Сладостное заточение

Глава 23

Две недели спустя

— Как бы ты сказала бы мужчине, что хочешь, чтобы он был с тобой… погрубее?

Айрис разворачивается, стопка чистых полотенец почти выскальзывает из ее рук. Она смотрит на меня с отвисшей челюстью.

— Эм… погрубее? То есть…?

— В том смысле, что я не проклятый фарфор, который сломается, если он сожмет меня слишком сильно, — поясняю я. — Представь, что ты с страстным партнером. С сильным, доминирующим человеком. Он такой, какой есть, и он нравится тебе таким, какой он есть. Но он делает все возможное, чтобы подавить свою истинную природу, когда он с тобой. Все потому, что боится, что тебе будет больно, и поэтому пытается оградить тебя от этого. От самого себя.

— Как прекрасно.

— Это так. Просто… — вздыхаю я. — Чёрт. Я знаю, это звучит глупо. Я даже не знаю, что говорю.

— Ты думаешь, он считает тебя слабой?

— Не совсем. Может быть, «недостаточно сильной». Если быть точнее. — Пояс, который я глажу, почти отрывает блузку от того, как сильно я его дергаю. — Я не гребаная фарфоровая чашка!

— Мы ведь говорим о Доне Спаде, не так ли?

— О ком же еще? — у меня вырывается грустный смешок. — Он абсолютно уверен, что о нас никто не знает.

— Хм. Он перестал спать у двери твоей спальни, и его кровать осталась нетронутой. Так что я сделала свои собственные выводы.

— Ты не собираешься прокомментировать, насколько возмутительно, что я сплю со своим сводным братом?

— Ну… это… это не то, что обычно принято у нас, мисс Зара. Семья — это святое. — Она смотрит на полотенца в своих руках. — Но… я считаю, любовь не покорна социальным правилам. Нельзя просто так взять и приказать своему сердцу. Я также знаю, что ты была влюблена в него довольно долгое время. И этот мужчина не может отвести от тебя глаз, когда ты рядом. На днях, когда он отчитывал меня за то, что я позволила тебе уйти без защиты, в тот день когда ты пошла к сестре, я думала, что у него случится аневризма.

— Да. Он довольно много кричал.

— На тебя? Но… он никогда не повышает на тебя голос. Он совсем другой рядом с тобой. Спокойный и… более нормальный.

— Я знаю. — Я прикусываю нижнюю губу. — Ты подумаешь, что я сумасшедшая, если признаюсь, что люблю его безумие?

— Ммм. Немного? — Она хихикает. — Когда у Дона Спада один из его припадков, все, что я хочу сделать, это убежать и спрятаться. Я думаю, большинство людей чувствуют то же самое, потому что, боятся что он их прикончить.

— Справедливо.

Я откладываю утюг в сторону и поднимаю блузку, чтобы осмотреть ее. Темно-фиолетовая, почти черная. С высоким вырезом. Длинные рукава, с красивым кружевом на манжетах — сложный материал, который прикроет мои руки. Я планировала надеть ее с черными брюками на вечеринку Брио сегодня вечером. Мой типичный наряд.

Но как я могу рассчитывать на то, что меня сочтут сильной, если я никогда не была достаточно храброй, чтобы посетить семейное собрание, в свободном наряде? Я продолжаю уверять Массимо, что мне все равно, что обо мне подумают люди, если узнают о наших отношениях, но я всегда боялась их пытливых глаз.

Я опускаю свою обычную блузку и встречаюсь взглядом с Айрис.

— Массимо в своем офисе с Тициано. Не могла бы ты передать ему, что мне нужно… больше времени? Я соберусь и попрошу Пеппе отвезти меня, когда закончу.

— Эм… Я не думаю, что он уйдет без тебя.

— Убедиссь, что он это сделает.

Когда дверь спальни закрывается после ее ухода, я бросаю блузку обратно на гладильную доску. Развернувшись, я направляюсь к своей гардеробной. Большая часть моей элегантной одежды висит там — рассортированная по цветам, от темно-коричневого до… черного. Я вздыхаю, глядя на немногие выбивающиеся из общего ряда вещи более светлых оттенков, сложенные в кучу сбоку. А на дальнем конце висит длинный серый тканевый чехол для одежды. Моя рука слегка дрожит, когда я расстегиваю молнию, обнажая малиново-красный шелк. Платье, над которым я работала, когда Сальво нанес мне тот крайне неприятный визит и решил, что я шью что-то для сестры.

Когда я несу платье и кладу его на кровать, у меня сводит живот. Но это не тревога, которая скручивает его в узлы. Это волнение. Я никогда не представляла, что буду даже думать о том, чтобы надеть его на публике, и уж тем более не испытывала такой решимости, как сейчас.

Когда-то я могла быть хрупкой, слишком легко бьющейся фарфоровой чашкой.

Но теперь уже нет.

И пришло время мне показать всем.

А главное — себе.

— Какого хрена так долго? — рявкаю я в трубку. — Если Захара не захочет идти, я скажу всем отвалить и вернусь домой.

— О, я почти уверен, что она хочет, — бубнит Пеппе на другом конце провода. — Будем десять минут.

— Сколько человек с вами?

— Шесть. Двое в машине впереди нас и четверо в другой, сзади. Она прибудет в целости и сохранности.

— Хорошо. — Я отключаю связь и оглядываю огромный зал, полный людей. Гостей больше двухсот. Вообще-то я не знаю, что празднует Брио, — или мне все равно, — но эта вечеринка стала его "неофициальными" проводами. Сейчас только Совет знает о его вынужденной "досрочной отставке", но скоро я позабочусь о том, чтобы все в Семье узнали об этом.

Взяв бокал вина с соседнего столика, я направляюсь в другой конец комнаты, осматривая помещение. Я не был у Брио более двадцати лет, и тогда его жилище было последним, о чем я думал. Захара, однако, предпочитает оставаться в стороне на таких мероприятиях. Мы могли бы удобно расположиться у выхода в коридор, где не так много народу. Или, если она захочет, мы могли бы просто потусоваться возле стеклянных дверей, ведущих в сад.

Я до сих пор не понимаю, почему она настояла, чтобы мы пришли сегодня вечером. Я ненавижу семейные торжества, и она это знает. Но, что еще важнее, эта чертова вечеринка — колоссальный риск безопасности. Я убедился, что тридцать моих самых надежных людей расставлены по всему месту проведения. У всех у них очень четкие приказы — защищать Захару и следить за любыми потенциальными угрозами. Это место объявлено "территорией, свободной от оружия", хотя мне, честно говоря, наплевать на деликатные чувства Брио или его желание содержать дом без пуль. Оба моих «Глока» засунуты в кобуру под пиджаком.

— Брио воспринял новость о своей отставке гораздо лучше, чем ожидалось, — говорит Сальво, стоя слева от меня. — Я полностью был уверен, что он закатит истерику.

— Он пытался. Я убедил его в преимуществах принятия ситуации такой, какая она есть.

— Возможно, в обмен на денежную компенсацию?

— В обмен на то, что его конечности останутся прикрепленными к его телу. — Я делаю глоток вина. — "Пеппе выследил последнего из людей Эфисио, кто не покинул город к установленному сроку. Ни один из этих двух идиотов не смог подтвердить, что их лидер встречался с кем-либо из Cosa Nostra за последний год. В общем, та же история, что и со всеми остальными, кого он допрашивал. Очередной тупик.

— Ты уверен, что это не албанцы хотят убрать тебя? Я поручил одному из своих парней немного покопаться. Похоже, дела у Душку идут неважно. После того, как его сделки с Братвой, а потом и с Аджелло развалились, их финансы серьезно пошатнулись. А теперь, когда мы перешли к работе с Поповым, у албанцев осталось всего несколько мелких игроков, за которыми они могли бы уцепиться в качестве клиентов.

— Эндри — умная змея. Он найдет способ выскользнуть из этой ситуации.

— Возможно. — Сальво пожимает плечами. — Знаешь, мне немного грустно, что мы уходим из стрип-клубов. Многим мужчинам в этой комнате нравилось выпускать пар с девушками. Когда состоится официальная передача?

— Через месяц. Завтра вечером я встречаюсь с заместителем Аджелло, чтобы подписать бумаги. Мы, вероятно…

В комнате внезапно становится совсем тихо. Я оглядываюсь, отслеживая удивленные взгляды более двухсот гостей. Кажется, все они смотрят в одном направлении. Когда мой взгляд наконец останавливается на источнике, я чуть не проглатываю язык.

— Трахните меня, — бормочет Сальво рядом со мной.

Под яркими огнями вестибюля в зал торжеств входит видение в красном. Верхняя часть ее платья обнимает ее великолепное тело, а длинная шелковая юбка каскадом ниспадает по бедрам, словно водопад крови. С каждым шагом два разреза на бедрах раздвигаются, обнажая ее стройные ноги. Мой взгляд скользит от ее сверкающих золотых туфель на каблуках, поднимается вверх по гладкой коже, по облегающему лифу и глубокому V-образному вырезу, демонстрирующему ее пышную грудь, и останавливается на ее ангельском лице. Как обычно, на ней нет ни капли макияжа. Но вместо того, чтобы носить волосы распущенными, как она обычно делает, они собраны на макушке в тугой, элегантный пучок.

Мои легкие сжимаются, и я задыхаюсь, наблюдая, как Захара скользит среди гостей. Они расступаются, как волна, чтобы пропустить ее. Я не могу пошевелить ни единым мускулом. Я даже не могу дышать, совершенно ошеломленный ее великолепным видом. Она идет уверенным шагом, высоко подняв голову, словно совершенно не обращая внимания на всеобщие взгляды. Их откровенные взгляды не оставляют сомнений — они видят ее впервые. Во всем ее царственном великолепии. Она идет сквозь толпу, как принцесса. Нет… как чертова королева.

Моя королева.

В этот момент наши взгляды сталкиваются, и ощущение такое, будто меня ударили в грудь. В долю секунды я понимаю, как чудовищно ошибался, сомневаясь во внутренней силе этой женщины. Девочки, которая годами пыталась быть невидимой, больше не существует.

Я полностью поглощена небесным видением, открывшимся мне, столь отличным от того, что я уже знаю и люблю, когда какой-то гость — мужчина — преграждает ей путь, закрывая мне обзор.

Слепая ярость вспыхивает во мне, когда я бросаюсь через комнату, прямо к человеку, который осмелился встать между мной и моим ангелом. Я хватаю идиота за заднюю часть пиджака и швыряю его в сторону, где он врезается в один из столов, опрокидывая его.

— Ты никогда не говорила мне, что тебе нравится красный цвет, Захара, — говорю я, подходя к ней вплотную.

Она наклоняет голову, глядя на меня из-под своих длинных ресниц.

— Вообще-то, это мой любимый цвет.

Моя рука поднимается как будто сама по себе, и я провожу костяшками пальцев по ее подбородку. Затем мои пальцы спускаются по ее стройной шее и проходят по затылку, где две длинные ленты, идущие от передней части платья, завязаны в бант, а их концы драпируются на ее обнаженной спине.

— Одна из тех вещей, которые нужно сшивать наизнанку? — спрашиваю я, проводя ладонью по всей длине шелка.

— Да. — Ее глаза сверкают, как два больших бриллианта цвета виски. — Используя тот же кусок ткани, из которого был сделан лиф.

Вокруг нас люди делают вид, что наслаждаются напитками, но их озадаченные взгляды не отрываются от нас ни на секунду. Они явно подслушивают, но не могут понять, о чем мы говорим.

— Хочешь выпить, ангел?

— С удовольствием.

Я кладу руку на поясницу Захары, провожая ее через комнату к бару в противоположном углу. Все глаза в комнате следят за нами, пока мы идем. Моя ладонь так и чешется, чтобы скользнуть ниже.

Конечно. Давай просто расскажем всем здесь, что ты трахаешь свою сводную сестру, чтобы они могли наброситься на нее, как чертовы стервятники, которыми они и являются.

— Это называется заниматься любовью, придурок, — бормочу я себе под нос. — И я почти уверен, что она надерет им задницы, если они попытаются.

Мой голос тихий, но, судя по нескольким недоуменным взглядам, все еще достаточно громкий.

— Еще одна ссора с твоим вторым «я»? — шепчет Захара, и в ее голосе слышны нотки веселья.

— Может быть.

— Просто скажи ему заткнуться.

Смех растет в моей груди.

Ты слышал леди.

— Отвали, — говорю я своему второму «я».

Мои пальцы касаются шелковистой гладкости талии Захары, а затем я провожу ладонью по ее идеальной попке, слегка сжимая ее.

В комнате снова воцаряется тишина, и только проникновенное пение джазовой певицы где-то справа от нас нарушает общий затаенный вздох. Это длится едва ли мгновение, прежде чем со всех сторон раздается ропот и настойчивый шепот. Чертовы стервятники. Они просто не могут удержаться.

Не то чтобы я был удивлен. Взгляды Коза Ностры на взаимодействие мужчин и женщин очень традиционны. Воспитанный мужчина ни за что не осмелится прикоснуться к женской заднице, если они не состоят в официальных отношениях — женаты или, по крайней мере, помолвлены. Того, как я прижимаю Захару к себе, было бы более чем достаточно, чтобы вызвать массу предположений о том, что между нами что-то есть. Моя рука на ее заднице превратила эти предположения в категорическую уверенность.

Я остро чувствую, как все глаза устремлены на мою руку. Яростное бормотание постепенно становится громче. Это не было осознанным действием — скользнуть рукой вниз и схватить Захару за спину. Но то, что я держу ее, пока мы идем через комнату, — это точно. Я заявляю о своих правах. Объявляю ее своей — наконец-то.

Я украдкой смотрю на Захару, беспокоясь о ее реакции теперь, когда кот вылез из мешка. Удивительно, но она не выглядит встревоженной… от слова совсем. Ее спина остается прямой, и она идет с высоко поднятой головой. Но я ее знаю. Я вижу, как она нервозность, которую пытается скрыть.

— Хочешь, чтобы я их убил? — спрашиваю я, пока мы продолжаем идти среди канюков.

Игривая ухмылка тянет ее губы.

— Нет. Но спасибо за предложение.

— Ты уверена?

— Да. Но я бы хотела, чтобы они просто перестали разговаривать. Такое ощущение, будто мы попали в чертов улей.

— Это можно устроить.

Меняя курс, я веду ее к певице, которая отважно пытается быть услышанной сквозь рой шума. Выхватив микрофон из рук женщины, я прижимаю Захару к себе, а ладонь оставляю на ее попке. Я поворачиваюсь к толпе, и они тут же захлопывают рты, а их шокированные взгляды устремляются на меня.

— Хорошо. — Слово рикошетом разносится по всей комнате. — Если я замечу, что кто-то, за исключением прекрасной группы за моей спиной, использует сегодня свои голосовые связки, эти связки будут насильно извлечены из горла, в котором они сейчас находятся. Вы поняли меня?

Множество шокированных вздохов раздаются в ответ на мою речь. И много ошарашенных взглядов. Но никаких слов не произносится.

— Я сказал, ВЫ ПОНЯЛИ МЕНЯ? — реву я.

Все головы двигаются вверх и вниз, как трагическое представление болванчиков. Они остаются немыми, как черти, продолжая таращиться на нас с Захарой.

— И следите за своими чертовыми выражениями, потому что я не буду благосклонно относиться к тем, которое мне не понравится, — добавляю я. — Вы будете держать свои презрительные и неодобрительные взгляды под контролем. Считайте, что вас предупредили.

Еще больше кивков.

— Прекрансо. Продолжайте. — Я бросаю микрофон обратно певице, затем смотрю на Захару, которая наблюдает за мной, прищурившись.

— Ты не можешь запретить людям говорить, Массимо.

— Не ужели? — Я провожу костяшками пальцев по тонкой линии ее подбородка. — Ну, я только что это сделал.

— Ты опять меня балуешь.

— Я люблю нянчиться с тобой, ангел. Я не могу вынести мысли, что эти ублюдки могут сказать что-то, что расстроит тебя, что они могут ранить тебя своими жестокими словами. Теперь пути назад нет, Захара. Ты понимаешь это, да?

— Да. Но мне нужно, чтобы ты поняла, что я могу справиться с этим. Я уже не та кроткая, испуганная девочка, какой была раньше. Неприятные слова и укоризненные взгляды больше не беспокоят меня, и мне нужно, чтобы все это поняли. В том числе и ты.

Я смотрю на нее — такую прекрасную и свирепую — пока мое сердце раздувается внутри своей клетки, словно оно пытается дотянуться до нее. Да, она сильная. Гораздо сильнее, чем я думал раньше. Теперь я это понимаю. Но если ей это нужно, чтобы подтвердить себе и всем остальным, что она непоколебима, я исполню ее желание.

Я протягиваю руку в сторону певицы, которая стоит совершенно неподвижно и хранит абсолютное молчание.

— Дай мне.

Когда она передает мне микрофон, я обнимаю Захару за талию и поворачиваюсь лицом к ошеломленной толпе.

— Вам разрешено говорить. — Мой голос снова разносится по комнате. Тон настолько беззаботный, насколько я могу, но я позволяю своему взгляду скользнуть и задержаться на как можно большем количестве людей, таращащихся на нас, ясно давая понять, что их ожидает, если они разозлят меня. Быстрая, но мучительная смерть.

Как и ожидалось, тихий шепот возобновляется в тот момент, когда певица снова берет микрофон в руки.

— Довольна? — Я встречаюсь взглядом с медово-карими глазами Захары.

Она наклоняет голову набок, легкая улыбка изгибает ее губы.

— Ты неисправим.

— Без сомнения, — ухмыляюсь я. Затем я поднимаю ее на руки и соединяю свои губы с ее губами.

Это не наш первый поцелуй, но по какой-то причине, он является таковым. Может быть, это потому, что я больше не параною что, кто-то увидит нас. Это больше не проблема, поскольку практически вся бостонская Cosa Nostra собралась в этом зале, наблюдая, как я поглощаю губы моего ангела, не испытывая ни капли стыда и не заботясь об их убогих чувствах. И какие это губы… Мягкие, как лепестки изысканного цветка, и сладкие, как самый спелый запретный плод. Захара — мой райский сад, и я больше не могу себя сдерживать. Я поддаюсь искушению покусать самые сочные губы на этой земле, наслаждаясь слабейшими учащенными вдохами, проходящими от ее губ к моим.

Вокруг нас раздается вздох, а затем шепот усиливается. Вскоре по комнате прокатывается гул, подобный землетрясению. И мне… все равно. Все равно. Плевать на все, кроме моей Захары.

Однако стук моего сердца усилился до бешеного ритма. Звук настолько громкий в ушах, что кажется, будто все мое тело пульсирует изнутри. Боже, я без ума от этой женщины. Чертовски приятно наконец-то заявить о ней как о своей на глазах у всех. Чтобы все знали, кому принадлежит эта женщина, чтобы ни один идиот больше не пытался к ней подойти. В следующий раз я убью того, кто осмелится.

Захара целует меня в ответ, смелые движения ее языка не оставляют сомнений в пылкости ее страсти. Она обнимает меня за шею, ее пальцы перебирают короткие волосы на затылке. Я не брил их с того самого дня, когда она призналась, что хотела бы видеть меня в более длинных волосах. Я засасываю ее язык между зубами, слегка прикусывая его. Она отвечает мне тем же. Жестко. Металлический привкус взрывается во рту. Вкус крови — резкий и горький. Это так противоречит свежему аромату жасмина, окутывающему меня. Запах покоя, который могла подарить мне только она.

— Мне нужно спросить тебя кое о чем, — шепчу я ей в губы.

— Хорошо.

Я неохотно отрываю свой голодный рот от ее рта и встречаюсь с ней взглядом.

— Ты бы вышла замуж за этого сумасшедшего старого засранца, Захара?

Мои легкие не работают. Кто-то, должно быть, отключил мою дыхательную систему, потому что я не могу ни вдыхать, ни выдыхать. Единственное, что я могу сделать, это смотреть в глаза Массимо. Тихие шепоты, кружащиеся вокруг нас, взрываются какофонией изумленных криков. Я едва их замечаю. Я сплю? Должно быть.

— Видит Бог, ты заслуживаешь лучшего, ангел, — продолжает Массимо мрачным тоном. — Но дело в том, что я не могу тебя отпустить. Ты моя, Захара. Ты была моей с того момента, как смотрела на меня с понимающим взглядом. Ты была там, оплакивая своего отца, а все, что я мог сделать, это бороться за дыхание. Не прошло и дня, чтобы я не нуждался в тебе. Ты — тот самый воздух в моих легких. Я люблю тебя, детка. Я эгоист, но ты это и так знаешь. Пожалуйста, скажи «да».

Мои глаза наполняются слезами, затуманивая мое зрение и его лицо. Я пытаюсь ответить, но не могу преодолеть комок, блокирующий мои дыхательные пути. Я так долго фантазировала об этом моменте. Я не могу поверить, что это происходит на самом деле. Обхватив дрожащими ладонями щеки Массимо, я снова пытаюсь выдавить слова изо рта. У меня вырывается только бездыханный звук. Поэтому я просто целую его. Вкладывая все, что чувствую, в этот поцелуй.

— Тебе нужно сказать «да» , Захара. Потому что если ты этого не сделаешь, я убью каждого мужчину, просто чтобы убедиться, что никто другой не сможет заполучить тебя, — говорит он мне в губы.

У меня вырывается дрожащий смех.

— А как насчет свидетелей?

— Я избавлюсь и от них.

— В этом нет необходимости. — Я фыркаю. — Да. Я выйду за тебя.

Позади меня раздаются шокированные визги, но их заглушают торопливые шаги Массимо, эхом отражающиеся от деревянных полов, когда он несет меня через комнату. Я сцепляю лодыжки за его спиной и заглядыааю через его плечо. Верхний эшелон Бостонская Коза Ностра собралась полукругом в центре зала, уставившись на наши удаляющиеся фигуры в полном оцепенении. Среди них Сальво, на лице которого проступило выражение великой горечи. Рядом ошеломленный Тициано с женой. Ее руки прикрывают рот, глаза широко раскрыты — она в ужасе. То еще зрелище.

Меня переполняет желание рассмеяться. Годами я делала все, что могла, чтобы оставаться невидимой для этих людей, не желая привлекать к себе никакого внимания. Но сейчас, когда я устроила такой скандал, о котором, несомненно, будут говорить в течение следующего десятилетия, на мгновение я вообще забываю об их существовании. Я пытаюсь заглушить приступ хихиканья, бурлящий внутри меня, и терплю неудачу.

— Если быть совсем честным, — ворчит Массимо, вышибая дверь ногой. — Это не та реакция, которую я ожидал на свое предложение руки и сердца.

Я фыркаю и утыкаюсь лицом в изгиб его шеи.

— Прости. Ты бы видел выражения лиц всех присутствующих.

— Лучше им взять свои лица под контроль, прежде чем мы вернемся.

Массимо останавливается в конце темного коридора и пинком открывает еще одну дверь. Комната, в которую он меня несет, погружена в тени, единственным источником света является высокая торшерная лампа в углу. Темные портьеры закрывают окна на дальней стороне, а все остальные стены заставлены искусно вырезанными книжными полками.

— Где мы?

— В кабинете Брио. — Массимо усаживает меня на большой письменный стол, занимающий центр комнаты.

— Зачем?

— Затем, что если мне придется ждать еще немного, мой член взорвется. — Он берет мой подбородок между пальцами и наклоняется так близко, что его лицо оказывается на расстоянии дыхания. Его глаза свирепо смотрят на меня, так пристально, что он точно может заглянуть в глубины моей души. — Я собираюсь трахнуть тебя сейчас, ангел. Это будет жёстко. Если ты думаешь, что не сможешь этого вынести, лучше скажи мне сразу.

Я поднимаю подбородок.

— Сделай все, что в твоих силах. Завали меня на этот стол и заставь меня выкрикивать твое имя, чтобы все слышали.

Дикий рык вырывается из его груди. Его рука соскальзывает с моего подбородка и обхватывает мою шею.

— Захара. — В его тоне явное предупреждение, обещание самых греховных плотских удовольствий. — Осторожнее. Мой контроль висит на волоске, и последнее, чего я хочу, — это непреднамеренно причинить тебе боль.

— Тогда перестань обращаться со мной так, будто я стеклянная. — Я хватаю его за галстук и притягиваю его ближе, чтобы промурлыкать ему на ухо. — Тот другой ты. Тот, которого ты выпускаешь только с другими, но никогда со мной. Порочный и необузданный. Я хочу, чтобы он трахнул меня сегодня ночью.

Тело Массимо замирает.

— Мы с ним одно целое, детка, — шепчет он.

— Я знаю. — Я хватаю его за подбородок, подражая его хватке на мне. — Так что не смей отказывать мне даже в малейшей части себя. Отныне я хочу всего тебя, Массимо. Ты можешь мне это дать?

Что-то мелькает в его глазах. Что-то опасное. И немного злое. Его взгляд остается прикованным к моему, пока он расстегивает штаны и спускает молнию вниз, освобождая свой твердый как сталь член. Мое дыхание учащается и становится прерывистым, когда он кладет ладони на мои голые бедра, медленно раздвигая их.

— Извини за платье, детка, — хрипло говорит он. В одно мгновение по всей комнате разносится громкий треск.

Большой кусок красного шелка летит на пол, приземляясь у ног Массимо. Он переводит свой голодный взгляд на мою грудь, на мгновение задерживаясь на ней, а затем продолжает свой путь вниз. Передняя часть юбки, хлипкий лоскуток, отходящий от лифа и едва прикрепленный к длинному шлейфу сзади, та часть, которая создавала иллюзию двух разрезов до бедер, была уничтожена. Оставляя мою голую киску на всеобщее обозрение.

— Это платье не предназначено для ношения с нижним бельем, — говорю я.

Эти дьявольские глаза светятся безудержным голодом, как будто мои слова выпустили голодного хищника. Его ноздри раздуваются, а губы дрожат в глубоком, гортанном рыке, когда он протягивает руку и прижимает большой палец к моей киске. Я вздрагиваю. Пусть это всего лишь одно прикосновение, но оно словно запускает целый шквал фейерверков. Нуждаясь в чем-то, что могло бы меня удержать, я хватаюсь за лацканы его пиджака и сжимаю ткань, притягивая его ближе к себе. Кончики его пальцев касаются моих нежных складок, а другая рука пробирается к шее, чтобы ласкать напряженные сухожилия моего горла.

— Захара, — хрипло говорит он, проникая пальцами в мою киску. Сначала один, потом добавляет еще один.

Сначала один, потом другой.

Моя влага пропитывает его руку, когда он вводит и выводит ее. Медленно, но твердыми, размеренными движениями. Каждый толчок растягивает мои стенки, доводя меня до грани беспамятства. Запрокинув голову назад, я вытягиваю шею, сильнее прижимаясь к его ладони и упиваясь тем, как крепко он меня держит.

— Захара… Захара… Захара… — Он глубоко проникает пальцами в меня, лаская мое самое чувствительное место.

Я вздрагиваю, когда волна за волной дрожь сотрясает мое тело. Вместо того, чтобы утихнуть, интенсивность, кажется, растет, когда он надавливает сильнее на свое прикосновение. Я сгораю, охваченный лихорадкой, когда электричество шипит в моих венах. Я чувствую все… и везде, полностью теряя контроль.

— Да? — Мне удаётся сформировать слово. Оно звучит скорее как стон.

— Ты готова принять меня всего, детка?

Я наклоняю подбородок и слегка покусываю его ухо.

— Я всегда была готова, Массимо.

Его ответный рык гремит вокруг нас, когда он вытаскивает пальцы. Схватив мои колени, он широко раздвигает мои ноги и вонзает в меня свой огромный член, заполняя меня до краев.

Я задыхаюсь от внезапного вторжения. Он такой большой, что я едва не теряю сознание от переизбытка ощущений. Есть небольшой дискомфорт, граничащий с болью, но в то же время это так приятно. Я смакую это жжение, сжимая свои внутренние мышцы вокруг него, плывя на новой приливной волне блаженства.

Массимо обхватывает меня, прижимая левую руку к моей спине, а другой убирает со стола. Бумаги, ручки, книги и даже несколько рамок с фотографиями разлетаются по комнате и падают на пол. Затем он берет меня за подбородок. Когда наши лица оказываются в нескольких сантиметрах друг от друга, он подталкивает меня назад, укладывая на массивный стол, а его тело накрывает мое. Когда он проводит пальцами по моей челюсти, я чувствую на них свой запах, ощущаю, как мое возбуждение покрывает его мозолистую кожу. Это возбуждает меня. Как ожидание большего, пока его другая рука скользит вниз по моему внешнему бедру и поднимает мою ногу, перемещая ее через свое плечо. А затем он просто смотрит на меня.

— Идеально, — шепчет он перед тем, как вытащить член. Через долю секунды он снова входит.

Он входит меня с такой яростью, что стол скользит по полу с каждым сильным ударом его бедер. Я остаюсь, держась за перед его рубашки, сжимая материал, как будто это мой единственный выбор удержаться. Он рычит. Тяжело дышит. Он громкий, когда трахается. Необузданный. Несвязанный. Неукротимый.

Я люблю это. Люблю его. Каждую грань этого сложного человека.

Его правая рука скользит к моему горлу, слегка сжимая его. В этот момент меня охватывает чувство триумфа. Не желая терять его слишком быстро, я сжимаю пальцами его запястье, следя за тем, чтобы его рука оставалась на месте. А затем, когда наши взгляды сцепились в молчаливом обмене, я хватаю его горло свободной рукой.

Воздух покидает мои легкие короткими резкими рывками, подстраиваясь под темп его движений. Я вдыхаю, когда он погружается, выдыхаю, когда он вытаскивает его обратно. Запутавшись в непоколебимом взгляде, пока мы продолжаем держать друг друга за горло, он трахает меня как сумасшедший. В этой позе есть что-то дикое. напряженные мышцы его шеи. Вибрация, когда он рычит. И он чувствует каждый раз, когда я сглатываю, каждый раз, когда я делаю затрудненный вдох. Как будто мы действительно одно целое.

Ножки стола скребут по деревянному полу от силы его натиска. Я борюсь за дыхание, едва успевая получать достаточно кислорода с каждым неглубоким вдохом. Массимо, должно быть, замечает мою борьбу, потому что его хватка на моей шее ослабевает. Этого не происходит. Я сжимаю его запястье еще сильнее, впиваясь ногтями в кожу.

Эта спираль у основания моего позвоночника становится все туже, скручиваясь и скручиваясь, пока наконец не обрывается. Разрядка — галактический взрыв — не похожа ни на что, что я чувствовала раньше. Я кружусь, ошеломленная, в эйфории от своего оргазма, когда он внезапно отпускает мою шею. Его член выскальзывает, и я стону в знак протеста. Но две большие руки хватают мои ягодицы, приподнимая нижнюю часть моего тела. Язык. Теплый, влажный, бархатный. Копья в моей и без того трепещущей сердцевине. Губы. Твердые, требовательные. Обхватывают мой клитор. Засасывют. Сильно, плавят разум. Зубы, задевающие сверхчувствительную плоть. А затем… укус. Я кричу. Снова падаю с головокружительного обрыва и разбиваюсь в облако звездной пыли.

— Рай, — бормочет он мне в киску. — Я вылижу каждую каплю твоего нектара, детка. А потом снова сделаю тебя мокрой.

Он делает именно это, поглаживая меня своим искусным языком. Облизывая мои внутренние стенки, как будто он действительно намеревается слизать с меня каждую каплю. Я хватаю короткие волоски на макушке его головы, притягивая его лицо ближе, заставляя его проникнуть глубже. Желая больше его рта. Затем, когда его губы смыкаются вокруг моего клитора, посасывая его, я почти теряю сознание.

— Господи, детка, — рычит он, опуская мою задницу обратно и снова погружая в меня свой член. — Видишь, что ты со мной делаешь? Я, черт побери, не могу решить, хочу ли я трахнуть тебя языком или членом.

Моя кульминация еще не успела утихнуть, а я уже чувствую, как нарастает следующая. Прилив чистой эйфории бушует в моем слабом теле, поднимаясь все выше и выше с каждым его неистовым толчком.

— Захара, Захара, Захара… — хрипло говорит он, сжимая в кулаке мои разбросанные локоны, и вонзается в меня с такой силой, что стол ударяется об одну из полок, сбрасывая несколько книг.

— Я люблю… — толчок, — …когда ты смотришь на меня… — толчок, — …вот так.

— Смотрю как? — Я хватаю его за предплечья, пытаясь удержаться.

Злая ухмылка тянет его губы. Его член глубоко во мне, когда он наклоняется, пока его лицо не зависает прямо над моим.

— Как голодная волчица, которая не может решить, хочет ли она съесть меня или быть съеденной вместо этого.

Новые созвездия рождаются у меня на глазах, пока он продолжает вбиваться в меня, пока меня охватывает очередной оргазм. Я сжимаю спереди его рубашки, и странные мяукающие звуки слетают с моих губ, пока я плыву по волнам чистого блаженства.

— Моя! — ревёт Массимо, пока его семя, поток за потоком, наполняет меня.

— Мой! — эхом откликаюсь я.

— Мы уйдем через кухонную дверь, — говорит Массимо, помогая мне надеть пиджак. На его рубашке не хватает нескольких пуговиц, а на шее длинные тонкие красные царапины. Это моих рук дело? Не помню.

— Боюсь, на вечеринку ты больше не вернешься.

— Я так и предполагала, — ухмыляюсь я. Возвращение в большой зал с полностью отсутствующей центральной частью юбки и лифом спереди, на виду у всех, может быть немного перебором. Даже для менее консервативной публики. А эта точно не такая.

Массимо приседает передо мной, застегивая пиджак. Он едва успел закончить с последней пуговицей, как где-то за пределами комнаты раздается странный хлопок.

— Что за…

Он быстро прижимает указательный палец к моим губам и качает головой. Затем он вытаскивает один из своих пистолетов из кобуры, которая закреплена вокруг его туловища.

— Выстрел, — шепчет он и взводит курок своего оружия.

Его шаги совершенно беззвучны, когда он подходит к двери и приоткрывает ее, чтобы выглянуть наружу. Музыка и смех немедленно проникают в кабинет, но звуки приглушены, словно доносятся издалека. Хотя я не слишком обращала внимание на то, как мы шли сюда, пока Массимо нес меня, я уверена, что мы оказались в самой дальней части дома.

— Оставайся здесь, — бросает Массимо через плечо и выскальзывает в темный коридор.

Кроме приглушенного шума от вечеринки, нет никаких других звуков. Может, это был не выстрел? Он прозвучал недостаточно громко, чтобы быть выстрелом. Я проскальзываю к двери, заглядывая в крошечную щель, которую Массимо оставил, когда вышел. В темном пространстве не так уж много чего можно увидеть, а широкая спина Массимо загораживает все остальное. Он стоит у открытой двери в комнату прямо напротив.

— Какого черта, — бормочет он и, опустив пистолет, входит внутрь.

Бросив быстрый взгляд на себя, чтобы убедиться, что его пиджак закрывает все мои открытые части, я на цыпочках пробираюсь в коридор. Достигнув порога другой комнаты, я останавливаюсь как вкопанный.

Тело женщины в черном мини-платье распростерто на полу рядом с комодом. Кровь сочится из дыры посередине ее лба, пропитывая короткие светлые пряди волос, которые частично скрывают ее лицо. Она выглядит немного знакомой, но из-за всей этой крови я не могу ее узнать. Ее глаза открыты, и они, кажется, смотрят прямо на меня. Я хочу отвернуться, но не могу. Я никогда раньше не видела мертвого человека так близко.

— Что случилось? — взволнованный тон Массимо выводит меня из оцепенения.

Я наконец отрываю взгляд от тела и только тогда понимаю, что в комнате есть кто-то еще. Высокий, плотный мужчина в костюме цвета серой стали стоит над мертвой женщиной. Он повернут ко мне спиной, а в его правой руке, свободно висящей рядом с его бедро — оружие, оснащенное глушителем. Когда он поворачивается, я понимаю, кто это. Ни хрена себе!

— Начинай говорить, Адриано, — резко говорит Массимо. — Сейчас же.

Адриано засовывает пистолет за пояс брюк и снимает очки. Его движения почти пугающе небрежны, особенно когда он начинает протирать линзы небольшой тряпочкой, которую он вытащил из-под пиджака.

— Я не понимаю, каким образом мои личные дела могут иметь какое-либо отношение к тебе, Спада.

Личные дела? Я снова смотрю на мертвую женщину, и моя рука летит, чтобы прикрыть рот. Боже мой. Это жена Адриано.

— Филиппа не была членом Семьи, — продолжает Адриано. — Поэтому ее смерть не должна представлять интереса для Коза Ностры.

— Но ты — да. — Массимо бросается вперед, нанося удар в лицо Адриано. — Трупы накапливались в течение последних нескольких недель, и избавление от них требует чертовой кучи работы. Мне определенно не нужно добавлять твое к своему счету.

Адриано бросает равнодушный взгляд на свою мертвую жену.

— Не волнуйся. Я уберу за собой.

Я смотрю на него с изумлением. Адриано всегда был самым любезным среди высокопоставленных членов Семьи. Спокойным. Холодным. Собранным. За исключением заседания Совета, свидетелем которого я была, он никогда не спорил и не выходил из себя, и уж точно никогда не проявлял склонности к насилию. До этого момента я бы поклялась, что он никогда не причинил вреда ни одному живому существу в своей жизни. Но сейчас, когда я наблюдаю за ним, обсуждающим утилизацию тела своей жены, как будто она не более чем ненужный кусок хлама, при этом выглядя совершенно непринужденным и невозмутимым, я понимаю, насколько ошибочными могут быть впечатления о людях. Внешне он может казаться совершенно спокойным, но в его настороженных глазах зарождается буря ярости и ненависти. Он может взорваться, как сверхновая звезда. Тик-так. Тик-так.

— А как же ее семья? — спрашивает Массимо. — Мёртвых гангстеров можно списать на следствие внутренней стычки, но это другое.

— Как я уже сказал, я об этом позабочусь.

Вены на шее Массимо вздулись, мышцы напряглись под кожей, а взгляд становится убийственным. Я не знаю, что заставило Адриано убить свою жену, но я точно знаю, что Массимо не может позволить себе впасть в ярость и напасть на Адриано этим вечером. Этот человек слишком важен для Cosa Nostra. Я знаю, что Массимо это понимает, но сейчас его ослепляет гнев. Я должна вытащить своего мужчину отсюда. Немедленно!

— Массимо. — Я хватаю его руку и сжимаю. — Нам пора идти.

Его челюсть застывает, а глаза не отрываются от стоического лица Адриано. Эти двое — оба высокие и безупречно одетые мужчины, но с совершенно разными эмоциями. Массимо — это ослепительная, неистовая ярость, а Адриано — плотно закрученная мина-ловушка. Два разных хищника, стоящие друг напротив друга, как две кобры, готовые нанести удар.

— Пожалуйста, — умоляю я, сжимая пальцы Массимо в своих. — Адриано ведь сказал, что у него все под контролем. И мне тут очень холодно.

Поза Массимо расслабляется.

— Пеппе держит наготове бригаду уборщиков. Позвони ему. — Обхватив меня за талию, он притягивает меня к себе. — Пойдем домой, ангел.