Сладостное заточение

Глава 21

— Мисс Веронезе, — кричит Айрис с порога библиотеки. — Мистер Канали здесь.

Я прекращаю пришивать стразы к подолу платья и внутренне стону. Он просто обязан был заглянуть ко мне, пока Массимо был в отъезде и решал "проблему Каморры".

— Дон Спада не вернется до шести. Скажи ему, чтобы зашел чуть позже.

— На самом деле, я пришел увидеть тебя, — Сальво обходит Айрис и входит в комнату.

Чудесно.

— Спасибо, Айрис. — Я беру еще один страз и снова сосредотачиваюсь на своей работе. — Чем я могу помочь тебе, Сальво?

Он длинными, медленными шагами подходит к старому дубовому столу, за которым я работаю, и опирается плечом на книжную полку. На протяжении многих лет, пока моя сестра возглавляла Cosa Nostra, Сальво оказывал мне огромную помощь. В любой момент, когда возникала проблема, он вмешивался между Нерой и капо, успокаивая ситуацию и выигрывая время для Неры, когда это было необходимо. Он также брал на себя большую часть грязной работы, по возможности избавляя Неру от необходимости заниматься неприятными делами. Сомневаюсь, что она была бы столь успешной, если бы не Сальво.

И все же, несмотря на все, что он сделал, я так и не смогла полюбить его. Несмотря на его постоянные, настойчивые попытки пригласить меня на ужин, а также не упускающуюся возможность укорить меня за то, что я подвергаю себя опасности ради Массимо, он оставался безупречным джентльменом. Даже когда я постоянно отвергала его ухаживания. Но все же… Я не могу избавиться от легкого беспокойства, которое охватывает меня, когда я остаюсь с ним наедине в комнате.

— Для сестры? — спрашивает он, кивая на кусок красного шелка передо мной.

Красный — любимый цвет Неры. Но, как оказалось, и мой тоже. Я просто никогда его не ношу.

— Не делай вид, что зашел обсудить со мной про шитье?

— Почему бы и нет? Мне нравится с тобой разговаривать. И я бы хотел проводить больше времени в твоей компании, если ты позволишь.

Боже, он не отвалит. Если бы я могла сказать Сальво прямо сейчас, что я с Массимо, это бы раз и навсегда положило конец этой ерунде. Кроме того, я обещала Массимо, что мы будем хранить наши отношения в тайне. Пока что.

— Мы уже несколько раз обсуждали это. Ты славный парень, Сальво, но ты мне неинтересен.

— Да, ты уже говорила об этом, — он отодвигается от книжной полки.

Сцепив руки за спиной, Сальво шагает по библиотеке, оглядывая заваленные книгами полки и масляные картины, висящие на стенах. Достигнув камина, он останавливается и наклоняет голову, рассматривая зимний пейзаж в богато украшенной золотой раме, висящей над каминной полкой.

— Это принадлежало моему отцу, вы знаете, — говорит он. — Она принадлежала моей семье на протяжении нескольких поколений, пока отец не был вынужден продать ее вместе со многими другими произведениями искусства, чтобы покрыть свои игорные долги. Отец Массимо купил их все по тройной цене. Он всегда упоминал об этом, когда приходили его друзья.

— Он хотел утереть нос твоему отцу?

— Конечно, нет. — Сальво поворачивается ко мне, его глаза бегают по комнате. — Старик Спада всегда настаивал на том, что Семья должна быть рядом друг с другом. Особенно в трудные времена. Очень благородная позиция для того, кто был по сути аутсайдером до того, как присоединился к этой Семье, не правда ли?

— Я думаю, с его стороны было честью помочь другу, имея на это средства, — говорю я. Отец Массимо умер, когда я была еще младенцем, но даже по сей день его имя все еще всплывает в разговорах среди некоторых членов Семьи. В отличие от отца Сальво, о котором никогда не говорят. Большинство итальянцев очень религиозны, а мистер Канали покончил с собой. Они считают это смертным грехом.

— Так и было, — продолжает Сальво. — Семья была поражена стариком Спадой и его… нетрадиционными методами. Он помогал своим сверстникам, когда мог бы легко использовать их несчастье, чтобы держать их в долгу перед собой. Предоставлял различным членам видные позиции в иерархии, независимо от их родословной. Пока он усердно трудился, любой человек низкого происхождения мог заслужить свое место в высшем эшелоне нашего общества во время правления Старика Спады. Он даже отправил своего единственного сына бегать с пехотинцами, позволяя ему ломать руки и ноги, как будто он был не лучше мускулистых наемников.

Я прищуриваю глаза. Его слова, казалось бы, пронизаны уважением и удивлением, однако в его тоне есть тонкий намек на что-то еще. Это звучит почти как… зависть.

— Хм, думаю, такой подход сработал для Массимо весьма удачно, — говорю я. — Я никогда не видела, чтобы люди оставались настолько преданными своему лидеру, даже после того, как он отсутствовал почти двадцать лет.

Что-то вспыхивает в глазах Сальво, эмоция, которую я не могу сразу определить, тем более, что в этот момент он отворачивается.

— Действительно.

— Ну и что? Ты мне скажешь, зачем ты на самом деле здесь?

— Я хотел спросить, выйдешь ли ты за меня замуж.

Я чуть не задыхаюсь. Охренеть! Массимо не выдумал эту историю о том, что Сальво просил моей руки, когда пытался оттолкнуть меня от себя.

— Я понимаю твое решение остаться со своим сводным братом. — Сальво пересекает комнату, подходя ближе. — В конце концов, он манипулировал тобой годами, с тех пор как ты была едва подростком. Он вырастил милую, застенчивую девочку, чтобы она стала его маленькой марионеткой. Которая более чем готова плясать под его дудку. И поскольку у твоей сестры теперь есть своя семья, я понимаю, как ты пришла к такому выводу — что тебе следует положиться на Массимо как на единственного оставшегося так называемого члена семьи. Он, вероятно, даже использовал твою наивность, чтобы заставить тебя поверить в это.

Кажется, я потеряла способность говорить, слишком потрясенная и возмущенная тем, что он говорит.

— Не позволяй его словам обмануть тебя, Зара. Массимо не заботится о тебе. Его не волнует ничего, кроме его собственных коварных игр и тех острых ощущений, которые они ему приносят. Это не его вина. Он просто не способен испытывать привязанность к кому-либо, кроме себя.

— А ты? — выдавливаю я из себя, с отвращением. — Ты будешь моим рыцарем в сияющих доспехах, спасая меня от лап большого злого волка?

— Я сделаю это. — Он останавливается по другую сторону стола и тянется, чтобы погладить меня по лицу. — Если ты мне позволишь.

Я отступаю назад, подальше от его прикосновений.

— Спасибо за галантное предложение, однако я вынуждена почтительно отказаться.

Выражение лица Сальво меняется быстрее, чем я когда-либо видела. В один момент он кажется сострадательным и понимающим, а в следующее его лицо превращается в маску чистой ярости. Его рука, на полпути к моему лицу, быстро меняет направление. Он хватает мое запястье карающей хваткой и тянет меня к себе.

— Почему? — рычит он сквозь зубы. — Я могу дать тебе все! Уважение. Безопасность.

— Салво! — кричу я, пытаясь выдернуть руку. — Отпустите меня.

— Я восхищался тобой много лет, Зара. Ты была бы для меня идеальной женой.

— Ты делаешь мне больно, Сальво.

— Что он сделал, чтобы вызвать такую преданность, а? Почему ты не хочешь отпустить этого человека? Он для тебя никто!

— Потому что я люблю его! — кричу я.

Лицо Сальво бледнеет. Он резко отпускает меня и делает шаг назад, его черты искажаются от смущения и недоверия. Это длится всего секунду, потому что, так же быстро, как и прежде, его поведение меняется. Раскаяние и, как я могу предположить, стыд переполняют его лицо, пока он проводит руками по волосам.

— Мне… мне так жаль, Зара. Я понятия не имел, и я позволил эмоциям взять верх надо мной. Я… я причинил тебе боль?

— Немного, — бормочу я, потирая нежную кожу запястья.

— Пожалуйста, прости меня. То, что я сделал… и то, что я сказал, непростительно. Ты же меня знаешь. Обычно я не такой. Просто… я так долго любил тебя издалека, что просто потерял рассудок на мгновение. Можем ли мы, пожалуйста, притвориться, что этого никогда не было?

Я приподнимаю бровь, но молчу.

— Клянусь, я больше никогда не выскажу тебе своих чувств. Можем ли мы просто сохранить все это — включая мое признание — между нами? Сейчас для Семьи очень сложный период, а Массимо, конечно, мой друг. Я хочу и дальше помогать ему в достижении всех его целей, но если он узнает об этом, он мне не позволит

Он звучит искренне. И действительно просит прощения. Однако крупица сомнения внутри меня предупреждает, что его внешнее раскаяние скрывает какие-то непрозрачные, глубоко укоренившиеся чувства.

— Хорошо. — Единственная причина, по которой я соглашаюсь на просьбу Сальво, заключается в том, что я уверена, что Массимо не воспримет это хорошо, если услышит об этом. А ему нужна любая поддержка. В том числе и поддержка Сальво. — Только тронь меня еще раз, и я познакомлю тебя со своими любимыми ножницами. Ты понял, о чем я?

Чтобы убедиться, что он понял, что я имею в виду, я хватаю ножницы со стола и направляю на него острие, как кинжал.

Сальво моргает, в его глазах вспыхивает удивление. Он наклоняет голову и смотрит на меня так, словно видит меня впервые.

— В тебе есть больше, чем ты когда-либо показывала, Зара Веронезе.

Его тон странный — смесь восхищения и недовольства.

— Это касается большинства людей, Сальво.

— Думаю, так и есть. — Он уважительно кивает мне и выходит из библиотеки, оставляя меня с легким предчувствием, от которого у меня на шее встают дыбом все тонкие волоски.

Запах ржавчины проникает в мои ноздри, пока я бреду между рядами старых разбитых машин, заливая рот гребаной кислотой. Вонь, к которой я привык в тюрьме. Если бы у меня был выбор, я бы никогда не приблизился к еще одному куску ржавого дерьма. Мне просто повезло, что Каморра предпочитает проводить встречи на своей свалке. Место удаленное, и тот факт, что вокруг нет ничего, делает это место идеальным, если встреча пойдет не так. А с Каморрой это случается довольно часто.

Все они — кучка варваров-падальщиков.

Аналогия с животными на самом деле вполне уместна. Не только для Каморры, но и для остальных подпольных синдикатов.

Семьи Коза Ностра похожи на волчьи стаи. Хорошо организованные и верные последователи строгой и определенной иерархии. Целенаправленные. Территориальные. Опасаются других стай, если только нет возможности претендовать на ограниченный ресурс. Когда речь идет о бизнесе, мы действуем по заранее разработанным и надежным планам, часто не отклоняясь от них, пока преследуем добычу, на которую нацелились. И как только мы уловили ее запах, мы уже не отпускаем ее.

По своей структуре Братва очень похожа на нас. Но когда дело доходит до деловых отношений, никогда не знаешь, на что пойдут эти сумасшедшие русские. Сегодня они могут сидеть с тобой — выпивать и смеяться до упаду — а на следующее утро приставить свой пистолет к твоему затылку. Очень похоже на медведей, чье настроение и действия часто определяются тем, насколько хорошо они спали прошлой ночью. Предсказать исход любого предприятия с участием Братвы практически невозможно. Это может быть гигантская гребаная вечеринка или настоящая кровавая баня.

А ещё есть Каморра. Метко названный «клан» гиен. Они могут выглядеть как дикие собаки, но не олного вида. Хотя Коза Ностра и Каморра имеют одни и те же корни — обе возникли в Италии — организации очень разные. Каморра состоит из группы отдельных банд, которые объединились, чтобы получить любое преимущество, какое только могут. Так же часто, как они объединяются, они разделяются, чтобы преследовать свои собственные интересы, а затем снова объединяются. В их рядах нет никаких правил и, конечно же, никакой дисциплины. Они создают союзы на основе того, что ими движет в этот момент. Они идут наугад и редко планируют заранее. В то время как с русскими вы можете иметь хотя бы общее представление о том, где вы находитесь, с Каморрой вы не имеете ни малейшего понятия.

В любом случае, ни к кому из них не повернешься спиной.

Я захожу за угол, прохожу мимо развалившегося автобуса и направляюсь к модульному трейлеру, служащему офисным зданием. Его установили на небольшой поляне в центре свалки, в окружении груды мятого и ветхого металла.

Всего в нескольких шагах от входа в сооружение, укрывшись в его тени, двое мужчин, расположившись на складных пластиковых стульях за алюминиевым столом, заваленным разнообразной едой, набивают свои дырки для пирогов. Эфисио, нынешний лидер клана Каморра, и его заместитель, или так я предполагаю. Неподалеку восемь вооруженных людей — каждый с полуавтоматом — притаились под жесткими лучами полуденного солнца.

Я взял с собой только Пеппе и еще трех человек, так что у нас шансы два к одному. Неплохо.

— Ты проинформировал всех, чего ожидать? — спрашиваю я тихим голосом.

— Да, — кивает Пеппе рядом со мной. — И у меня есть подкрепление у входа в это заведение.

— Не думаю, что они понадобятся. — Я засовываю руки в карманы брюк и продолжаю свой небрежный шаг.

— Не могу поверить своим глазам, это действительно ты, Спада, — восклицает Эфисио, держа в руках вилку с пастой. — Я помню, когда ты был еще мальчишкой, солдаты твоего отца тащили за собой твою тощую задницу. Ты изменился, парень.

— Мне говорили.

Выдвинув один из свободных стульев, я сажусь напротив Эфисио, убедившись, что у меня есть прямой вид на него, и на его помощника.

— Жаль, что наше сотрудничество в твоем казино было прервано. — Он тянется за бутылкой пятнадцатилетнего Совиньон Блан, которая здесь кажется совершенно неуместной, и наполняет свой бокал. — Я с нетерпением ждал возможности разделить прибыль.

— Мы выплатили почти вдвое больше первоначальных инвестиций Каморры. Я бы сказал, что вы получили довольно значительную прибыль от этой затеи, особенно учитывая длительность срока.

— Думаю, да. Так чем же я обязан этому визиту, Спада? Вам нужен еще один приток денег? Мы были бы рады… помочь… вашим стрип-клубам.

Я быстро бросаю взгляд на людей Эфисио, некоторые из которых опираются на остатки старого Кадиллака прямо рядом с офисным зданием. Они кажутся расслабленными, но нельзя не заметить, что они все еще сжимают винтовки перед собой. Чтобы убедиться, что у меня есть беспрепятственный доступ к своему пистолету, засунутому за пояс, я расстегиваю пиджак и откидываюсь на стуле.

— У тебя есть неделя, чтобы завершить свои дела в Бостоне и уехать из города, Эфисио.

Старший поднимает брови и смеется.

— Посмотрите на этого гребаного парня. Должно быть, в тюрьме тебе разбивали голову сильнее, чем я думал.

Я стискиваю зубы, чтобы не послать пулю прямо в его уродливую рожу.

— Ты также прекратишь все свои дела с болгарами, — продолжаю я. — Мы с Кириллом уже говорили об этом.

— Не дождешься, грязный ублюдок! — рычит Эфисио, наклоняясь над столом.

Вокруг нас раздается звук взводимых пистолетов и винтовок, и в следующее мгновение почти дюжина стволов направлена в нашу сторону. Один из парней Эфисио целится в меня, но остальные направили свои прицелы на моих людей. Однако мои солдаты, включая Пеппе, все нацелились на Эфисио. Как им и было приказано.

Пронзительный звук звонящего телефона нарушает шаткую тишину, прерывая ворчание и тяжелое дыхание, которые были единственными звуками до этого момента.

— Советую тебе ответить на этот звонок, — говорю я.

Эфисио фыркает, затем лезет в куртку, ни разу не отодвигая от меня пистолет. Когда он смотрит на экран, его лицо тут же теряет цвет. Его глаза переходят на мои.

— Мирабелла? — хрипит он в трубку. — Ты в порядке?

Я не слышу, что говорят по ту сторону линии, но вижу, как лицо старика бледнеет еще больше.

— Все будет хорошо. Просто делай, как они говорят, и все будет в порядке. — Он обрывает линию и смотрит на меня со смесью ярости и ужаса в глазах. — Ты ублюдок! Она же всего лишь ребенок.

— Твоей племяннице двадцать. Столько же было моей сводной сестре, когда твой кузен Альвино похитил ее с намерением заставить выйти за него замуж. Она чуть не погибла в той неразберихе, которая за этим последовала.

— Это было много лет назад! И я не имел к этому никакого отношения.

— Мне плевать, Эфисио. Каморра осмелилась напасть на меня. Я делаю то же самое, только хуже. Однако, если ты согласишься покинуть Бостон мирно, ни один волосок не упадет с девчонки. Если ты этого не сделаешь, я убью ее. Capisci?

— Ты не причинишь вреда невинной девушке. Альвино был ненормальным придурком, но ты не такой, Спада.

Я упираюсь локтями в стол и наклоняюсь вперед, глядя ему в лицо.

— Уверен?

Его широкие глаза впились в мои, ищут в них что-то. И я позволяю ему увидеть правду.

— Ты больной ублюдок, — выдавливает он, стиснув зубы так сильно, что его челюсть вот-вот треснет.

Я встаю и поправляю куртку.

— Я рад, что мы с тобой договорились. Ты и все члены твоего клана уйдете к полудню следующего четверга. Даешь мне слово?

— Да. Теперь отзови своих людей и скажи им, чтобы отпустили мою племянницу.

Я достаю телефон и набираю короткий текст. Через минуту приходит фотография — изображение девушки, бегущей через ворота к двухэтажному дому. Подняв телефон, я поворачиваю его, чтобы показать экран Эфисио.

— Вот и все. Готово.

— Надеюсь, ты будешь гореть в аду, Спада.

— Уже бывал там. — Я слегка киваю своим людям и направляюсь в сторону выхода. — Хорошего дня, Эфисио.

Звук гальки и металлических обломков, хрустящих под подошвами наших ног, следует за нами, пока мы направляемся через поляну. Солнце уже высоко, и оно освещает окружающие нас обломки, делая вонь еще более тяжелой. Я чертовски ненавижу это.

Как только мы сворачиваем за угол и попадаем в длинный переулок между двумя рядами машин, я проскальзываю за ближайшую развалину и достаю пистолет.

— Помни, Эфисио мой.

— Сомневаюсь, что он попытается что-либо предпринять, — говорит Пеппе, занимая позицию напротив меня, остальные мои ребята расположились неподалеку. — Он дал слово.

— Да. Но это было до того, как мы освободили его племянницу.

— Да, но… — Он не заканчивает, потому что в поле зрения появляются все восемь людей Эфизио с поднятыми пистолетами.

В следующий момент раздаются выстрелы.

Ребята из Каморры явно не ожидали, что нападут на нас так быстро, поэтому первые трое падают замертво еще до того, как успевают прицелиться. Остальные разбегаются, укрываясь среди ржавых машин. Мне удается попасть одному в спину, прежде чем он ныряет за развалюху грузовика из прошлого века, но затем приходится уклоняться, когда на меня обрушивается дождь пуль. От дверцы машины, которой я прикрываюсь, отлетает осколок и летит мне в лицо, рассекая щеку

Мой телефон начинает звонить в кармане. Если бы не ноты классической мелодии, которую я установил в качестве индивидуального рингтона для Захары, я бы, возможно, не смог различить пронзительный звук среди выстрелов. Обычно мой телефон всегда находится только в режиме вибрации. Обычный звонок слишком напоминал сигнал тревоги, который отскакивал от стен перед тем, как двери камеры отпирали каждое утро, и мне было невыносимо слышать этот проклятый визг. Но для Захары я установил специальную мелодию и активировал функцию, позволяющую ее звонкам всегда дозваниваться, независимо от режимов "без звука" или "не беспокоить". Я никогда не хочу пропускать ее звонки.

— Захара. — Еще одна пуля просвистела надо мной. Я переместился на другой конец машины и бросил взгляд через капот. — Все хорошо?

— Только что звонил дизайнер. Очевидно, на складе закончилась плитка, которую я выбрала на прошлой неделе, и пройдет еще какое-то время, прежде чем они смогут доставить ее. Так что он хочет знать, хочешь ли ты, чтобы во всех ванных комнатах были одинаковые плитки или… Ты где?

— Просто завершаю встречу с Эфисио. — Нацелившись на головореза из Каморры, присевшего у перевернутого пикапа, я нажимаю на курок. — На самом деле, я думал обустроить в ванной белые плитки и, может быть, для остальной части третьего этажа.

— Массимо? Это… выстрелы?

— Конечно, нет. Ты не могла бы попросить его принести нам несколько новых вариантов для ознакомления?

Раздается череда быстрых выстрелов, и боковое окно слева от меня взрывается, разбрасывая во все стороны осколки стекла.

— Ты сумасшедший! — кричит Захара в трубку. — Не разговаривай по телефону, пока в тебя стреляют!

— Сомневаешься в моей способности делать несколько дел одновременно? Обижаешь меня, ангел.

— Господи! Позвони мне, когда закончишь!

Линия обрывается. Я смотрю на Пеппе, который присел на корточки менее чем в четырех футах от меня, меняя магазин на своем пистолете. Он качает головой.

— Думаешь, она на меня злится?

— Ага. — Он кивает. — Знаешь, я никогда раньше не слышал, чтобы мисс Веронези кричала. Учитывая все то дерьмо, через которое ты прошел, она должна была понять, что тебя не так-то просто убить. Но все равно, должно быть, она сейчас по-настоящему боится за твою жизнь. Ты собираешься на ней жениться?

Я резко поворачиваю голову к нему.

— Это не твоя чертова забота.

— Значит да. Я рад. Вам двоим хорошо вместе. Как будто противоположные силы наконец-то объединились в одну, и их полярности слились в гармонии. Прямо как уксус и масло в майонезе.

— Ты только что сравнил мой будущий брак с чертовым майонезом?!

— Только не жди слишком долго, чтобы сделать предложение. А то кто-нибудь другой может ее перехватить.

Серия выстрелов осыпает борт машины, которую я использую в качестве укрытия. Я посылаю несколько ответных пуль в направлении потенциальных стрелков, затем пригибаюсь, чтобы сменить магазин.

— Я… переживаю, Пеппе. В ужасе, точнее. Она такая хрупкая. Я не уверен, как она справится с реакцией Семьи. Клянусь, если кто-нибудь хоть косо посмотрит на нее, не говоря уже о том, чтобы что-то сказать, я уничтожу этого ублюдка. Даже если это будет означать, что в итоге я уничтожу всю Коза Ностру. Я просто не хочу, чтобы она пострадала, понимаешь?

— Боль — это то, что делает нас сильными, Массимо, и она уже прошла через многое. Дай ей шанс, и я уверен, она тебя удивит.

Он вскидывает пистолет и движется вдоль ряда разбитых машин, подкрадываясь к последнему из людей Эфисио, которые еще стоят на ногах. Остальные разбросаны среди хлама, либо мертвы, либо уже на пути к своей участи. Однако Эфисио нигде не видно.

Держа пистолет наготове, я выхожу из-под прикрытия развалин и пробираюсь мимо павших солдат Каморры. На полпути к офисному трейлеру я замечаю Эфисио. Он скорчился на земле, наклонив голову вперед, рукой пытаясь остановить поток крови из зияющей раны в груди.

Я подхожу и приседаю перед ним.

— Это было глупо.

Старик смеется, разбрызгивая кровь изо рта.

— Какая жалость, что я не смогу стать свидетелем финала.

— О чем ты, черт возьми, бормочешь?

Эфисио снова смеется, но на этот раз он начинает кашлять, выплевывая еще больше крови. Струя ее стекает по его подбородку.

— Он так чертовски долго готовился. Почти двадцать лет. Думаю, он заставит тебя умолять. На коленях. И я пропущу это.

Какого хрена?!

Я хватаю его за окровавленную рубашку и рычу ему в лицо.

— Кто? Назови мне его имя!

С губ Эфисио слетает задыхающийся звук. Я наклоняюсь вперед, пытаясь уловить слова.

— Интересно, — он тяжело дышит, его голос едва слышен, — что будет хуже: пуля, которую он всадит тебе в голову, или… его предательство?

— Имя! — кричу я, тряся сукина сына.

На губах Эфисио появляется легкая улыбка, а затем его глаза закатываются. Выругавшись, я выпрямляюсь и направляю пистолет между его пустыми глазами.

— Еще не родился человек, который может заставить меня преклонить перед ним колени, Эфисио, — кричу я и нажимаю на курок.

— Пеппе, мне нужно заехать кое куда, — говорю я в телефонную трубку, поворачиваясь к суете бостонского района Бэк-Бэй. — Убедись, что остатки клана Эфисио знают, что их положение изменилось и что я ожидаю их отъезда в течение недели.

Отключая звонок, я замедляю ход и еду по шикарной улице, выстроившейся по обеим сторонам магазинами, отелями, ресторанами и всеми мыслимыми заведениями, пропитанными изобилием элегантности и очарования. Большую часть архитектуры составляют старинные викторианские особняки, но среди них есть и несколько современных зданий. Витрины магазинов украшают многочисленные громкие имена, а их витрины манят покупателей последними модными тенденциями. Я отбрасыаю их. Мне нужно что-то другое. Что-то маленькое, привлекательное и уникальное.

Это место идеально, и я нахожу именно то, что мне нужно, примерно на полпути вниз по улице. Старое пятиэтажное кирпичное здание с парой больших окон на первом этаже и множеством зелени вокруг арочного входа. Это причудливо, но со вкусом. Идеально.

Должно быть, госпожа Удача улыбается мне, потому что машина отъезжает от обочины прямо перед входом, и я загоняю свой Jag на свободное парковочное место и направляюсь внутрь бутика, занимающего нижний уровень. Судя по вывеске над дверью, хвастающейся безупречным качеством ручной работы и модными дизайнерскими фасонами, это место специализируется на сумках и кошельках от кутюр.

Пожилая женщина за прилавком поднимает голову, и ее глаза расширяются при виде меня. Очевидно, я не похож на одного из ее обычных клиентов.

— Добрый день, сэр. Чем могу вам помочь?

Я осматриваюсь, замечаю замысловатые резные, высокие деревянные полки. Захаре они понравятся.

— Мне нужно поговорить с владельцем или менеджером.

— Что это значит?

Порывшись в куртке, я достаю чековую книжку и кладу ее на прилавок перед бабушкой. Она сужает глаза, как будто я достал мелки и книжку-раскраску.

— Мне нужно знать, кому принадлежит это место, потому что я его покупаю.

— Нам. — Мужчина, на вид лет восьмидесяти, выходит из соседней комнаты и встает рядом с женщиной. Полагаю, ее муж. — И оно не продается.

Я киваю и беру ручку из стаканчика рядом с кассовым аппаратом старинного вида.

— Вот что я вам скажу… Исходя из размера помещения и местоположения, я бы сказал, что это место стоит около четырех или пяти миллионов. — Я пишу сумму в пять миллионов на чеке. — Я утрою ее, — говорю я, добавляя цифру «один» в начале числа, — а вы проследите, чтобы ваши вещи были вывезены отсюда к концу дня. Вас это устроит?

Пожилая пара моргает в унисон, затем оба опускают глаза, уставившись на чек, который я им повернул. Я жду, что они что-нибудь скажут, но они просто продолжают пялиться на цифры. Они что, нули считают? Видеть такую реакцию на лично выписанный чек — единственная причина, по которой мне все еще нравится использовать эти чертовы штуки вместо Black Amex в моем кошельке.

— Эй! — я щелкаю пальцами перед их лицами. — Время идет, так что вам лучше начать собирать свои вещи. Я попрошу своего адвоката зайти через час, чтобы оформить документы.

— Сэр, я… — начинает бормотать дед. — Я не…

Я вздыхаю. Снова залезая в куртку, достаю пистолет и кладу его на стойку прямо рядом с чеком.

— Похороны? Или пятнадцать миллионов?

С губ женщины срывается легкий вздох, прежде чем она закрывает рот руками. Мужчина просто продолжает смотреть с отвисшей челюстью на мой пистолет, его лицо медленно приобретает зеленоватый оттенок.

— Сложный выбор, понимаю. Чек настоящий, если вам интересно, и предлагает немного лучшие пенсионные льготы, вы согласны?

— Да, — выдавливает старик. — Определенно да.

— Идеально. — Я вырываю чек из чековой книжки и тянусь через прилавок, чтобы засунуть его в передний карман рубашки этого старикашки.

Мелочи. Я чувствую себя совершенно спокойно, выходя из дверей этого очаровательного маленького магазинчика. Даже осознание того, что Эфисио каким-то образом был замешан в многолетнем заговоре против меня, доказывающее, что действительно существует заговор, организованный кем-то из моих близких, похоже, не беспокоит меня. Не могу поверить, что такая мелочь, как покупка маленького причудливого бутика, может принести мне такое огромное удовлетворение в великой схеме вещей.

Пятнадцать миллионов долларов вряд ли можно назвать «мелочью», огрызается голос моего внутреннего засранца. Неприкрытый сарказм, исходящий от моего альтер-эго, не пропал для меня даром.

Хочешь, чтобы я вернулся и отозвал предложение?

Не смей!

Я улыбаюсь и сажусь за руль. Этот хитрый ублюдок всегда интересовался властью и финансовой выгодой, но очевидно, что даже самая коварная часть моей психики полностью очарована моим маленьким ангелом.

Захаре понравится это место, я не сомневаюсь. Читая все ее письма, было ясно как день, что ее мечтой всегда было создание собственного модного бренда. Она уже много лет одержима дизайном и шитьем одежды, но каждый раз, когда я спрашивала, почему бы ей не сделать из этого бизнес, она отмалчивалась. Я виню Нунцио за то, что он постоянно внушал ей, что это занятие ниже ее достоинства. Этот напыщенный засранец никогда не был способен увидеть то, что находилось прямо перед его носом.

Я хочу, чтобы она была счастлива. Я хочу дать ей все, чего она заслуживает, и даже больше. Каждое ее желание я хочу воплотить в жизнь. Я поклялся, что никто больше не подрежет ей крылья и не причинит ей вреда. Вот почему я сделаю для нее все, попросит она меня об этом или нет. Все, кроме одного.

Я не буду портить ей жизнь.

Потому что… А что, если Сальво прав?

Что, если ее чувства ко мне — просто результат моих манипуляций? Что, если через несколько месяцев или даже лет она это поймет? Одна только мысль о такой возможности повергает меня в настоящую панику.

Годами я использовал эту удивительную женщину, никогда не осознавая того, кем она станет для меня. Любовью всей моей жизни. И теперь, зная, что она — та самая, которую я чувствовал с того самого момента, как наши взгляды встретились на похоронах ее отца, я жалею, что у меня нет возможности стереть прошлое. Тогда бы я никогда не использовал ее. Тогда наша история была бы построена на доверии. Тогда я бы не мучился над тем, смогут ли ее чувства ко мне продолжаться. Быть настоящими. Без моего поведения, затуманивающего ее суждение. Но после того, что я сделал с ней, какими они могут быть?

И все же я всеми фибрами души надеюсь, что это так.

Я просто наглый придурок или смею верить, что Захара знает свое сердце и разум?

Я хочу кричать об этом всем. Она моя, ублюдки! Вся моя! И она будет таковой вечно, даже если мне придется сравнять с землей этот слишком часто жестокий мир с его фанатизмом и глупостью и сложить обломки к ее ногам. Нет ничего, чего бы я не сделал для нее, пока мои действия не причинят ей вреда.

Так как я же могу даже подумать о том, чтобы вывести ее на прямую линию огня всех людей, которых она когда-либо знала? Как я могу подвергнуть ее их насмешкам и презрению?

Я могу справиться сама. Ее уверенно сказанные слова выдвигаются на передний план моего сознания.

Может ли она? Я знаю, что моя девочка сильная. Ее упорство приводит меня в гребаный трепет, но в то же время она такая хрупкая и мягкосердечная.

…она удивит тебя.

Пеппе, блядь. Его майонезное дерьмо снова заставило меня принять желаемое за действительное.

Это постоянное перетягивание каната между тем, чтобы делать то, что я знаю, правильно, и сдаться тому, что я хочу, сводит меня с ума. Нет никаких сомнений в том, что мне следует делать. Лучшее для Захары — это держаться подальше.

Но я не могу, черт возьми! Я не могу!

Черт! Я бью ладонью по рулю.

Просто объяви ее своей перед всеми, и что бы ни случилось, борись с этим адским огнем. Ты всегда был эгоистичным ублюдком. Что изменилось?

— Изменилось, — бормочу я. — Потому что впервые в жизни я забочусь о ком-то больше, чем о своей шкуре. И что, черт возьми, с тобой? Ты без умолку твердил о том, как я собираюсь разрушить ее жизнь, а теперь кричишь, что забираешь ее себе.

Не твоя проблема.

— Не будь трусом. Скажи это. Мы оба знаем правду.

Ладно! Я тоже в нее влюблен. Вот. Счастлив?

Смех грохочет у меня в груди, а затем вырывается наружу.

— Ты такой молодец, приятель.

Женщина, проходящая мимо моего Ягуара со своей собакой, издает испуганный вздох. Она замирает на месте и бросает на меня панический взгляд через открытое окно.

— Что? — рявкаю я. — Никогда не видели, чтобы кто-то спорил сам с собой?

Покачав головой, она медленно отходит от края тротуара, а затем торопливо идет по кварталу, почти волоча за собой свою бедную собачку.