Сожги венец безбрачия

Глава 16. Запомни нас такими

– Теперь сосредоточься, пожалуйста, Лаура, – понимая, что она только что пережила сильный стресс, очередной в ряду многих, Матвей пытался разговаривать с ней как можно мягче. – Твоя мать на сеансах давала тебе подсказки через разные музыкальные образы. Калимба подарила тебе фото, благодаря которому мы узнали, кем была Шура. Осталась Дидона. Эта ария не случайна. Ее слушала твоя мама на первом ретро-сеансе. Ее любил твой отец. И препарат называется «Дидона». Вспомни, что твой отец говорил или делал, когда слушал эту арию?

– Не знаю, – пожала плечами она. – Разное делал.

– Хорошо. Давай ее послушаем, – Матвей достал телефон и зашел на «Ютуб».

Они прослушали несколько версий: и современных, и классических.

– Нет, это всё не то, – поморщилась Лаура. – Чего-то не хватает, никак не могу понять чего.

– Хорошо, давай найдем еще пару музыкальных версий, – согласился Матвей. – Он начал листать страницы поиска и нашел еще несколько вариантов.

– Всё равно не то, – покачала головой Лаура и вдруг оживилась: – Я поняла! Папа слушал ее на старой пластинке. Он говорил, что важна акустика. Шорох пластинки, ощущение старины, которое дает эффект сопереживания.

Лаура встала и подошла к книжным полкам. Две из них были заняты пластинками. Матвей пошел за ней.

– Сейчас, сейчас, где-то я ее недавно видела, – Лаура просматривала пластинки, передавая их Матвею, а он складывал на соседнюю полку. – Даже пыль с нее вытирала, хорошо помню. Вот она! – торжествующе воскликнула Лаура.

– А проигрыватель? – спросил Матвей.

– В кабинете отца, на письменном столе. Пойдем, – она прошла через кухню, открыла неприметную дверь и зашла в просторную комнату, уставленную книжными стеллажами.

Посреди комнаты стоял письменный стол, рядом с ним кресло и журнальный столик. На столике стоял проигрыватель. Лаура подошла к столику, включила торшер. Мягкий уютный свет залил комнату.

– Мама, то есть, Марина, все время хотела выбросить этот хлам из городской квартиры. Она любит все новое и блестящее. Ненавидит старину и…

– Память, – подсказал Матвей. – Она ненавидит старину, потому что это память, над которой она не имеет власти и не может ее контролировать.

– Наверное, – Лаура открыла крышку проигрывателя, – но отец не дал ей. Он всё привёз сюда, – она достала пластинку из конверта.

Оттуда выпали лист бумаги и флешка.

– Что это? – не поняла Лаура.

– Думаю, что это именно то, что мы искали, – Матвей наклонился, поднял сложенный надвое листок бумаги и развернул его.

«Завещание» – было выедено крупным, но неровным почерком. Матвей бегло просмотрел текст и передал листок Лауре.

– Держи, богатая наследница!

– Что? Что там написано? – она взяла листок и начала читать, шевеля губами.

Матвей сел в кресло и закрыл глаза. Он его нашел! Его теории сработала. Музыкальные образы привели туда, куда нужно.

– Там написано, что это завещание отменяет предыдущее, так как первое было написано под давлением, – улыбнулся Матвей. – А еще, что все права на лицензию принадлежат только тебе. И только ты можешь распоряжаться патентом на препарат. Потому что ты – дочь обоих создателей лекарства. И единственная наследница.

– Марина никогда это не примет, – растерянно сказала Лаура. – Нет, она не согласится. Да и Витя, скорее всего, тоже. Почему отец его не назначил равноправным наследником?

– И пусть не соглашается, – Матвей встал. – Они ничего не могут оспорить даже в десяти судах. Я, конечно, не юрист, но тоже не в вакууме живу. В завещании написано, что лицензия на препарат оформлена в международном патентном бюро в Женеве гражданином Швейцарии, в соответствии с международным законодательством. Что означает следующее: законы Российской Федерации не распространяются на права наследования. И здесь даже Марина с ее связями ничего не сможет сделать. Теперь понятно, почему она меня наняла. И почему так спешила. Давай посмотрим, что на флешке.

– Гражданином Швейцарии? Когда папа успел получить швейцарское гражданство? Здесь, на столе, всегда стоял компьютер отца, – растерянно сказала Лаура. – В его кабинет я не заходила. И даже не знала, что компьютер исчез.

– Кто бы сомневался! – усмехнулся Матвей. – Марина его в первую очередь прихватила в надежде, что там есть, чем поживиться. Уверен, что там ничего важного не было. Иначе твой папа не запрятал бы флешку так далеко. У меня в машине ноутбук. Сейчас принесу.

Матвей побежал к машине, взял компьютер и вернулся обратно. Лаура ждала его внизу, в большой комнате. Матвей вставил флешку в компьютер. На ней был только один видеофайл. Матвей открыл его. На мониторе появился отец Лауры. Он сидел в кресле возле книжных стеллажей. Его лицо было бледным. Руки нервно сжимали подлокотники кресла.

– Здравствуй, Лаурочка! – он замолчал, тяжело дыша.

На его лбу выступили мелкие капельки пота. Он вытащил из кармана платок и вытер лоб. Но тут же вымученно улыбнулся:

– Не хотел я, чтобы ты запомнила меня таким: больным и слабым. Но ничего не попишешь. Если ты смотришь это видео, значит меня уже нет в живых. И ты нашла завещание, о котором тебе рассказала соседка. Знал, что ты догадаешься, где его искать. Ты ведь моя девочка. Хотя я никогда не был хорошим отцом. При жизни так и не решился рассказать тебе всё. Мы с твоей мамой Шурой Колесниковой познакомились еще до Кубы и хотели пожениться. Даже заявление в ЗАГС подали и купили свадебные наряды. Но Марина заявила, что беременна и угрожала сломать мне жизнь. Я хотел наплевать на карьеру и всё равно жениться на Шуре, но она мне не позволила. Так я женился на Марине. Ее отец был по- своему справедливым человеком. Он вывез меня и Шуру на Кубу. Там мы и работали вместе. Твоя мама была подающим надежды молодым специалистом. Я был молодым, но уже очень перспективным ученым. Марина осталась в Москве. Так как научный центр был засекречен, ей разрешали приезжать ко мне раз в три месяца. И только потому, что ее отец был генералом КГБ, а после и ФСБ. Простых смертных на территорию не пускали. Марина мечтала о ребенке, но никак не могла забеременеть. Разочаровавшись в обычной медицине, она ездила по разным местам силы, шаманам, гадалкам. Благо денег хватало, а график работы был свободным. Она была одной из первых моделей Славы Зайцева. Как-то она неожиданно прилетела на Кубу. В тот день был фестиваль музыки на побережье. Мы с Шурой танцевали там. Марина застала нас вместе. Она орала и рыдала, что сломает мне жизнь и карьеру, и меня после этого даже в дворники не возьмут. В те времена это был вполне реальный сценарий. Шура очень испугалась за меня и сказала, что нам нужно расстаться. Я возразил, что разведусь с Мариной и женюсь на ней. Но тем же вечером ко мне пришел тесть, который прилетел на Кубу вместе с дочкой, и сказал что жена – она, как Родина, только одна. И если разведусь, мне конец. И я не развелся.

– Господи, какой кошмар! – Лаура закрыла лицо руками.

Матвей обнял ее и прижал к себе. Она вся дрожала.

– Мы с Шурой расстались. Но родилась ты. Мы ведь работали вместе, и я продолжал видеть тебя. Хотя Шура была против. Она очень любила меня. И очень боялась. А я был трусом. Да, я – трус, дочка. Мечтал о научной карьере и понимал, что если разведусь, то меня уничтожат как ученого. И я смирился. Рисовал себе замки на песке, мечтал, что вот ты вырастешь, мы с Шурой закончим работу над препаратом и будем вместе, – он замолчал и закрыл глаза.

Лаура осторожно, кончиками пальцев, дотронулась до его лица на мониторе и погладила по щеке. Словно отозвавшись на ее прикосновение, отец открыл глаза и продолжил:

– В пять лет ты сильно заболела. Шура позвонила мне и попросила привезти лекарства. Она боялась оставить тебя даже на пять минут. Я помчался в аптеку, а потом к ней. И в этот момент появилась Марина. Мы все жили в кампусе на территории научного центра. Что-то вроде академгородка. Марина пошла ко мне в жилой блок, но не нашла. Расспросила людей, и ей сказали, куда я пошел. Там же все на виду. Она ворвалась в квартиру Шуры. Кричала, орала, напугала тебя. Шура пыталась ей всё объяснить. Но она не слушала. Марина бросилась на нее с кулаками. Шура стояла возле окна. Я пытался вклиниться между ними. Встал перед Шурой и закрыл ее собой. Марина толкнула меня, и я качнулся назад. И Шура… она просто выпала в открытое окно. Там было невысоко. Но накануне асфальт сняли, чтобы поменять трубы. И всюду торчала арматура. Шура упала прямо на арматуру. Она даже не успела ничего понять. А ты зашлась криком и слезами. Марина в ужасе поняла, что натворила, и вызвала отца. Он привез с собой психотерапевта Князева, которого курировал. Тогда спецслужбы активно интересовались гипнозом и прочими методами массового воздействия. Все эти Кашпировские, Чумаки и прочие. Успокоить тебя было невозможно. И тогда тебя заставили всё забыть. Марина во всём обвинила меня. Отец пригрозил, что меня обвинят в убийстве, если я оставлю Марину. Отец Марины подчистил все документы. Словно Шуры и не существовало вовсе. Мы жили с Мариной, как чужие люди. И мне было всё равно, что у нее были любовники. Марина сошла с ума из-за того, что очень хотела детей. Я не виню ее. Моя вина здесь тоже есть. Такое впечатление, что даже природа на клеточном уровне была против нашего брака. От меня она забеременеть не могла. Но от Генриха получилось. Витя – сын Генриха.

– Что? – в ужасе переспросила Лаура.

– Честно говоря, я давно подозревал, но не хотел тебя посвящать в свои подозрения, – признался Матвей. – Теперь понятно, почему и Витю исключили из наследства.

Отец Лауры помолчал, переводя дух, и снова продолжил:

– Только одно отец Марины не смог изменить: имя Шуры на лицензии препарата. Он просто не подумал об этом. А теперь о самом важном. Слушай внимательно, дочь. Разработка препарата началась на Кубе еще в конце 80-х. «Ящик» – закрытый исследовательский центр был создан под патронажем СССР и Кубы. Но есть нюанс: для центра требовалось оборудование, которое не делали ни в СССР, ни на Кубе, ни в странах соцлагеря. В условиях холодной войны ни одна западная страна не могла продать оборудование соцстранам. Это тоже было частью холодной войны. Поэтому требовался нейтральный западный партнер. И таким партнером стала швейцарская фармацевтическая компания. Они закупали для нас оборудование в обмен на разработки. Конечно, мы не всем делились. Отдавали им крохи, но и этого хватило с лихвой. Чтобы не утомлять тебя подробностями могу сказать только одно: львиная доля знаменитых западных лекарств – это изобретения наших еще советских ученых. Так же было и с «Дидоной». Мы с твоей мамой начали разрабатывать его вместе. Но завершить она не успела. Я закончил всё только год назад. Помнишь, я летал в Швейцарию якобы на научную конференцию? Я придумал конференцию, чтобы обмануть Марину. Я летал регистрировать препарат в международном патентном бюро. Там два имени: мое и твоей мамы Шуры. Тогда же были оформлены все документы на наследование препарата. Ты найдешь их в большой комнате. На верхней полке есть альбом «История европейской оперы». Открой книгу. В ней вырезаны страницы, вместо них конверт из плотной коричневой бумаги. Это и есть лицензия на препарат в единственном экземпляре. Знаю: это был большой риск держать такие документы на старой даче в единственном экземпляре. Тебе это тяжело понять. Ты из другого поколения. А мы, советские люди, знаем, что в компьютерах ничего хранить нельзя. И если ты смотришь эту видеозапись, значит мой план сработал, и Марина ничего не нашла. Наверняка, мой компьютер она забрала сразу. Год назад в Швейцарии я получил гражданство. Учёным часто делают поблажки. Им легче его получить. Не потому, что я хотел уехать. Просто так легче было оформлять бумаги. Патент действителен двадцать лет. После этого все производители лекарств могут его использовать. Поэтому Марина так спешила. Гражданам России тяжелее оформить заявку в международном патентном бюро. Это может занять несколько лет, а с наследством и дольше. Швейцарцы на низком старте и мечтают заполучить препарат. Приблизительная оценка годового дохода от продаж препарата: от пяти до десяти миллиардов евро в год. Но прошу тебя, дочка: не продавай его швейцарцам. Есть российский фармацевтический концерн «Парацельс». Владелец Горчаков Игорь Дмитриевич – мой коллега и старый друг. Он в курсе того, что происходит. Горчаков человек жесткий, но честный. Сожрёт Марину с потрохами и не обманет тебя. Ты – единственная наследница лицензии и это написано в самой лицензии. Потому что по швейцарскому законодательству и международной юрисдикции патентного бюро изобретатель может и должен заранее выбрать наследника. Но ты же понимаешь, что Марина и ее любовник Генрих без боя не сдадутся. Самой тебе их не осилить. Горчаков – твоя единственная надежда. На обратной стороне завещания номер телефона Горчакова.

Матвей перевернул листок с завещанием и немедленно записал номер Горчакова в свой телефон. Монитор компьютера на миг стал черным, но запись продолжилась. Отец Лауры выглядел всё хуже и хуже. Он с трудом говорил и задыхался.

– Мне очень плохо, дочка. Я хотел тебе позвонить. Но сил нет. Боюсь, что не успею. Решил сначала видео записать, а потом уже позвонить. Об одном прошу: не дай Марине продать препарат за границу. Мы с Шуркой всегда были идеалистами. Советские мы, настоящие советские. Мы наш, мы новый мир построим. Хотели сделать лекарство, которое перезапускает организм. Вынуждает иммунную систему самостоятельно справляться со всеми заболеваниями вплоть до рака. «Дидона» заставляет организм бороться и побеждать. Он это умеет. Нужно только правильно прописать биохимические алгоритмы, запускающие процесс восстановления. Это как революция, только на уровне клеток. Забавно, правда? Я так и не научился бороться за жизнь. Твою жизнь, свою и жизнь Шуры. Не смог ничего перезапустить. Марина точно захочет продать «Дидону» за границу. Но ты моя дочь. Моя и Шуры. Ты такая же, как мы. В смутные времена в 90-х, когда СССР распался, западные компании скупали за копейки наши изобретения и выдавали за свои. Мы с твоей мамой всегда мечтали, чтобы имена наших ученых были известны на весь мир. Сейчас я пойду звонить тебе. И если успею, то извинюсь лично. Я очень тебя люблю, дочка. Просто никогда не говорил об этом. Так как всегда чувствовал вину за свою трусость. Мы с Шуркой назвали препарат «Дидона». Потому что оба очень любили эту оперу. И наша история очень похожа на ее сюжет. Помнишь? Там есть такие слова:

Когда в земле я упокоюсь,

пусть прегрешения мои

покой души твоей не тронут.

Помни меня! Помни меня, но…

забудь про мою печальную участь.

Это то, чего я хочу. Этого хотела бы твоя мать. Помни нас, но не печальными неудачниками. Запомни нас талантливыми и очень любящими тебя. Забудь нашу печальную участь и будь счастлива! – он задохнулся, схватился за грудь и запись оборвалась.

– Папа! Папочка! – Лаура плакала и всё гладила монитор.

– Иди ко мне, иди, – Матвей оторвал ее дрожащие руки от монитора и прижал к себе. – Всё будет хорошо, – шептал он, – вот увидишь: всё будет хорошо!

Лаура

Следующая неделя была адом. Через день мы с Матвеем встретились с Горчаковым. Я вспомнила, что несколько раз видела этого высокого, седого, сурового мужчину на днях рождения отца. Горчаков не стал медлить и вызвал целую группа своих адвокатов. На следующий день мы встретились с Мариной, Витей и Генрихом в его юридическом агентстве. Мы – это я, Матвей и адвокаты. Горчаков лично присутствовал при встрече. Марина при виде его недовольно поджала губы и сузила глаза.

Ведущий адвокат юридической группы Горчаков зачитал завещание.

– Сроки оглашения истекли, завещание не имеет силы, – заявил Генрих.

– Вы ошибаетесь, – возразил адвокат Горчакова.

Завязался спор, из которого я не поняла даже половины. Мне и не нужно было. Я всё время смотрела на Витю. Он при встрече обнял меня и поцеловал в щеку. А потом всё время сидел, опустив глаза. Бледный и явно очень расстроенный. Что примечательно: сел он отдельно от Марины. За день до этого я переслала ему на электронную почту запись отца. Хотела, чтобы он сам лично всё услышал. Мне показалось, что Витя, как и я, не только не понимал, о чем речь идет, но даже не вслушивался. Я слишком хорошо знаю своего брата. Его мысли витали где-то далеко. Тем более, что он накануне прилетел из Лондона и явно сильно устал. Улучив минутку, когда адвокаты переводили дух, он спросил:

– Можно мне быстро подписать согласие и уехать?

– Что ты собираешься подписать? – накинулась на него Марина.

– Не кричи, мама, – отмахнулся Витя. – Хочу подписать, что я согласен с последней волей отца и отказываюсь от всего в пользу моей сестры.

– Ты с ума сошел? – Марина вскочила со стула. – Ты не понимаешь, что происходит? Эта… эта… – она ткнула в меня наманикюренным пальцем, – пытается оставить нас голыми и босыми.

– Так хотел отец, – спокойно ответил Витя.

– Нет, он не так хотел! – завизжала Марина. – Это всё ложь!

– Тебе откуда знать? – устало возразил Витя. – Как выяснилось: в нашей семье никто никого не знает.

Он встал и подошел ко мне. Наклонился и положил руку на плечо.

– Мне очень жаль, что так всё вышло. Я поеду. Если что понадобится, на созвоне, – он вышел.

Генрих пытался успокоить Марину, что-то тихо шепча ей на ухо. Но она уже не в силах была сдержаться.

– Я тебя раздавлю! – прошипела она мне. – Тебе не удастся ничего забрать у меня и моего сына. Я… – она задохнулась от бешенства и замолчала, глядя на Горчакова, который с ироничной улыбкой наблюдал за ней.

– Что смешного? – крикнула она ему.

– Всё, – ответил Горчаков. – Вспомнил, как пили на твоей и Сашкиной свадьбе. Я еще тогда подумал: а как она пьет, если беременна? А после свадьбы беременность неожиданно рассосалась. Если бы я не был биохимиком, то сразу бы уверовал в высшие силы. А самое смешное, Маринка, что, кажется, ты сейчас потеряла не только дочь, но и сына. Но даже не поняла этого. Чужая глупость меня всегда очень смешит.

После этой встречи Матвей отвёз меня домой. В голове так шумело, что я закрыла глаза и молча ехала до самого дома. Матвей тоже молчал.

Припарковавшись возле дома, Матвей вышел из машины, открыл дверь с моей стороны и довел меня до квартиры. Я зашла. Но не пригласила его. Он сам зашел, закрыл дверь и облокотился на нее спиной.

– Я всё исправил, как и обещал.

– Спасибо, Матвей!

Он открыл дверь, но на пороге задержался.

– Мне остаться? – спросил он.

– Нет. Я очень тебе признательна, но хочу побыть одна. И не только сегодня.

– Ладно, – он вышел и закрыл за собой дверь.