Скажи «да», Саманта

Раздумье двадцать первое

Я умолкла, ожидая, что Дэвид как-то откликнется, но он молчал. Через некоторое время я продолжила свой рассказ.

Трудно было бы объяснить, что я чувствовала, когда ехала с Виктором в аэропорт Кройдон. Я была очень взволнована при мысли о том, что еду в Париж. И в то же время меня томило странное, болезненное чувство, которое овладевало мною всякий раз перед большими светскими раутами.

Я говорила себе, что должна быть рассудительной и привести в исполнение план, задуманный мною еще в монастыре. Я любила Дэвида, а ведь это был единственный способ заставить его снова полюбить меня и стать для него такой же желанной, как тогда, когда мы познакомились.

Чем больше я размышляла над этим, тем яснее мне становилось, какой скучной я должна была ему казаться; ведь я не понимала и половины того, что он мне говорил, и была несведуща во всем, что выходило за пределы узкого мирка Литл-Пулбрука. Я отдавала себе отчет, что с момента его отъезда в Америку кое-что успела узнать из книг и от Питера, хотя, конечно, все это была лишь капля в море. И вот теперь Виктор, такой веселый и обаятельный, обучит меня любви.

Я твердила себе, что очень счастлива. И тем не менее с каждым часом все более росло во мне это странное болезненное чувство. Но я старалась о нем не думать.

По приезде на аэродром я с интересом узнала, что нам предстоит лететь в Париж на собственном самолете Виктора под названием «Мотылек», который стоял уже наготове около ангара.

Служащие аэродрома относились к Виктору с подчеркнутым уважением. Они поздравили его с рекордом, поставленным им при перелете из Кейптауна в Лондон, и я видела, что механики смотрят на него с обожанием.

До этого я ни разу не летала на самолете, и когда мы поднялись в воздух, Виктор обернулся ко мне и с улыбкой спросил:

— Вы ведь не боитесь, Саманта, верно?

— Теперь уже нет, — ответила я. — Хотя, признаться, поначалу я боялась, что вам так и не удастся оторвать от земли эту громадную птицу.

Он рассмеялся, отнял одну руку от штурвала и сделал ободряющий жест.

— Со мною вы в полной безопасности. А что до меня, то я не могу себе представить большего удовольствия, чем лететь сквозь облака вместе с вами.

Я тоже получала удовольствие. Все было захватывающе интересно, все на земле казалось игрушечным.

Мотор сильно шумел, так что разговаривать было трудно, а потом мы вошли в облака, и уже больше ничего нельзя было рассмотреть.

Лишь когда мы пошли на посадку, мне снова стало страшно. До этого земля была так далеко, а теперь она стала стремительно приближаться, и я подумала, что мы вполне можем разбиться.

Но Виктор плавно посадил своего «Мотылька», и мы немного прокатились по земле, подпрыгивая, как на ухабах, перед тем, как окончательно остановиться.

Когда мы сошли с самолета, на летном поле нас ждал большой автомобиль, и мы покатили из Ле Бурже в Париж. В машине Виктор взял меня за руку и спросил:

— Вы счастливы, Саманта?

— Очень! — ответила я.

Я не вполне была уверена в этом, но, очевидно, ответ мой прозвучал убедительно, потому, что Виктор сказал:

— Я хочу, чтобы Париж вас очаровал. Для меня это самый замечательный город в мире и единственное подходящее место для влюбленных.

При этих словах я подумала о том, суждено ли мне когда-либо побывать в Париже с Дэвидом, а увидев, до чего красив этот город, я мучительно захотела, чтобы он сейчас был со мной.

Мы проехали мимо величественного здания Оперы и свернули на улицу, которая, как мне сказал Виктор, называлась Рю де ля Пэ; она вела к Вандомской площади с высокой колонной в центре.

— Где мы остановимся? — спросила я, и тут же подумала, что об этом мне следовало спросить попозже.

— В отеле «Риц», — небрежно ответил Виктор. — Я всегда там останавливаюсь.

В бюро обслуживания он поздоровался с консьержем и клерком, как со старыми друзьями, и нас провели наверх, в шикарный номер на двоих с окнами, выходящими в тенистый сад. Здесь была громадная спальня и ванная комната для меня и апартаменты для Виктора, а между ними находилась гостиная. Повсюду были цветы, и когда портье принес наш багаж, Виктор дал ему чаевые, а потом, слегка поцеловав меня в щечку, заявил:

— А теперь, Саманта, поедем развлекаться.

Я потеряла счет всем увеселительным местам, куда Виктор возил меня в этот вечер, и где бы мы ни появлялись, у него всюду находились друзья.

Это были бары и рестораны, где нам подавали напитки, а затем, вернувшись в отель и переодевшись, мы отправились ужинать в самый фешенебельный ресторан Парижа, который назывался «Максим». Он напомнил мне клуб «Эмбасси».

Здесь Виктор был знаком с доброй половиной посетителей, и после изысканного ужина мы танцевали под самый лучший оркестр, какой мне только доводилось слышать.

После этого мы поехали в ночной клуб на Монмартре, где смотрели кабаре; на девушках-танцовщицах почти не было одежды.

Мы пробыли здесь совсем недолго, после чего Виктор сказал:

— Это становится скучным. Поедем-ка домой, Саманта.

И вот тут-то, при мысли о том, что мне предстоит, я снова ощутила странный холодок в груди.

Виктор был очень интересным человеком. Мы говорили с ним на самые разные темы, встречались с самыми разными людьми. Из-за этого у меня ни секунды не оставалось для того, чтобы подумать о себе и о том, что мне предстоит, когда мы останемся с ним наедине. И лишь раздеваясь в своей спальне, я вдруг подумала: «Зачем я здесь? Не с ума ли я сошла, приняв приглашение Виктора?»

И впервые мне пришло в голову, что Виктор не сомневается в том, что я женщина искушенная и опытная в любви. Он мог так подумать не только из-за моей внешности, но из-за того также, что я была фотомоделью Джайлза Барятинского, а кроме того, еще и потому, что я позволила целовать себя в первый же вечер нашего знакомства и, нимало не колеблясь, согласилась на предложение отправиться с ним в Париж.

Он наверняка считает само собою разумеющимся, что я занималась любовью с самыми разными мужчинами и, скорее всего, он, так же, как и Дэвид, найдет меня неинтересной и скучной, как только поймет, как мало я искушена в вопросах любви.

Я все больше и больше нервничала и замирала от страха, и сколько ни твердила себе, что должна быть храброй и помнить, что все это я делаю ради Дэвида — ничего не помогало.

Но вот наконец я улеглась в двуспальную кровать с красивым пуховым одеялом. В спальне стояли большие вазы с красными гвоздиками, и я с отчаянием подумала, что полумрак и эти цветы создают интимную, подходящую обстановку для обольщения. Я находилась в таком напряжении, что мне трудно стало дышать. Я крепко сцепила пальцы и приказала себе быть умницей. «Быть может, Виктор и не разберется в том, насколько я неопытна, — подумала я. — Он явно увлечен мною и, надеюсь, ничего не заметит».

Я попыталась направить свои мысли в нужное русло, но не могла не думать о Дэвиде и о том, как глупо было с моей стороны отказаться ехать с ним в ту маленькую гостиницу в Чилтерне.

А как было бы упоительно позволить ему обучить меня любви! С ним бы я ничего не боялась и была бы только счастлива! И скова я вспомнила тот всепоглощающий восторг, который испытывала всякий раз, когда он меня целовал.

Но я сурово одергивала себя и говорила, что даже если бы я отправилась с ним, когда он мне это предлагал, он все равно нашел бы меня скучной. Я ведь не могла знать того, чему меня никто никогда не учил и, может быть, после сегодняшней ночи я стану совсем другой, умудренной опытом и хладнокровной, как леди Беттина и прочие женщины, с которыми был близок Дэвид.

Я была так поглощена мыслью о нем и о том, что он значил для меня, что испытала почти потрясение, когда услышала, как открылась дверь и в спальню вошел Виктор.

Он выглядел удивительно привлекательным в синей пижаме, так подходящей к цвету его глаз! Прикрыв за собой дверь, он постоял немного, с улыбкой глядя на меня, а затем подошел к кровати. Мне показалось, что он шел очень медленно, а он, приблизившись, сказал вкрадчивым током, какой появлялся у него, когда он особенно хотел кого-нибудь очаровать:

— Этого мгновения я давно жду, Саманта.

И тут что-то произошло. Я вскрикнула и вытянула вперед руки, точно защищаясь от него, а потом взмолилась:

— Я не могу! О Виктор… я не могу! Простите меня, я совершила ошибку… ужасную ошибку… Вы никогда не сможете меня простить… но я не должна была ехать с вами!

Слова как бы вырывались у меня помимо воли, а потом слезы ручьем хлынули из глаз. Я отчаянно пыталась ему что-то объяснить:

— Я думала… я смогу… но я не могу! Не могу! — плакала я навзрыд. — Это нехорошо… Я не люблю вас, но я думала, что вам все равно… А теперь я понимаю — это низко… И я не могу… Пожалуйста, Виктор… я не могу…

Он в изумлении уставился на меня, а потом сел на край кровати.

— Что все это значит, Саманта? — спросил он.

— Я не должна была… ехать сюда, — всхлипывала я. — Но я думала, что когда я приеду… все будет хорошо… Ведь вы мне нравитесь… Правда, нравитесь! Но когда дошло до этого… я боюсь… и я все время знала, что это… грех!

Я замолчала на минуту, и тогда Виктор с удивлением спросил:

— Вы хотите сказать, Саманта, что никто никогда не занимался с вами любовью?

— Никто и никогда, — ответила я. — И теперь я понимаю, какой глупой и скучной я должна казаться из-за этого… но я думала, что если вы научите меня… любви, я стану другой, и тогда…

— Что «тогда»?

— Тогда… человек… которого я люблю по-настоящему, больше не будет находить меня скучной, — выпалила я.

Я подумала, что Виктор ужасно рассердится, и, протянув к нему руки, умоляюще произнесла:

— Пожалуйста, не сердитесь на меня. Я верну вам все… до последнего пенни… все деньги, которые вы здесь на меня потратили… Но все-таки я не могу вам позволить…

Слезы текли у меня по щекам, и вряд ли моя речь звучала слишком вразумительно.

Виктор вынул из кармана пижамы носовой платок и вытер мне глаза.

— Не плачьте, Саманта, — мягко сказал он. — Я попытаюсь осознать случившееся.

— Я была такой глупой, — пояснила я, — я думала, что вы смогли бы обучить меня тому… что я хочу узнать. Но папа был прав, когда говорил, что я… должна беречь себя для человека, которого люблю. — Я опять всхлипнула и договорила: — К несчастью, человек, которого я люблю… отверг меня.

— Он так сказал? — спросил Виктор.

— Он сказал, что я… до смешного невинна и невероятно скучна, — ответила я, и одно упоминание этих слов заставило меня скова залиться слезами.

— Бедная Саманта, — посочувствовал Виктор.

Я взяла у него из рук платок и прижала к глазам, пытаясь унять слезы, а он между тем спросил:

— Это ведь Дэвид Дарэм, не так ли?

— Да, да, — пробормотала я. — Но как вы?..

— Я слышал, что вы встречались с ним и что он был влюблен в вас. Кто-то даже высказался по поводу того, что, дескать, Дарэм наконец-то попался на удочку.

Я покачала головой.

— Он любит опытных, искушенных женщин, — объяснила я, — а вы были совершенно правы, когда говорили, что я ненастоящая. Я выгляжу одной, а на самом деле я совершенно другая.

— Кроме того, я также говорил, если вы помните, — заметил Виктор, — что я хотел бы узнать, что скрывается за рекламой фотомодели Джайлза Барятинского.

— Ничего не скрывается, — с горечью призналась я, — кроме глупой, нелепой девчонки из усадьбы приходского священника.

Виктор рассмеялся, впрочем, весьма дружелюбно.

— До чего вы еще молоды, Саманта, — сказал он немного погодя.

— Я теперь стала старше, — ответила я, — но от этого я не сделалась ни умнее, ни опытнее.

— Я знаю немало мужчин, включая себя самого, которые полюбили бы вас такой, какая вы есть, — сказал Виктор.

Он крепко сжимал мою руку, и я подумала о том, как он добр ко мне. И я очень тихо сказала:

— Виктор… вы объясните мне кое-что?

— Что именно вы хотите знать?

— Что на самом деле… происходит… когда двое… занимаются любовью? — спросила я. — В книгах я ничего не смогла об этом найти.

Он посмотрел на меня испытующе, как тогда, когда спрашивал, что все это значит. Затем медленно сказал:

— Я думаю, Саманта, что однажды тот, кого вы любите и кто любит вас, гораздо лучше сумеет объяснить то, о чем вы спрашиваете. — Внезапно он встал с кровати, пересек комнату и подошел к камину. — Когда я встречу Дэвида Дарэма, — произнес он как-то странно, — я сверну ему шею.

— Не нужно этого делать, — поспешно возразила я. — Я не хочу, чтобы вы причиняли ему зло. Он ведь не виноват, что я такая глупая.

Виктор молчал, и спустя минуту я нервно проговорила:

— Хотите, я сегодня же уеду? Наверное, я смогу попасть на поезд до Кале, а оттуда я доберусь домой пароходом… или, может быть, я смогу остаться здесь до утра?

Я произнесла это испуганным голосом, потому что не понимала, отчего Виктор разозлился на Дэвида, хотя он, по сути дела, должен быть ужасно зол на меня.

Он повернулся и снова подошел к моей кровати:

— Я уже решил, как мы поступим, Саманта. Мы с вами останемся в Париже и будем развлекаться. Но одну вещь вы должны будете мне пообещать.

— Что именно? — с легким волнением спросила я.

— Что вы на это время попытаетесь забыть о ваших невзгодах. Не могу видеть красивую девушку в слезах.

— Значит, я могу остаться здесь и завтра?

— Все, как мы планировали, — сказал он. — Я не собираюсь увозить вас отсюда раньше завтрашнего вечера, потому что хочу пойти на скачки, и уверен, что вам это тоже понравится.

— Но ведь все это будет стоить вам уйму денег, и к тому же я испортила вам уик-энд!

— Вы обещали мне не грустить больше, а мой уик-энд вы не испортили, — ответил он. — Я решил, что мы с вами повеселимся на славу! Так что выше голову, Саманта!

— Постараюсь, — пробормотала я. — Но вы так добры ко мне, что я готова опять расплакаться.

Он усмехнулся, а затем сказал:

— Я собираюсь поцеловать вас, Саманта, и пожелать вам доброй ночи. Мне нравится целовать вас. А вам нравится целовать меня?

— О да, очень, очень! — ответила я.

Это и вправду было так, и если бы я не помнила поцелуев Дэвида, то подумала бы, что нет ничего на свете приятнее, чем ласки Виктора. Но он не возносил меня к небесам, как Дэвид, и с ним я не испытывала того неудержимого, всепоглощающего восторга, когда казалось, что весь мир исчезал, и оставались только мы с Дэвидом, слившиеся воедино.

Чувствуя за собой вину из-за своего поведения, я подняла лицо к Виктору, и он, обняв меня, долго целовал в губы, нежно, но не слишком страстно. Потом сказал:

— А теперь спите, Саманта, и ни о чем не печальтесь. Завтра мы с вами великолепно развлечемся и будем вести себя так, словно ничего не случилось.

— А мы сможем?

— Вы же знаете, что я никогда не отказываюсь от задуманного, — ответил он.

Не знаю, что он хотел этим сказать, но он опять поцеловал меня, а потом вышел из спальни и прикрыл за собой дверь.

И лишь когда он ушел, я вспомнила, что даже не поблагодарила его за доброту и понимание.

Следующий день прошел в сплошном вихре удовольствий и развлечений, начиная с самого утра, когда мы встали, и до самого вечера, когда мы вернулись в отель гораздо позднее, чем намеревались.

Мы ели ленч в очень фешенебельном ресторане с видом на Сену, а потом отправились в Лоншамп, на один из самых красивых ипподромов, какие я когда-либо видела. И снова у меня сложилось впечатление, что Виктор тут знает буквально всех. Он знакомил меня со многими очаровательными французами, которые убеждали меня поставить на ту или иную лошадь, которая, по их убеждению, должна выиграть. Я покидала ипподром с целой кучей франков, хотя и не вполне была уверена, что именно я выиграла их.

Потом мы пили чай у Румпельмеерс на улице Риволи, где нам подавали вкуснейшие пирожные с кремом, каких я до этого в жизни не пробовала. Виктор пошутил, что только я могу позволить себе есть их, потому что из-за них человеку гарантирована весьма солидная прибавка в весе.

После этого мы отправились в бар отеля Риц, куда Виктор, вероятно, пригласил много людей. Он устроил нечто вроде коктейля, но там было гораздо веселее и интереснее, чем на любом другом приеме с коктейлями, где мне доселе приходилось бывать.

Мне было искренне жаль, когда пришла пора возвращаться домой, но я знала, что в понедельник мне с утра надо будет идти на работу, а Виктору предстояла поездка на север для испытаний новой модели автомобиля, сконструированного специально для него.

Был прекрасный летний вечер. Виктор прихватил с собою в аэропорт бутылку шампанского, сказав, что мы непременно должны будем выпить за здоровье друг друга, поднявшись в воздух.

Было и вправду приятно с шумом открыть шампанское, пролетая над Францией, и пить его из очень маленьких бокальчиков. Виктор захватил с собою также закуску — копченого лосося и сэндвичи, и на этот раз мы болтали гораздо больше, чем по дороге в Париж.

Конечно, и теперь было трудно расслышать слова из-за шума мотора, и в сравнении с этим возвращение из Кройдона в Лондон происходило, как нам показалось, в полной тишине. Когда мы подъезжали к Лондону, я нерешительно сказала:

— Я… хочу поблагодарить вас, но не знаю, с чего начать.

— Я тоже хочу вам кое-что сказать, Саманта, — ответил Виктор.

— Что? — спросила я.

— Как вам известно, завтра я должен ехать на север, но я рассчитываю вернуться в четверг. И я хочу, чтобы вы думали обо мне, пока я буду отсутствовать.

— Конечно, — пообещала я. — Но почему?

— Потому что я влюбился в вас, — ответил он. — И когда я вернусь, то постараюсь, черт возьми, сделать все, чтобы вы тоже полюбили меня!

Я посмотрела на него, оторопев. Меньше всего я ожидала услышать от него эти слова.

Он не отводил глаз от дороги, но крепко сжал челюсти, а потом спокойно сказал:

— Я люблю вас, Саманта, и хочу на вас жениться. Я не хочу, чтобы вы отвечали мне сейчас, потому что я знаю: вы любите Дэвида Дарэма. Но я лишь прошу вас, чтобы вы думали обо мне.

— Да, конечно, я буду думать о вас, — снова пообещала я. — Но, Виктор, я никак не ожидала, что вы в меня влюбитесь.

— Я и сам этого не ожидал. Но в вас есть все, что мужчина хотел бы видеть в женщине.

— Это правда? — спросила я, а про себя подумала, что один только Дэвид отказывается от меня.

— Я не рассчитывал на скоропалительное развитие событий, — продолжал Виктор. — Но теперь, когда мы встретились, я слишком боюсь вас потерять и поэтому не намерен тянуть дольше, чем это будет необходимо. Как только вы, Саманта, скажете, что согласны выйти за меня замуж, я стану держать вас так крепко, что вам не удастся изменить свое решение.

— Было бы нечестно выходить за вас замуж, не любя вас по-настоящему, — сказала я.

— Я заставлю вас полюбить меня рано или поздно, — ответил Виктор, — вопрос лишь в том, сколько на это потребуется времени.

В этот момент мы как раз подъехали к моему дому. Мы вышли из машины, он взял мой багаж и внес его в гостиную. Потом он обнял меня и стал целовать пылко и властно, как делал это до отъезда в Париж.

— Я люблю вас! — сказал он. — Вы обещаете, что будете думать обо мне, Саманта?

— Конечно.

И затем, как всегда внезапно, Виктор покинул меня, а спустя несколько минут я услышала шум отъезжающего автомобиля.