Скажи «да», Саманта

Раздумье седьмое

Первые несколько дней в Лондоне были ужасны.

Наутро после приезда я отправилась в студию, как велел мне Джайлз, и была представлена его секретарше мисс Мейси, сухопарой, невзрачной, но грудастой особе в очках, которая разговаривала с Джайлзом одним тоном, а со мной и остальными фотомоделями — совершенно другим. У меня создалось впечатление, что она нас попросту презирает, но Мелани и Хортенз сказали мне, что она до чертиков влюблена в Джайлза и не терпит рядом с ним никакой другой женщины. Она всегда пунктуально исполняла все приказания Джайлза. Он велел ей купить для меня все необходимое из одежды, и надо признать, что все купленные ею вещи были прелестны, так что трудно было бы к чему-нибудь придраться.

У Мелани были красивые золотистые волосы и детское личико, из-за чего она выглядела необыкновенно юной и походила на ангелочка с рождественской открытки. Она потрясающе смотрелась на фотографиях Джайлза, который снимал ее в платьях для молодых девушек, но у нее был острый язычок, и временами она бывала ужасной злючкой.

Хортенз была, наоборот, жгучая брюнетка. Мне очень нравилась ее внешность. Она была слишком ленива для того, чтобы спорить или пререкаться с кем бы то ни было, и больше всего на свете любила поспать.

— Ах, я едва держусь на ногах, — заявляла она по утрам, появившись в студии. Как только выдавалась свободная минутка, она тут же хлопалась на стул и закрывала глаза, доводя этим Джайлза до белого каления.

Оказалось, что помимо нашей основной работы мы в промежутках между съемками должны выполнять множество всяких мелких дел.

Нам приходилось сортировать снимки, помогать мисс Мейси раскладывать их по конвертам, отвечать на телефонные звонки и делать еще много такого, что, как ворчала Мелани, вовсе не входило в наши обязанности.

Мне было все равно, но Мелани называла Джайл за эксплуататором и говорила, что он стремится «урвать свой фунт мяса» хотя бы таким способом, поскольку его раздражает, что мы зарабатываем много денег на стороне, а ему из них полагается всего лишь пятьдесят процентов.

Но все-таки в отношении моей экипировки Джайлз поступил весьма великодушно. За некоторые вещи я заплатила ему сама, а остальные взяла в долг, в счет моего будущего жалованья.

Впервые в жизни у меня были собственные деньги, и мне казалось, что я несметно богата!

Перед тем, как Джайлз заехал за мной в воскресенье вечером, папа дал мне пять фунтов банкнотами и еще чек на пятнадцать фунтов.

— Неужели ты все это сэкономил? — изумилась я.

— Я не хочу, чтобы ты нуждалась в деньгах, Саманта, — сказал отец. — И к тому же у тебя всегда должна быть отложена необходимая сумма на обратный билет домой.

— И куда же я могу потратить целых двадцать фунтов? — воскликнула я.

— Ты увидишь, что в Лондоне они у тебя быстро разойдутся, — сухо возразил он.

— Но как тебе удалось набрать для меня столько денег? — спросила я.

— У меня была некоторая заначка в банке на черный день, — ответил папа. — И я боюсь, что такой день наступил.

Я поняла, что хотя папа храбрится и делает вид, что смирился с моим отъездом, на самом деле его не покидает тревога за меня. Я рассмеялась, обняла его и пообещала, что верну ему эти деньги, как только начну загребать миллионы, которые посулил мне Джайлз.

— Я хочу, чтобы ты весело проводила время, — сказал папа. — Теперь мне ясно, до чего тоскливо ты, должно быть, чувствовала себя здесь, в Литл-Пулбруке. Боюсь, я упустил из виду, до чего ты еще молода, Саманта, и что, с другой стороны, ты уже достаточно взрослая, чтобы захотеть чего-нибудь более интересного, чем чайные посиделки в нашем приходе.

— Не надо так говорить, папочка, не то я расплачусь, — попросила я. — Я была здесь ужасно счастлива, и мне вовсе не хочется уезжать. Так что не удивляйся, если уже на следующей неделе я вернусь обратно.

— Ты должна попытать счастья, Саманта, — сказал папа. — Но если у тебя что-то не заладится, обещай мне, что ты вернешься домой.

— Что не заладится? — спросила я. — Что ты имеешь в виду, папа?

— Ну, что тебе будет там плохо, — ответил он. — Или если ты потеряешь работу.

У меня было такое чувство, будто он чего-то не договаривает, но я никак не могла понять, что он пытается мне сказать. В конце концов мы оба замолчали и стали просто дожидаться Джайлза.

До своего приезда в Лондон я даже не могла себе представить, насколько знаменит Джайлз в своей профессии. Несомненно, он сделал себе имя, как говорили о нем.

— Неужто вы в самом деле работаете фотомоделью у Джайлза Барятинского? — спрашивали меня на светских раутах. А иные добавляли: — Не удивительно, что он захотел вас снимать. Он предпочитает фотографировать только очаровательных женщин.

Ходила легенда, которая на поверку оказалась чистым вымыслом, будто некая невзрачная женщина готова была выдать ему незаполненный чек, только бы он согласился сфотографировать ее, но он якобы с пренебрежением отклонил эту просьбу. На самом же деле он снимал непривлекательных женщин на фоне самых причудливых, фантастических декораций, отчего их уродство скрадывалось. Кроме того, он умел мастерски ретушировать снимки.

Джайлз был настоящим художником и благодаря своему мастерству умел создавать изумительные портреты даже в тех случаях, когда снимал женщин, физиономии которых, по выражению Мелани, были похожи на зад кебмена.

Не удивительно, что клиентки приходили в восторг от своего изображения и выкладывали баснословные суммы за дюжину снимков в разных позах, после чего дарили их своим друзьям.

Но я вскоре поняла, что позировать Джайлзу — работа отнюдь не из легких. Свет ламп обжигал и слепил немилосердно, а он часами искал нужную позу и не успокаивался, пока не добивался своего.

Позировать Джайлзу было, пожалуй, не менее утомительно, чем демонстрировать модели.

Когда я раньше разглядывала журналы, то представляла себе, что девушки, которые были там изображены в платьях знаменитых кутюрье, ведут шикарную жизнь. И только теперь я поняла, насколько это тяжелый и изнурительный труд. Во время показа приходилось раз по двадцать менять туалеты, а после него нужно было снова и снова надевать их то для одной, то для другой клиентки.

Как ни странно, но именно мисс Мейси обучила меня походке на демонстрационном подиуме. Я узнала, что есть специальные школы для манекенщиц, но Джайлз считал, что посещать такую школу — лишняя трата времени.

— Если девушка грациозна от природы, как вы, Саманта, — сказал он, — то ей достаточно всего лишь усвоить несколько приемов — как держать осанку, как правильно ходить и что делать с руками.

На первый взгляд казалось, что в этом нет ничего мудреного, но на самом деле приходилось часами ходить по студии — туда и сюда, взад и вперед, поворачиваться, улыбаться, снова поворачиваться — и так до тех пор, пока Джайлз и Мэйси не говорили, что теперь все хорошо.

Я казалась себе неловкой и неуклюжей, но Хортенз сказала, что у нее ушло гораздо больше времени на то, чтобы обучиться всему, что требовалось, и что одно время Джайлз даже собирался уволить ее из-за неповоротливости.

Это немного подбодрило меня, но когда я увидела Мелани и Хортенз на нашем первом совместном показе, то поняла, насколько они грациозны и как умеют каждое платье сделать воплощением элегантности.

Вскоре я также поняла, что мы должны работать не только в дневное, но и в вечернее время. Девушки Джайлза должны были показываться на вечерних коктейлях в туалетах, о которых писали в светской хронике, чтобы дамы из общества потом заказывали полюбившиеся им модели.

Мелани и Хортенз дали мне понять, что если кто-либо из мужчин, беседовавших с нами на коктейлях, приглашает нас на ужин, то мы не должны отказываться. Я узнала о том, что все платья, в которых Джайлз фотографировал меня, были созданы в самых знаменитых модных домах — «Пакэн», «Ревилл», «Молинью» и «Хартнелл».

Разумеется, платья, в которых мы появлялись, были моделями минувшего сезона, и владельцы готовы были сбыть их за несколько фунтов, но они по-прежнему отличались неотразимым шиком, и это заставляло всех обращать на меня внимание, когда я входила в ресторан или появлялась на вечерних коктейлях.

А в особых случаях нам даже давали напрокат самые последние модели, и это доставляло нам массу волнений. Я до того боялась случайно порвать платье или опрокинуть на него какой-нибудь напиток, что вечер бывал мне не в радость, поскольку меня не покидала тревога за наряд.

Хортенз рассказала мне леденящую душу историю о том, как однажды молодой человек опрокинул стакан вина на ее белое платье. Магазин, откуда оно было взято, потребовал от нее плату за испорченный туалет, и прошло целых четыре месяца, прежде чем она расплатилась с этим долгом.

Эта история отнюдь не прибавила мне уверенности, и я стала нервничать еще больше, чем прежде.

Вообще-то я не любила брать на прокат туалеты, но Джайлз ужасно сердился, когда ему казалось, что я выгляжу недостаточно эффектно.

Фотографии его были поистине сказочными. Я пришла в восторг, когда впервые увидела их в журнале «Вог», Мисс Мэйси снисходительно сообщила мне, что спрос на мои фотографии постоянно растет и со стороны других журналов.

Сперва я подумала о том, чтобы послать снимки папе, чтобы продемонстрировать, до чего потрясающе я выгляжу, но потом побоялась, что это только расстроит его. Дело в том, что на них я была не похожа на себя. На фотографиях Джайлза я выглядела обольстительной, загадочной, экстравагантной и многоопытной женщиной, а подчас даже слегка порочной.

Молодые люди, которые приглашали меня по вечерам, почти всегда дарили мне орхидеи, говоря, что я напоминаю им этот цветок. Я же никогда не любила эти цветы и не понимала, отчего они так ценятся. Они не имеют запаха, и в них есть что-то неприятное. Разумеется, я об этом не говорила и первое время, придя домой, ставила их в вазу и следила за тем, чтобы они не скоро увяли. Но потом я стала их выбрасывать и, если позволяли средства, покупала себе несколько роз у цветочницы, торговавшей с тележки в конце улицы.

Оглядываясь на свое прошлое, я теперь уже не могу припомнить, кто первым из молодых людей попытался поцеловать меня, провожая вечером домой со званого вечера. В среде светской молодежи считалось весьма престижным появляться в обществе с фотомоделью Джайлза Барятинского. Мелани и Хортенз представили меня некоторым из них, а те в свою очередь познакомили меня со своими друзьями, так что, не прошло и недели, как я уже знала многих молодых людей в Лондоне.

Сперва меня смущала мысль об ужине наедине с мужчиной, и я бывала очень довольна, когда приглашали также Мелани и Хортенз и мы ужинали вчетвером. Но однажды вечером молодой человек, которому симпатизировала Мелани, стал во время ужина отдавать предпочтение мне, и она пришла в ярость. С тех пор девушки стали отказываться ужинать «квартетом», и мне приходилось выбирать — либо принять приглашение какого-нибудь кавалера, либо коротать вечер в одиночестве в пансионе. Последняя перспектива выглядела столь безрадостной, что я готова была идти с кем угодно, лишь бы не оставаться дома.

Вместе с тем каждый, кто приглашал меня по вечерам, считал своим непременным долгом попытаться поцеловать меня на прощание. Это меня крайне удивляло. Я привыкла к тому, что молодые люди могут приставать ко мне с поцелуями только после весьма продолжительного знакомства. Если юноша, пригласивший меня на ужин, ехал на собственной машине, он обычно ждал, когда мы притормозим перед пансионом, выглядевшим особенно мрачно и неприветливо в предутренние часы. Как только машина останавливалась, он обнимал меня за плечи и начинал:

— Вы так прекрасны, Саманта!

Я наловчилась открывать дверцу автомобиля как раз в тот момент, когда мой кавалер нажимал на тормоз, и оказывалась на тротуаре еще до того, как он успевал сообразить, что произошло.

— Доброй ночи! — говорила я.

— Подождите, Саманта! Подождите! — взывал он мне вслед, но я была уже далеко от автомобиля.

Он нагонял меня, когда я была уже у входной двери и нажимала кнопку звонка.

— Разве вы не хотите проститься со мной? — спрашивал он.

— Не здесь! — быстро отвечала я.

Иной раз привратник, который был очень стар, из-за чего миссис Симпсон наняла его за мизерную плату, чересчур долго семенил к двери через холл. Тогда мне приходилось увертываться и выдерживать небольшую борьбу, но я всегда успевала вовремя проскользнуть в открывающуюся дверь.

— Доброй ночи и спасибо за все! — говорила я и скрывалась за дверью до того, как он успевал что-либо предпринять.

Труднее приходилось, когда меня отвозили домой в такси, потому что дверца такси открывается изнутри лишь после некоторых усилий.

Но скоро я поняла, что молодые люди, провожавшие меня домой в такси, не столь развязны и самоуверенны, как владельцы автомобилей и в особенности «мальчики бентли».

Такой провожатый обычно начинал клянчить:

— Позвольте мне поцеловать вас, Саманта! Ну пожалуйста!

— Нет, — отвечала я. — Я не хочу, чтобы меня целовали.

— И вы думаете, я этому поверю? — восклицал он. — Ну, скажите «да», Саманта! Только один раз!

Иногда приходилось выдерживать небольшую борьбу, но мне всегда удавалось избегать поцелуев, только потому что я этого не хотела… До тех пор, пока я не встретила Дэвида. О нет, Господи, я не хочу думать об этом… Но и не думать тоже не могу. Он запечатлен в моем сердце, этот удивительный, волшебный, незабываемый поцелуй…