София и тайны гарема

VI

Шесть прихотливо разбросанных колонн образовывали выход в садик для евнухов. Их массивные основания из серого камня, совсем недавно украшенные причудливой рельефной резьбой в виде цветков лотоса, судя по всему, являлись творением рук знаменитого Синана, архитектора самого султана. Рядом с ними особенно неуместно выглядел грубо сколоченный деревянный навес, призванный защищать от капризов погоды каменное кружево колонн и располагавшиеся вдоль южной стены спальни евнухов. Под навесом два огромных черных евнуха, больше похожие на жирных быков, чем на людей, мерно взмахивали плетьми. Угрюмые улыбки на их обрюзгших, заплывших лицах выдавали удовольствие, которое они при этом испытывали.

Остальные евнухи, белые, чьей обязанностью было провожать Сафию в ее комнаты, казалось, были только рады иметь возможность беспрепятственно полюбоваться, чем занимаются их черные собратья. В своих высоких, похожих на сахарные головы шапках, длинных, отороченных мехом одеждах коричнево-красного и фиолетово-голубого цвета, окутанные по-женски сладкими ароматами, они походили на чудовищно огромные леденцы, благодаря чьей-то растерянности забытые на солнце и медленно тающие в его жарких лучах. Остановившись, чтобы убедиться, что все их закутанные в покрывала и накидки подопечные не заплутали в паутине темных коридоров, они не выразили ни малейшего протеста, когда Сафия, привстав на цыпочки, принялась наблюдать за тем, что происходит во дворике.

Один из их собратьев лежал ничком, изогнувшись под каким-то немыслимым углом, так что Сафия не могла видеть его лица, а задранные кверху ноги были зажаты деревянными колодками. Чернокожие евнухи, угрюмо переглядываясь, лупили его по пяткам тонкими, как хлысты, палками.

Обычно так наказывали провинившихся одалисок: после порки они около месяца и шагу не могли ступить, зато красота их при этом нисколько не страдала. Считалось, что десяти ударов по пяткам для женщины вполне достаточно. Самым непокорным и дерзким хватало пятнадцати — после этого проблем с ними обычно не возникало.

Но Сафия насчитала уже двадцать ударов, а потом и вовсе сбилась со счета. Насколько она могла судить, истязуемый не был чернокожим. Нет, он был белым, вернее, очень смуглым, с кожей желтовато-бронзового оттенка, напоминавшей шкуру льва. Тростниковые палки мучителей оставляли на ней кровоточащие рубцы. С каждым ударом брызги крови разлетались в разные стороны, страшным дождем оседая на выбритых наголо головах и могучих, похожих на бычьи лопатки руках чернокожих евнухов. И по-прежнему ни одного крика, ни одного стона не срывалось с губ жертвы. Все его тело мучительно содрогалось, но казалось, оно сотрясается от ударов палок, потому что душа несчастного уже покинула истерзанную плоть.

— Пошли, моя красавица, — услышала Сафия шепот Нур Бану, которая ласково взяла ее за локоть. — Тебе не стоит на это смотреть. Такое зрелище не для твоих прекрасных глаз. Оно может расстроить тебя, и ты не сумеешь ласково встретить моего сына в постели.

Это уже что-то новенькое! До сих пор Нур Бану никогда не показывала, что душевное спокойствие любимицы Мурада хоть сколько-нибудь заботит ее. Жгучая ревность и соперничество давно и прочно разделили обеих женщин. Сафия прекрасно понимала, что мать Мурада ненавидит ее, боясь, что эта новая любовь вытеснит ее из сердца сына. Сафия слегка смутилась. Этого она не ожидала. Конечно, девушка понимала, что не должна упустить такую возможность. Она так давно мечтала об этом! Упускать шанс нельзя. Удача сама плыла к ней в руки: приручить мать принца, самую влиятельную женщину в гареме, вертеть ею, как захочется, — Господи, да о таком можно было только мечтать!

Но страшное зрелище, свидетельницей которого она случайно стала, заставило ее забыть обо всем. Если у Сафии и были намерения приручить Нур Бану, то сейчас они вылетели у нее из головы.

— Кто это? — шепотом спросила она, невольно содрогнувшись всем телом, когда пальцы Нур Бану сжали ее локоть. Девушка словно почувствовала ту жгучую боль, которую испытывала несчастная жертва.

— Гиацинт. Ты, должно быть, помнишь его. Евнух из гарема Михримы-султан. Да, да, видишь, как бывает. Она всегда была слишком доброй, дочь нашего господина и повелителя.

Теперь Сафия вспомнила его. Ее сбило с толку то, что лежавший перед ней мужчина был совершенно обнажен — великолепно вылепленную, с рельефной мускулатурой грудь, мощные стройные бедра она видела впервые. Раньше все это было скрыто длинными белыми одеждами с меховой оторочкой — их носили все евнухи гарема.

Но что за дурацкое имя! Гиацинт! Подумать только — дать подобное имя мужчине с таким потрясающим телом! Наверное, бедный парень сгорал со стыда!

— Но в чем его обвиняют? Что он такого сделал? Попортил одну из девственниц Михримы? — Сафия едва сдерживалась, чтобы не рассмеяться.

— Его застали с любимой фавориткой Селима, — раздраженно буркнула Нур Бану.

— Говоря «девственница», я просто пошутила. Насколько я могу судить, этот несчастный кастрат не только не в состоянии обесчестить кого-то из этих девиц, но вряд ли даже помнит, как это делается.

— Я не имела в виду одну из девушек Селима, — с презрением в голосе выплюнула Нур Бану. — Это был мальчик!

В глубине души Сафия порадовалась, что давно уже приучила себя никогда не выдавать своих чувств. Дать волю удивлению значило бы расписаться в преступной слабости. Поэтому она ограничилась тем, что просто пожала плечами.

— Да, думаю, известие об этой мерзкой шалости отнюдь не порадовало нашего господина и повелителя Селима. — В ее глазах, когда она смотрела на Нур Бану, читалась не столько жалость, сколько презрение. Подумать только — у этой старухи не хватило силы воли удержать собственного мужа от пристрастия к бутылке! А теперь вот еще и мальчики! Итак, наследник престола не только пьяница — он даже и не мужчина! Или?… Впрочем, такие мысли лучше держать при себе, спохватилась Сафия.

Очевидно, Нур Бану почувствовала в голосе Сафии какую-то неясную издевку, потому что смерила ее взглядом, каким гончар окидывает только что вышедший из его рук негодный, уродливый кувшин, прежде чем смахнуть его на землю. Пожилая женщина тут же взяла себя в руки, однако у Сафии екнуло в груди, и она поспешила принять обычный кроткий вид.

Нет никакой причины, решила она про себя, почему бы ей нельзя было просто полюбоваться этим зрелищем. Ее отношения с Нур Бану к настоящему времени испортились настолько, что теперь открытое столкновение между ними было лишь вопросом времени. До сих пор Нур Бану страшилась вызвать гнев Мурада, но очень скоро она решит, что ее время пришло. Конечно, принц Мурад был единственным мужчиной, на которого его мать в настоящее время имела хоть какое-то влияние — отвратительный случай с мальчиком, любимцем Селима, служил лучшим доказательством тому. Но если Нур Бану и попробует очернить в глазах Мурада его возлюбленную и вызвать тем самым его гнев, то сделает это с величайшей осторожностью. А пока лучше выжидать, решила про себя Сафия. Не хватало еще испортить всю игру, раньше времени выдав себя каким-нибудь неосторожным поступком.

Но, несмотря на благие намерении, Сафия все-таки не удержалась:

— И все-таки я очень сомневаюсь, что бедняга в чем-то провинился, — осторожно заметила она.

Говоря это, она отнюдь не желала бросить Нур Бану открытый вызов. Произнесенная ею фраза, каждое слово которой было тщательно взвешено, скорее походила на паузу, когда два соперника, исподволь присматриваясь друг к другу, готовятся нанести следующий удар. И это сработало.

— Он тоже твердит, что невиноват, — кивнула Нур Бану. Гнев ее утих, сменившись спокойным презрением. — Впрочем, все они так говорят.

— Я ему верю, — выразительно бросила Сафия, решив, что пора перейти в наступление.

— Твердит, что просто позволил мальчишке забраться к нему в постель — мол, уж слишком тот был измучен страстью своего господина.

На мгновение Сафия представила себя на месте этого несчастного мальчишки. И хотя она скорее бы умерла, чем призналась в этом, однако позволила себе немного помечтать. Представив, как это смуглое, жаркое тело прижимается к ней в темноте, как эти мускулистые руки обвиваются вокруг ее тела, она даже зажмурилась от удовольствия, словно кошка, вдоволь налакавшаяся сливок.

Нур Бану, ничего не заметив, между тем продолжала:

— Гиацинт сказал, что всего лишь позволил мальчишке поплакать у него на плече. Но, увы, все они так говорят.

— Спаси, Аллах, — я ему верю.

Лежавший в колодках несчастный евнух, услышав ее слова, чуть заметно шевельнулся. Из-под копны спутанных, похожих на львиную гриву волос на одно краткое мгновение блеснули его глаза — бледно-голубые, как кусочки арктического льда. Только в самой глубине их мерцали зеленоватые огоньки. Почувствовав на себе его взгляд, Сафия чуть заметно поежилась. Быстрым движением она слегка приспустила вуаль, прикрывавшую лицо, и взгляды их встретились. Теперь он обязательно узнает меня, подумала она. Если, конечно, будет жив после этой пытки. Оставалось надеяться, что боль все-таки не убьет его.

— Пойдем, Сафия, — нетерпеливо проворчала Нур Бану. — Долго это не продлится. Как только порка закончится, его отправят в Семь Башен.

— Семь Башен… — пробормотала Сафия, толком не зная, что испытывает при этих словах — страх или острое, ни с чем не сравнимое возбуждение. Впрочем, такое бывало с ней часто.

Сафия никогда еще не бывала в этом месте. Даже не видела, хотя, конечно, знала, что древняя крепость, построенная еще в эпоху раннего христианства, являлась раньше частью огромного дворца, стоявшего на самом берегу моря, так что волны его, вздымаясь до небес, жадно лизали крепостные стены. Там, почти на самом краю империи Оттоманов, заживо гнили несчастные пленники. В крепости хранились орудия пыток столь изощренных, рядом с которыми удары палками по пяткам могли показаться просто детской забавой. Здесь только палачи да еще немые каменные стены темниц могли слышать крики и стоны несчастных жертв, а море, приняв их последнюю исповедь и молчаливо оплакав, глухо роптало вдали.

Но море становилось могилой и для тех несчастных, кто, не выдержав пыток и долгих лет заключения, погибал в этих стенах. Те же, кто был достаточно силен, чтобы выдержать муки, мог позавидовать мертвым. Тех, кто еще стоял на ногах, отводили, других волоком оттаскивали в камеры перед Фонтаном Пыток, и очень скоро головы, вздернутые на кол, служили предупреждением остальным смельчакам.

— Да, пусть его отправят в Семь Башен, — небрежно кивнула Сафия, поворачиваясь, чтобы идти вслед за Нур Бану, которой не терпелось поскорее увести ее отсюда. — Удары палкой — просто детская забава для такого человека.

Но она была достаточно осторожна, постараясь произнести это тихо, не поднимая вуали, и опасаясь, чтобы ее не услышал никто, кроме Нур Бану.