Сожги венец безбрачия

Глава 11. Но пасаран!

В Москве уже пахло осенью. А в Гаване был разгар лета. В аэропорту нас ждала машина от отеля. Назвать ее «такси» язык просто не повернулся. Возле ярко-розового американского ретромобиля нас ждал смуглый коренастый мужчина с табличкой в руках, на которой были написаны наши с Никитой имена. Мужчина был одет в черные джинсы, гавайскую рубашку и лихо сдвинутую на затылок белую ковбойскую шляпу. Я словно попала в старое кино.

– С ума сойти можно! – обычно сдержанный Матвей восхищенно присвистнул. –«Шевроле Импала» 1957 года с фарами в форме кошачьих глазок и багажником «хвост русалки».

– Видел, да? Видел? Чтоб я сдох! Как в американских киношках, – поддержал его Никита. – Я должен это сфоткать, – он забегал вокруг машины с телефоном в руках.

Мужчина в ковбойской шляпе гордо улыбнулся, наблюдая за детским восторгом Матвея и Никиты.

– Меня зовут Альберто. Я ваш водитель и гид. И, кстати, учился в России. Вернее, еще в СССР, – на довольно приличном русском, хоть и с сильным акцентом, сказал мужчина, учтиво поклонился и приподнял шляпу. – Извините, в отеле мне сказали, что пассажиров будет двое.

– Один прибился по дороге, – объяснил Никита. – Мы же добрые. Видим: пацан один, плачет, к мамке просится, ну и подобрали.

– Не уверен, что в отеле есть свободные места, – юмора Альберто не поддержал. – У нас очень востребованное заведение.

– Ничего, я справлюсь. Спасибо! – Матвей закинул дорожную сумку в машину, открыл дверь, помог мне сесть на заднее сиденье и устроился рядом со мной.

Никите ничего не оставалось как сесть рядом с водителем.

Альберто нажал на кнопку возле руля, и крыша автомобиля отъехала назад.

– Спецкомплектация? – поинтересовался Матвей. – Разве эти машины бывают с откидными крышами?

– Не бывают в Америке, – улыбнулся Альберто. – У нас на Кубе возможно всё.

Несмотря на жару, в открытом автомобиле было лучше видно город. А посмотреть определенно было на что. Очаровательное безумие – так можно охарактеризовать Гавану одним словом.

Города и страны всегда похожи на своих жителей. У чопорных немцев всё под линеечку, аккуратно и скучно. Во Франции даже у мусорных баков есть аристократические титулы, а здания, пусть и самые невзрачные, наводят на мысли о любви. У кубинцев ни одно действие не подчинено логике. И завтрашнего дня для них не существует. Только сегодня. Песни, танцы, радость и социализм.

Мир – хижинам, война – дворцам! Этот лозунг французской революции воплотили в жизнь на Кубе. С любовью отреставрированные колониальные дворцы соседствовали здесь с обветшалыми латиноамериканскими и африканскими лачугами. Дороги представляли собой пестрый поток из «Кадиллаков», «Корветтов», «Шевроле» и «Бьюиков» 50-х, 60-х, 70-х годов всех мыслимых и немыслимых цветов. А также советских «Копеек» и «Москвичей» разной степени свежести. Канареечно-желтые, лазурно-синие, дерзко-алые – у нас просто глаза заболели от изобилия оттенков. Мы словно сели в машину времени и перенеслись в прошлое.

Местные жители с радостью подхватили советский лозунг: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» Мулаты, чернокожие, европейцы – на улицах Гаваны уже царило то самое разнообразие, за которое так натужно бьется современный Запад. Неудивительно, что Старая Гавана внесена ЮНЕСКО в список Всемирного наследия человечества.

Наш отель располагался на набережной. Небольшой, но ультрасовременный и явно очень фешенебельный. На ресепшене стояла смуглая и очень красивая девушка по имени Дульсе в черном коротком платье с ярко-алыми розами.

– Дульсе – это конфетка по-испански, – шепотом перевела я для Матвея и Никиты.

– Вас трое, – на хорошем английском сказала девушка и поправила копну черных, как смоль волос, с одной стороны забранных на заколку-цветок. – Но номера забронированы только на двоих. Не уверена, что у нас есть свободные апартаменты, – она виновато улыбнулась Матвею.

– Дульсе – это Дунечка по-русски, – ослепительно улыбнулся Матвей, наклонился к ней и что-то зашептал.

Девушка зарделась и опустила глаза.

– Какие красивые волосы! – Матвей нежно дотронулся до ее роскошной гривы, поправил заколку, погладил девушку по руке, перебрал камешки на многочисленных браслетах. Она подняла глаза, украдкой бросила на него лукавый взгляд и прикусила губу.

– Принцесса, пойдем, – Никита взял меня за руку. – Наши номера готовы, вон чемоданы уже повезли на последний этаж: чем выше, тем шикарнее. Говорят, что вид на Мексиканский залив просто улётный. Заценим?

Но я медлила. Внезапно острая ревность уколола меня. Матвей так низко наклонился к этой Дульсе! Их волосы соприкоснулись. Его губы были так близко от ее губ. Он непрерывно что-то шептал ей на ухо. И она с удовольствием слушала, даже не пытаясь отстраниться. Дунечка! Подумать только какие нежности! Меня он Лаурочкой не назвал ни разу. Наконец, Матвей выпрямился. А девушка повернулась к стойке с ключами за ресепшеном и сняла оттуда ключ, который висел отдельно.

– Это бронь на всякий случай для очень важных персон, – она протянула Матвею ключ. – Но если вдруг кто-то из этих персон приедет, вам придется освободить номер, – с виноватым видом добавила она.

– Дунечка, ты оставишь меня одного без всякой поддержки в таком большом и незнакомом городе? – ужаснулся Матвей.

– Мы что-нибудь придумаем, – свернула белозубой улыбкой Дульсе. – В Гаване не бывает одиночества, – двусмысленно добавила она.

А она не теряется, эта конфетка. И палец этой карамельке явно в рот класть нельзя – откусит по локоть всю руку. У меня даже щеки вспыхнули от возмущения. Нельзя же себя так откровенно вести! Я вот тоже девушка одинокая. И тоже хочу любви. Но я же себе не позволяю так кокетничать. Тем более, на работе.

– Принцесса, я спрашиваю: заценим вид из номеров? – напомнил о себе Никита.

– Да, конечно. Прости! Очень устала, – я с трудом оторвала взгляд от этой парочки, которая продолжала мило шептаться.

Прямо не отель, а кондитерская фабрика! Так сладко им, Матвею с его Дуней, что как бы не слиплось.

Мы с Никитой сели в лифт. Матвей, наконец, оторвался от своей мармеладки и поспешил в лифт за нами.

– Мы с Лаурочкой на последний этаж, – Никита нажал на кнопку. – У нас люксовые номера. А тебе на какой, док?

– А мне туда же, – кивнул Матвей.

– Серьезно? – удивился Никита. – Мне сказали, что там всё занято. Я последние два номера забрал. Ты уверен, что правильно понял?

– Там был свободен президентский люкс. Теперь он мой, – улыбнулся Матвей.

Никита вспыхнул и поджал губы. Ну да, понимаю его. Обидно это: заранее договариваться, тратить время и силы. Когда другие за пять минут очаровывают кондитерское изделие и получают, что хотят. А Никита, кстати, меня всё время называет или Лаурочкой или принцессой.

После вселения у меня даже не было сил спуститься в ресторан поужинать. Тринадцать часов перелета, ожидание в аэропорту Кубы, дорога в отель. Я приняла ванну, съела маленькую шоколадку, которую горничные положили на подушку, и бросилась в постель. Впервые за всё время мне ничего не снилось.

Рано утром я проснулась и села в местный интернет искать салоны магии. Мне казалось, что колдун – ключ ко всему. И этот ключ, в отличие от всех других, вполне вероятно разговорить, если хорошо заплатить. Он лицо заинтересованное. Те деньги, что дала ему мама, давно потрачены. Вряд ли колдун сочтет себя обязанным сохранять молчание. Он знает маму и Шуру. Тогда ему было лет тридцать. Значит, сейчас шестьдесят с небольшим. Для Кубы это не возраст.

Салонов магии оказалось дикое количество. Сантерия – религия Кубы давно превратилась в завлекаловку для туристов. Все салоны наперебой предлагали познать истинное колдовство. Зная, насколько кубинцы, да и вообще все испаноязычные страны серьезно относятся к этой теме, я быстро поняла, что настоящих колдунов вряд ли найду в сети.

Хотя и настоящим брухо, то есть, колдунам, тоже нужно что-то есть. Поэтому вполне вероятно, что и они пускают туристов на театрализованные представления. А настоящей магией занимаются отдельно. Через час поисков я поняла, что обращать внимание нужно не на названия салонов, а на вывески. Я очень хорошо запомнила увиденную на сеансе ретро-гипноза вывеску с черным петухом, который держал в клюве обручальное кольцо. Тем более, что у всех уважающих себя салонов магии были фото вывесок.

Через три часа поисков на английском и испанском, и трех чашек крепчайшего кубинского кофе, я сдалась. Тем более, что Никита и Матвей позвонили мне почти одновременно и предложили позавтракать в ресторане отеля

Кофе мне уже не хотелось. Проглотив немного фруктов, я вызвала нашего водителя Альберто.

– Придется ездить по старой Гаване, – изложила я свою идею. – Те здания, что я видела на сеансе, были очень ветхими. Такие есть только там.

Но Альберто думал иначе.

– Они могут быть и не в самой Гаване, а в окрестностях, – заметил он, когда мы втроем сели в его «Шевроле». – Или вообще далеко от Гаваны.

– Вот это облом, – цокнул языком Никита. – Как иголку в стоге сена найти.

– Этот колдун был в белой одежде? – спросил меня Альберто.

– Нет, точно нет. А какая разница? – не поняла я.

– Значит, он не сантеро, – объяснил Алберто. – Все приверженцы религии сантерия ходят в белой одежде. Особенно во время магических ритуалов. Так положено. Это сильно сокращает нам время поиска. Будем искать тех, кто практикует другой вид магии.

– Это какой? – спросил Матвей.

– Другой, – уклончиво ответил Альберто.

– Да, но она же должна как-то называться, – не уступил Матвей.

– Оставь его, – я потянула Матвея за рукав футболки и прошептала ему на ухо: – Кубинцы не произносят вслух словосочетание «черная магия». Но, судя по всему, искать мы будем вуду. Или пало – африканский культ, который развился из практики некромантии нганга, вобрал элементы католицизма, спиритизма и даже масонства!

– Ничего себе замес! – Матвей схватился за голову.

– Это еще не всё, – добавила я. – При этом они еще верят в идеалы социализма и Че Гевару.

Никита, сидевший впереди рядом с Альберто, повернулся к нам и спросил:

– Вы чего шепчетесь? А мне рассказать?

– Потом, – одними губами шепнула я.

– Лаура, вспомни… эй-эй-эй, компанеро! Куда мчишься? Не видишь дороги, нет? – внезапно закричал Альберто на водителя, который нас подрезал.

Водитель вежливости Альберто не оценил. Потому что по кубинским меркам наш водитель вел себя прилично, так как ни разу не ругнулся. Зато автомобильный хулиган послал нашего гида в разные интересные места, дал по газам и умчался. Альберто покраснел так, что из смуглого превратился в коричнево-багрового. Остановил машину, выскочил прямо на шоссе, воздел руки к небу и выдал такую витиеватую речь, что я закусила губу и мелко затряслась от смеха, закрывая рот руками. Альберто выпустил пар, но, садясь за руль, добавил:

– Ме да де пинга!

Никита с Матвеем посмотрели на меня:

– Ему по х… фигу, – лаконично перевела я.

– Тенго работа, – пробурчал Альберто.

– О! Я понял, – обрадовался Никита. – Тенго – это «у меня есть». А «работа» по-нашему работа. Понимаю его, рад, что пашет. Сам такой.

Альберто искоса посмотрел на него, приложил руки к груди и взмолился по-испански:

– Простите, сеньорита Лаура. Не хотел так страшно ругаться. Просто этот идиот меня довел. Не нужно переводить.

– Извините, Альберто, нужно. Я преподаватель испанского. А Никита мой ученик, – рыдая от смеха просипела я. – Никита, слово «работа» на Кубе именно в нашем произношении и с ударением на «о» – это очень большое мужское достоинство. Его гордые обладатели не спорят по пустякам с придурками. Поэтому наш водитель так и сказал.

– Я правильно понимаю, что хвастаться большим количеством работы на Кубе не нужно? – уточнил Матвей.

– Ни в коем случае! – ответила я.

Матвей хлопнул себя по коленям и расхохотался. Да так звонко, что я даже растерялась. Просто не догадывалась, что он умеет так смеяться. Никита посмотрел на него, фыркнул и тоже залился смехом. Причем Матвей так интеллигентно выводил: «А-ха-ха-ха!» А у Никиты глубоким басом получалось что-то вроде: «Гыыыы, ииигиги! Гыыыы! Агаааа игиги!»

– Они могут дуэтом выступать, – подмигнул мне Альберто и захохотал вместе с ними.

А я уже даже остановиться не могла. Всё напряжение, все нервы и слёзы последних дней просто улетучились. Меня подхватила и понесла радостная и легкая волна. Я живу здесь и сейчас! Плевать, что будет дальше! И, чёрт возьми, мне так хорошо в этом сумасшедшем городе! Словно вернулась домой из очень долгого путешествия. Всё другое. Я сама другая. Мне хочется жить полной жизнью, хулиганить, танцевать. Господи, мне впервые захотелось выругаться, правда, по-испански. Ученики часто просили меня дать отдельный урок по испанским ругательствам. Я всегда отказывалась, объясняя, что это неприлично. А сейчас крепкие словечки острым перцем кололи мой язык, возвращая вкус к жизни: пряный, как кубинский кофе, сладкий, как местные фрукты, горький, как кубинский шоколад. Главное: он мой, этот вкус жизни. Не навязанный кем-то, не придуманный, не испробованный до конца. Я его буду смаковать. Всё пройду, всё испытаю. Я справлюсь. Плохое, хорошее – всё моё! Никому больше не дам прожить за меня мою жизнь и навязать свою волю. Но пасаран! Как пели кубинские патриоты: «Они не пройдут!» Это означало, что никто не заставит их свернуть с пути, они будут защищать свою жизнь и свои убеждения до конца. И меня больше не затопчут, не сломают, не заставят жить, засунув голову в песок, как страус. Дух кубинской революции, витающий на Острове Свободы всколыхнул мою скукоженную от постоянных неудач душу. В конце концов, я ведь родилась здесь. Красные гвоздики революции, ее алые флаги – всё это есть в моей крови. Пусть я не помню этого, но Куба помнит меня. Помнит и не отпускает.

Но пасаран! Вива ла Куба! Да здравствует Куба! Вива ла вида! Да здравствует жизнь! Вива де ла революсион! Да здравствует моя личная революция!

Альберто отсмеялся, вытер глаза и спросил:

– Сеньорита Лаура, во время ваших снов вы видели алтарь у колдуна?

– Да, там были фигурки девы Марии, Иисуса, каких-то божков.

– Только божков? – уточнил Альберто. – А котёл там был? Такой, в котором готовят еду?

Я задумалась, покопалась в воспоминаниях и поняла, что мертвый черный петух лежал не на самом алтаре, а в небольшом котелке.

– Да, был, в нем лежал мертвый петух. Я только сейчас вспомнила.

– Прекрасно! – Альберто радостно пристукнул по рулю. – Это еще больше сужает радиус наших поисков. Значит, это не вуду, а пало. У каждого палеро, то есть жреца культа пало, есть алтарь – самодельный котел. В нем хранятся человеческие черепа, кости, земля с кладбища, травы, насекомые, останки зверей и специи. После сложного ритуала вызова духов котел становится микровселенной, в которой живут прирученные духи предков. Они выполняют задания колдуна, как джинны в арабских сказках. Чаще всего жрецы пало стараются совершать добрые ритуалы, но некоторые обращаются к низшим духам. Чтобы кормить их, нужна кровь жертвенных животных. Вам повезло, Лаура. Палеро на Кубе гораздо меньше, чем других брухо, то есть колдунов. Потому что в отличие от вуду и сантерии, магия пало передается только по наследству от отца к сыну. И только при наличии определенных способностей. У него ведь были шрамы на лице, да?

– Да, – подтвердила я. – Лицо словно разделено надвое.

– Отличительная черта пало – шрамы, которые им делают еще в детстве, нанося ритуальные узоры и специальные надписи на плечи, ноги, лицо и даже язык. Это часть церемонии посвящения, которая держится в тайне. Хорошая новость в том, что палеро, в основном, живут именно в Гаване, – объяснил Альберто.

– Тайна, – усмехнулся Никита. – Я вот когда болел, то мама всегда куриный супчик варила. Бросала в кастрюльку мертвую курицу. Та чё эта кастрюля превратилась в магический алтарь?

– Судя по тебе, это была страшная магия, – покачал головой Матвей. – Алтарь твоей мамы полностью отнимает умственные способности.

– Док, вот не возбухай, а? – попросил Никита. – Ну хорошо же сидели!

– Не всё так просто, – серьезно ответил Альберто. – Тот нож, которым ранят палеро в детстве, выцарапывая шрамы, тоже часть алтаря. Кроме кастрюльки, сеньор Никита, нужен еще тот самый нож, а так же череп мертвеца. Настоящий! В пало все пакты делаются на крови. А само учение по сути – культ мертвецов. Палеро так же сливает в котел свою кровь. Черепа колдуны берут прямо на кладбище из могил. На Кубе есть христианские кладбища, где хоронят людей, у которых нет родственников. Эти усопшие были бандитами. Их никто не любил и про них никто не вспоминает. По меркам пало – это люди больные. Их черепа и выкапывают. Считается, что те, о ком помнят живые – хорошим слугой колдуну не будет. Палеро совершает ритуалы на кладбище, чтобы мертвый согласился пойти за ним и служить в обмен на определенные ежегодные подношения. Колдун готовит ему котел,¸ который становится его домом, подносит кровь петуха, включает ему музыку и поет. Умерший становится рабом своего колдуна.

– Короче, этот ведьмак конкретно заморачивается, – уважительно протянул Никита. – Понял, док? Это тебе не в память по генам ходить в уютном офисе в центре Москвы, – поддел он Матвея.

– Что-то мне подсказывает, что в культе пало черепа боксеров особо ценятся, – немедленно отозвался Матвей.

– Док, ты доиграешься, что я тебе втащу! – вспыхнул Никита.

– Так, хватит! – прикрикнула на них я. – Баста! Как два петуха! Надоели!

Они оба изумленно уставились на меня. Матвей сбоку, а Никита с переднего сиденья повернулся ко мне всем корпусом. Я же, как ни в чем ни бывало, поправила волосы и демонстративно уставилась в окно. Пусть привыкают к новой Лауре. Я научилась кусаться. Они оба у меня но пасаран!

Мы ездили по Гаване целый день. Машина то ныряла в узкие улочки, где с трудом протискивалась между тротуарами, то вырывалась на широкие проспекты. К вечеру мы уже не различали красоты архитектуры. Зато наши лица покрылись гарью. Сильный смог – самый большой недостаток Гаваны.

Мы остановились только один раз, кода проезжали знаменитый Дворец Мороженого «Коппелия». Или как он официально называется "Кафедральный собор мороженого" на 23-ей улице в престижном районе Эль Ведадо. Окружающий его парк превратился практически в джунгли из разросшихся фикусовых деревьев, отбрасывающих приятную тень для любителей посидеть на открытом воздухе. Возле кафе выстроилась огромная очередь из местных и иностранцев.

– Да мы здесь полдня простоим, – расстроилась я. – Конечно, жаль не попробовать самый знаменитый сорт мороженого в мире. Но что же делать?

– Добро пожаловать в социализм! – захлопал в ладоши Матвей.

– И при чем здесь социализм? – вскинулся Альберто, от его мягкой благожелательности не осталось и следа. – Нет никакой связи! Просто в других странах мира такого нет. Поэтому туристы выстраиваются в очередь. Да и мы, кубинцы, мороженое обожаем.

–Я ничего такого не имел в виду, – попытался извиниться Матвей, но нарвался на такой взгляд, что замолчал.

– Выходите из машины и ждите, – Альберто заглушил мотор. – Займите столик, – он быстрым шагом направился в кафе.

– Лаура, объясни мне, какая муха его укусила? – спросил Матвей.

– Матвей, запомни, на Кубе нельзя делать три вещи: ругать социализм и революцию, отзываться плохо о Фиделе Кастро и сомневаться в уникальности этой страны. Могут и по лицу ударить, – объяснила я. – Особенно опасны в этом смысле кубинцы того поколения, которое выросло при Фиделе. Альберто лет шестьдесят на вид. Ему вместо колыбельной пели песни кубинских патриотов, а ты ему пренебрежительно про социализм.

– Да я бы ему сам вломил! – Никита выпрыгнул из машины и с удовольствием размялся. – Ну ты душнила, док. Прямо в морду человеку плюнул и еще и не вкурил, чего он так психанул. Лаурочка, садись, – он отодвинул стул и усадил меня за столик.

Матвей молча сел с другой стороны. Альберто вернулся через десять минут с огромным подносом мороженого в разноцветных стеклянных креманках.

– Как? – ахнула я.

– У моей жены здесь близкая подруга работает, – улыбнулся Альберто, разгружая поднос. – Самый большой плюс социализма в том, что мы здесь все другу другу не враги и не конкуренты, а компанеро, то есть, друзья, – он метнул на Матвея негодующий взгляд. – Пробуйте, друзья.

Мы зачерпнули ложечками мороженое и одновременно застонали от удовольствия.

– Никогда не ел ничего вкуснее, а ведь я был во многих странах мира, – восхитился Матвей.

Альберто бросил на него испытывающий взгляд, словно проверяя: правду он говорит или грубо льстит, пытаясь загладить оплошность? Убедившись в искренности собеседника, Альберто заметно расслабился, зачерпнул ложкой мороженое и сказал:

– Фидель Кастро так любил мороженое, что во время совещаний делал перерыв, чтобы его поесть. После революции, в 1966 году, на Кубе была открыта сеть государственных кафе-мороженых. Целью проекта, которым руководил лично Фидель, было превзойти количеством вкусов мороженого весь мир. Для этого в Нидерландах и Швеции закупили самое передовое оборудование. В 70-ые годы разнообразие вкусов, предлагаемых в гаванской "Коппелии", поражало даже избалованных любителей. Здесь предлагали кокосовое, ананасовое, сливочное, клубничное, ванильное, карамельное, из гуаявы и манго, с шоколадом и многие другие виды мороженого. Сливочный вкус в сочетании с нежным пирожным или сухими рассыпчатыми печеньками бискочо – до сих пор любимое лакомство местных жителей. А стоимость – один песо за шарик – была такова, что его мог себе позволить даже бедняк. Сейчас от былого разнообразия сортов почти ничего не осталось. Но ничто не умалит его самое главное достоинство – насыщенный нежный сливочный вкус. Потому что до сих пор в производстве используют только натуральные ингредиенты: молоко, сливки, шоколад, фрукты. И ни капли химии.

Пока Альберто рассказывал, Никита зачерпнул ложечкой мороженое и поднес к моим губам.

– Это фруктовое. У тебя такого нет. Попробуй, принцесса, – шепнул он.

– Столько не осилю, – призналась я.

– Я тоже, – хмыкнул он. – Со сладким перебор однозначно. Давай я у тебя попробую, а ты у меня, – он подождал, пока я облизала ложку, зачерпнул мое мороженое и отправил в рот.

Матвей замер, не донеся ложечку до рта. Температура вокруг нас сначала упала до минус десяти по Цельсию. А потом резко скакнула вверх до максимальной отметки. В Гаване и до того было жарко. Но сейчас мне показалось, что мы с Никитой сейчас просто расплавимся под пристальным взглядом Матвея.

Альберто заметил, что мы с Никитой шепчемся, не слушая его, и сделал эффектную паузу, молча глядя на Никиту.

– Не интересно? Я могу замолчать. Вы ведь деньги платите, поэтому подумал, что захотите послушать что-нибудь интересное, – несмотря на любезный тон, в его голосе прозвучала обида.

Кубинцы вообще, как дети малые. Моментально ошибаются.

– А я что? Я ничего! Со всем уважением, – Никита снова поднес ложку к моим губам, сжал кулак второй руки и резко выбросил его вверх: – Но пасаран!

– Не обращайте внимание, – успокоил Матвей нашего водителя и гида. – Лично мне очень интересен ваш рассказ. И я внимательно слушаю. А у него проблема с усвоением знаний. Как все примитивные натуры, познание нового у него совершается через рот и вкусовые рецепторы. Это свойственно детям, которые всё в рот тянут, и людям с низким интеллектом. Об этом еще Фрейд писал.

– Вы ученый человек, – уважительно заметил Альберто. – Психолог?

– Психотерапевт.

– Сразу видно, – поцокал языком Альберто.

– Ага, – подтвердил Никита. – По его лицу видно, что псих. Нормальные люди такие профессии не выбирают. Только те, кому мама в детстве придавила дверью пипись… гхм, извини, принцесса, вырвалось. Я хотел сказать: придавила достоинство.

Матвей побледнел. Альберто с усмешкой посмотрел на них, а потом на меня.

– Кажется, намечается кровавая коррида, сеньорита, – сказал он по-испански. – Я думал, они компанеро.

Компанеро – это очень специфическое кубинское словечко, вроде нашего «братишки».

– Это зависит от того, кто будет быком, – ответила я, облизывая очередную ложку мороженого, которое Никита заботливо поднёс к моему рту. – Лично мне хочется заколоть их обоих.

Альберто хлопнул ладонью по столу, запрокинул голову и расхохотался.

– А нам перевести? – поинтересовался Матвей.

– Извини, это непереводимый кубинский фольклор, – притворно вздохнула я.

Мне нравилось, что Матвей едва сдерживается. Его лицо даже вытянулось от злости. Каждую ложечку мороженого он провожал ревнивым взглядом. И куда подевалось его хладнокровие? Неужели это так просто: зажечь мужчину? А я и не знала. Всегда думала: как бы не ляпнуть лишнего, не обидеть. А нужно было всего лишь немного дерзости и капельку наглости. А самое главное: вести себя так, как в данный момент хочется мне, не думая о чувствах других. Матвей, конечно, очень классный специалист. Он ведь мне говорил, что мы не в ответе за чувства других. И не должны беспокоиться о том, что их задевает. Во всяком случае, в отношениях с мужчинами.

Целую лекцию прочитал тогда в кафе, когда с помощью дурня- плюшевой сосиски изгнал Никиту, а потом с наслаждением поглощал пирожные, когда я чуть ли не рыдала. А какая бы девушка сдержалась, если бы из нее сделали ночную бабочку в целях психотерапии? У меня ведь венец безбрачия, а не дебилизм. Ты, Матвей, думал, что так можно. И мама думала, что можно. И все думали так. Даже я сама. А теперь брошенный бумеранг возвращается. Не знаю, что ты там разбудил во мне своими сеансами, но правильно говорят: «Не будите спящую собаку». Только вот мало кто помнит вторую часть цитаты из средневекового английского поэта Джефри Чосера: «Иначе она проснется и укусит вас».

Я урок усвоила. Вообще очень быстро учусь. Особенно когда вижу, что ледяной Король Ночи тает на кубинском солнце, как мороженое. Видимо, Куба обнажает в людях всё скрытое. Где-то ведь это во мне пряталось? А я и не подозревала.

– Но выбрать одного из двоих всё же придется, – прошептал мне на ухо Альберто, помогая сесть в машину после того, как мы уничтожили гору мороженного. – Знаете, как говорят у нас? Если женщина спит одна…

– То рядом с ней в постели спит дьявол, – прошептала я вторую часть известной испанской поговорки.

После мороженого мы снова продолжили наши поиски. Но безрезультатно. Под вечер Альберто повез нас в гостиницу.

– А давайте окунемся в море, – предложил Никита на ломаном испанском.

– Ни в коем случае! – Альберто сделал испуганное лицо и вскинул руки. – В Гаване никто не купается. Вынырнешь грязным и еще подцепишь какую-то гадость. Максимум, что можно – по колено в воду зайти. Да и то с опаской. Хотите на пляж? Могу прямо сейчас отвезти. Всего сорок километров от Гаваны – и чистейший пляж в полном вашем распоряжении. Там даже бунгало для ночевки есть на берегу.

– Рванем, принцесса? – загорелся Никита. – Сорок километров всего, рукой подать.

– Нет, спасибо! – отказалась я. – Настроения нет. Завтра нужно рано встать и снова ездить искать.

– Боюсь, что мы так ничего не найдем, – заметил Матвей. – Нужны какие-то зацепки. У нас их нет пока. Ты совсем ничего не вспомнила?

Я покачала головой.

– Да ладно тебе грузить, док! – возмутился Никита. – Ну сегодня не вспомнила, завтра вспомнит. Мы же только что прилетели. А для воспоминаний, кстати, нужны новые впечатления.

– Это какая-то новая методика, о которой я не слышал? – язвительно осведомился Матвей.

– Да, называется: «Харэ душнить!» Принцесса, мне тут утром рекламку в руки сунули, – Никита достал из кармана глянцевый разноцветный листок бумаги. – Короче, сегодня прямо на набережной будет фестиваль кубинской музыки.

– О, да! – подхватил Альберто. – Танцы, музыка и очень много нашей местной еды. Приходите, не пожалеете! Самые лучшие наши музыканты будут играть сегодня на набережной рядом с отелем. Такое просто нельзя пропустить! Со всей Кубы люди едут сюда.

– Ладно, уговорили, – согласилась я.

– Зайду за тобой вечером, – Никита с довольной улыбкой потер руки. – А ты, док, лучше останься в номере. Книжку почитай, отдохни.

Матвей скорчил кислую мину и пошел в отель, не дожидаясь меня и Никиту.

Я с наслаждением приняла ванну, смыла с себя гарь и открыла шкаф. Белое марлевое платье висело с краю. Я сняла его с вешалки, надела и подошла к зеркалу расчесать волосы. На полочке возле зеркала стояла вазочка с алыми розами. Я вытащила одну розу, достала из косметички заколку-невидимку и приколола цветок к волосам.

– Вся твоя жизнь – это ложь, – голос Шуры так отчетливо прозвучал за спиной, что я вздрогнула и обернулась.

Естественно в номере никого не было, кроме меня. Но внезапно по комнате пронесся легкий ветерок, хотя окно было наглухо закрыто из-за того, что кондиционер работал на полную мощность. Наверное, это сумасшествие, но я ясно почувствовала, что Шура стоит за моей спиной. Тело покрылось мурашками. Даже волосы на голове зашевелились. Я испуганно пригладила их. Внезапно накатила паника и какой-то дикий страх. Сейчас что-то случится. Это что-то витает в воздухе. Я попятилась и села на кровать. Сердце стучало, как безумное. Это жара. Это просто акклиматизация. Сильная влажность вызывает такое состояние. Я читала в интернете. Воздух колыхнулся, словно кто-то невидимый приближался ко мне. Я бросилась к двери, распахнула ее и врезалась в Никиту.

– Принцесса! Ну чё так сразу? Ну подожди! Я же не такая! Вся ночь впереди! –притворно смутился он, подхватил меня на руки и приподнял.

В его сильных руках я моментально успокоилась.

– Эй, ты что? – он поставил меня на пол и наклонился, всматриваясь в мое лицо.

Улыбка сползла с его лица.

– Ты вся трусишься. Кто тебя напугал? Док? Только скажи, я ему втащу.

– Нет! Правда нет! Просто… увидела дурной сон.

– Бывает, – с пониманием кивнул он. – Иногда такое приснится, что не отмахаешься. Хочешь прилечь отдохнуть? Я рядом посижу. Руки засуну в… эээ… карманы.

– Нет, спасибо. Давай пойдем поедим. Что-то я проголодалась.

– Ну наконец-то! – обрадовался Никита. – А то всё клюешь, как птичка. Там, говорят, мясо будет. Какие-то их известные блюда. Хотел я подзакусить пока. Там в холле автоматы с чипсами и разными хрустелками. Но на ресепшене конфетка шепнула, чтобы аппетит не перебивал. Так что я, Лаурочка, буду кусаться, если не поем. Слона могу прямо сейчас втоптать в одно лицо.