Скажи «да», Саманта

Раздумье четырнадцатое

Говорят, когда человек тонет, то за несколько секунд перед его глазами проходит вся его жизнь. Я знаю, что когда Дэвид пару минут назад вошел в гостиную Мэлдритов, со мной произошло то же самое. Конечно, передо мной промелькнула не вся жизнь, но все то, что случилось в течение всей той злополучной недели до его отъезда в Америку.

Он был так нежен со мной, когда мы ехали в Лондон из Брэй-парка, что мне показалось, будто все наши недоразумения позади.

Благодаря своему удивительному умению подчинять себе людей, а также щедрым чаевым он сумел уговорить ночного сторожа разбудить горничную, и та упаковала мои вещи. Затем сторож вынес к автомобилю наши чемоданы.

Перед этим Дэвид вернулся ко мне и рассказал, как он все устроил. Он сел в автомобиль рядом со мной, а я взяла его за руку и попросила:

— Пожалуйста, прости меня.

— Я уже сказал тебе, — ответил Дэвид, — что если кто и нуждается в прощении, так это я.

Он крепко держал меня за руку, и теперь уже ничто не имело значения, даже то, что я была в пеньюаре, хотя понимала, что это будет выглядеть более, чем странно, когда я в таком виде явлюсь в пансион.

Но Дэвид решил и эту проблему.

По дороге мы остановились, он нашел в моем чемодане костюм с теплым жакетом и велел мне спрятаться за деревья у края шоссе и там переодеться. Он проявил такую чуткость и понимание, что меня это нисколько не смутило. Укрывшись за деревом, я переоделась при свете луны. Затем Дэвид уложил в чемодан пеньюар и ночную рубашку, и мы поехали дальше.

Остановившись у пансиона, он бережно поцеловал меня и сказал:

— Ты устала, Саманта, и тебе пришлось немало пережить этой ночью. Постарайся ни о чем не думать. Просто ложись в постель и усни.

— Когда я тебя увижу? — спросила я. И хотя я знала, что мне следовало бы подождать, пока он сам спросит об этом, слова вырвались у меня помимо воли, до того, как я успела о чем-нибудь подумать.

— Я заеду за тобой завтра в одиннадцать, — ответил он, — оденься попроще, и мы поедем на ленч куда-нибудь за город.

На другой день мы выехали из Лондона и отправились подальше от Брэй-парка.

Мы нашли забавную маленькую харчевню в небольшой деревушке в глубине Хертфордшира.

Еда там была не слишком хороша, но мне было все равно, как, наверное, и Дэвиду, и мы проговорили много часов. Мы болтали обо всем на свете, кроме, как я вспоминала уже позднее, наших отношений и нашей любви.

Это была спорная тема, а ведь мы решили не допускать никаких споров. Но вопрос, конечно, возник снова в один из ближайших вечеров.

Дэвид хотел, чтобы мы поехали к нему домой, а я отказывалась. Я боялась, что если мы поедем туда, то я позволю ему делать с собой все, что он захочет, и после этого вопрос о том, ехать ли мне с ним на уик-энд в загородную гостиницу, отпадет сам собой.

— Ты боишься меня, Саманта? — спросил он, выслушав мой отказ.

— Наверное, — ответила я. — Но я также боюсь… и себя.

— Неужели ты не можешь понять, — сказал он, — что любовь — это настолько важное чувство, что нам не следует терять время на подобные глупости? Мы любим друг друга и вместе с тем не можем быть счастливы, как счастливы друг с другом все мужчины и женщины с сотворения мира!

Я ничего не ответила, но он понял, что я размышляю.

— Неужели ты и вправду думаешь, что брак сделает нас счастливее? — раздраженно спросил он. — Это просто потому, что ты, как и все другие женщины, хочешь поймать мужчину в силки. Вы хотите загнать его в загон, словно дикое животное, и держать при себе. Но я болен клаустрофобией, Саманта, и никакие слезы в мире не помешают мне уйти, если я этого захочу.

— Но, по крайней мере, я была бы твоей женой, — опрометчиво возразила я.

— И что бы это изменило? — спросил он. — Ну, если, конечно, не считать того, что я должен был бы оказывать тебе финансовую поддержку.

— Об этом я не думала, — заметила я.

— Зато я подумал. Я не только не хочу жениться, но и не в состоянии содержать жену.

Я удивленно посмотрела на него. Ведь у него есть машина, и хотя я ни разу не была в его квартире, я знала, что он живет в дорогом районе и что у него есть слуга, который следит за порядком в доме.

Как всегда, Дэвид понял, о чем я думаю.

— Конечно, в настоящее время я зарабатываю немало, — сказал он. — Что верно, то верно. Но долго ли это продлится? Люди, подобные мне, живут сегодняшним днем, ведь и планы относительно съемок фильма могут лопнуть, как мыльный пузырь!

Всю эту неделю я словно пребывала между раем и адом. То я была безмерно, неописуемо счастлива, потому что Дэвид был ласков со мной и я убеждалась, что он любит меня. Но уже в следующий момент он мог отпустить какое-нибудь язвительное, колкое замечание, после чего я чувствовала себя убитой и была глубоко несчастна.

Наверное, к пятнице мы оба были уже на пределе, и надо мной, точно дамоклов меч, висел все тот же вопрос: ехать с ним на уик-энд или нет?

Иногда он принимался убеждать меня:

— Ну будь же благоразумна, дорогая, — говорил он своим чарующим голосом, который способен был растопить любой лед. — Я люблю тебя, я в жизни не встречал более прелестного существа, и не удивительно, что ты сводишь меня с ума. Я хочу, чтобы ты принадлежала мне. Хочу сохранить тебя для себя.

Он целовал меня до тех пор, пока мир вокруг меня не начинал кружиться и я не чувствовала, что мы одни в созданном нами раю.

И тут я, задыхаясь, говорила:

— Нет, Дэвид… нет! — и мы в одно мгновение с размаху хлопались об землю.

— Проклятье! — воскликнул он однажды. — Ты способна довести человека до того, что он в конце концов запьет.

В пятницу я уже собиралась выйти из студии на ленч, как вдруг зазвонил телефон, и мисс Мейси прокричала мне вдогонку:

— Это вас, Саманта!

Я поспешила к телефону, надеясь, что это Дэвид, и это действительно был он.

— Послушай, Саманта, — сказал он. — Мне сообщили, что начинаются съемки фильма по моей книге, и я должен срочно выехать в Америку. Если я потороплюсь, то смогу попасть на «Королеву Мэри» в Саутгемптоне еще сегодня вечером.

— Сегодня вечером? — переспросила я.

— Да, — ответил он. — Но у меня очень мало времени. Будь добра, собери мои вещи! Я не знал, что так случится, и дал слуге выходной.

— Конечно, я помогу тебе.

— Я позвоню привратнику и скажу ему, чтобы он впустил тебя в квартиру, — продолжал Дэвид. — Чемоданы в шкафу, в холле. Мне понадобятся фрак и смокинг.

— И долго тебя не будет? — спросила я еле слышно.

— Понятия не имею, — ответил он. — Но фильм будут снимать, это решено. Поторопись, Саманта, не то я не успею на поезд с вокзала Ватерлоо.

Я взяла такси и поехала к нему домой. Я впервые попала к нему в квартиру и нашла, что она очень хороша. Здесь стоял красный кожаный диван и висели занавеси в тон. В квартире была масса книг, а мебель, даже на мой непросвещенный взгляд, была старинная и очень дорогая. Спальня тоже была элегантна, хотя и обставлена несколько по-спартански.

Я отыскала чемоданы там, где сказал Дэвид, и начала собирать его вещи. К счастью, мама много лет назад показала мне, как надо укладывать чемодан для мужчины. На дно следует уложить брюки, сверху пиджаки, потом нижнее белье, а на самый верх кладут рубашки, чтобы они не помялись.

Пижамы Дэвида мне очень понравились. Они были из плотного шелка, а на кармане были вышиты его инициалы.

У него были белые жилеты для вечерних приемов, созданные Майклом Арленом, и хотя я никогда не видела его в таком жилете, но была уверена, что он выглядит в нем весьма элегантно.

Укладывая его вещи, я старалась не думать о том, что он уезжает и что жизнь без него станет пустой. Я знала, что буду ужасно тосковать после его отъезда, но говорила себе, что должна быть рада за него. Ведь по его книге сделают фильм, и он заработает кучу денег.

Я упаковала один чемодан и стала укладывать другой. Когда я заканчивала, вдруг зазвонил телефон. Я взяла трубку, полагая, что это Дэвид, но услышала женский голос:

— Могу я поговорить с мистером Дэвидом Дарэмом?

Я подумала, что если кто-нибудь узнает, что я нахожусь в квартире Дэвида, это может показаться весьма странным. И я решила выдать себя за прислугу.

— Их еще нету, — сказала я, прибегнув к жаргону простолюдинки.

— Пожалуйста, передайте ему, когда он придет, что звонила леди Беттина Лейтон, — сказал женский голос. — И скажите мистеру Дарэму, что я сейчас еду в Ватерлоо и что я распорядилась насчет кают на пароходе. Понятно?

— Куда уж понятнее! — ответила я и положила трубку.

Наверное, я стояла у телефона целую вечность. Затем я услышала, как в замке повернулся ключ, и в квартиру вошел Дэвид.

— Ты здесь, Саманта? — позвал он из холла. Затем вошел в спальню и сказал: — Ты уже все уложила? Ты ангел! — Но тут он обратил внимание на выражение моего лица и спросил: — Что случилось?

— Только что звонила леди Беттина, — сказала я голосом, который показался мне чужим. — Она велела передать, что отправляется на вокзал и что у вас будут каюты по соседству. — Помолчав, я добавила: — Наверное, тебе будет приятно ехать с ней рядом. Или, может быть, у вас будет общая каюта?

Я увидела, как губы Дэвида сжались, и он сказал:

— Чистюлям всюду мерещится грязь. Так вот какой вывод ты сделала из ее слов!

— Ты что, принимаешь меня за дурочку? — спросила я. — Ведь ты не можешь отрицать, что она едет с тобой… и для чего! Я видела, как ты вел себя с ней в Брэй-парке.

Дэвид бросил на меня гневный взгляд.

— А разве я не вправе вести себя так, как считаю удобным? — неприязненно спросил он.

— Конечно, вправе, — ответила я, — Тебе только того и надо, что уехать куда-нибудь с женщиной… и любая женщина будет готова пойти на это.

Я никогда не думала, что способна говорить таким тоном, но слова срывались с моих губ помимо воли. Я окончательно потеряла контроль над собою, и едва ли этому стоит удивляться. Ведь рыжеволосые всегда отличаются излишней горячностью. Дэвид никогда прежде не видел меня в гневе, и это вывело его из себя.

— Едва ли ты можешь иметь ко мне претензии, — недружелюбно заметил он, — если даже кто-то займет твое место, как ты сейчас предположила. В конце концов, ты ясно дала мне понять, что твои высокие принципы для тебя куда важнее, нежели мои чувства.

Он говорил с такой горечью, что я почувствовала, как гнев мой улетучивается и на смену ему приходит безмерное страдание.

— Я думала… мы любим друг друга, — едва слышно проговорила я.

— Любовь! Что ты знаешь о любви? — едко сказал Дэвид. — Все, что тебе нужно, Саманта, это выйти замуж. Или ты забыла об этом? Ты не хочешь подарить свою любовь, нет, ты хочешь продать ее за обручальное кольцо. Конечно, ты со мной не согласишься, но ведь это, по сути дела, не что иное, как форма проституции. Это просто-напросто шантаж!

— Если ты думаешь, что я прибегаю к шантажу, чтобы заставить тебя жениться на мне, то ты ошибаешься! — воскликнула я.

Гнев снова овладел мною.

— Ты можешь прикрывать это свое намерение красивыми фразами и горячими поцелуями, но все равно это шантаж, — язвительно сказал Дэвид.

— Я любила тебя! Я правда любила тебя! — воскликнула я. — Но ты меня не любишь! Ты хочешь только одного, чтобы я отдала тебе… свое тело. А потом ты опять начнешь охоту за какой-нибудь другой хорошенькой девушкой, которая будет настолько глупа, что отдаст тебе свое сердце.

— Уж если на то пошло, — сказал Дэвид, — то что другое можешь ты мне предложить, кроме своего тела?

Он помолчал, и я увидела, как в его глазах зажегся огонь, который я замечала у него и прежде. Его охватил азарт сражения, которое он намерен был выиграть.

— Да, личико у тебя хорошенькое, — медленно сказал он, и каждое его слово вонзалось в меня точно кинжал. — Никто не станет с этим спорить. Но вместе с тем ты чудовищно невежественна, до смешного невинна и вследствие этого невероятно скучна!

Я стояла, не сводя с него глаз, а смысл его слов все глубже доходил до моего сознания.

Затем я повернулась и вышла из комнаты, выбежала вон из квартиры и, закрывая дверь, услышала, как он зовет меня. Не дожидаясь лифта, я помчалась вниз.

Увидев на улице такси, я открыла дверцу почти на ходу, быстро села в машину и назвала свой адрес. Я не стала оглядываться назад, чтобы узнать, догоняет ли меня Дэвид. Я знала, что у него нет на это времени, если он хочет успеть на поезд, отправляющийся с Ватерлоо. Ему еще придется закончить укладку вещей, а потом снести чемоданы вниз.

Сидя в такси, я ощутила почти могильный холод, но не проронила ни единой слезы. Я думала про себя: «Так, наверное, чувствуют себя люди, умирая». Я была уверена, что что-то во мне умирает навсегда.

Приехав в пансион, я поднялась к себе и начала складывать вещи. Я знала, что теперь все мои монатки не поместятся в чемоданчик, с которым я приехала в Лондон, и попросила одну из служанок найти для меня большую картонную коробку из-под одежды. Я знала, что в таких коробках сюда доставляли вещи, купленные для меня, и что они где-то должны быть сложены.

Наконец, с одним чемоданом, четырьмя коробками и саквояжем, набитым всякой всячиной, я отправилась на вокзал Пэддингтон.

К счастью, миссис Симпсон не было дома, так что мне не пришлось лгать, изворачиваться и извиняться за то, что я уезжаю. Я лишь сказала девушке в конторе, что не знаю, когда вернусь, и что сохранять за мной комнату не нужно.

И уехала домой.