Скажи «да», Саманта

Раздумье одиннадцатое

Я плохо помню, как прошел следующий день. Помню лишь, что в то утро перед уходом из пансиона я позвонила домой к лорду Раудену.

Он сказал, что если я позвоню до одиннадцати, то он сам ответит на телефонный звонок, но именно этого мне и не хотелось. С другой стороны, я не могла звонить позднее из студии из-за Мелани. Поэтому я решила представиться служанкой, которая якобы звонит от моего имени.

Впрочем, оказалось, что в этой уловке нет надобности, потому что когда я заглянула в телефонный справочник, то увидела, что у лорда Раудена целых три телефонных номера и против одного из них стояла пометка: «секретарь». Я позвонила по этому номеру, и когда мне ответил женский голос, сказала:

— Не будете ли вы так любезны передать сообщение лорду Раудену?

— Кто говорит? — спросила секретарша.

— Я говорю по поручению мисс Саманты Клайд, — ответила я. — Передайте, пожалуйста, лорду Раудену, что мисс Клайд очень сожалеет, но она не сможет ужинать с ним сегодня вечером.

Затем я быстро повесила трубку на рычаг и поспешила в студию.

— Хорошо повеселились вчера? — спросил меня Джайлз после того, как появился в студии с опозданием на целый час.

— Да, благодарю вас, — ответила я.

— Надеюсь, вы убедили Дэвида Дарэма сфотографироваться у меня?

Я почувствовала легкое угрызение совести, потому что вчера за весь вечер ни разу не вспомнила ни о Джайлзе, ни о его фотографиях.

Я промолчала, и Джайлз, как видно, догадался, что все это вылетело у меня из головы.

— Вы не должны забывать, Саманта, что в ваши обязанности входит привлекать в студию клиентов, а я особенно заинтересован в том, чтобы сфотографировать Дэвида Дарэма.

— Сделаю, что смогу, — послушно ответила я.

— Стало быть, вы снова увидитесь с ним?

— Да, — ответила я.

Джайлз пристально посмотрел на меня, но больше не стал задавать вопросов, а только проронил:

— Очень хорошо.

Затем он принялся устанавливать свет.

Не помню, чтобы когда-нибудь день тянулся так долго. Мне казалось, что стрелки часов ползут с черепашьей скоростью. Я наверное раз сто бросала взгляд на часы, но только затем, чтобы убедиться, что прошло всего несколько минут.

В этот день Джайлз задержал меня после ухода Мелани и Хортенз. Ему нужно было сделать фотографию для французского журнала, но он, к сожалению, обычно сначала снимал дневные платья, а уж потом вечерние. Я же снималась преимущественно в вечерних туалетах.

Наконец мы закончили. Было уже больше шести, и я стала торопливо переодеваться в собственную одежду. В этот момент на столе у мисс Мэйси зазвонил телефон.

Угол, где мы переодевались, был отгорожен от офиса только занавесом, и я услышала, как она сказала в трубку:

— О да, лорд Рауден, постараюсь выяснить.

Когда же я выглянула из-за занавеса, мисс Мэйси прикрыла рукой трубку и сказала:

— Лорд Рауден хочет, чтобы я дала ему ваш адрес.

Моей первой мыслью было: «Слава Богу, что Мелани уже ушла». Но потом я поняла, что у меня нет ни малейшего желания вновь встречаться с лордом Рауденом и вообще иметь с ним дело.

— Скажите, что не знаете, — прошептала я.

— Он не поверит, — возразила мисс Мэйси.

— Тогда придумайте что-нибудь. Я не хочу, чтобы он звонил мне в пансион.

Мисс Мэйси пытливо взглянула на меня, словно желая убедиться, что я не лгу, а затем проговорила в трубку:

— Мне очень жаль, но мисс Клайд недавно сменила адрес и пока не сообщила нам новый. Впрочем, она будет здесь завтра утром.

Она положила трубку, а я сказала:

— Благодарю вас! А что вы ему скажете, если он опять позвонит?

— Постараюсь оградить вас от его домогательств, — ответила мисс Мэйси куда более мягким тоном, чем обычно, — этот лорд постоянно волочится за хорошенькими девушками.

— Но ведь он же совсем старый! — воскликнула я.

— Возраст им не помеха, — едко заметила мисс Мэйси.

— Разве у него нет жены? — спросила я.

— Конечно есть, и вдобавок куча детей, — ответила мисс Мэйси. — Но леди Рауден большую часть времени проводит в Париже, а дети, вероятно, живут в школе или в загородном доме.

— Да, вспоминаю, — сказала я, — по-моему я где-то видела снимки его поместья Рауден-парк.

— Это один из самых знаменитых загородных домов в Англии, — пояснила мисс Мэйси. — Но вы, Саманта, поступаете очень мудро, предоставляя Мелани водить знакомство с этим лордом. Она-то лучше сумеет справиться с ним.

— По-моему, он отвратителен, и я не хочу его видеть.

Мисс Мэйси улыбнулась мне впервые за все то время, что мы были с ней знакомы, а затем сказала вполне дружелюбно:

— Порой, Саманта, вы обнаруживаете бездну здравого смысла.

После этого я выкинула лорда Раудена из головы. Мне нужно было поспешить домой, чтобы успеть переодеться и подготовиться к встрече с Дэвидом.

Автобуса не было целую вечность. Но несмотря на это я, вернувшись домой, успела принять ванну и была готова за добрых четверть часа до приезда Дэвида.

После того экстравагантного наряда, в котором я была накануне, я решила полностью изменить свой облик, поэтому надела черное платье, которое выбрал для меня Джайлз. Я знала, что это платье делает мои волосы огненными, а кожу белоснежной.

Это была модель от Молинью. Сшитое из черного шифона, платье казалось воздушным и было мне очень к лицу. Я любила его, можно сказать, больше, чем все мои другие наряды из-за его простоты. К нему полагалась еще бархатная накидка, а вот драгоценностей я не надела, так как их у меня не было.

Оглядев себя в зеркале, я подумала, что, пожалуй, выбрала туалет не слишком удачно и что лучше было бы надеть что-нибудь поярче и понаряднее. И я наверное все-таки сменила бы платье в последнюю минуту, если бы не опасалась, что заставлю Дэвида ждать.

Я сошла в холл как раз в тот момент, когда его «бентли» подъехал к дому, и быстро сбежала по ступеням навстречу ему.

Похоже, он не был удивлен тем, что я его ждала. Он лишь открыл дверцу машины и низким голосом сказал:

— Добрый вечер, Саманта!

У него это прозвучало совсем по-иному, чем у других.

Я села в машину. Он взял мою руку и поцеловал, и от этого по всему моему телу прошла жаркая волна.

— Вы просто неотразимы! — сказал он, и снова его голос прозвучал чуть шутливо, словно он подсмеивался над собой и надо мной. Он завел машину, и мы поехали.

Я не спрашивала у него, куда мы едем. Было так чудесно сидеть рядом с ним! Ведь я только об этом и мечтала в течение всего дня. И хотела я этого так сильно, что теперь, когда мое желание исполнилось, мне просто не верилось, что он и вправду здесь, рядом со мной.

Единственное, что я успела сделать во время перерыва на ленч, это купить его книгу. В магазине Хатчарда этих книг стояла целая стопка, и за то время, что я расплачивалась за свой экземпляр, покупатели взяли еще три. Я порадовалась за Дэвида, что его книги так хорошо расходятся.

Весь день мы были до того заняты, что у меня не нашлось времени даже полистать книгу, но я рассмотрела его фото на оборотной стороне обложки и нашла, что в жизни он куда лучше. Вероятно, это был какой-то моментальный снимок. Я прочла аннотацию издателя, в которой говорилось: «Это несомненно самый вызывающий и будоражащий умы роман из всех, написанных в послевоенные годы. Дэвид Дарэм отражает в нем тревогу и гнев молодого поколения и выступает против косности мышления, против бездарных политиков и вопиющей социальной несправедливости, которая неприкрыто вершится повсюду. Никогда еще до сих пор не было столь страстного протеста, столь мощного набата, призывающего молодежь к бунту против благодушия, царящего в сегодняшней Англии».

— Неужто ты собираешься читать эту книгу? — спросила меня Мелани, видя, как я перелистываю ее в ожидании съемки.

— А почему бы и нет? — спросила я.

— Ты все равно ничего не поймешь, — ответила Мелани. — Мнения об этой книге самые разные, но я лично согласна с лордом Рауденом, который сказал, когда мы были с ним в Эскоте, что он по горло сыт людьми, которые вечно брюзжат и вечно всем недовольны. И еще он сказал, что в жизни можно найти немало удовольствий, если поискать их там, где надо.

Интересно, где это, по мнению лорда Раудена, следует искать удовольствия?

В душе я была уверена, что если Дэвид вызывает недовольство, то значит у него есть для этого основания. Я, правда, многое не поняла из того, что он говорил прошлым вечером. Но у него была удивительная способность говорить так, что все, сказанное им, звучало абсолютно убедительно.

Он рассказывал не о своей последней книге «Стервятники клюют свои кости», а о той, которую начал писать. Насколько я могла понять, мысль ее заключалась в том, что в любой стране происходят некие скрытые процессы, и каждый здравомыслящий человек хочет, чтобы общество о них знало.

— А вы не боитесь, что вас возненавидят из-за того, что вы раскрываете обществу глаза на темные стороны жизни, которые многим хотелось бы утаить?

— В данном случае я буду только рад, если меня возненавидят, — ответил он.

Я заметила, что мы едем в сторону Вэст-Энда, как я и ожидала, но затем мы выехали за пределы Лондона. Словно понимая мое удивление, хотя я его и не высказывала, он стал объяснять:

— Я хочу отвезти вас в одно тихое, уютное местечко, которое, надеюсь, вам понравится. В наши дни в ресторанах Лондона трудно найти хорошую кухню. А этот принадлежит французу. Он сперва работал официантом, а затем открыл собственный ресторан, и теперь все, кто побывал в нем однажды, постоянно возвращаются сюда, так что заведение процветает.

Я готова была ехать с Дэвидом куда угодно… хоть на Луну, если бы он попросил меня об этом. Я искоса разглядывала его, пока он вел машину, и думала о том, до чего он красив и в то же время не похож ни на одного из мужчин, которых я встречала прежде.

— Вы хотели встретиться со мной снова? — спросил он.

— О да! Мне казалось, что день тянется целую вечность, — чистосердечно призналась я.

— Я все думал, на что похожи ваши волосы, Саманта, и теперь я понял это.

— Вам они нравятся? — спросила я.

— Вы и впрямь хотите знать, до какой степени они мне нравятся?

— О да, пожалуйста, — отозвалась я, и он опять рассмеялся.

— Вы очень умны, Саманта, — минуту спустя произнес он. — Вы ухитряетесь одновременно выглядеть одной женщиной и казаться совсем другой.

— Что вы имеете ввиду?

— Я говорю о вашей способности выглядеть так, точно в ваших глазах таятся все секреты эротической любви, и вместе с тем в речах ваших слышится восторг юной, неопытной души.

Тогда я не знала, что отвечать на это, но теперь-то я очень хорошо понимаю, что он имел в виду. Но как мог он знать, что Саманте из Литл-Пулбрука неведомо даже само значение слова «эротика» и что ее восторженность объясняется тем, что для нее все так ново и неожиданно!

Я промолчала, и вскоре мы подъехали к небольшому загородному ресторанчику. От него веяло стариной, он был похож на один из придорожных трактиров, которые еще сохранились в некоторых деревнях у меня на родине.

Дэвид припарковал машину, и мы вошли через узкую дверь в небольшую, отделанную дубом комнату с баром, занимавшим почти все ее пространство.

Тут было несколько местных жителей, которые пили пиво, и мы прошли мимо бара в заднюю комнату с эркером, выходящим в небольшой сад.

Появился хозяин, который приветствовал Дэвида радостными восклицаниями. Он оставил нам столик в оконной нише. Комната была до половины отделана очень старыми дубовыми панелями, а потолок был деревянный, и Дэвид позднее рассказал мне, что потолочные балки сделаны из корабельной древесины.

— Рад видеть вас, месье Дарэм, — сказал хозяин, которого звали Анри. — Я очень благодарен вам за клиентов, которых вы мне посылаете.

— Что ж, хорошо идут дела? — спросил Дэвид.

— Очень хорошо! Куда лучше, чем я ожидал. И все благодаря вам!

— В таком случае надеюсь на превосходный ужин, — сказал Дэвид. — Я привез к вам самую очаровательную леди в Лондоне и хочу, чтобы она оценила вашу кухню по достоинству.

— Добро пожаловать, мадемуазель, — сказал Анри.

Затем они с Дэвидом занялись обсуждением меню.

Мне было все равно, что есть. Я была счастлива просто находиться в обществе Дэвида. Я понимала, что он привез меня сюда, в этот маленький ресторанчик, потому что хотел побыть со мной вдвоем, а вовсе не для того, чтобы похваляться мною перед окружающими, к чему стремились многие молодые люди, которые приглашали меня ужинать.

Наконец ужин был заказан, и Дэвид спросил:

— Что бы вы хотели выпить, Саманта? Я подозреваю, что вы не слишком любите шампанское, хотя этого и можно было бы ожидать от такой девушки, как вы.

— Я его совсем не люблю, — ответила я.

— Вы — кладезь сюрпризов, — сказал Дэвид. — Тогда мы закажем очень легкое белое вино. Я уверен, что вы предпочитаете именно его.

Он заказал вино, а когда Анри спросил: «Аперитив, месье?», Дэвид вопросительно посмотрел на меня.

— Это обязательно? — спросила я. — Я, право, не люблю коктейлей.

Дэвид испытующе посмотрел на меня, точно не веря, что я говорю правду. Но все-таки он заказал себе мартини, а для меня попросил принести томатный сок.

Когда Анри ушел, он снова сел напротив меня и спросил:

— Вы счастливы, Саманта?

— Очень, очень счастлива, — ответила я. — Я так мечтала о том, чтобы увидеть вас сегодня вечером.

Но сказав это, я тут же подумала, что чересчур пылко, а может быть и чересчур откровенно выражаю свои чувства. Я могу переусердствовать, и тогда Дэвид подумает, что я вешаюсь ему на шею. Я отвернулась от него, но чувствовала, что он смотрит на меня.

Спустя минуту он сказал:

— Я хотел спросить вас кое о чем, Саманта. Скажите, вас многие мужчины целовали?

Это был не тот вопрос, которого я ожидала, и я почувствовала, как краска бросилась мне в лицо. И впервые я подумала о том, что слишком быстро позволила ему целовать себя. Ведь мы ничего друг о друге не знаем, и он даже не сказал, что любит меня.

А ведь я говорила себе, что ни за что не позволю мужчине целовать себя, пока не буду уверена, что он любит меня по-настоящему. Ведь папа без сомнения имел в виду именно это, когда говорил, что я должна «беречь себя для человека, который станет смыслом моей жизни».

Мне было ясно, что Дэвид единственный, кто много для меня значит, но ясно было и то, что все произошло слишком быстро и что я, быть может, вовсе не значу для него так много, как он для меня. Я готова была сгореть от стыда, щеки у меня пылали все ярче, но я и в самом деле не знала, что сказать.

— Вы покраснели, Саманта! — сказал Дэвид удивленно.

И так как я все еще сидела, отвернувшись от него, он протянул руку, взял меня пальцами за подбородок и повернул мое лицо к себе.

— Почему мой вопрос привел вас в такое замешательство? — спросил он. — Кто это вас так страстно целовал, что вы краснеете при одном упоминании об этом?

Он говорил довольно резко, и его тон заставил меня сказать ему правду. Я тихо проговорила:

— Никто…

— Что значит «никто»? — еще более резко спросил он.

— А то и значит, что никто меня… не целовал. Кроме вас.

Он отнял пальцы от моего подбородка и уставился на меня во все глаза.

— И вы думаете, я вам поверю?

— А почему нет? — спросила я.

— Ни за что не поверю, что такое возможно.

— Но почему?

— Девушка с вашей внешностью, фотомодель Джайлза Барятинского!

— Но при чем здесь это? — удивилась я.

Мне было очень трудно отвечать ему спокойно и рассудительно, в то время как он не сводил с меня глаз и точно буравил насквозь своим взглядом. По всему было видно, что он мне не верит, но я никак не могла понять, отчего ему кажется, что я лгу. И все же я чувствовала, что его и в самом деле одолевают сомнения. Я отвела от него взгляд и в смущении опустила глаза. Кажется, именно этот мой взгляд журналисты окрестили «загадочным».

Дэвид, как видно, собирался мне что-то сказать, но в этот момент официант принес коктейль и томатный сок.

Это вернуло меня к действительности и словно бы освободило от чар, которыми Дэвид опутывал меня. Официанты захлопотали около нашего стола, стали подавать блюда, и мы с Дэвидом заговорили о другом.

Сперва речь шла о вполне тривиальных вещах, но затем он заговорил на более серьезные темы и стал делиться со мной своими мыслями и чувствами. Это было захватывающе интересно.

Я ведь и в самом деле ничего не знала о том, что происходило за пределами Литл-Пулбрука. Папа выписывал «Морнинг Пост», но у меня никогда не хватало времени просматривать газету. Наверное, это было не слишком разумно, потому что многое, что происходило вокруг, мне было неведомо. Я ничего не знала об ужасающей безработице на севере страны, о несправедливости по отношению к рабочим, которые не получали оплачиваемого отпуска, о том, что они устраивали забастовки из-за того, что семьи их находились на грани голодной смерти.

Дэвид рассказывал мне обо всем этом, и я догадалась, что именно это и являлось содержанием его книги.

— Конечно, мы не единственная страна, где происходят такие вещи, — говорил он. — Жажда наживы вытесняет все другие интересы. Толстосумы и политики везде одинаковы — в Америке, в Англии, или, скажем, в каком-нибудь государстве Тимбукту.

— Я вчера купила вашу книгу, — сообщила я. — Но у меня не было пока что времени ее прочесть.

— Надеюсь, она вам понравится, — сказал Дэвид. — Я написал ее в форме романа только потому, что официальные отчеты вроде «Белой книги» читает лишь горсточка людей. У романов гораздо большая аудитория. — После некоторой паузы он добавил: — Возможно, на основе моей книги будут снимать фильм.

— Это было бы замечательно! — воскликнула я. — Надеюсь, что так и будет.

К этому времени ужин был окончен, и перед нами стояли лишь две чашки кофе. От ликера я отказалась, а Дэвид заказал себе бренди.

— Могу я закурить? — спросил он. — Ведь вы, наверное, не курите?

Я отрицательно покачала головой.

— Вы не курите, вы, по сути дела, не пьете, и вы говорите, что ни разу не целовались до вчерашнего вечера, — сказал он шутливым тоном. — Вы непредсказуемы, Саманта. — Я ничего не ответила, и спустя некоторое время он продолжил: — Вдобавок ко всему вы еще не разучились краснеть, А я-то думал, что в наши дни молодые девушки давным-давно утратили эту способность.

— Я ничего не могу с этим поделать, — огорченно сказала я.

— Ну и слава Богу, что не можете, — отозвался Дэвид. — Вам это очень идет.

Он сказал это с какой-то непонятной интонацией, и я заметила:

— Вы говорите так, будто я делаю это намеренно.

— Сомневаюсь, что это было бы возможно, — сказал он. — Но в вас все так противоречиво!

— Я ничего не могу с этим поделать, — повторила я.

— Ну и не надо. Хотя это весьма огорчительно, во всяком случае для меня.

— Почему? — удивилась я.

— Потому… — проговорил он медленно, точно подыскивая слова. — Когда я пригласил вас вчера вечером, я думал, что мы с вами развлечемся, или, вернее, что вы меня развлечете.

— А я… этого сделать не сумела? — спросила я.

— Сумели, но не так, как я ожидал.

Снова наступила пауза, а потом я спросила:

— Вы, наверное, очень разочарованы?

— Нет, конечно, нет! — улыбнулся он. — Я пленен и очарован, но так, как менее всего ожидал. Сегодня утром я подумал, что, должно быть, ошибаюсь, но я все-таки не ошибся.

В его голосе было что-то такое, отчего у меня стеснило дыхание и снова появилось это странное ощущение в горле. Я с трудом проговорила:

— Мне кажется… я не совсем… понимаю.

— А, может, тут и нечего понимать, — ответил он. — Кто знает?

Он говорил довольно резко, и мне показалось, что он как будто окатил меня ушатом холодной воды. Не знаю почему, но у меня вдруг появилось ощущение, что он говорит или делает что-то неподобающее, но я никак не могла понять, что именно. До сих пор Дэвид говорил так увлеченно, но теперь он сидел молча и смотрел на меня.

Немного погодя я с тревогой спросила:

— Что-нибудь не так? Вы сбиваете меня с толку.

— Нет, все в порядке, — ответил он. — Но если вы и в самом деле до такой степени неопытны, то это весьма неожиданно и огорчительно.

— Почему? — спросила я. — Чего вы ждали от меня?

Он улыбнулся:

— Думаю, вы бы не поняли, даже если бы я и попытался вам объяснить.

— А такая, как я есть… я вам не нравлюсь?

— Вы мне очень нравитесь такая, как вы есть, — ответил он. — Быть может, даже слишком нравитесь.

— Разве бывает так, чтобы кто-то «слишком» нравился?

— Не уверен, — ответил он.

У меня было такое чувство, словно мы сказали друг другу больше, чем выразили словами, и вместе с тем для меня это было вроде запутанного лабиринта, из которого нет выхода. Я чувствовала себя обескураженной, но все-таки сознавала, какое это блаженство — быть рядом с Дэвидом, совсем близко от него, и разговаривать с ним.

Он сказал, что я ему очень нравлюсь. Это было уже много, но я говорила себе, что должна быть очень осторожной и не открывать ему, как сильно я его люблю. «Женщина никогда не должна первой признаваться мужчине в любви». Эту фразу я, кажется, вычитала в какой-то книге. Но в конце концов, не я же начала первая. Ведь это Дэвид поцеловал меня, когда я вовсе этого не ожидала.

Анри принес счет, а затем проводил нас до двери с выражениями благодарности и надежды на то, что мы вскоре приедем снова.

— Какой чудесный теплый вечер, — произнесла я. Мы стояли около машины Дэвида, и он смотрел на меня.

— Означает ли это, что вам хотелось бы побывать за городом? — спросил он.

— Я не думала об этом, — ответила я, — но это, наверное, было бы замечательно.

— Сегодня четверг, — неожиданно сказал Дэвид, — завтра, стало быть, пятница. У меня есть к вам предложение. Садитесь!

Он распахнул передо мной дверцу машины, затем обошел ее с другой стороны и сел рядом со мной, но не включил зажигания.

С минуту он сидел молча и смотрел на меня, а потом обнял и поцеловал.

Вчера вечером это было чудесно, но сегодня мне показалось еще прекраснее. То же чувство блаженства, тот же экстаз охватили меня, а затем все мои мысли исчезли, и я оказалась во власти ощущений. У меня было такое чувство, как будто Дэвид вознес меня к звездам, мы затерялись среди облаков и в мире не стало больше никого, кроме нас двоих.

Это было до того упоительно, до того волшебно, что когда он выпустил меня из рук, я все еще была в оцепенении, и голова моя некоторое время продолжала лежать на его плече. Затем я повернулась к нему и уткнулась ему в шею лицом.

— Дорогая моя! — сказал он. — Моя дорогая!

— Я люблю… вас, — прошептала я. — Люблю!

Он чуть крепче прижал меня к себе, потом спросил:

— Это правда, Саманта?

— Правда! И это так удивительно! Так чудесно! Такой восторг!

Я приблизила лицо к нему, и он снова поцеловал меня.

Это были крепкие, властные поцелуи, и мне казалось, что сердце мое устремилось к нему навстречу и он завладел им без остатка! Я чувствовала, что отныне принадлежу только ему и что никогда никакой другой мужчина не будет что-либо значить в мой судьбе.

Дэвид еще долго целовал меня. Он все целовал и целовал, пока я не почувствовала себя наверху блаженства.

Затем он прикоснулся кончиками пальцев к моим волосам.

— Я все еще не могу в это поверить, — сказал он. — Ты можешь поклясться мне, как перед Богом, Саманта, что тебя никогда прежде не целовали?

— Никогда, никто! — ответила я. — О Дэвид, это совсем не так, как я себе представляла.

— А чего ты ожидала? — спросил он.

— Не знаю, — ответила я. — Но я не ожидала, что у меня возникнет такое чувство, как будто я принадлежу тебе… как будто мы одно целое с тобой. Но сейчас… я это чувствую.

— Моя дорогая! — повторил он.

Потом он целовал меня снова и снова, и я больше не могла ни думать, ни говорить. Я лишь чувствовала, как все внутри у меня дрожит.

Не знаю, сколько времени мы просидели так в машине у придорожного ресторанчика. Все вокруг освещалось лишь светом из его окон. Потом там погасили свет, и мы очутились в полной темноте, если не считать мерцания звезд в небе над нашими головами.

— Я должен отвезти тебя домой, Саманта, — сказал Дэвид чуть осевшим голосом.

— Мы должны… сейчас расстаться? — глупо спросила я.

— Ненадолго, моя прелесть, — ответил он. — Как я уже сказал, завтра пятница, и я что-нибудь устрою, уж ты предоставь это мне.

Он снова поцеловал меня. Потом мы поехали в Лондон. Мы неслись с большой скоростью, хотя голова моя лежала у него на плече, а его рука обнимала меня. Когда мы подъехали к пансиону, я сказала:

— Я не хочу… уходить от тебя. Мне кажется, мы утратим что-то удивительное и прекрасное, что обрели сегодня вечером…

— Мы ничего не утратим, — ответил Дэвид. — Обещаю.

Он очень нежно поцеловал меня, сначала в губы, а потом коснулся губами моих глаз, кончика носа, и после этого опять приник к моим губам.

— Спокойной ночи, любовь моя, — сказал он. — Ложись в постель, и пусть тебе приснится сон обо мне.

— Разве я могу видеть сны о ком-нибудь еще?

— В этом случае я бы смертельно ревновал, — ответил он, и в голосе его звучал смех.

— Когда я снова увижу тебя? — спросила я.

— В какое время ты сможешь завтра уйти из студии?

Я немного подумала.

— В пятницу мы обычно заканчиваем раньше, — сказала я. — Во всяком случае я буду дома не позднее, чем в четверть шестого.

— В полшестого я заеду за тобой, — сказал он. Возьми с собой вещи, которое могут понадобиться за городом.

— За городом! — воскликнула я. — Это будет замечательно! Как чудесно побыть на природе, вне Лондона!

— С тобой будет чудесно везде, — ответил он.

Он опять поцеловал меня, на этот раз быстро и крепко, а затем вышел из машины и помог выбраться мне.

— Спокойной ночи, моя прелесть! — сказал он.

— Спокойной ночи, Дэвид! — ответила я.

Я хотела сказать ему, что это был удивительный, незабываемый вечер, хотела поблагодарить его за радость, которую он подарил мне, но у меня не было слов. Вместо этого я слово на крыльях взбежала по ступенькам к двери, чувствуя, что весь мир прекрасен.

Войдя к себе в спальню, я присела на кровать и стала горячо молиться, благодаря Господа за то, что он подарил мне Дэвида. «Что, если бы я никогда не встретилась с ним? — сказала я себе. — И никогда не узнала бы, что такое любовь? А вдруг я позволила бы поцеловать себя кому-нибудь из этих глупых молодых людей?»

Я была счастлива… несказанно счастлива из-за того, что нашла свою любовь, настоящую любовь, о которой говорил папа. Он так надеялся, что это случится! И я подумала, что, может быть, это его молитвы помогли мне обрести Дэвида. Я напишу ему и все расскажу. Я знаю, что он будет очень рад.

Я легла в постель и стала мечтать о том, как мы обвенчаемся в нашей маленькой церкви. Впрочем, я знала, что место, где мы обвенчаемся с Дэвидом, всегда будет прекрасно. Я думала, что нам придется пригласить на свадьбу леди Баттерворт и всех жителей деревни, которые знали меня с детских лет, но все они мало что будут значить для нас. Во время венчания в этой церкви для меня будет существовать только один человек — и это будет Дэвид.

Я дрожала при мысли о том, как он станет надевать мне кольцо на палец и как папа произнесет слова, которые я слыхала много раз:

— Повторяйте за мной. Этим кольцом я венчаю тебя. Отныне я принадлежу тебе телом и душой.

И я стану женой Дэвида.

Зарывшись лицом в подушку, я мечтала об этом и надеялась, что нам не придется ждать слишком долго. Я так хотела этого… Хотела быть совсем близко, совсем рядом с ним. Я хотела, чтобы он любил меня не только днем, но и… ночью!