София и тайны гарема

XVIII

Когда и этот, третий, ребенок принцессы, мальчик, родился, умер и был похоронен и всё в один безрадостный зимний день, я начал серьезно опасаться за рассудок моей госпожи. Айва, безвылазно просидев возле Эсмилькан все три недели, пока та приходила в себя, отбыла в Магнезию. Не могу сказать, что я так уж расстроился, когда она убралась, поскольку после того случая я еще по меньшей мере пару раз поймал ее на том, что она жует свои проклятые конфеты, а потом долго сидит с отсутствующим видом. Но я был в отчаянии, наблюдая, как моя госпожа все больше сползает за грань безумия, а у меня не было ни малейшей надежды удержать ее от этого. Сейчас я готов был решиться на что угодно, лишь бы не чувствовать себя таким беспомощным и одиноким.

Однако после того, как повитуха, забрав все свои пожитки, исчезла из нашего дома, все разом изменилось. И, как ни странно, к лучшему. Я бы начал подозревать, что она травит мою госпожу каким-то медленно действующим ядом, если бы задолго до этого не взял себе за правило предварительно пробовать все, что ест или пьет Эсмилькан. А та сама была не в силах объяснить, почему ей внезапно стало лучше.

— Должно быть, я все-таки поправилась. Нужно ехать, — проговорила она, хлопнув в ладоши. Руки у нее все еще слегка дрожали.

— Простите, госпожа?

Я просто глазам своим не поверил, увидев ее такой веселой. Не стану говорить, что я подумал тогда. Я сам себя презирал за подобные мысли. Никогда в жизни я еще не замечал, чтобы ее глаза так ярко сияли — с того самого дня, когда увидел Эсмилькан в первый раз, а было это незадолго до ее замужества.

— Я тоже должна ехать в Магнезию.

— Помилуй, Аллах, госпожа! В таком состоянии?! — Хотя, если признаться, она выглядела совершенно здоровой, но я напомнил себе, что это, вполне возможно, результат лихорадки. В любом случае думать сейчас о подобном путешествии было бы совершеннейшим безумием.

Но прежде, чем я снова принялся возражать, Эсмилькан произнесла слова, от которых у меня язык присох к небу.

— Мое положение? Не вижу ничего особенного в моем положении, ведь детей-то у меня нет. И потом, разве не ты сам говорил мне, что мой супруг сейчас в Магнезии?

— Да… кажется. Думаю, так и есть. — Действительно, я говорил это, когда получил письмо, но тогда моя госпожа, казалось, вообще не могла припомнить, кто такой Соколли-паша и какое он имеет к ней отношение. А поскольку она сама об этом не помнила, то я, в свою очередь, не счел нужным ей напоминать.

— У меня не было никаких причин вспоминать об этом, — продолжала Эсмилькан, словно прочитав мои мысли, — до того, как мой малыш… упокой Аллах его невинную душу… Тогда я считала, что мой долг — оставаться здесь, чтобы не повредить его драгоценному здоровью. — Эсмилькан нетерпеливо смахнула с ресниц слезинку, видимо, устыдившись приступа слабости. — Но сейчас… сейчас я отчетливо помню, как ты говорил об этом.

— Да, действительно, господин сейчас в Магнезии. Он вместе с нашим повелителем и господином, вашим братом, занят тем, что собирает войска и подтягивает дополнительные силы к западным границам империи, в Босдаге. Позже он поведет их на север, где встретится с главными силами, которыми командует ваш дед. После чего они собираются предпринять летом еще одну кампанию против Венгрии и Австрии.

— Вот видишь? Стало быть, я должна немедленно ехать к нему.

— Но, госпожа, нужно ли это? Ведь ваш господин так занят, да и вы сами…

— Да, но он будет занят еще сильнее, когда двинется на север. Как ты думаешь, сколько дней он сможет провести в Константинополе?

— Два… может, три. Вы же сами знаете, как это бывает.

— Конечно, знаю. И не пытайся заморочить мне голову, Абдулла. Я ведь не дурочка. Не забывай, как давно я уже стала женой Соколли-паши. Он пробудет тут от силы день, а не два и не три. Он ведь сам дал знать, что не имеет права покидать своих людей даже ради «собственного удовольствия, особенно в то время, когда их впереди ждет жестокая битва». Что, если в эту единственную ночь, которую он сможет подарить мне, я вдруг окажусь нечистой[11]? О Аллах! Абдулла, тогда я и близко не смогу к нему подойти! Неужели ты сам не понимаешь? Это значит, что я вообще не увижу его — да простит меня Аллах! — не увижу, может быть, восемь, а то и девять месяцев! Просто не знаю, как переживу это время, если меня не станет поддерживать надежда о том, что у меня, возможно, будет ребенок.

Она сжала мои руки с отчаянием, которое я угадал. Эсмилькан совсем недавно потеряла дитя, и ее волнение было так понятно!

— Если мне удастся провести с ним в Магнезии хотя бы одну только неделю, я бы сделала все возможное, чтобы снова понести — а там будь, что будет. На все воля Аллаха.

— Но, госпожа, насколько я знаю, он очень занят. Ему поручили собрать армию.

— Конечно. Но он не откажет мне. Не сможет, раз уж я проделала весь этот долгий путь ради того, чтобы быть с ним. А когда ты расскажешь ему…

— Но это будет тяжелое путешествие. Возможно, добравшись до мужа, вы просто будете не в силах…

— Но мне придется путешествовать морем, а не сушей. Вспомни, как всегда радовалась этому Сафия. Плыть морем гораздо менее утомительно, чем ехать по суше, не так ли? — Эсмилькан сердито выдернула свою руку — она отлично знала, как это всегда действует на меня, — и надула губы, словно обиженный ребенок. Я только вздохнул, молча признав свое поражение. Случись, что сейчас она попыталась бы забраться в постель ко мне, у меня бы не было никаких шансов.

— И потом, — продолжала Эсмилькан, — что значат любые неудобства по сравнению с надеждой зачать ребенка, который, если будет на то воля Аллаха, все-таки останется жить!

— Айва уехала. Стало быть, во время путешествия придется обойтись без ее услуг, — припомнив сладковатый привкус опия на своем языке, я слегка усомнился в том, что потеря слишком велика. Судя по всему, моя госпожа тоже ничуть не расстроилась по этому поводу.

— Ну, мы вполне еще сможем нагнать ее, если ты не станешь копаться со сборами. А если и нет, то к тому времени, как мы — если будет на то воля Аллаха — доберемся до моего супруга, она уже будет там. И сможет снабдить меня каким-нибудь из своих снадобий, чтобы помочь мне зачать в те несколько ночей, что мы будем вместе.

— Но, госпожа, ваши обычные недомогания еще не закончились. — Честно говоря, я опасался за ее здоровье. Хрупкое, миниатюрное тело моей госпожи было истерзано родами. Слабость ее просто бросалась в глаза. По моему мнению, больше всего сейчас она нуждалась в отдыхе. Но, однако, нельзя было отрицать, что сама мысль о своем несчастье — с которым в моей собственной жизни могло сравниться лишь одно, — не столько лишила ее сил, сколько, казалось, вдохнула в нее новые. Наверное, потому, что с самого детства жизнь приучила ее искать в своих бедах какой-то таинственный, но важный смысл, в то время как мое собственное несчастье, напротив, лишило мою жизнь вообще какого-либо смысла.

— К тому времени, как мы доберемся туда, все уже закончится. А уж если ты и дальше будешь тянуть да копаться с отъездом, так и подавно.

На том мои возражения и закончились. А когда после краткой разведки, которую я произвел на пристани, мне удалось подыскать новые, я обнаружил, что моя госпожа к тому времени сделала то же самое. Судя по всему, она намеревалась твердо стоять на своем.

— Золотой Рог просто забит кораблями, и это мне не нравится. Зловещая картина, — начал я. — Капудан-паша вместе с Пиали собрал огромный флот и готов выйти в море, чтобы сразиться с неверными. С кем точно, пока неизвестно. Мне удалось насчитать восемьдесят галеонов, пока я стоял на пристани. Подойдите к окну и убедитесь собственными глазами, госпожа.

В лице Эсмилькан ничего не изменилось. С равнодушным видом она обратила взгляд в сторону затянутого кружевными портьерами окна, куда я указывал, и молча передернула плечами.

— Аллах свидетель, — продолжал настаивать я. — Когда вся эта армада выйдет в море, там и клочка свободного не останется. Держу пари, в гавани нет ни одного свободного корабля.

— Но ведь все эти корабли принадлежат моему деду. Разве ты забыл об этом, Абдулла? Чего же нам бояться? К тому же мы собираемся плыть только до Измира, стало быть, на протяжении всего плавания будем держаться вблизи берегов Турции. А Пиали-паша отправляется к каким-то далеким землям. Думаю, тебе это хорошо известно.

— Может быть, вы и правы, госпожа. До меня доходили слухи, что они намереваются начать осаду Мальты, этого осиного гнезда рыцарей-иоаннитов, чтобы наказать их за пиратские вылазки, в результате которых турки успели потерять множество своих кораблей.

Я решил промолчать о том, какую бурю чувств в моей собственной душе вызвало то, что мне удалось разнюхать во время моей краткой разведки: даже став турком, в глубине души я продолжал оставаться мальтийским рыцарем, что, без сомнения, можно было считать заслугой Софии Баффо. Мое нынешнее унылое существование, похоже, стало понемногу обретать некий смысл.

— В прошлом году бастионы Мальты заставили их убраться восвояси, — продолжал я развивать заранее обдуманный план. — Вот так-то. И я сейчас не слишком удивился бы, узнав, что Пиали-паша собирается повторить свою прошлогоднюю попытку, собрав дополнительные силы и воспользовавшись тем, что погода нынче лучше, чем тогда.

— Ну вот, ты же сам видишь! Стало быть, галеоны Пиали-паши и его планы никак не смогут нам помешать, — обрадовалась Эсмилькан. — И потом, пока тебя не было, я все хорошенько обдумала.

— И что, госпожа?

— Мой брат и Сафия — оба в Магнезии, так же, как и мой господин и супруг. Естественно, я могу рассчитывать на их гостеприимство, так что мне не будет нужды терпеть все неудобства жизни в военном лагере. А после того как мой муж отправится выполнять свой долг, я могу побыть с Сафией до того времени, как она родит — да будет на то воля Аллаха! — а заодно помогу ей оправиться от родов.

Да, в унынии подумал я, пока меня не было, моя госпожа явно не теряла времени зря: за какие-то несколько часов она нашла еще несколько причин, по которым ей следует ехать, и притом немедленно. А я не только не нашел новых доводов, чтобы отговорить ее от этой затеи, но и сам еще невольно дал ей дополнительные козыри, упомянув о грозном флоте Пиали-паши. В отличие от меня, присутствие военных кораблей нисколько не пугало Эсмилькан. Что же до меня… Тот невольный страх, что я сейчас испытывал в душе, то ощущение, когда сердце уходит в пятки, а каждый нерв, казалось, дрожит от возбуждения, вполне вероятно, были всего лишь отголосками моей прежней жизни, от которых я до сих пор был бессилен избавиться. Один вид корабля с турецким полумесяцем превращал меня в дрожащую тварь — и не важно, где он в этот момент резал волны.

Как бы там ни было, весь этот составленный Эсмилькан грандиозный план отвлек ее от грустных мыслей, наполнил новой надеждой и новыми силами, вытеснив из сердца грусть и чувство потери. Конечно, не в моих силах было подарить ей ребенка, зато я мог помочь ей в этом. Я ругал себя последними словами. Какой же я дурак, что надеялся отговорить ее от поездки!

— Абдулла, ты напрасно теряешь время. Ступай в гавань и подыщи для нас подходящее судно. Все решено: я еду в Магнезию.

Итак, я повернулся и снова отправился к докам.