поэтому, хотя и знала о полной неприспособленности отца руководить большой фирмой, она и понятия не имела, как далеко зашли дела.

— Я хочу, чтобы ты все объяснил мне.

Вопрос прозвучал так резко, что Гарольд вскинул голову и тотчас же принялся говорить, торопясь и оттого проглатывая окончания слов.

— Я в долгах, у меня жуткие долги, — с необычной для себя откровенностью выпалил он.

— Сколько конкретно? — спросила Фриско. — И кому именно ты задолжал?

Он тяжело вздохнул.

— Несколько миллионов, — с трудом выговорил наконец он. — Я должен трем казино в Атлантик-Сити и еще в Лас-Вегасе двум казино.

Фриско замерла и недоуменно глядела на отца, будучи не в состоянии произнести хоть слово. Тянулось время, а она продолжала неподвижно сидеть, чувствуя тошноту и догадываясь, что вся кровь отлила сейчас от лица. Но оказалось, что это лишь начало. Прежде чем Фриско сумела оправиться и хоть что-то произнести в ответ, отец обрушил на нее второй удар.

— Мне… мне ведь приходилось помногу брать из тех денег, что принадлежат фирме. — С заметным усилием он проглотил слюну. — И теперь из-за этого у компании неприятности, ибо она оказалась не в состоянии справиться с большим долгом.

Боже праведный… У Фриско было такое чувство, что еще немного — и весь ужин полезет из нее обратно. И покуда желудок бунтовал, в голову не приходило ни единой мысли. Сглотнув солоноватую слюну, имевшую вкус страха и морских деликатесов, она в упор уставилась на отца.

— Как же ты мог! — выговорила наконец она яростным шепотом. — И как мать, она уже знает?

— Нет! — поспешил сказать он, и панический ужас промелькнул в глазах Гарольда. — Да я и не хочу, чтобы она узнала о случившемся. Обещай, что никогда не расскажешь ей.

— Да, но…

— Обещай мне, Фриско, пожалуйста.

— Ну ладно, ладно. — У нее голова буквально шла кругом. — Только ведь… — начала было она, однако отец тотчас же перебил ее.

— Но и это еще не все, Фриско. — Он несколько замялся, откашлялся и наконец сказал: — Есть и еще кое-что.

— Еще?! — недоуменно протянула она, понимая, что мозг ее не в состоянии вынести большего.

Гарольд кивнул, затем в один присест опорожнил бокал и тотчас же сделал знак официанту — повторить.

— Дело в том… словом, боюсь… похоже, нашу фирму попытаются у нас захватить.

— Какая-нибудь мощная корпорация? — Фриско покрутила головой, как бы желая рассеять туман в мыслях. Ей почему-то казалось, что давно уже канули в Лету те времена, когда мощные фирмы пожирали более мелкие и слабые.

— Нет, не совсем так. — Гарольд нахмурился, и в складках кожи сверкнули капли выступившего пота. — Да нет, речь идет практически о дружественной акции…

— Дружественной?! — воскликнула Фриско и нахмурилась точно так же, как секундами ранее сделал отец. — Но кто посмеет? Кто этот друг?! И как он собирается вырвать у нас фирму?

— Это наш поставщик стали.

— Маканна?! — Фриско никогда не видела этого человека, хотя ей нередко приходилось слышать его имя, часто произносимое в семье. Даже если бы он и не снабжал фирму сталью, она все равно слышала бы о нем, потому как Маканна был из тех людей, про которых говорят, что слава бежит впереди них.

Из того, что ей доводилось читать и слышать, она сделала вывод: Лукас Маканна — весьма крутой парень. О нем многие годы ходили невероятнейшие слухи, более, впрочем, напоминающие легенды. Извечную американскую сказку о чистильщике ботинок, превратившемся в миллионера, Маканна сумел подредактировать, и весьма существенно, во многом благодаря своему характеру и нескрываемому презрению к женщинам.

К рассказам такого сорта, впрочем, Фриско относилась с известной долей скепсиса. Она вообще не склонна была верить каким бы то ни было преувеличениям. Так что если в историях с Маканной она чему и верила безусловно, так это рассказам о его хваленом мужском шовинизме. По своему личному опыту, равно как и по тем историям, которые доводилось слышать, Фриско знала, что зачастую именно те люди, которым удавалось действительно поразить мир, как раз и были самыми большими шовинистами. Даже если они говорили о равноправии женщин и всячески подчеркивали свою приверженность идее подобного равноправия, именно они заставляли женщин более всего страдать.

Как это ни странно, Фриско почти ничего не слышала об отношениях Маканны с какими-либо конкретными женщинами. Потому она, при всем недоверии к любым легендам, старалась не высказывать вслух своего мнения касательно Маканны. Она не желала оправдывать шовиниста, если он был таковым, и в то же время не хотела очернять неповинного, может статься, человека.

Было очевидно, что отец ее не просто в курсе всех рассказываемых легенд, но что эти рассказы произвели на него неизгладимое впечатление, вселив чувство страха по отношению к этому человеку.

— Именно что Маканна, — голос Гарольда выдал волнение. Перейдя на шепот, отец продолжил: — У меня имеются основания полагать, что он давно уже скупал акции нашей компании. Не знаю, сколько именно он сумел приобрести до сего дня, но…

Отец не закончил фразы — впрочем, смысл ее и так был вполне понятен. Фриско мысленно нарисовала себе всю картину. Маканна приобрел порядочный пакет акций; ему ничего не стоит заручиться поддержкой нескольких солидных держателей акций этой фирмы и перетянуть на свою сторону необходимое число членов правления фирмы. И вот уж тогда-то Маканна сможет как следует развернуться.

— Помоги мне, детка, — слова прозвучали как страстная мольба, тотчас же выведя Фриско из задумчивости.

— Но как?! — Хоть режьте ее, Фриско не представляла, как, чем именно в создавшейся ситуации она может помочь.

— Сделай… сделай что-нибудь!

— Но что именно?

— Я не знаю. — Гарольд сморщился, как от сильной боли. — Но ведь наверняка можно что-нибудь предпринять.

— Может, и можно, только если бы еще знать, что. — Фриско пожала плечами, давая понять, что решительно ничего не может придумать. — Я ведь всего-навсего бухгалтер, папочка, а вовсе не кудесник. Мне нужна по возможности вся информация о делах фирмы.

Отец огляделся по сторонам и, проследив за его взглядом, Фриско только теперь осознала, что за столиками возле них множество людей разговаривали и звучал смех.

— Тут не самое подходящее место, чтобы влезать во все эти тонкости, — сказал он и вновь огляделся по сторонам. — Не могла бы ты прийти ко мне в офис?

— Когда? — Фриско попыталась скрыть свое нежелание.

— Хорошо бы завтра, — в голосе Гарольда в кои-то веки прозвучала извинительная нотка. — В пятницу утром, в девять часов, Маканна назначил мне встречу.

Стало быть, послезавтра. Впрочем, почему бы и нет? У нее останутся почти сутки на размышление и принятие окончательного решения. Фриско задумалась и тяжело вздохнула, этим самым вздохом лучше всяких слов выказав нежелание заниматься вдруг свалившимися на голову проблемами.

— О'кей, папа. Завтра в обеденный перерыв приеду на завод. — Она догадалась, что не худо было бы улыбнуться, и, как это ни странно, у нее хватило сил выдавить из себя улыбку. — Сходим в кафешку, где обедают твои служащие, там ты сможешь угостить меня ленчем.

Загрузка...