Сладостное заточение

Глава 17

Четыре дня спустя

Непрекращающееся жужжание доносится откуда-то слева. Я протягиваю руку и хлопаю по поверхности тумбочки, пока не нахожу свой вибрирующий телефон. Экран издевается надо мной своей яркостью, показывая, что сейчас 6:30 утра. Мои движения вряд ли можно назвать скоординированными, когда я выключаю будильник и вылезаю из кровати. Схватив с комода соответствующий комплект черного нижнего белья и бюстгальтер, я направляюсь в ванную комнату, чтобы принять душ.

Сегодня компания, занимающаяся ремонтом, завершит последние штрихи на первом этаже, и, надеюсь, завтра вечером все будет готово к большой встрече завтра вечером. Высокопоставленные члены Семьи, капо и инвесторы будут голосовать за или против того, чтобы Массимо взял под контроль Бостонскую Коза Ностру. Обычно это голосование — не более чем формальность, но иногда могут возникнуть сюрпризы. Как, например, когда вместо Батисты Леоне проголосовали за моего отца.

Похоже, новость об отставке Неры и осознании того, что Массимо несет ответственность за процветание Семьи, распространилась. Как только люди поняли, что именно он занимался делами в течение последних двух десятилетий, их реакция была незамедлительной и обрушилась с силой цунами. В течение нескольких дней дом посещали десятки подчинённых, хотя люди Пеппе держали всех на расстоянии. Верхний эшелон бостонского общества Коза Ностра, похоже, был достаточно доволен. Учитывая, насколько выросли их банковские счета под руководством Массимо, им незачем что-то менять.

Если только он не выйдет из себя во время встречи.

Семья любит деньги. Но стабильность они ценят больше.

После разговора с Сальво в воскресенье вечером Массимо изо всех сил старался избегать меня. Большую часть времени он проводит в столовой, которая была переделана в огромный зал для собраний. В то же время, образно говоря, он не спускал с меня глаз.

В понедельник, когда я поехала навестить племянницу и сестру, он не позволил мне самой доехать до квартиры моего зятя в центре города. Массимо настоял на том, чтобы отвезти меня туда самому, и провел четыре часа в своем "ягуаре", припаркованном в подземном гараже, ожидая меня. Нера не позволила ему подняться. Она до сих пор злится на него за то, что он превратил ее жизнь в ад за последние несколько лет. Массимо поворчал и в конце концов сдался, но только после того, как рявкнул на Кая, чтобы тот обеспечил мою безопасность.

А, вчера, когда я поехала на виллу Леоне, чтобы дать указания грузчикам, как упаковать мои вещи, Массимо настоял на том, чтобы поехать со мной. За нами в отдельной машине ехали трое охранников, и все они кружили надо мной все время, пока я разговаривала с комплектовщиками.

Вчера вечером он даже не позволил мне одной сходить в ближайший магазин, чтобы купить этот чертов шампунь. Вместо этого он отправился за ним сам, приказав Пеппе следить за домом как ястреб. Мне было велено не отходить от него до возвращения Массимо. Ради моей безопасности видимо.

Я поворачиваюсь к полке, встроенной в душевую кабину, и беру одну из четырнадцати бутылок шампуня, выстроенных там в ряд. На каждой из них написано «Для чувствительной кожи» или «Содержит только натуральные ингредиенты». Он запомнил. После того, как я всего один раз упомянула, что средства с едкими химикатами, спиртом и отдушками легко раздражают мою кожу. Теперь шкафы под раковиной забиты бутылками с молочком для тела, гелем для душа и средствами по уходу за волосами с одинаковыми этикетками. В общей сложности там, наверное, около тридцати емкостей.

Вымыв волосы, я оставляю их сушиться на воздухе и отправляюсь в гардеробную. Пять минут спустя я уже застегиваю застежку на теннисном браслете, который подарил мне Массимо, и выхожу из комнаты, когда чуть не спотыкаюсь о огромное мужское тело, спящее прямо перед моей дверью.

— Массимо?

Он вскакивает на ноги и заталкивает меня себе за спину. Я оказываюсь зажатой между его массивной фигурой и стеной, пока он мотает головой из стороны в сторону, осматривая коридор. Его левая рука прижата к моему бедру, а правая держит оружие наготове. Он выглядит довольно невменяемым.

— Эм… Там никого нет, — бормочу я ему в спину. На нем вчерашняя серая рубашка и черные брюки. — Ты можешь убрать пистолет.

— Прости, — говорит он хриплым голосом и наклоняется, чтобы поднять подушку с пола. — Обычно я более бдителен, когда просыпаюсь.

— Почему ты спал у моей двери?

Его лицо темнеет. Несколько мгновений он просто прожигает меня своими адскими глазами, затем поворачивается и идет по коридору. Если он думает, что этот разговор окончен, то он ошибается! Он ведет себя странно уже несколько дней, и нам нужно разобраться во всем до того, как он взорвется.

Я следую за ним по коридору и поднимаюсь по лестнице на верхний этаж. Эту часть дома еще не трогала ремонтная компания, и она находится в ужасном состоянии. Здесь более заметны следы времени. Дверные коробки и гипсокартон с трещинами в местах, где дом просел. Выцветшие, отслаивающиеся обои в некоторых комнатах. Ковер, который пережил не лучшие времена. Я не понимаю, почему он не переехал в одну из комнат на втором этаже, где нахожусь я. Она в гораздо лучшем состоянии.

Пройдя вслед за Массимо в комнату, в которой он исчез, я первым делом замечаю идеально заправленную кровать. Постельное белье на ней безупречно чистое, без единой складки или вмятины. Даже подушки для дивана выстроены точь-в-точь, как на моей кровати, когда мы только переехали сюда. Это было пять ночей назад.

— Где ты спал всю прошлую неделю? — спрашиваю я. — Потому что эта кровать не выглядит так, будто ею пользовались.

Массимо открывает стоячий комод в углу и, не говоря ни слова, начинает рыться в нем.

— Можешь, пожалуйста, ответить на мой вопрос?

Он вытаскивает пару спортивных штанов и футболку, затем разворачивается и пересекает разделяющее нас расстояние тремя большими шагами. Мое сердцебиение ускоряется от того, что он так близко, мои пальцы ноют от желания дотянуться и погладить его грудь.

— Я спал возле твоей двери.

Я резко поднимаю голову.

— Почему?

— Потому что мне нужно знать, что ты в безопасности. — Он поднимает мокрую прядь, упавшую мне на лицо, и заправляет ее мне за ухо. — И потому что по какой-то причине это единственное место в этом доме, где я чувствую умиротворение.

Воздух застревает в моих легких. Он так близко, что наши тела почти соприкасаются. Я хочу сократить расстояние, прижаться к нему и поцеловать. Но я не могу пошевелиться. Боюсь столкнуться с новым отказом. Услышать от него, что он видит во мне только сводную сестру. Поэтому вместо этого я довольствуюсь тем, что просто смотрю в его темные, загадочные глаза, купаясь в тепле его присутствия.

— Почему? — спрашиваю я снова.

— Рядом с тобой я чувствую покой.

Я прикусываю внутреннюю сторону щеки.

— В моей спальне есть диван, рядом с камином. Я могу оставить дверь открытой на ночь.

Что-то опасное мелькает в выражении его лица, словно вспышка пламени — в один момент она есть, а в другой — исчезает.

— Пожалуйста. Не надо.

— Почему нет?

Массимо опускает голову так, что кончик его носа почти касается моей макушки. Почти. Он делает глубокий вдох, словно собираясь с духом.

— Я могу войти, если ты это сделаешь, Захара. И мы оба знаем, что этого не должно случиться. Держи эту чертову дверь запертой. — Внезапно он разворачивается на каблуках и идет в ванную, оставляя меня смотреть на тихо закрытую дверь.

Что только что произошло?

Что он имел в виду?

Я хватаюсь за дверную раму и опираюсь плечом на косяк, внезапно чувствуя слабость в коленях.

Он не может иметь в виду то, о чем я думаю.

Или… может?

— А теперь “Uzi”. — Массимо указывает на оружие, лежащее на кухонном острове.

Тимотео берет полуавтомат и поворачивается к заднему двору. Французские двойные двери открывают взор на свежескошенный газон, а в дальнем конце — импровизированный стенд с несколькими банками пива, выстроившимися вдоль него.

Я вздыхаю.

— Если ты забыл, Тимотео здесь, чтобы занять должность дворецкого.

Он работал в доме моего отца почти десять лет. После того, как папа погиб, и мы с сестрой переехали на виллу Леоне, Нера перевела нескольких наших старых сотрудников в наш новый дом, включая Тимотео и Айрис. После провальных собеседований Массимо, я пригласила их обоих, и еще нескольких надёжных людей, работать в поместье Спада.

— Вот именно, — подтверждает Массимо. — Это означает, что безопасность дома должна быть одним из его главных приоритетов.

— Я думала, что обеспечение безопасности — это работа солдат.

— Никогда не будет лишним иметь под рукой дополнительных стрелков. Давай, Тимотео. Стреляй.

Дворецкий поднимает «Узи» и целится в цели. Мгновение спустя на кухне раздаются пять оглушительных выстрелов. С почти отвисшей челюстью я наблюдаю, как Тимотео небрежно возвращает оружие на столешницу и сцепляет руки за спиной. Затем он поворачивается лицом к Массимо, словно ожидая его следующей джентльменской команды.

Я всегда знала, что Тимотео очень способный, но понятия не имела, что он отличный стрелок.

— Очень хорошо. — Массимо одобрительно кивает. — Ты с неожиданной легкостью приспосабливаешься к этой ситуации.

— Я работал в этом доме, когда муж мисс Неры, мистер Мазур, отвечал за безопасность имущества и жильцов, — заявляет Тимотео, как будто этого объяснения достаточно. — Проведя всего три недели под его руководством, я считаю себя хорошо адаптированным к… таким ситуациям.

— Отлично. — Массимо поворачивается к Айрис. — А новый повар?

— Айрис такая же опытная и привыкла к сложностям, — вмешиваюсь я. — Ей пришлось заниматься уборкой офиса после того, как Кай "уволил" предыдущего главу службы безопасности.

— Я должен сказать, что я полностью одобряю твой выбор для моего нового персонала. — Массимо встречается со мной взглядом. Он делает это впервые с сегодняшнего утра. — Спасибо, что руководила ими и всем остальным в последние несколько дней. Я хотел бы встретиться со всеми вместе и обсудить некоторые правила внутреннего распорядка.

Тимотео, за которым по пятам следует Айрис, проносится мимо нас, вероятно, чтобы собрать остальную часть персонала, оставляя меня и Массимо одних на кухне.

— Пожалуйста, постарайтесь не травмировать их слишком сильно.

Легкая улыбка тянет его губы. Это не одна из его коварных ухмылок, а красивая, кокетливая усмешка, которая делает особенные вещи с моими внутренностями.

— Я сделаю все возможное. Но ничего не обещаю.

Его локоть задевает мою руку, когда он проходит мимо меня, и я едва не выпрыгиваю из кожи. Точно такой же эффект производили на меня все его письма, когда они приходили. Но разница в том, что теперь он здесь. Передо мной. Он реален. Мне все еще трудно осознать этот факт.

Я на цыпочках выхожу из кухни и останавливаюсь у пальмы кентия, установленной у арки, которая отделяет прихожую от столовой. Двенадцать членов обслуживающего персонала собрались у подножия лестницы, и стоят лицом к Массимо. Тимотео и Айрис идут во главе очереди, за ними пять служанок, садовник и три младших повара. Тиния стоит в самом конце, явно нервничая в присутствии Массимо. Все они держат руки сцепленными перед собой и внимательно слушают, чего от них ждет хозяин поместья. Я лично отбирала каждого из них, выбирая тех, кто работал в моей семье, и кому, как я знала, можно доверять. Им не нужно было рассказывать, насколько сложной и требовательной может быть работа в доме дона, однако я все равно ввела каждого в курс дела. Я также намекнула, что если им будет трудно справиться с характером Массимо, они должны прийти ко мне.

Странное ощущение — быть ответственным за все. В прошлом я всегда избегала людей, в том числе и сотрудников. А теперь я руковожу ремонтниками, нанимаю персонал и даже общаюсь с продавцами, выбирая мебель для дома Массимо. Странно, но это не так уж и плохо. На самом деле, я наслаждаюсь собой.

— Что значит, ты никогда не держал в руках оружия? — рычание Массимо выводит меня из задумчивости..

Я поднимаю глаза и вижу, что он нависает над садовником — руки уперты в бедра, вид у него чертовски пугающий.

— Я… у меня не было возможности сделать это, мистер Спада.

— Это неприемлемо. А вы? — Массимо поворачивается к служанкам, которые выглядят так, словно вот-вот сбегут.

Все пять женщин яростно качают головами.

— Тимотео научит вас всех стрелять из огнестрельного оружия к концу недели, — рявкает Массимо. — Завтра с утра вам доставят оружие. Glock для мужчин, Baby Desert Eagles для женщин.

Тимотео наклоняется в сторону и встречается со мной взглядом. Взгляд в его глазах спрашивает меня: он серьезно?

Я киваю.

Он моргает, отвечает мне тем же и снова смотрит на Массимо.

— Конечно, мистер Спада.

— Хорошо. И еще одно предупреждение: я не терплю предателей. И не даю вторых шансов. Держите рот закрытым, или я закрою его за тебя. Навсегда.

Я вздыхаю. Что ж… Он ведь сказал, что не дает обещаний.

Массимо продолжает выкрикивать приказы, пока я наблюдаю за ним из-за листьев пальмы. Все в нем завораживает. К примеру, драконьи узоры, нарисованные на его массивных предплечьях. Одинаковые по форме и размеру, разница между ними только в цвете — красный на левом и черный на правом — и в том, что они, кажется, смотрят друг на друга. А как пульсируют мышцы на его спине при каждом движении. Его бицепсы, растягивающие ткань футболки, вздуваются под короткими рукавами, которые выглядят так, будто их нарисовали. А еще его спортивные штаны — сидящие немного низко, достаточно, чтобы открыть пояс его нижнего белья. Боксеры или трусы?

Мои руки чешутся исследовать это великолепное тело. Каково это? У него телосложение воина. Я хочу прикоснуться, попробовать каждый его дюйм. Пальцами, губами и языком. Он страстный любовник? Должен быть. Он не может быть никем другим с его личностью. Может ли он бросить меня на кровать и трахнуть? Я бы с удовольствием сделала именно это.

Тепло заливает мой организм. Покалывание, болезненное чувство снова бьет в мое нутро. Оно было постоянным в его присутствии, будто ток бежит по моим венам. Но сейчас, когда я представляю, как Массимо берет меня снова и снова, оно нарастает, сводя меня с ума.

Покачав головой, чтобы вернуть самообладание, я перевожу взгляд с его пояса на его руку. Она огромная — как и все остальное в нем — пальцы, сжимающие спинку стула, пока он говорит своим глубоким, хриплым голосом. Будут ли его прикосновения грубыми или нежными? Прижмет ли он меня к земле? Заставит ли он меня умолять о большем? Я прикусываю нижнюю губу, представляя, как эти татуированные пальцы обхватывают мое горло, а он впивается в мой рот своими… Шепчет… между поцелуями. Как он говорит мне грязные вещи. Рассказывает мне… то, о чем я только мечтала.

Я хочу тебя.

Ты нужна.

Я люблю тебя.

Я лежу в постели и смотрю в потолок.

Сигнализация установлена, видеонаблюдение включено. Вооруженные до зубов, мои ребята патрулируют территорию. Я только что закончил третий обход дома, убедившись, что все в порядке. Никаких угроз. Никаких злоумышленников в поле зрения. У меня нет причин так волноваться только потому, что я решил больше не спать перед дверью Захары.

Она в целости и сохранности. Ты просто ищешь еще один повод спуститься вниз, чтобы быть рядом с ней. Ложись спать.

Я не могу.

Достаточно того, что она узнала, что ты ночуешь возле ее двери. Это не только смешно, это, вероятно, напугало ее до чертиков.

А если я ей нужен? Неизвестная угроза все еще где-то там.

Мы до сих пор не выяснили, кто установил этот чертов жучок в моей машине, тот самый, который привел стрелка прямо ко мне. Сальво думает, что это могли быть федералы. Я с этим не согласен, поскольку Макбрайд забрал машину прямо из автосалона и поехал на ней прямо в тюрьму.

Кто бы это ни был, он хочет твоей смерти. Если им как-то удастся проникнуть внутрь, они придут за тобой. Не за Захарой. Тебе нужно оставаться на месте.

Переворачиваясь на бок, я устремляю взгляд на дверь.

И все же… А что, если кто-то все-таки проникнет в дом? А что, если Захара столкнется лицом к лицу с убийцей, и этот придурок решит ее убрать? Она, возможно, борется за свою жизнь, пока я лежу здесь, на другом этаже!

Черт.

Выскочив из кровати, я выбегаю из комнаты и спускаюсь по лестнице, проклиная себя всю дорогу. Только когда я доберусь до второго этажа и упрусь задницей в дверь Захары, я смогу наконец сделать полный вдох. Если кто-то посмеет приблизиться к ней, ему придется пройти через меня. И, возможно, сегодня ночью мне все-таки удастся немного поспать.

Что случилось с обещанием, которое ты дал себе, никогда больше не спать у ее двери?

Я старался, ладно?

Я поклялся, что не сделаю этого. Даже зная, что держаться подальше от нее означает, что я лишусь сна. Не то чтобы я не привык обходиться без него.

Даже до того, как она нашла меня спящим у ее двери, искушение проникало в мои кости, и бороться с ним становилось все труднее и труднее. Осознание того, что она рядом, и нас разделяет лишь деревянная поверхность, сводило меня с ума. Я все время представлял, как захожу в ее комнату, чтобы просто посмотреть, как она спит. Просто чтобы быть рядом с ней. Чтобы почувствовать покой, который приносит мне только она. Когда она рядом со мной, я не чувствую себя тем сумасшедшим и вспыльчивым придурком, каким я стал находясь почти двадцать лет в тюрьме.

Ничего не изменилось. Ты все еще сумасшедший придурок.

По крайней мере, мне удалось держать свои грязные мысли под контролем. В основном. Я давал себе мысленную пощечину всякий раз, когда реальность ускользала. Если бы Захара имела хоть малейшее представление моих мыслей о ней, она испытала бы отвращение. А как иначе?

Мои мысли… Похотливые, горячие мысли. Где мои руки лежат на ее божественном теле, обводя каждый мягкий изгиб своими изнывающими от желания ладонями. Держут ее в своих объятиях, а ее лицо в изгибе моей шеи. Это единственное место, где она будет в полной безопасности. Мои губы касаются ее губ, как я и мечтал с того самого момента, когда впервые увидел ее.

В тот момент, когда она была ярким лучом света в окружении стольких темных теней. Ангел среди толпы дьяволов, сгрудившихся у могилы ее отца. Единственный человек в этом мире, который не казался мне чужим.

Единственная женщина, которая когда-либо вызывала у меня интерес. Благодаря тому, что она увидела меня настоящего. Того, кого я пытался скрыть, но она не позволила мне, зарывшись под мою кожу. Я должен был знать тогда…

И мне не следовало…

Но я, как придурок, все равно это сделал.

Вспомнил, что когда-то сказал ей в письме. В том, где она спрашивала, что я буду делать, когда освобожусь. Я пойду трахаться в публичном доме, вот что я ей ответил. Отсутствие секса более двадцати лет означало, что трахнуться будет проще простого. Я должен был легко выкинуть из головы мечты о любви с Захарой. И я отчаянно в нем нуждался. Так что именно туда я и направился. Сразу после того, как меня выпустили из тюрьмы, я попросил Макбрайда отвезти меня прямо в стрип-клуба Коза Ностра, где подают десерт прямо из киски. Чертов сахарный шведский стол.

И мой член даже не встал.

Блондинки. Брюнетки. Высокие и короткие. Скудно одетые. Голые. Менеджер приводил в VIP-комнату девушку за девушкой, а мой чертов член даже не отреагировал. Ни разу.

Я решил, что тюрьма испортила меня больше, чем я мог предположить, и уехал, а мой сломанный член волновал меня меньше всего.

Впрочем, эту проблему мне больше не нужно решать. Мой член становится твердым, когда я представляю Захару в своих объятиях. Он прекрасно работает каждый раз, когда я представляю ее рядом с собой. Ее нежную кожу. Ее жасминовый аромат. Ее… медовый вкус.

Господи Иисусе, блядь. Что я делаю? Воинственный голос в моей голове прав. Мне исполнится сорок через два месяца — она вдвое младше меня. И если этого недостаточно, она моя сводная сестра! Я не должен чувствовать к ней ничего, кроме братской привязанности. Но в моих чувствах нет ничего даже отдаленно братского.

Я закрываю глаза, пытаясь заснуть, но сон не приходит. Нас разделяют двадцать футов — это на девятнадцать футов больше, чем необходимо. Чувствуя себя самым больным уродом на земле, я поднимаюсь с пола и медленно поворачиваю ручку двери в комнату Захары.

Проклятая дверь открывается.

Я, блядь, сказал ей держать ее запертой!

Как можно осторожнее, не издавая ни малейшего шума, я вхожу в затемненную спальню.

Толстый ковер, покрывающий пол, заглушает мои шаги, когда я приближаюсь. Лунный свет проникает сквозь щель в шторах и падает на кровать, где спит Захара. Она свернулась калачиком в позе эмбриона на море белого постельного белья. Несмотря на ночную рубашку с длинными рукавами, ей, должно быть, прохладно. Особенно если учесть, что одеяло отброшено и сбито в кучу у ее ног.

На мгновение я позволил себе заглянуть в ее прекрасное лицо. Его частично скрывают спутанные во сне пряди ее светло-коричневых волос. Ее черная ночнушка задралась почти до талии, открывая мне вид на идеальные изгибы ее пышной попки и стройных ног. Мой член мгновенно превращается в стальной стержень.

Я не хочу ее будить, поэтому я практически задерживаю дыхание, когда приближаюсь к ее кровати. Позволяя себе последний быстрый взгляд, я поднимаю край скомканного одеяла и осторожно натягиваю его на Захару, достаточно высоко, чтобы накрыть ее до подбородка. Она выглядит такой маленькой. Такой умиротворенной. Я не хочу оставлять ее.

Оглядевшись, я замечаю кресло, приютившееся возле ее стола. Оно стоит всего в нескольких шагах от ее кровати и находится в прямой видимости. Я отступаю назад и опускаюсь на сиденье, стараясь не обращать внимания на возражения своего болезненно твердого члена.

Уже несколько дней я пытаюсь понять, что происходит в моей голове, почему меня так навязчиво тянет к ней. К моей сводной сестре . Я даже зашел так далеко, что начал гуглить причины своих чувств и поведения. Я часами прочесывал различные сайты, просматривал блоги и психиатрические форумы, посвященные проблемам бывших заключенных, которые пытаются вернуться в общество.

Кто знает, правда ли то дерьмо, что я прочитал, особенно учитывая, что мне кажется, что несколько расстройств подошли в меня. Несколько симптомов попали в точку. Например, постоянная сверхбдительность. Постоянное ощущение, что я нахожусь в ловушке на территории конкурирующей банды, которая только и ждет, чтобы воткнуть мне нож в спину. Всепоглощающий и чертовски почти непреодолимый импульс пойти в атаку, причиняя страх и боль, потому что это был единственный способ держать ублюдков под контролем и быть в безопасности.

Яростные порывы, которые я не в силах контролировать. Это все, что я знаю, все, к чему я привык. За решеткой единственный способ остаться в живых — убедиться, что ты на вершине. Я не узнаю мир вокруг меня и не могу с ним, черт возьми, соотнестись. Каждый — потенциальная угроза, потенциальный враг. Даже Сальво. Несмотря на его преданность мне все эти годы.

Меня просто… больше не беспокоит. Ничто. Включая гребаной Семьи. Раньше она поддерживала меня, как ментальная опора, давала мне что-то, на чём можно было сосредоточиться, чтобы я не свихнулся в тюрьме. Как собака с костью, не выпускающая его из пасти, потому что если я это сделаю, то потеряю единственное, что у меня есть.

Этот драйв все еще во мне. Я доведу свой план до конца. Но в то же время… Мне на это наплевать. Но я хочу. Я хочу заботиться о нем, как и раньше. Просто не могу заставить себя это сделать. Как будто что-то важное, что-то фундаментальное, что делает меня… мной, просто умерло. Я чувствую себя таким потерянным. И таким чертовски злым.

В одной из статей, на которые я наткнулся во время своего кибер-самоанализа, упоминалась депрессия как возможная причина того, что я такой вспыльчивый ублюдок. Депрессия, серьезно? Я не чувствую ни апатии, ни опустошенности, которые, как я думал, определяют это состояние — общее отсутствие интереса к жизни. Вместо этого я хочу разрушать. Уничтожить. Сжечь дотла этот гребаный мир, который посмел жить дальше без меня. Плюнуть на судьбу, которая отняла у меня половину жизни, оставив гнить в этой дыре. Убивать ублюдков, ответственных за это, тех, кто все еще прячется в тени. Я хочу уничтожить их, обрушить смерть на их жалкие головы. Убить всех.

И среди хаоса, насилия, моего гнева, есть она. Моя Захара. Моя гавань. Ангел, протягивающий руку спасения человеку, горящему в своем собственном аду. Она — благодать, доброта, и моя последняя надежда. Единственное, что держит меня привязанным к этому бренному миру.

Я не могу осквернить единственную чистую вещь, освещающую мое существование. Как бы это меня ни сводило с ума, я не подниму руки на Захару, подвергая ее этому клейму на всю оставшуюся жизнь.

Однако от этого решения мой член не становится менее твёрдым.

Я просовываю руку в свои спортивные штаны и хватаюсь за свой ноющий член. Сжимаю его до такой степени, что это едва ли не заставляет меня рычать.

Но ни звука не слетает с моих губ. Я не позволяю этому. Не рискну разбудить ее, чтобы она увидела, как я теряю рассудок. Если бы это было всего лишь физическое желание, мне было бы легче справиться с безумием. Но это не так. Я знаю, что это не так. Потому что, даже когда тело Захары полностью прикрыто, скрыто от моих глаз, мой разум все еще вызывает в памяти ее образ. Меня чертовски заводят не только ее греховные изгибы и неземная красота. Это нечто большее.

Сама идея, что она будет рядом со мной, мои руки будут ее защищать. Иметь право прикасаться к ней. Когда и где я захочу. Иметь возможность зарыться носом в ее кожу, глубоко вдохнуть, иметь свободу вдыхать ее без упрека. Я хочу, чтобы мы нашли путь через эту темную бездну, с которой я столкнулся, — вместе. Я хочу рассказать ей обо всех страхах, которые меня терзают, о том, что я никогда не произнесу вслух никому другому.

Захара — единственный человек, которого я вижу рядом с собой до конца своих дней. Как друга. И моей возлюбленной. Моей женой. Боже, я даже представлял ее беременной моими детьми. Сын. Дочь. Они мои. Все мои. Я хочу обладать ею, соединиться с ней самым интимным и плотским образом, пока мы не станем одним целым. Она нужна мне, как воздух, черт возьми.

Я снова сжимаю свой член, на этот раз еще сильнее. Наказание за мои грязные мысли. Мне нужно, чтобы коварный ублюдок опустился.

Это не работает.

Это, черт возьми, не работает.

Расслабив руку, а ведь очевидно, что я не могу заставить его слушаться меня, начинаю поглаживать. Представляя, каково это — быть внутри нее.

Ты грёбаный ублюдок. Голос в моей голове переполнен отвращением. Даже мое внутреннее «я» потрясено моими действиями. Дрочишь свой член в темноте, наблюдая за спящей женщиной. Ты просто больной извращенец, вот ты кто.

— Заткнись нахрен, — рычу я, едва переходя на шепот.

Закрыв глаза, я ускоряю темп. Мой член давно преодолел обычную точку невозврата, и каждый удар посылает толчки агонии по моему изголодавшемуся телу. Но эта чертова штука все еще тверже камня. Распухший и злой. Как будто одной моей руки ему недостаточно, чтобы получить освобождение, за которым я гонюсь.

Чуть не зарычав от боли, я снова сжимаю руку и открываю глаза.

Только чтобы обнаружить Захару сидящей в постели и смотрящей на меня широко раскрытыми, изумленными глазами.

Твою мать.

Мне следует поднять свою задницу и уйти. Но я не делаю этого. Вместо этого я удерживаю ее взгляд и позволяю ей наблюдать за мной. Может, так она поймет, какой я извращенный сукин сын. Может, она убежит и больше никогда ко мне не вернется. Надеюсь, что так и будет. Потому что, видит Бог, я не могу уйти от нее.

Хотя и должен..

— Заткнись нахрен.

Мои веки приоткрываются. Я сплю довольно чутко и уверена, что услышала что-то. В комнате темно, и моим глазам требуется некоторое время, чтобы привыкнуть к неосвещенному пространству. Как только я это делаю, зрение фокусируется на фигуре, сидящей возле моего стола.

Массимо.

Серебряный луч, проникающий сквозь щель в шторах, создает игру света и тени на его безупречно вылепленном торсе без рубашки. Это сон?

Его лицо устремлено к потолку, но глаза, кажется, закрыты, а безупречные черты омрачает гримаса. Я не смею пошевелиться ни на дюйм, притворяясь, что все еще сплю, в то время как мои глаза блуждают по его быстро поднимающейся груди. Он сжимает подлокотник кресла левой рукой так сильно, что я вижу очертания напряженных мышц его предплечья. Правая рука, лежащая на коленях, несколько теряется в тени, но я вижу, как она двигается. Голая кожа заметно колышется, поблескивая в тусклом свете.

Я чувствую, как краска заливает мои щеки, когда понимаю, что он делает. Завороженная, я наблюдаю, как он доставляет себе удовольствие. Прямо здесь, в моей комнате. Странное напряжение между ног снова охватывает меня, как и каждый раз, когда он оказывается рядом. Я не могу отвести взгляд. Мой пульс взлетает в стратосферу. С каждым движением его руки ритм моего сердца учащается.

— Боишься, ангел? — хрипит он. Его голос звучит глубже обычного, его слова эхом разносятся по всей комнате.

Я сглатываю, только сейчас осознавая, что сижу почти прямо, не отрывая от него глаз. Да, мне, наверное, следует ужаснуться, обнаружив Массимо в своей спальне, ласкающего свой член в нескольких шагах от моей кровати. Но я не испытываю страх. Совсем.

Я вдыхаю воздух и встречаюсь с ним взглядом.

— Не останавливайся.

Дьявольские глаза прожигают меня, пока он продолжает ласкать себя. Судя по внушительной выпуклости, его член огромен и полностью эрегирован.

Он солгал. Он все-таки солгал мне.

Все то, что он говорил… Что он видит во мне только свою сводную сестру. Что это просто необходимость защитить члена своей семьи.

Он солгал.

Как только эта мысль закрадывается в мой разум, сердце предпринимает отважную попытку вырваться из грудной клетки. Оно громко стучит в моих ушах, и внезапно весь воздух покидает комнату. То опустошение, которое я испытала, поверив в его безразличие ко мне? Отчаяние, охватившее меня, потому что я думала, что нет никаких шансов, что он когда-либо ответит на мои чувства? Все эти страдания были беспочвенными. Мужчина не приходит в комнату к женщине подрочить, если он ничего к ней не чувствует.

Он, блядь, солгал!

Меня охватывает смесь гнева и восторга. На дрожащих ногах я поднимаюсь и пересекаю пространство между нами, пока не оказываюсь у его широко расставленных колен. Во рту пересыхает. Кожа становится липкой. Все во мне кипит от едва сдерживаемой энергии.

— Лжец, — шепчу я. Нет нужды вдаваться в подробности, потому что я вижу это по его глазам — он знает, что я имею в виду.

— Виновен по всем статьям.

Его слова звенят у меня в голове. Я стискиваю зубы. А затем я бью его по лицу. Небольшое возмездие за боль, которую он мне причинил. За то, что заставил меня поверить, что у него нет ко мне никаких чувств.

Массимо даже не моргает. Он продолжает поглаживать свой член, медленно, не издавая ни звука. Его тело кажется неестественно напряженным. На его груди блестит капля пота. Именно так выглядит мужчина, когда доставляет себе удовольствие? Его лицо наполовину скрыто в темноте, хотя я отчетливо вижу жесткую линию его сжатых челюстей.

Это выражение не говорит о том, что он получает удовольствие. Похоже, ему… больно

— Ты сказал, что потрахаешься в публичном доме, когда тебя выпустят, — выдавливаю я. Я ненавидела то ужасное письмо, и мой голос почти срывается, когда я выдавливаю слова. Но мне нужно знать — является ли это просто реакцией мужчины, который годами не занимался сексом? Или это совсем другое? Из всех мужчин во вселенной, которые, как мне казалось, могли бы возбудиться от меня, Массимо был бы последним..

— Угу. Поехал прямо туда. — Его ноздри раздуваются. — И никто не смог возбудить меня.

Я смотрю на его колени. Он убирает руку, показывая очертания своего стояка, обтягивающего ткань брюк.

Я не могу отвести взгляд. Гнев, который я испытывала, испаряется, сменяясь приступом разных чувств, бьющих меня прямо в грудь. Удовлетворение от осознания того, что это я заставила его так возбудиться. Пальцы так и чешутся прикоснуться к нему, уверить себя, что это реальность, а не плод моего воображения, но я не решаюсь. Я боюсь, что это всего лишь сон, и не хочу просыпаться, если это так. Потому что это Массимо. Единственный мужчина, который когда-либо заставлял меня чувствовать себя так. И единственный, кто когда-либо заставит.

— Тебе нечего сказать? — рычит он. — Ты считаешь меня мерзким? Больным извращенцем, который пришел в комнату сводной сестры подрочить?

Моя рука дрожит, когда я нерешительно протягиваю руку и слегка глажу его выпуклость через ткань. Гортанный, полный боли стон вырывается из горла Массимо. И я всхлипываю. Дрожа одновременно и от звука, и от силы, которую я чувствую под своей ладонью.

— Почему ты не смог… возбудиться? — Я еще раз нежно провожу ладонью по его члену. — Тициано всегда хвастался, что у него самые красивые девушки в Бостоне.

— Потому что ни одна из этих женщин не была тобой, Захара, — прохрипел он в ответ.

Рой бабочек порхает у меня в животе, пока я впитываю каждый слог его рычащего ответа. На протяжении многих лет я фантазировала о том, как он говорит мне подобные вещи. В каждой из этих воображаемых ситуаций я представляла, как он нежно шепчет мне эти слова на ухо. Тогда я думала, что предпочла бы, чтобы он говорил именно так. Я ошибалась. Это. Его рычащий ответ, который показывает его внутреннюю борьбу — борьбу, которую он, очевидно, проигрывает — это то, что мне было нужно. Пульсация, не похожая ни на одну из тех, что я чувствовала, охватывает мой центр, и я чувствую, как становлюсь все более влажной.

Я смотрю на него, на этого сложного человека, который перевернул мою жизнь. Когда я была маленькой девочкой, я писала ему, надеясь, что он займет место моего старшего брата. Мне нужен был доверенный человек, защитник. Кто-то, кто сказал бы мне, что все будет хорошо. Независимо от того, насколько тяжелой была жизнь, я хотела, чтобы он нарисовал мне радужную картину.

Он не дал мне ничего из этого.

Он дал мне все, в чем я даже не подозревала, что нуждаюсь.

Цель. Уверенность в себе. Чувство собственного достоинства.

Сам того не желая, он превратил меня в человека, которым я являюсь сегодня. Сильного. Устойчивого. Способную. В женщину, которой я всегда хотела быть. И эта женщина больше не боится. Она готова добиваться того, чего хочет. Его. Даже если это пугает ее до смерти.

Все мое тело вибрирует от желания, и я медленно опускаюсь на колени на ковер, прямо между его ног.

Безумные глаза Массимо следят за каждым моим движением. Напряжение в верхней части его тела, становится все сильнее. Даже при таком слабом освещении мое внимание привлекает точка пульса на его шее, по которой пробегает легкая дрожь.

Мои пальцы дрожат, когда я хватаюсь за резинку его треников и осторожно тяну ее вниз. Член Массимо вырывается на свободу, огромный и стоит по стойке смирно. Он такой эрегированный, что выглядит почти фиолетовым. Моя рука дрожит, когда я обхватываю пальцами его кончик и начинаю поглаживать по всей длине.

— Захара. — Глубокий, грохочущий рык Массимо нарушает тишину. Его голова наклонена, и он с силой вцепился в оба подлокотника. — Нет.

— Почему нет? — Я облизнул губы. — Я не вижу в тебе брата, Массимо. Разве ты еще не понял?

Его рука поддается вперед, сжимая в кулак волосы на моем затылке. В его темных, тлеющих глазах бушует огонь. Они пронизывают меня насквозь, разжигая мое желание. Они разжигают инферно, от которого никто из нас не может спастись.

— Не говори так.

— Почему? Это правда. — Я наклоняюсь вперед и обвожу языком головку его члена.

Сильная дрожь охватывает тело Массимо, его трясет, как будто в него ударила молния. Во мне расцветает сильное удовлетворение от ощущения победы. Я сделала это с ним. Я. Пусть, я и неопытная, и все еще нервничаю, что могу сделать что-то не так, но, видя его реакцию на это единственное прикосновение, я набираюсь смелости и продолжаю.

Я облизываю его от основания до кончика, наслаждаясь его реакцией. Он почти выгибается на сиденье. Дрожь сотрясает его, пока я кружу языком по опухшей головке, наращивая темп, затем слизываю капли предэякулята. Еще одно доказательство того, что все его заявления, что я его не привлекаю, — ложь. Почему он боролся с этим притяжением между нами? Как можно то, что так приятно, называть чем-то плохим? Я снова облизываю его член, наслаждаясь тем, как он расслабляется под моими прикосновениями. Я хочу большего. Я хочу, чтобы его вкус был заклеймен на моем языке, так же, как он запечатлел себя в моей душе.

Пульсация и боль между ног усиливаются. Я никогда не испытывала такой непреодолимой потребности, как сейчас. Мои трусики полностью промокли. Это из-за его вкуса или из-за того, что я наконец-то испытываю то, чего так долго жаждала? Узнать его на плотском уровне, чтобы наши тела были так гармоничны друг другу.

Шелковистая текстура его твердой как камень члена обжигает мою ладонь, когда я скольжу рукой вниз и нежно поглаживаю его яйца. Когда я придвигаюсь ближе и смыкаю губы вокруг его кончика, его член дергается так яростно, что почти выскальзывает из моего рта. Медленно я вбираю его в горло, позволяя зубам слегка касаться его чувствительной плоти.

— Святая Мадонна, — стонет Массимо, крепче сжимая мои волосы.

Каждый мускул его тела напряжен, настолько, что он остается неподвижным, как изящная мраморная статуя. Я позволяю своим губам лениво скользить по его члену. Наслаждаюсь им. Он мой. Массимо Спада наконец-то мой. Мое сердце едва не разрывается от этого. Я перемещаю рот к кончику его члена и сосу его, втягивая свои щеки.

Массимо содрогается, и гортанный рев наполняет комнату. Тепло взрывается в моем горле, когда он кончает мне в рот. Я глотаю каждую каплю его спермы. Это свидетельство. Недвусмысленное доказательство. Правды, которую он скрывал от меня за фасадом отвержения.

Свидетельство его чувств. Ко мне. И не братских чувств.

Все еще чувствуя легкое беспокойство, я поднимаюсь на ноги и встаю между его раздвинутыми коленями. Его грудь вздымается и опускается с галопирующей скоростью, а пальцы продолжают сжимать мои волосы.

— Массимо? — Я ласкаю костяшками пальцев его крепко сжатую челюсть.

Из его горла вырывается низкий и глубокий звук, похожий на львиный рык. Тени на его голой груди двигаются, когда он встает. Его хватка на моих волосах усиливается, пока он возвышается надо мной, глядя на меня сверху вниз, как величественный царь зверей. Его другая рука обвивается вокруг моей талии, сжимая меня в тисках и приподнимая над землей. Мое дыхание сбивается, когда я поражаюсь ощущению прижатия к нему вплотную, и я теряюсь в его знойном взгляде.

— Там есть иголки или что-то острое? — хрипит он.

Я моргаю, голова кружится, я в замешательстве.

— Где?

Он кивает в сторону старинного рабочего стола слева от нас, где я расстелила наполовину отрезанную подкладку для платья.

— Эм… нет. Не думаю.

Кажется, это его удовлетворяет, и он снова кивает мне, а затем кладет меня прямо на шелковистую ткань.

Его глаза впиваются в мои, пока он проводит ладонями по моим бедрам, дюйм за дюймом. В его темном, непреклонном взгляде столько напряжения. Его выражение лица застыло в жестких линиях, его поза такая твердая, как будто он стал горой, а не человеком.

— Такая мягкая… — тихие, невнятные слова. — Я никогда не думал, что твоя кожа будет такой мягкой. Словно перья.

Все, к чему он прикасается, шипит, словно опаленная пламенем. У него не джентльменские руки. Его ладони грубые, без малейшего следа мягкости. Избитая кожа, которая многое пережила. Как и его душа. Но его ласка так нежна, когда он проводит этими грубыми ладонями по моим ногам, пока его пальцы не касаются моих трусиков. Подол ночной рубашки задрался вокруг бедер, и черные кружева — единственная преграда между моей киской и его прикосновениями.

— Я не спал столько ночей, представляя, каково это чувствовать тебя, ангел. — Он нежно раздвигает мои ноги. — И твой божественный аромат.

Мне должно быть стыдно прямо сейчас? Делает ли это меня какой-то шлюхой, если я не смущаюсь? Что вместо того, чтобы сжать ноги, слова Массимо заставляют меня раздвинуть их шире. Как бы я ни нервничала из-за того, что должно произойти, я жажду этого. Предвкушаю это всеми фибрами своей души.

Я выдыхаю короткими, быстрыми рывками, когда он падает на колени и зарывается носом в вершину моих бедер. Он вдыхает меня, как задыхающийся человек, который только что сделал свой первый глоток воздуха.

— Жасмин. Умиротворение, — бормочет он мне в киску, снова глубоко вдыхая. — И грех.

Теплое дыхание проникает сквозь кружево моих трусиков, покалывая мою чувствительную плоть. Желание. Потребность. Мои ноги начинают дрожать. Как и руки. Я откидываюсь назад и падаю на поверхность стола, в то время как Массимо продолжает тыкаться лицом в мою киску.

— Мне нужно… — задыхаюсь я, хватаясь за его плечи и выгибая спину. Я не знаю, о чем я прошу. Я просто знаю, что мне нужно… больше. Больше его. Я хочу, чтобы он знал меня изнутри. Я хочу, чтобы мы были полностью соединены, чтобы между нами не было ни капли неизвестности. Я хочу быть его во всех смыслах.

— Мне нужно чувствовать тебя… там внизу, — задыхаюсь я. — Мне это нужно так сильно, что это причиняет боль. Пожалуйста.

Грубые ладони скользят под мои ягодицы, стягивая мои трусики вниз.

— Я, наверное, буду гореть в аду за это, Захара.

Кружева скользят по моим ногам, а затем… теплая влага… ласкает мои складочки. Его язык

— Боже мой, — выдыхаю я.

Мое зрение затуманивается, как будто мир исчез. Я больше не в своей комнате. Вместо этого я зависла где-то в воздухе, пытаясь вспомнить, как дышать, пока Массимо пирует моей киской, как будто это аппетитный десерт. Он глотает мое возбуждение. Слизывает каждую каплю. Как будто ожила моя самая тайная фантазия. Годы ожидания. Надежд. Моя грудь расширяется, как будто мое сердце внезапно стало слишком большим для него. Мои внутренние стенки сжимаются так дико, что я могу сойти с ума. Еще. Мне нужно больше, или я полностью сломаюсь.

— Такая мокрая… — бормочет он, продолжая пожирать мою киску. — Ты всегда такая мокрая, ангел? Неужели любой мужчина может вот так просто выпить твои соки?

Легкое нажатие его большого пальца на мой клитор заставляет мои глаза закатиться обратно в голову. О Боже, теперь он добавил свои пальцы и делает с ними самые греховные вещи. Ласкает. Постукивает. И… Боже правый, щипает, продолжая лизать мой бутон. Я борюсь за воздух, не в силах сформулировать настоящие слова. Можно ли умереть от удовольствия?

— Было ли хоть одно прикосновение мужчины здесь столь же приятным? — рычит Массимо в мою киску, в то время как движения его языка становятся все более грубыми. Более сильными. — Я должен знать, чтобы отрубить его грязные, недостойные руки.

Его зубы царапают мой клитор, а затем он погружает свой язык в мою сердцевину. Дрожь сотрясает мое тело, полностью выводя меня из строя. Я не могу двигаться. Я не могу говорить. Не могу даже дышать. Я уже так далеко зашла, но затем он смыкает свой рот вокруг моего клитора и сосет.

Я кричу, мой голос ломается, как и мое тело, а он… ради всего святого, продолжает сосать меня. Я лечу, высоко над своей телесной формой. В то время как на земле мое тело дрожит и рассыпается, каждый атом возвращается к звездам.

По моим щекам текут слезы, пока я медленно прихожу в себя.

— Захара, — раздается где-то совсем рядом тихий шепот.

Я открываю глаза и вижу, что Массимо наклонился надо мной, его огромная рука обхватывает мое лицо.

— Ангел. — Легкое прикосновение пальца к моему глазу. — Что случилось?

Что случилось? Я пытаюсь ответить, но из меня вырывается лишь слабый вздох. Как что-то может случиться, когда все было так, так идеально?

— Я тебя обидел? Ты дрожишь как осиновый лист.

— Нет… — задыхаюсь я, глядя ему в глаза. — Это… это было в первый раз.

Уголок его губ приподнимается.

— Первый раз, когда мужчина поедает твою киску?

— Нет, мой первый… — Я замолкаю, затем делаю глубокий вдох, чтобы закончить предложение: — …мой первый раз… во всём.

Ухмылка Массимо исчезает, сменяясь замешательством, которое быстро переходит в тревогу. Даже в кромешной темноте, когда в комнату проникает лишь слабый лунный свет, я отчетливо вижу, как цвет уходит с его лица. Адамово яблоко заметно шевелится, когда он сглатывает.

Повернув голову, он берет подол моей ночной рубашки и осторожно сдвигает ее вниз, прикрывая мое все еще дрожащее тело. Почему он вдруг так странно себя ведет? Я что-то не так сказала или сделала? Он расстроился из-за моей неопытности? Ничего не могу поделать, ведь он единственный мужчина, чьего прикосновения я так жаждала.

— Массимо?

— Тише… — Он проводит тыльной стороной ладони по моему подбородку и просовывает руки под меня. — Давай уложим тебя в постель.

Мой вес, кажется, не представляет для него проблемы. Массимо легко поднимает меня и несет к кровати. Как только он опускает меня на кровать, он натягивает одеяло до шеи и садится на край.

— Мне так жаль, Захара. — Он опускает глаза, уставившись в пол. — Я не знал.

— Не знал чего?

— Что ты никогда раньше не была с мужчиной.

— Почему это важно? — Я все еще дрожу и едва могу выговаривать слова.

— Это важно, ангел. Это важно, потому что больной, эгоистичный ублюдок чуть было не лишил тебя девственности. Мужчина, который вдвое старше тебя. Тот, кто должен быть только твоим защитником. Который никогда не должен думать о тебе… так, как это делаю я. Я не должен был прикасаться к тебе. Не должен был так осквернять тебя таким образом. Это святотатство.

— Мы не связаны кровными узами. Это не инцест.

— Это неважно. Если кто-нибудь когда-нибудь узнает… Иисус … Люди будут тыкать в тебя пальцем, независимо от кровного родства. В глазах всего мира я твоя семья, — он хватается за затылок. — Блядь! Я чуть не погубил тебя!

Я протягиваю руку, чтобы коснуться его плеча.

— Ты бы никогда…

— Да, погубил бы, — хрипло говорит он, в его голосе звучит поражение. Отчаяние. — Это… мы… этого не может случиться, Захара. Я не собираюсь рушить твою жизнь, оскверняя тебя своей похотью.

Я смотрю на его сгорбленную спину, борясь со слезами, которые грозят вырваться наружу. Я знаю его. Когда Массимо Спада что-то решает, никакие силы на земле не могут заставить его передумать.

— Наверное, будет лучше, если я останусь в другом месте. Я позабочусь о том, чтобы ты по-прежнему была под защитой. Здесь с тобой будет полный состав службы безопасности. Ты можешь делать с домом все что захочешь. Персонал в твоём распоряжении… Но после завтрашней встречи я съеду.

Мои губы дрожат.

— Это твой дом. Ты покинул его, чтобы просто уйти от меня? Тебя настолько тревожит мое присутствие здесь?

Массимо оборачивается так быстро, что я вздрагиваю.

— Ты не понимаешь? Я не могу дышать, когда я не с тобой, Захара! — рычит он мне в лицо. — "Мои легкие отказывают, и я задыхаюсь. Все вокруг — гребаная пустошь, а я застрял посреди нее. Задыхаюсь. Умираю. День за днем. Я спал перед твоей дверью, только чтобы быть рядом с тобой. Одна мысль о том, что тебя нет рядом со мной, сводит меня с ума.

Он бьет себя в грудь кулаком, словно пытаясь сдвинуть с места какую-то массу, скопившуюся там.

— Боже, как бы я хотел, чтобы со мной были наручники, которые они надевали на меня, чтобы я мог использовать их, чтобы приковать тебя к себе. Я не хочу быть вдали от тебя, и я никогда не хочу, чтобы ты покидала меня. Ты хоть представляешь, насколько это больно? Ты можешь понять, насколько я на самом деле чертовски потерян? — Он обхватывает мое лицо ладонями. — Я погублю тебя. Остальной мир может гореть в аду, но не ты. Ты чиста. Мой ангел. И это… мы… Мы не можем быть вместе. Никогда.

Я смотрю, как он отстраняется и направляется в другой конец комнаты. Я потрясена. В недоумении. Счастлива и в то же время совершенно опустошена. Он тоже это чувствует. Это магнитное притяжение между нами. Тоску. И все равно он уходит. Только потому, что мой отец женился на его матери, и это каким-то образом клеймит эту связь между нами неоспоримым пятном.

— Разве у меня нет права голоса? — выкрикиваю я ему вслед.

Массимо останавливается у двери, хватаясь руками за косяк.

— Нет.

Из моей груди вырывается рыдание, физическая боль захлестывает меня. Как он посмел снова разбить мое сердце! Как он посмел в одностороннем порядке пренебречь нашими чувствами. И все потому, что это неприемлемо для общества?

— Я соберу свои вещи и уеду утром первым делом, — продолжает он. — Так будет легче для нас обоих.

Мне так и хочется зарыться лицом в подушку и выплакаться. Принять ситуацию, как я всегда это делала — без борьбы. Однако я больше не та робкая молодая девушка. Та, что слишком напугана, чтобы поднять глаза от пола. Он помог мне изменить ее, даже не осозная этого. Я не опущу голову. Я не позволю ему отстраниться от меня только из-за этой глупой мысли, что я стану изгоем. Меня не нужно спасать. Больше не нужно.

— Ты не уйдешь.

— Захара…

— Если ты это сделаешь, я все равно последую за тобой. Так что давай просто пропустим бессмысленно упаковывать и распаковывать чемоданы.

Мышцы на его руках напрягаются, когда он хватается за дверной косяк.

— Мой самоконтроль висит на волоске, ангел.

— Я знаю. Но практика пойдет тебе на пользу. Тебе понадобится сдержанность, чтобы справиться с Советом. — Я отворачиваюсь от него. — Увидимся за завтраком, — говорю я самым небрежным тоном, на какой только способна.

Проходит минута. Я сжимаю одеяло в руке и жду. Еще минута.

Он все еще здесь, я знаю это. Я слышу его тяжелое дыхание, отчетливо разносящееся по всей комнате. Он что, спорит сам с собой? Почему он ничего не говорит? А вдруг наступит утро, и он все равно уйдет?

Тишину комнаты наполняет тихий шепот.

— А омлет подойдет? — Мое сердце замирает.

— Конечно, — шепчу я в ответ.