Сердцу не прикажешь

Глава 26

— Да, Гарольд, могу тебя уверить в том, что бракосочетание вполне законное, оформлено по всем правилам, — сказал Лукас, глядя через стекло раздвижной двери в направлении океана. На его губах сейчас была видна легкая улыбка. — Тебе осталось лишь подписать бумаги, передающие твои акции Фриско, а также очистить свой рабочий стол и убрать личные вещи из офиса. Завтра мы возвращаемся, и я намерен сразу же принять у тебя дела.

— А… а сама Фриско как себя чувствует?

Поздновато, поздновато заботливый папочка вспомнил о самочувствии своего чада, подумал Лукас. Вслух же произнес:

— Она в полном порядке.

Сам он полагал, что Фриско не просто в порядке, но чувствует себя великолепно. Она оказалась именно такой женщиной, которая и нужна была Лукасу. И он так любил ее, что даже пугался этой своей любви. Но ведь не рассказывать же обо всем этом ее папаше…

— Рад слышать, — с чувством произнес Гарольд. — Стало быть, уже завтра мы сможем встретиться?

— Да. До встречи. — Лукас мягко положил трубку на рычаг, чтобы не разбудить Фриско, и взглянул на жену.

Она уже не спала. Лежа с открытыми глазами, Фриско смотрела на него. Лицо ее было спокойным. Взгляд — задумчивым и строгим. Он был уверен, что она услышала последнюю часть телефонного разговора.

Проклятие.

Лукас направился было к ней.

Но Фриско оказалась проворнее.

Отбросив простыню, она вскочила с постели и устремилась в ванную. Уже одно то, что она пошла в ванную голышом, свидетельствовало о переменах, происшедших за то время, что Лукас и она делили постель. Сияло воскресное утро. Кроме того, что было на подносах и тарелках сервировочного столика, который стоял на балконе, они ничего не ели с момента возвращения в отель по окончании брачной церемонии. То есть с вечера пятницы. Практически все это время они провели в постели.

Однако сейчас в облике Фриско произошли явные изменения. Напряженная спина была верным признаком этих изменений, равно как и неестественно высоко поднятая голова.

Лукас понимал, что ее возможный ответ едва ли придется ему по душе, однако же вовсе не спросить он не мог.

— Фриско? — хотя сказано было это негромким мягким голосом, Фриско, уже спешно собиравшая свои одежды, обувь и косметику, застыла на месте.

Она мгновение поколебалась, затем обернулась к нему, выпрямившись и надменно глядя перед собой.

— В чем дело? — голос ее прозвучал бесстрастно, с металлической ноткой; глаза излучали холод и отчуждение.

Лукас ощутил горечь. В эту минуту ему очень хотелось, чтобы перед ним вновь оказалась смеющаяся, страстная женщина, какую он знал последние дни. И вот из-за этого телефонного звонка все куда-то ушло, кануло, и Фриско сделалась былым его противником.

— Может, поговорим?

— О чем? — спросила она и убийственно холодно улыбнулась: по мнению Лукаса, лучше бы уж она вовсе не улыбалась. — Ты ведь сообщил моему отцу все, что и собирался, разве не так?

— Да, но…

— Ты ведь как ему сказал? Бракосочетание законное, оформлено по всем правилам, — произнесла она с явной толикой сарказма в голосе. — Так что теперь отцу остается лишь очистить свой рабочий стол, перевести на меня ценные бумаги и выметаться из офиса. Ну еще бы: сами Маканна изволят возвращаться! — Она помолчала, губы ее искривились в снисходительной улыбочке. — И ты действительно можешь теперь принимать, как ты выразился, дела.

— Погоди, Фриско, выслушай же… — начал было он, однако она вздохнула, отрицательно покачала головой и отвернулась.

— Незачем тратить время попусту, — ее голос был почти спокойным, если не сказать бесстрастным. — У меня куча всяких дел. Нужно не опоздать на самолет. А до отлета столько еще всего… — Она сняла с руки оба кольца.

— Оставь же хоть обручальное кольцо… ну пожалуйста. — Хотя Лукас высказал свою просьбу очень тихим, спокойным голосом, в словах чувствовался металл. — Я просил твоего отца, чтобы он этак тихонько сообщил жене, что мы с тобой обручены.

На мгновение Фриско замерла: только нервные руки выдавали степень распиравшего ее гнева. Не сказав более ни слова, она подхватила вещи и скрылась в ванной.

Звук захлопнувшейся двери был как финальный приговор.

Да, с медовым месяцем можно было распрощаться.

— Кто звонил, дорогой?

Чувствуя определенное облегчение и немного волнуясь, Гарольд бережно положил на рычаг, телефонную трубку и заранее заготовил веселенькую улыбочку.

— Лукас Маканна звонил, — ответил он, сопроводив слова якобы удивленным хохотком. — Теперь-то я понимаю, отчего это он всю последнюю неделю не давал о себе знать.

— Да? — Гертруда улыбнулась и вопросительно приподняла брови. — И почему же именно?

— Оказывается, он полетел к Фриско в Гонолулу.

Гертруда нахмурилась.

Испугавшись, что очень уж поторопился, Гарольд поспешил успокоить супругу:

— Насколько я могу судить, у Лукаса серьезные намерения в отношении нашей дочери, дорогая. Он хочет на ней жениться.

— Ты и в самом деле так думаешь, Гарольд? — спросила его жена. — Знаешь, мне он и вправду нравится, и я была бы очень рада в один прекрасный день услышать от него о намерении жениться на Фриско. Но мне вовсе не хотелось бы, чтобы наша дочь в очередной раз оказалась вовлеченной в, так сказать, неформальные отношения с мужчиной. И уж тем более с Лукасом Маканной.

— На сей счет, дорогая, ты можешь решительно не переживать, — спешил успокоить ее Гарольд, заключая жену в свои объятия. — Я совершенно уверен, что Лукас не предложит нашей дочери ничего подобного. — Он помолчал, выбирая слова. — Собственно говоря, я не слишком удивлюсь, если по приезде дочери увижу у нее на руке обручальное кольцо.

Гертруда подалась назад и пристально взглянула на мужа. В глазах ее застыла осторожная радость.

— Дорогой мой, неужели это и вправду возможно?

Гарольду ничего не стоило сделать уверенным голос, ибо он уже знал конечный результат всей этой истории.

— Думаю, дорогая моя, что очень даже возможно, — сказал он и подавил в себе желание рассмеяться. Вместо того он обнадеживающе взглянул на супругу. — Я бы даже решился посоветовать тебе потихоньку, не спеша, начать приготовления к вечеринке по случаю обручения нашей дочери… скажем, наметили бы мы такой вечер на следующие выходные.

— Да, но представь, если они вернутся и еще к тому моменту не будут обручены?

— Хммм… — он на мгновение наморщил лоб, как бы прикидывая такую возможность. Затем, как если бы только что идея пришла ему в голову, Гарольд просиял и сказал: — Тогда будем просто планировать вечеринку как бы по случаю их возвращения домой. А если моя догадка окажется верной, там же, на вечеринке, мы сможем сделать и соответствующее объявление.

— А ведь и правда! — с энтузиазмом воскликнула Гертруда. — Ох, Гарольд, какой же все-таки ты у меня умный!

В ответ Гарольд обольстительно улыбнулся.

— Это ты им посоветовал устроить вечеринку по случаю нашего возвращения? — требовательно спросила Фриско, едва только они с Лукасом остались в автомобиле.

— В голову бы даже не пришло, — с негодованием отверг Лукас саму эту мысль. — Я впервые об этом услышал.

Поглощенная своими размышлениями, Фриско машинально крутила кольцо у себя на пальце.

Она так еще и не была у себя дома, черт возьми! Созвонившись с гаражом, Лукас договорился, чтобы шофер ждал с машиной в аэропорту. Высадив шофера, он сам повел машину, на которой они и приехали в дом родителей Фриско.

Длительный полет был для Фриско божьим наказанием. Она и садилась-то в самолет, чувствуя себя расстроенной и оскорбленной.

После того как полтора суток — день и две ночи подряд — она провела в постели с Лукасом, у нее зародилась робкая надежда на то, что с этим человеком вполне возможно вместе жить, вместе строить будущее.

Лукас казался ей таким милым, внимательным, с ним вовсе не было скучно, он бывал таким страстным, что о лучшем любовнике ни одна женщина и мечтать бы не могла.

Но после того как Фриско подслушала фрагмент его разговора со своим отцом, все ее мечты вмиг рассеялись, и она была вынуждена опуститься на грешную землю.

Ругая себя самыми последними словами, она винила себя за то затмение, что несколько дней мешало ей трезво смотреть на вещи. Однако выдержки Фриско хватило на весь долгий, двухступенчатый путь домой. И даже когда делали пересадку, а естественную эту паузу Лукас пытался использовать для наведения мостов, — даже и тогда Фриско отвечала лишь спокойным, ничего не выражавшим взглядом.

И хотя внутри у нее все клокотало и пенилось, хотя ей хотелось швырнуть Лукасу в лицо все обвинения, высказать ему все свои обиды, она заставила себя держать свои огорчения при себе. Она понимала, что Лукаса, собственно говоря, ей и обвинить-то было не в чем: он всего лишь делал то, о чем давно еще сказал ей, когда только впервые признался, что хотел бы видеть ее в своей постели.

И ведь, Боже праведный, он и вправду поимел ее!

После некоторого размышления она пришла к выводу, что получила от него столько же, сколько и сама дала ему. Но, посидев и подумав в самолете на пути домой, она изменила свое мнение: может быть, и нет… Она ведь не просто позволяла ему пользоваться своим телом, она распахнула перед Лукасом свою душу.

Черт побери, она любила Лукаса! Но эта правда самой Фриско показалась настолько ужасной, что произнести вслух эти слова она бы не решилась ни за что.

Весь длинный бесконечный полет она вынужденно оставалась наедине с собственными мыслями. И это бесконечное же перелопачивание утомило Фриско до такой степени, что она едва держалась на ногах.

После того как Фриско была вынуждена целый вечер улыбаться, чтобы, не дай Бог, мать ее ни о чем не догадалась, — после того как мать долго и разнообразно высказывала ей свои восторги по поводу подаренного Лукасом обручального кольца, Фриско вынуждена была еще и участвовать в обсуждении вопроса об устройстве в ближайшее воскресенье вечеринки, посвященной долгожданному для Гертруды событию. Как же все это ее утомило!

Но когда они подъезжали к ее дому, Фриско занимала мысль о том, что намерен делать Лукас. Если он полагал, что этак вот запросто ввалится в ее квартиру — ему стоило вторично хорошенько подумать.

Или, как сказала бы в подобной ситуации Джо, тут вам не Гавайи.

— Думаю, что ради соблюдения приличий будет лучше, если до церемонии бракосочетания мы с тобой будем жить порознь, — сказал Лукас, как если бы сумел заглянуть в ее мысли.

— Пожалуй, — тотчас же согласилась Фриско, обрадованная, что по этому поводу не приходится с ним спорить.

Он вопросительно взглянул на нее.

Она ответила Лукасу твердым взглядом.

Он въехал в паркинг, которым пользовались исключительно жильцы этого дома. Едва только машина затормозила, Фриско поспешила выскочить из салона.

В лифте поднимались, не говоря друг другу ни слова.

Поскольку Лукас нес ее чемоданы, ей пришлось не только открыть дверь, но и пропустить его в квартиру.

У нее было ощущение, что она отсутствовала здесь многие годы, а вовсе не короткие две недели.

— Чемоданы я в спальню отнесу, — сказал он.

Она не возражала. Фриско как ступила на порог, так и застыла на месте, не делая больше ни единого шага.

Как только Лукас показался на пороге спальни без чемоданов, Фриско молча раскрыла входную дверь.

— Послушай же, Фриско, рано или поздно все равно придется нам обсудить это.

— В таком случае пускай это будет поздно. — Фриско демонстративно взглянула на ручные часы. — Я очень устала, завтра у меня рабочий день… Если не позабыл…

— Завтра тебе незачем идти в офис, — сказал Лукас. — Пусть у тебя будет еще один выходной. Отдохни как следует, сделай не спеша все, что нужно… Ну, распакуй чемоданы, постирай, допустим, если нужно что постирать… — Он пожал плечами и повторил: — Сделай что нужно. А работать начнешь со вторника.

Надо же, какое редкостное великодушие, цинично подумала она.

Прямо-таки повадки аристократа! В ее мозгу вновь и вновь прокручивались те самые слова, которые вечность тому назад (утром этого дня) разбили в пух и прах все ее возвышенные мечтания: «Когда вернусь, приму все дела…»

Эти слова Лукаса, отзывались в ее сознании едкой горечью: горечь чувствовалась и в ее тоне.

— Прошу вас поправить меня, мистер Маканна, если я окажусь не права. Разве компания с сугубо юридической точки зрения не является моей собственной?

— На бумаге — да, миссис Маканна, — ответил он, сделав логическое ударение на слове «миссис». — Но и вы, и я, мы с вами знаем, кто именно распоряжается всеми делами.

— Ну так вот, попрошу иметь в виду, что я намерена управлять фирмой вместе с вами, — эмоционально заявила она, испытав странное чувство от того, что ее впервые сейчас назвали «миссис Маканна». — А начну я завтра с утра, как и положено. Так что если вы не против… — Она широко распахнула перед ним дверь.

На лице Маканны заиграли желваки. Была минута, когда Фриско показалось, что он примется спорить. Однако Лукас лишь энергично тряхнул головой, направился из квартиры и, поравнявшись с женой, остановился.

— Хотел бы узнать, намерены ли вы приходить в офис в кроссовках? — Его губы сложились в насмешливую улыбочку. — Или же я могу рассчитывать на то, что буду лицезреть ваши прекрасные ноги, обутые в более подходящую обувь?

Неужели Лукас и вправду считал ее ноги красивыми?! Первой реакцией было чувство удовольствия. Но тотчас же Фриско укорила себя за такую реакцию. Черт бы его побрал! Черт бы побрал его дьявольскую способность приводить ее в замешательство! Прищурившись, она взглянула на Лукаса.

— Вон! — приказала она, указав при этом рукой в направлении коридора. — А в офис я буду ходить в том, черт побери, что сочту наиболее подходящим.

Лукас рассмеялся в голос, похоже, ему больше не хотелось сдерживать свои чувства.

— Ваше желание для меня закон, дорогая моя супруга, — произнес он, с удовольствием выговаривая слова. — Я всегда готов вам подчиниться. — И затем, как бы чувствуя недостаточность сказанного, он взял обеими руками ее лицо, развернул его к себе и страстно ее поцеловал. У Фриско тотчас же спутались в голове все мысли.

После чего Лукас вышел. Фриско застыла на месте. Она тяжело дышала. Она хотела таких вот поцелуев — еще и еще. Она проклинала Маканну за то, что так вот грубо и откровенно он напомнил сейчас ей о том, как хорошо им было вдвоем, как сладко они занимались любовью еще так недавно.

Ей ведь и напоминать-то не было никакой нужды!

Тяжело вздохнув, Фриско изо всей силы шарахнула дверью, тотчас же закрыла все три замка и на слабых, подгибающихся ногах отправилась в свою спальню.

Ночь была исключительно тихой. Фриско вертелась в постели и чувствовала себя ужасно одиноко. Рядом с ней не было таких разных, то умолявших, то насмешливых глаз. Оставив борьбу с собою, Фриско вся отдалась эмоциям. С тех самых пор как она проснулась утром и услышала конец разговора Лукаса, слезы подступали к глазам, но только теперь не нужно было более сдерживаться.

Черт побери! Черт побери! — повторяла она вновь и вновь, как бы желая этими словами стереть чувство горечи, память о последнем поцелуе Лукаса, который жег ей губы сильнее, чем горячие слезы обжигали сейчас глаза. И как же это ее угораздило влюбиться в такого человека, как Лукас Маканна!