Сожги венец безбрачия

Глава 10. Неожиданные свидетели

Лаура

Я не спала всю ночь. Рано утром заехала к маме. Сама не знаю зачем. Мама всегда рано вставала и уже была при полном параде: накрашенная, причесанная, в роскошном шелковом пеньюаре и тапочках на тонких каблучках с опушкой и стразами.

Генрих был здесь. Он лежал на кровати в шелковой пижаме. При виде меня поспешно укрылся одеялом. Мама прикрыла дверь спальни и виновато опустила глаза. Я изобразила, что ничего не заметила. Кто я, чтобы осуждать ее? Брат на стажировке в Лондоне. Мама молодая. Ей всего пятьдесят девять. А выглядит на сорок пять.

Всю жизнь йога, диета и куча денег на уход за собой. Ведет активную светскую жизнь. Показы, вечеринки модных домов, тусовки с нужными людьми. Официально не работает, но график у нее плотный.

– Котёнок, будешь кофеек? – мама поцеловала меня в щеку.

– С удовольствием, – я села на диванчик в кухне. – Ночью плохо спала. Мне бы взбодриться.

– Почему, котёнок? – мама обеспокоенно повернулась ко мне, заправив капсулы в кофе-машину.

– Мне Куба снилась. Странно. Правда, мам? Я ведь ее совсем не помню. Интересно: почему?

– Ну ты маленькая была, когда мы уехали, – мама продолжала возиться с кофе-машиной.

Ее голос прозвучал ровно, но по напряженным плечам я поняла, что она насторожена.

Эта Шура Колесникова – ключ ко всему. Если я что-то узнаю о ней, то пойму в чем дело.

– Держи, – мама поставила передо мной чашку капучино.

Достала из холодильника хлеб грубого помола с орехами и злаками, масло, оливки и моцарелу шариками.

– Ешь давай, котёнок.

– Нет, я только кофе, мам, аппетита нет.

– А ты без аппетита, чуть-чуть, – мама забросила в соковыжималку апельсины, выдавила сок и поставила передо мной полный стакан. – Завтрак – главная трапеза. Похудела ты сильно. Не идет тебе. Я всегда за это, но не в твоем случае. Кажешься меньше ростом. Хлипкая какая-то вся. Ешь и пей, – она намазала кусок хлеба маслом, пристроила сверху сыр, положила на тарелку оливки и поставила передо мной.

Мне очень хотелось расспросить ее про Шуру. Вопрос повис на кончике языка. Но задать его я не решилась. Она все равно не скажет правду. Если бы хотела, то сказала бы, откуда платье. Ведь она его явно узнала. Зато я спросила о другом, не менее важном:

– Мам, а где мои детские фото до пяти лет? Ты мне отдала старый альбом, тот в замшевой обложке. Но часть фото осталась у тебя.

– Ты забыла, котёнок? – удивилась мама. – Я же тебе много раз говорила, что мы их потеряли.

– Разве?

– Ну, конечно, моя хорошая! Когда мы вернулись с Кубы, то этой квартиры еще не было. Мы ее позже получили. Твой дедушка нам выбил ведомственное жилье. Мы только поженились, он уехал на Кубу, а я с папой жила. Моя мама ведь очень рано умерла от рака, мне и десяти лет не было. Ну после Кубы мы-то молодые были, хотелось личной жизни. Поэтому поехали жить на дачу к моему папе, твоему дедушке. И там все вещи оставили. Потом когда переезжали в эту квартиру, тебе лет семь было. Вещи мы частями перевозили. Основное всё сразу с собой забрали, а фото оставили на даче. А потом там пожар случился. Не помнишь разве? Соседская дача вспыхнула, и огонь на нашу перекинулся. Всё сгорело, включая фото. Только тот замшевый альбом и остался. Мы его просто сразу с собой захватили. Дедушка после этого и отстраиваться не хотел, ему уже всё равно было. Новую дачу мы на том участке и построили. Это уже я всем командовала. А мой папа и носа туда не казал. Мне тех детских фотографий жалко было. Но времена-то какие были, сама подумай: ни компьютеров, ни смартфонов. Так часть памяти и пропала.

– Да уж, – согласилась я. – Смутные времена были, сложные. Даже не представляю, как вы без гаджетов справлялись. Ладно, спасибо за завтрак. Поеду на работу.

Я хотела обнять ее, а руки буквально свело судорогой. Во мне боролись два ураганных порыва: с одной стороны хотелось устроить истерику, закричать, затопать ногами, заставить ее всё рассказать. С другой, очень хотелось тепла, которое ускользало от меня. Я физически чувствовала, как уходит моя любовь к маме. Как плавится пол, а под ним земля. И страшная змеистая трещина пролегает между нами, ширится, растет и превращается в ледяную пропасть. Еще вчера я плакала о мужчинах, которые меня покидают. А сегодня понимаю, что всё это ерунда по сравнению с тем, что меня покидает мама. И нет больше защищенного тыла. Нет больше ощущения, что всё не так страшно. Ведь можно всегда рассказать маме, посоветоваться с ней. Значит, всё не так плохо. Много ли нам нужно? Нет. Всего лишь чуть-чуть тепла. Но такого, которое никогда не предаст.

По дороге на работу я едва не проехала на красный. Потому что мысли были далеко. Рохля я. Нужно было прямо спросить, в чем дело. Рассказать то, что знаю. Это ведь мама, а не чужой человек. Ну поругались бы. В первый раз, что ли? В конце концов, речь идет о моей жизни. Понимаю, что все родители хотят детям счастья. Но вот давить и заставлять всю жизнь жить так, как хочется моей маме, и называть это родительской любовью – нет уж, увольте! Не понимаю я такой любви. И к своим детям буду относиться по-другому, если они, конечно, будут.

Занятия я вела на автомате. Никита, сидя в первом ряду, всё время улыбался мне. И в этот самый момент я вдруг ясно поняла, что мне нужно. В перерыв сбегала к администрации школы и оформила отпуск за свой счет.

– Дорогие ученики, меня не будет примерно неделю. Ухожу в отпуск. Вам дадут замену, – объявила я в конце занятия.

Собрала свои вещи и вышла из класса.

– Принцесса, ты куда? – Никита догнал меня в коридоре. – Что за срочность? Случилось чего?

– Не случилось. Мне нужно на Кубу, – ответила я.

– Я с тобой.

– Нет, – мы вышли на улицу. – Послушай, Никита, у меня там срочные дела. Мне не до прогулок и прочей романтики. Не обижайся, пожалуйста.

– Ну, значит, будем без романтики. Только хардкор. Решать вопросы – это прям моё. Всю жизнь этим занимаюсь. Давай махнем вместе. Заодно и с языком попрактикуюсь. Сам закажу билеты и гостиницу. У меня там друзья еще со времен спортивной карьеры. Быстрее будет, поверь.

– Ну, хорошо, – согласилась я.

– Значит, давай так: когда выясню с билетами и гостиницей, позвоню.

– Спасибо! Буду ждать.

– Будешь меня ждать? Правда, принцесса? Прям ждать? – его лицо расплылось в широкой улыбке.

Начинается! Видимо, немой укор был написан на моем лице. Потому что Никита опомнился и начал оправдываться:

– А чё я сказал-то? Ну шутканул для разрядки атмосфэры. Всё, держу будку в серьёзе.

Я невольно улыбнулась и села в машину. Это просто удивительно, как ему удается всегда меня рассмешить, даже когда настроение на нуле.

Я поехала на дачу отца. Сама не знаю, что пыталась там найти. Просто среди вещей отца всегда успокаивалась. Едва я закрыла дверь, как в нее постучали. На пороге стояла соседка Мария Ивановна. Она и ее муж много лет живут на соседней даче. Отчество у него было редкое: Николай Поликарпович. В детстве я его не выговаривала и называла Николаем Карповичем. Он смеялся, выпучивал глаза и вытягивал губы дудочкой, становясь похож на рыбу. Иногда они с папой вместе ходили рыбачить. Мама обрабатывать рыбу категорически отказывалась. Папа возился с уловом сам. Мария Ивановна часто помогала ему.

– Ты как, деточка? – Мария Ивановна взяла меня за локоть и участливо заглянула в глаза.

– Нормально, спасибо!

– Пойдем к нам. У меня чаек, пирожки с капустой. Мне поговорить с тобой нужно. Заодно и поешь.

– Так, может, здесь поговорим? У меня тоже чай есть, – предложила я.

– Нельзя, деточка. Там мой муж нас ждет на разговор.

Мы пошли к ним. На веранде был уже накрыт стол к чаю.

– Лаурочка, – Николай Поликарпович поднялся из-за стола и обнял меня за плечи. – Жаль мне батю твоего. Хороший мужик был, правильный, умный. Но с нами, простыми людьми, нос не задирал. На равных держался.

– Пей чай, Лаурочка, и пирожки ешь, – захлопотала вокруг меня Мария Ивановна.

– А о чем поговорить-то хотели? – я надкусила ароматный и пухлый пирожок.

– Так мы с Колей сразу после похорон поговорить хотели. Только ты ничего не слышала и не понимала, – Мария Ивановна положила мне еще несколько пирожков на тарелку.

– Я тогда жене сказал: «Оставь ее! Не видишь, что девочка от горя совсем не в себе?» – подхватил Николай Поликарпович.

– Так мы чего спросить хотели: завещание-то нашлось? – Мария Ивановна подлила мне еще чаю.

– Какое завещание? – не поняла я. – Оно и не терялось. Нам его адвокат огласил.

– Да нет, – всплеснула полными руками Мария Ивановна. – Я про то завещание, что твой папа перед самой смертью написал.

– Где папа завещание написал? В больнице? – переспросила я. – Да, было завещание. Его составлял друг родителей адвокат Генрих Страуме.

– Нет, другое. Не в больнице, а здесь, на вашей даче. Я же маме твоей сказала, чтобы она знала. Дело-то важное. Папа твой ведь прямо перед смертью написал завещание. Мы откуда про это знаем? Он нас с мужем попросил подписать его, как свидетелей. Плохо ему было очень. Я хотела «скорую» вызвать. А папа твой заупрямился. Нет, и всё! Я ничего в этих юридических премудростях не смыслю. Муж тоже. Мы люди простые очень. Поэтому не поняла: а свидетели-то ему зачем? Но папа твой сказал, что по закону, если есть угроза жизни, то нужны два свидетеля, чтобы подписать завещание. Иначе оно будет считаться недействительным. Ну мы и подписали. И он нас сразу выпроводил. Мы домой пошли, а заснуть не можем. Переживаем. Николай не выдержал и в скорую позвонил. Мы оделись, на улицу вышли, к вам во двор пришли, ждем, значит, что медики скажут, – она замолчала, ее глаза наполнились слезами.

– Не успели. Эх! – ее муж с досадой стукнул ладонью по столу. – Опоздала наша скорая. Помер батя твой. Светлая ему память.

– Ничего не понимаю, – у меня даже голова разболелась и я схватилась за виски. – Папа позвонил мне за несколько минут до смерти, но ни о каком завещании не говорил.

– Может, не успел просто, бедный? – заплакала Мария Ивановна.

– Мария, ты сырость-то не разводи, – строго приказал муж. – Важный вопрос выясняем.

– Всё-всё, – Мария Ивановна вытерла глаза и высморкалась в платок.

– Не понимаю, о чем вы. Никакого второго завещания я не видела, – голова так болела, что пришлось приложить к вискам холодную чайную ложку.

– Вот и мама твоя так же ответила, – Мария Ивановна положила ладонь на мою руку. – Сначала всё выпытывала: не знаем ли мы, где оно может быть? А потом рассердилась сильно. И сказала, чтобы мы не выдумывали. Иначе плохо нам будет. А потом после похорон сразу сюда приехала с мужчиной каким-то. Солидным таким.

– Она его Генрихом называла, – уточнил Николай.

– Да, я тоже слышала, – кивнула Мария Ивановна. – Долго они здесь пробыли. Целый день почти. А до этого Марина и нос не казала сюда. Я всё время мужу говорила: «Как так-то? Мужик один на даче живет. А женушка ни приготовить, ни постирать не приезжает. Где такое видано вообще?»

– Гхм, Мария, – нервно прокашлялся Николай Поликарпович, – не лезь в чужие дела. По делу давай, по сути.

– Ну хорошо. Марина с Генрихом этим видать искали завещание. Окна открыли, день жаркий был, занавески отодвинули. А я мимо проходила. Гляжу: роются везде, прям весь дом переворачивают. Но, наверное, так и не нашли. Мама твоя, Лаурочка, очень злилась, когда в машину садилась. А потом мы с Николаем к детям уехали. Внук у нас родился. А сейчас вернулись, увидели, что ты здесь. Ну и подумали: узнаем, чего да как.

– Спасибо вам. К сожалению, ничего не знаю об этом. И за чай с пирожками спасибо! – я встала из-за стола.

Эти несколько шагов до своей калитки я прошла на негнущихся, дрожащих ногах. Что происходит? Почему папа так странно себя повел? И почему мама мне ничего не сказала? Между нами никогда не было ссор из-за денег. Я давно сама зарабатываю и ничего мне от нее не нужно. Папа при жизни мне делал дорогие подарки. Например, квартиру, в которой я живу. Пусть маленькую и старенькую, но свою и в центре Москвы. Еще отправлял меня на стажировку в Испанию и оплачивал учебу. Но от новой машины я отказалась, когда он настаивал, чтобы ее купить тоже в подарок. Сама купила старенькую. Стыдно было брать у него деньги. Хотя он не раз предлагал. Мама пыталась водить меня по бутикам и одевать в гламурные шмотки. Мне и это не было нужно.

Я даже не знаю, что написано в завещании, которое составлял Герман, когда папа лежал в больнице. Мне это никогда не было интересно. Зачем же мама со мной так?

Я зашла в дом, взяла телефон и позвонила маме. Но она разозлилась, едва дослушав мой рассказ.

– Ты что мне не доверяешь, Лаура? – слезы обиды зазвучали в ее голосе.

– Конечно, доверяю, мам. Просто поделилась с тобой тем, что узнала. И ничего не поняла.

– Да ерунду они несут какую то! – возмутилась она. – Папа бы к нотариусу пошел. Или мне сказал. Герману, в конце концов. У нас же свой семейный юрист есть. Второе завещание, написанное на даче и подписанное соседями. Зачем?

– Не знаю, поэтому и спрашиваю.

– Эти старики совсем из ума выжили, – заявила мама. – Деменция на пороге явно. Куда их дети смотрят, не понимаю. У нас есть завещание, составленное Германом, когда папа лежал в больнице. Это было за три дня до его смерти. И твой отец сам на этом настоял. Я так волновалась за него, что вообще ни о чем таком не думала. Господи, ну как можно помыслить о таких вещах, когда любимый человек фактически при смерти? – она заплакала.

– Мам, ну что ты? Ну перестань! Не плачь, пожалуйста!

– И потом, – она взяла себя в руки и в ее голосе снова прозвучало раздражение, – ты же знаешь, что написано в том самом завещание. Ты всё слышала.

– Я ничего не помню. У меня мозг отключился.

– Тогда я тебе его пришлю по электронной почте. Хотя нет, не доверяю я компьютерам. Приезжай ко мне, пожалуйста, и я дам тебе нотариально заверенную копию.

– Мам, ну зачем ты так?

– Я просто хочу, чтобы она у тебя была. А то вдруг еще кто-то что-то расскажет. Мало ли? Вокруг полно завистников. Эта клуша Мария Ивановна мне всегда завидовала. Потому что еще когда ты была маленькая, то она уже выглядела, как моя мама. А ее муж на меня откровенно засматривался. Ты уже большая, так что могу с тобой поделиться. Нет ничего хуже зависти некрасивой бабы. Так что я тебе копию дам.

– Мам, я ни за каким завещанием не заеду. Мне некогда. Работы очень много.

Она так злилась, что я не решилась сказать ей, что лечу на Кубу. Зачем? Оттуда напишу по электронке или «Ватсапу». Она и так ненавидит всё, что с этим местом связано. Да и что ей сказать? Что ищу женщину, с которой у папы явно был роман? Что я видела на сеансе мамину истерику у колдуна?

Остаток вечера я просидела на диване, глядя в темноту. Так и заснула, не раздеваясь, укрывшись пледом. Утром мне позвонил Никита и сообщил, что билеты куплены, гостиница заказана, и можно вылететь сегодня вечером. Я помчалась домой собирать чемодан.

Распахнув шкаф, я застыла перед ним, соображая, что взять с собой. И в этот момент позвонил Матвей .

– Слушай, Лаура, я целый день вчера пытался узнать хоть что-то об этой Шуре Колесниковой. Подключил пациентов со связями. Мне скинули большой список полных тёзок, подходящих по возрасту. Но вот в чем загвоздка: ни одна из них никогда не была на Кубе. И ни одна не похожа на ту самую девушку, что на фото с твоим отцом. А если она так и осталась на Кубе? Или переехала в другую страну?

– Это я и собираюсь выяснить, Матвей, – я бросила в чемодан легкую куртку на всякий случай. – Сегодня вечером лечу на Кубу. Возможно, там моя память проснется, наконец.

– Если бы я не позвонил, ты бы мне ничего не сказала? – возмутился он. – Почему? Я твой психотерапевт и полечу с тобой.

– Нет, я лечу не одна.

– Не одна это значит с Никитой? – саркастическим тоном уточнил он.

Он что телепатией владеет?

– Да, с ним, – пришлось сдаться мне.

– Послушай, Лаура, Никита тоже мой пациент. И могу сказать одно: вы с ним не подходите друг другу.

– Почему это? У нас серьезные отношения, – не согласилась я и застыла с цветастой юбкой в руках.

Зачем я это ляпнула? Тем более, что соврала. Нет между мной и Никитой никаких серьезных отношений. Неужели мне захотелось заставить Матвея ревновать? Подколоть? Немного унизить за все те психологические эксперименты, которые он проводил надо мной?

– Серьёзные отношения? – ехидно осведомился Матвей. – Ну давай я тебе расскажу то, о чем ты так до сих пор и не догадалась. У мужчин и женщин часто разнятся представления о серьёзных отношениях. Для неё это семья, дети. А для него – когда он просто не спит с другими женщинами. Понятно, что такая пара быстро разбежится. Потому что цели изначально разные. А нервы и время уже не вернёшь. Поэтому, Лаура, важно не только спросить у мужчины: серьёзные ли у вас отношения? Но и убедиться, что представление о них у вас одинаковое. Особенно, если тебе давно не восемнадцать, и ты мечтаешь о детях. И просто приятного времяпровождения уже недостаточно.

– Спасибо, конечно, за ликбез. Но уж как-нибудь сама решу насчет наших с Никитой отношений, – я нетерпеливо прервала его монолог.

– Приятной поездки, Лаура! – сухо отчеканил он и повесил трубку.

Меня словно обожгло холодом. Я плюхнулась на кровать и закрыла глаза. По спине и шее поползли мурашки.

Чёрт! Почему я вечно всё сама порчу? Только сейчас поняла, что больше всего хотела бы полететь с Матвеем. Но с другой стороны, так будет лучше. Его горячий холод завораживает. Он как Король Ночи в «Игре Престолов»: синий ледяной огонь в его глазах обжигает. Я цепенею в его присутствии. Он фактически уже управляет мной и с каждым разом всё сложнее говорить ему: «Нет».

Обычный огонь можно потушить водой. Но холод проникает в душу, кости, мышцы и в сердце. Ему нельзя сопротивляться. Вот и сейчас случилось то же самое. Еще полчаса назад я была уверена, что лучше всего лететь с Никитой. Но стоило Матвею позвонить, и я жалею, что отказала ему. И мне уже кажется, что без него не справлюсь. И вообще без него не выдержу и дня.

Мамочки! Кажется, я влюбилась. Нет, нет, нет, нет и еще раз нет! Только не в него! Я бросилась к зеркалу, встала перед ним и пару раз ударила себя по щекам. Нет! Остановись, идиотка! Это путь в никуда. Это путь в моральное рабство. Матвей тебя подчинит, заморозит и сломает, как сосульку. Сопротивляйся!

Пощечины помогли. Лицо горело, но с жаром на щеках мысли немного успокоились. Тело начало отходить от пламенного холода его слов: «Приятной поездки, Лаура!» Где-то там, в вышине неба, громко завизжал и рухнул бездыханным на землю ледяной дракон. Король Ночи вроде бы отступил. Но почему мне кажется, что он стоит за моей спиной? Я вздрогнула и обернулась. Моя уютная квартира была пуста. Фух! Какое облегчение! Ну и воображение у меня! Еще во время учебы на факультете иностранных языков, когда мы практиковались в переводах, преподаватели говорили, что мне нужно книги писать. Потому что мои переводы сильно конкурировали с первоисточниками.

ღ✿> – – -✿(̆̃̃ღ✿> – – -✿(̆̃̃ღ✿> – – -✿(̆̃̃ღ✿> – – -✿(̆̃̃

Мы с Никитой поднялись по трапу и сели на свои места. Я у прохода, Никита в центре, возле окна женщина лет пятидесяти с бледным лицом. Она напряженно изучала взлетную полосу за иллюминатором, а потом вдруг взмолилась, обратившись к Никите:

– Извините, молодой человек, вы не могли бы поменяться со мной местами? Мне очень страшно возле окна. Понимаю, что вы с девушкой. А я пытаюсь затесаться между вами. Но очень прошу вас, – она молитвенно сложила руки.

– Хорошо, – улыбнулся Никита. – Давайте поменяемся. Моя девушка простит. Да, Лаура?

– Уже простила, – согласилась я. – Хотите на мое место возле прохода?

– Нет, мне посерединке уютнее. Спасибо вам огромное! – облегченно выдохнула женщина, устраиваясь в кресле рядом со мной.

Всё же Никита хороший мужик. Я видела, что он слега разочарован. Но старался не подавать виду и улыбался этой женщине.

Вылет задерживался на пятнадцать минут. Пассажиры начали нервничать и спрашивать: в чём дело.

– Всё в порядке! Не нужно волноваться, – спокойно отвечали стюардессы. – Один пассажир задержался и сейчас поднимется на борт

– Вот так всегда! – раздраженно хмыкнул Никита. – Все спешили. У всех дела. Но как-то же успели. И каждый раз находится одна несознательная сволочь, которая считает себя лучше других.

Другие пассажиры с ним горячо согласились. Со всех сторон зазвучали одобрительные возгласы:

– Правильно, мужик! Дело говоришь! Достали козырные!

– Пусть летит другим рейсом.

– Семеро одного не ждут!

И в этот момент за моей спиной раздался знакомый голос:

– Спокойно, дамы и господа! Все равны, но есть те, кто равнее.

Я обернулась и увидела Матвея. Он стоял в проходе рядом со стюардессой.

– Ваше место в конце салона. Я вас провожу, – стюардесса дежурно улыбнулась и нежно, но уверено взяла Матвея за локоть.

– Это хорошо, что там, – радостно сообщил он. – Я уже испугался, что здесь посадите. Места-то самые неудачные. Случись что, не дай бог, конечно, но из центра ряда вообще не выбраться. И при тряске крен обычно идет как раз на левую сторону.

– Перестаньте сеять панику! – возмутилась стюардесса. – Сядьте уже, пожалуйста, на свое место. Вы задерживаете вылет.

– Ничего я не сею! – заявил Матвей. – Всё равно правду не скажете, потому что вы – лицо заинтересованное. А я в интернете проверял. По статистике самый сильный удар приходится на ту часть, где крыло. Эти места как раз на крыле и находятся. Поэтому я и обрадовался, что не сижу здесь.

– Боже мой! – запричитала женщина рядом со мной и отстегнула ремень. – Боже мой! Немедленно пересадите меня! Не буду здесь сидеть! – она вскочила с места и едва не упала на меня.

Я вжалась в спинку кресла.

– Прошу вас: сядьте на место! – попыталась успокоить ее стюардесса.

– Все места безопасны! – к ней на помощь поспешила коллега.

– Да не буду я здесь сидеть! – возмутилась женщина и пробралась в проход, попутно отдавив мне все ноги.

– У нас нет других мест, – хором заявили обе стюардессы.

– Мне плевать! – истерически завопила женщина. – Хоть в кабину к пилотам пересаживайте!

– Да сделайте уже что-нибудь! Мы так и через сутки не вылетим. Не видите, что у нее истерика? – загомонили пассажиры.

– Спокойно! – Матвей поднял обе руки и все внезапно замолчали. – Я могу решить эту проблему.

– Которую сами же и создали? – прошипела стюардесса.

– Стыдитесь! В вас ни капли сострадания, – укоризненно покачал головой Матвей. – Не видите, что она боится? Хотите сесть на мое место? – участливо спросил он нервную женщину.

– А как же вы? – она прижала руки к груди.

– Я готов рискнуть ради общего спокойствия, – вздохнул Матвей и скромно потупился. – Могу сесть на ваше место. А вы на мое в конец салона.

– Спасибо вам большое! Вы такой, такой… – со слезами на глазах женщина обняла его за плечи и чмокнула в щеку.

– Ну что вы! – притворно смутился Матвей. – Я же врач. Жертвовать собой моя профессия и призвание с детства.

Стюардессы проводили женщину на ее место, напоследок просверлив Матвея испепеляющими взглядами.

– И снова здравствуйте, – Матвей сел в кресло между мной и Никитой.

– Кажется, ты, док уже слетал кое-куда и приземлился прямо на башку, – процедил Никита сквозь зубы.

– Не нужно всех мерить по себе, – любезным тоном отозвался Матвей. – В отличие от тебя травм головы у меня не было. Зато было время на саморазвитие. Вообще должен заметить, что голова у всех хорошо работает, если в нее не просто есть или по ней регулярно не получать.

Вот наглец! Но умный наглец. И очень красивый. Разогрелся не то от бега, не то от спора. Глаза горят, волосы растрепались. Довольная улыбка скользит по губам. Мне бы возмутиться его поведением. Но не получалось почему-то. Эта его безбашенная наглость меня просто сводила с ума.