Сожги венец безбрачия

Глава 5. Любовь – это не мое

– Лаура, так работать невозможно! Нельзя делать большой перерыв между сеансами, особенно в начале терапии. Мы заранее договорились. И если у тебя вдруг появились другие планы, то их нужно отложить, – резким тоном заявил Матвей.

– Я просто…

– Машину не бери, – перебил он. – Приезжай на такси. Домой я тебя отвезу.

– Почему не брать машину?

Да что он себе позволяет? Разговаривает со мной таким диктаторским тоном, словно начальник.

– Потому что, возможно, ты будешь себя плохо чувствовать, так как сеанс продлится дольше. Не нужно в таком состоянии садиться за руль. А знаешь что? Не бери такси. Сам заеду за тобой в половине седьмого.

– Я не могу.

– До скольки ты работаешь, Лаура?

– До половины седьмого.

– Значит, в половину седьмого приеду. До свидания, – Матвей повесил трубку, не слушая моих возражений.

Я так и застыла с открытым ртом, держа телефон возле уха. Что же мне делать? Не скрываться же от Матвея. Хотя… Светка мне все время говорит, что нужно научиться хитрить. А у меня с этим плохо. Вот сегодня и начну.

В четверть седьмого я извинилась перед группой, что вынуждена закончить занятия немного раньше, и пообещала вернуть это время в следующий раз. Быстро схватила сумку и побежала вниз. Никита уже ждал меня.

– Добрый вечер, принцесса! – улыбнулся он.

– Добрый! – времени на любезности не было, поэтому я быстро пошла к его машине.

И в тот момент за спиной взвизгнули тормоза, и раздался голос Матвея:

– Лаура, ты ошиблась средством передвижения. Тебе сюда.

Я повернулась. Матвей вышел из машины и распахнул дверь.

Схитрила, называется. Лиса-неудачница залезла в курятник и застряла в дверях. Я подошла к Матвею.

– Спасибо, что приехал, но у меня другие планы. Сегодня никак, – прошептала я, чтобы Никита не слышал.

– У нас есть план терапии и его нужно придерживаться, – невозмутимо ответил Матвей. – Ну-ка быстро садись в машину, времени нет.

Что это еще за тон? Ну-ка быстро? Да что он себе позволяет? Я набрала воздуха в грудь, чтобы язвительно и твердо отказать. Но в этот момент мне на помощь подоспел Никита.

– Привет, док. Я смотрю: ты у меня девушку прямо из-под носа похищаешь.

– У нас сеанс, – юморной тон Матвей не поддержал.

– Понимаю, – улыбнулся Никита, – но у нас тоже планы вообще-то. Может быть, ты позволишь девушке самой решать, куда ей ехать?

– Лаура для меня не девушка, а пациентка. Поэтому и решать буду я.

– Эй, док, ну ты осади чутка, – Никита еще улыбался, но в голосе звучало явное раздражение.

– Зачем? – пожал плечами Матвей. – Ты меня уже просил осадить чутка во время твоей терапии. А я решил по-своему. И ведь хорошо получилось, правда? Помогло ведь?

Никита густо покраснел и промолчал.

– Ну вот и славно, – улыбнулся Матвей.

И у меня от этой улыбки мороз пошел по коже. В первый раз вижу, чтобы человек улыбался так, словно он сейчас укусит. Губы раздвигаются, а глаза ледяные. В них ни капли теплоты, как у всех нормальных людей, когда они улыбаются. Не мужик, а Несмеян какой-то.

– Лаура, прошу, – Матвей указал на пассажирское сиденье.

– Ладно, принцесса. Док прав: терапия важнее, – Никита склонился к моей руке, галантно поцеловал ее и осторожно усадил меня в машину Матвея.

Я в полном шоке застегнула ремень безопасности, понимая, что сейчас нужно возмутиться, возразить, но тело словно сковало в параличе. Матвей и Никита о чем-то тихо беседовали, и Матвей явно его отчитывал, судя по смущенному виду Никиты.

Моя жизнь начала всё больше и больше напоминать турецкий сериал, где триста серий ничего не происходит, все выразительно смотрят друг на друга, а потом бац – и всё катится к черту под щемящую восточную музыку.

Матвей

Этот тупой качок его раздражал. Сидел бы в своем спортзале и бился бы головой о тренажеры или лучше о боксерскую грушу.

– Он тебе не пара, – заявил Матвей, как только машина тронулась с места.

– А тебе откуда знать? – возмутилась Лаура. – Ты перешел все границы.

– Нет, мы сразу договорились, что ты меня слушаешься.

– Мы не договаривались. Это ты сам так решил, – Лаура от возмущения даже повернулась к нему всем корпусом.

– Ладно, решил, потому что я Никиту знаю, а ты нет.

– И что с ним не так, Матвей?

– Я не обсуждаю пациентов. Просто поверь на слово, Лаура.

Качок, откровенно говоря, тупым не был. Хотя Матвею очень хотелось, чтобы это было именно так.

Они познакомились, когда Никита привел к Матвею на терапию двух своих телок – назвать их девушками язык не поворачивался. Телки требовали слишком многого, хотя друг с другом знакомы не были. Но накачанные ботоксом губы у них были одинаковые. И завышенные финансовые требования к мужчинам тоже.

Никита не то, чтобы не тянул материально. Он просто устал от обеих. Обе после сеансов Матвея поехали в Тибет и на Гоа искать духовность. Никита тоже прошел курс ретро-гипноза. У него была такая же проблема, как у Лауры: он ни с кем не уживался. Не потому, что его бросали, как Лауру. Как раз наоборот: бросал женщин он сам. И очень страдал от того, что никак не мог найти ту самую, единственную. Просто потому, что не умел выбирать женщин.

Но в этот раз качок не ошибся. Такая, как Лаура, ему подойдет. По опыту Матвей знал: крайности сходятся. Недаром даже батарейки работают на противоположности плюса и минуса. Надежному и простодушному Никите попадались ветреные девицы с полуметровыми ногтями и силиконовыми запчастями. Он, как все бесхитростные люди, моментально западал на красивый фантик.

Матвей долго и терпеливо учил его, что отношения – это товар. И выбирать товар нужно не по яркой упаковке. Потому что самое дешевое всегда красивее всего завернуто. Дорогие бренды сдержанны и не нуждаются в назойливой рекламе. В женщине главное: изюминка. Маленькая, пикантная, почти незаметная.

– А мои что без изюму, док? – хмыкал Никита.

– Твои это уже полтонны халвы на один квадратный метр площади тела. Да еще и завернутой в шоколадный мармелад, – брезгливо морщился Матвей. – Ты такое есть будешь?

– Неа, – мычал Никита. – У меня от такого липа спопнется.

– Тогда и женщин таких не выбирай, – терпеливо наставлял его Матвей.

– Запомни: «олд мани», старые деньги по-английски – это стиль, где всё сдержанно, неброско и очень дорого. Женщины, знающие себе цену, не ищут внимания. Оно само к ним притягивается. Видел покойную английскую королеву? Это и есть стиль «олд мани».

– В смысле «бабулька стайл»? – не понимал Никита.

– В смысле, что чем ярче женщина, тем она дешевле.

Как выяснилось, Никита оказался прилежным учеником. Иначе ни за что не запал бы на Лауру. На «олд мани» она тянула разве что неброским стилем. Хотя Матвей подозревал, что она просто не умеет одеваться или предпочитает комфорт красоте. С умными женщинами такое часто случается. С мышками тем более.

А Лаура и есть мышка в вечных кроссовках. Даже с летним платьем она носит не кокетливые туфельки и не милые босоножки, а кроссовки. Но что-то в ней определенно есть. Что именно Матвей пока не мог ухватить. Но эта «изюминка» явно притягивала и Никиту тоже.

Возможно, это неестественная, не по возрасту, серьезность Лауры. Она почти не улыбается. А если и улыбается, то чуть растягивает губы в улыбке. Возможно, какая-то странная ее отстраненность. Словно она не здесь, не сейчас, не с тобой. Есть в ней трогательная беззащитность, этакая хрупкая ломкость и полное отсутствие напора, что в современных женщинах, несомненно, редкость. Женщины сейчас целеустремленные до агрессии, точно знающие, чего хотят, умеющие поддержать любую беседу. Лаура не то чтобы не умеет. Она словно не считает нужным это делать. Как человек, который точно знает, что никому не нравится и его мнение никому не интересно. Ничего хорошего с ним уже не случится, и поэтому он спокоен.

Матвей не раз видел таких людей. Никто из окружающих не догадывался, что у них на душе. Они ходили на работу, ели, пили, делали покупки. Но внутри себя точно знали: всё тщетно, ничего хорошего уже не случится.

С одной стороны, таких пациентов Матвей боялся больше всего. С другой, их душевное состояние было вызовом ему, как психотерапевту. Он обязан был их встряхнуть, пробудить, заставить жить, даже если пациенту уже давно не хочется.

Потому что только один человек имел право так себя вести и чувствовать: он сам. Депрессии у него не было никогда. Он просто давно знал, что все эти эмоции и чувства для него лишь пустой звук. Матвей ничего не чувствовал. Поэтому с таким интересом копался в голове у других. И никому не позволял делать это с собой. После того случая, когда один раз в жизни впустил чужого человека в свои мысли, в свою жизнь.

Матвей сжал зубы. Нет, больше он такой ошибки не допустит. Он, как бог, управлял другими, сам оставаясь беспристрастным. Трудно ли быть богом? Нет, если закрываться от молитв страждущих. Матвей там, наверху. Они внизу, в океане своих страстей. Помогать им выплыть он всегда был готов. Участвовать в заплыве – нет уж, увольте.

– Матвей, давай проясним один деликатный момент: я не позволю тебе решать за меня, с кем мне встречаться и когда, – спокойно произнесла Лаура таким отстраненным тоном, словно говорила не о себе, а о другом человеке.

Да что же такое-то? Где ее злость? Где досада, потому что свидание сорвалось и виноват в этом он, Матвей? Как робот: тихо, мерно, занудно произносит заданный алгоритмом текст. Это очень плохо. Для него совсем скверно. Деньги деньгами, наука наукой, но нельзя топить человека, который уже сам тонет.

А ведь именно за это ему и платит бешеный гонорар заказчик. Ему, заказчику, то есть, все равно. А Матвею нет. Он, прежде всего, врач. Его учили выводить людей из депрессии, а не добивать упавших. С успешными и тупыми, как девицы Никиты и прочих, у него не возникало ни малейшего чувства вины. Наоборот, Матвей чувствовал удовлетворение, что придал хоть какой-то смысл жизням этих тупых куриц, пусть и ложной духовностью. Но с Лаурой все было по-другому. Его начинала точить вина. А зубы у нее очень острые.

– Ну, укуси же меня изо всех сил! – подумал Матвей, а вслух сказал: – Это почему же? Потому что ты уже загорелась, да?

– Тебя это не касается.

Опять эта бесцветная, как моль, интонация.

– Еще как касается! – возразил Матвей. – Ты познакомилась с мужчиной, вы пару-тройку раз пообщались, после чего ты понимаешь, что влюблена. Все мысли лишь о нём – единственном. Готова даже отменить терапию, а в мечтах ты уже вышла за него замуж и живешь долго и счастливо.

– Я не влюблена, – Лаура отвернулась и прижалась лбом к стеклу.

– Но загорелась? – уточнил Матвей.

Она промолчала.

– Значит, я прав. Загорелась. И сейчас у тебя всё пойдет по старому сценарию. Ты начнешь с ним носиться, как с любимым котиком. Будешь ломать свои планы, подстраиваясь под него, потакать, уступать, боясь, что мечты твои могут не осуществиться. Хотя объективно между вами был лишь лёгкий флирт и взаимная симпатия. Но ты уже всего напридумывала, дорисовала и долепила. А вместо взаимной любви получишь лишь неоправданные ожидания. Мужчина быстро охладеет, перестанет звонить. А когда ты сама позвонишь, выяснится, что он вообще не хочет отношений с тобой. И пойдет-поедет: слёзы неразделённой любви, депрессия и вопросы: "Ну почему? Как он мог? Что за несправедливая судьба?" Я прав, Лаура?

Лаура еще сильнее вжалась в стекло, но Матвей заметил, что ее плечи дрогнули, словно она плачет. Ну наконец-то проснулись эмоции! Главное сейчас: грамотно дожать.

– Запомни, Лаура: чем больше мы хотим достигнуть цели, тем быстрее она от нас ускользает.

– Это давно известный всем закон подлости, – тихо сказала Лаура.

– А вот и нет, – не согласился Матвей. – Это известный закон Эдварда Мёрфи, гласящий: "Всё, что может пойти не так, пойдёт не так". Вроде шутливый принцип, а работает вполне серьёзно. Чтобы добиться цели нужно просто уменьшить чрезмерную драматизацию, если что-то идет не так. Никогда не думай: получится или нет? Не молись, чтобы получилось. Не зацикливайся на этом. Ты нагнетаешь чувство тревоги внутри из-за страха, что цель ускользнёт и все стремления окажутся напрасными. В результате ничего и не получается. Остается только депрессия, разочарование и нежелание жить.

– Так что мне радоваться, что ли? Праздновать, что ничего не поучается? Закатить вечеринку на тему: «Последняя соломинка сломала спину верблюду, давайте это обмоем?» – Лаура повернулась к нему, и Матвей увидел, что в ее глазах блестят слезы.

Это хорошо. Эмоции это всегда здорово. Сейчас главное: не передавить. Он мягко ответил:

– Нет, ты не поняла. Любое твое желание: мужчина, деньги, хорошая работа, даже последние «Лабутены» на распродаже исполнится с большей вероятностью, если относиться к нему без фанатизма и волнительной привязанности. Перестань гореть, Лаура. Я сегодня сорвал твое свидание с Никитой – не психуй. Скажи сама себе, что черт с ним, и так и надо. Потому что ты сама важнее всего. И твоя терапия сегодня значительнее, чем это свидание.

Матвей остановил машину возле клиники, открыл дверь со стороны Лауры и подал ей руку. Она покорно положила прохладную и узкую ладонь в его руку, и сказала:

– Знаешь, наверное, ничего не получится. Я пойду домой. Не хочу тратить твое и свое время. Можешь смеяться, но я верю в то, что венец безбрачия существует. Я его физически чувствую. Это такая черная корона, что клубится над моей головой. Может быть, всё дело в моем имени. Лаура – по-испански: увенчанная лаврами. Точно знаю, что на этом имени настоял папа. Вот только он ошибся: не тем меня увенчали.

– Это твое воображение, – улыбнулся он.

– Это моя реальность, Матвей. Сильно сомневаюсь, что твои сеансы помогут эту корону убрать. Но вьертас агва ал маар, Матвей.

– И что же это значит, Лаура?

– Не выливай воду в море, Матвей, как говорят испанцы. Не занимайся бесполезным. Ничего не выйдет. Не потому, что ты – плохой специалист. Просто, наверное, любовь – это не мое. Ну не всем же это дается. Кто-то не умеет петь, танцевать, готовить. Кому-то не дано выучить иностранные языки. А я не умею строить отношения.

Матвей растерялся. Странно услышать это именно сейчас, когда вокруг нее вьется Никита, оказывая знаки внимания. Они даже помирились после той сцены в ресторане. И Матвею не удалось изгнать этого жлоба навсегда. Он, видимо, посидел, подумал много раз ударенной башкой, шестеренки щелкнули, встали на место и качок прибежал каяться. Причем извинился явно хорошо, умело. Иначе Лаура бы и близко к нему не подошла бы. Получается, что Лаура не воспринимает Никиту всерьез? У них конфетно-букетный период, а она не верит, что всё сложится удачно? Или ее душевное состояние еще хуже, чем ему казалось? Значит, она расстроена не потому, что из-за Матвея сорвалось свидание с Никитой. А потому, что в принципе не верит в то, что ей может повезти в любви. С Никитой или без него. Матвей понял, что ошибся. Ни хрена она не загорелась от Никиты. Просто плывет по течению по привычке. Появился в жизни новый мужик, нужно пойти с ним на свидание. Убедиться, что ничего не выйдет, а она в этом уже убеждена. И после очередной неудачи спокойно закрыться в своей тихой и одинокой раковине от всего мира, как рак-отшельник. Так вот что такое венец безбрачия в ее понимании. Это не когда не везет. Это когда настолько не уверена в себе, что сама похоронила все надежды и мечты еще до того, как они родились.

– Кто тебе сказал, что отношения даются человеку просто так? Ты думаешь, что любовь падает с неба? – Матвей поднял голову вверх. – Эй, вы там, за облаками! Не трясите руками, больше просыплете. Бросьте что-нибудь стоящее, – он хотел рассмешить Лауру, но она даже не улыбнулась.

– Нет, ну понятно, что любовь нужно найти, – Лаура машинально тоже посмотрела вверх.

– Нет, не найти, – покачал головой Матвей. – Ее нужно создать, вырастить, заработать и отвоевать. Разве бывало так, что кто-то давал тебе самое дорогое просто так? Почему ты решила, что любовь просто должна быть в твоей жизни?

– Ну… не знаю… – растерялась Лаура. – Все так говорят. И потом книги, кино, музыка – ведь всё об этом.

– Ну и что? Все говорят, что мать дала тебе бесценный подарок – жизнь. Но ты ведь ее не ценишь. Не считаешь самым дорогим. Не смакуешь, как редкое вино, каждую минуту. Только понимаешь, что часики тикают, потому что так говорят другие. Ты сама этого не осознаешь. Не ощущаешь бег времени. Так же как ты не осознаешь, что такое любовь, потому что не понимаешь, каким должен быть твой мужчина. Как он выглядит? Цвет глаз? Рост? Фигура?

– Это же не кукла на заказ, – вдруг рассмеялась Лаура.

Матвей поразился, насколько смех изменил ее за одну секунду. Ёлочка, зажгись! Она загорелась теплыми искорками. От блеклой мышастости не осталось и следа. Лаура продолжала смеяться, глядя на Матвея, а он потерял мысль. Пришлось сильно растереть виски. Это всегда помогало ему сосредоточится.

– Именно что на заказ, – он с трудом вернулся в прежнее русло разговора. – Если не просишь ничего у вселенной, то она ничего и не дает. Просто тебя не замечает. Вселенная живет по принципу: отдай мне свою энергию, и получи взамен желаемое. Мечта ведь тоже энергия и для нее это пища, вода и воздух. Но вселенная – тетка туповатая, и не понимает абстрактных запросов. А ты вместо четкого желания адресованного ей, невнятно мямлишь: «Хочу любви, хочу замуж, хочу мужчину. На мне венец безбрачия». Знаешь, что такое этот венец? Это твоя пассивность. Это твоя нелюбовь. Мы все при рождении получаем огромную порцию нелюбви. Стоит только выйти на улицу, как тебя затаптывают, обгоняют, оттирают в сторону. Все они, – Матвей обвел взглядом улицу, – это нелюбовь. И из этой нелюбви нужно выкроить, вылепить любовь, и заслужить ее. Это сложная работа. Это страдание. Это… – он замолчал. – Вот скажи мне, Лаура, что такое любовь в твоем понимании?

– Ну как, – растерялась она. –Ну… когда скучаешь по человеку, если не видишь полдня, думаешь о нем, хочешь позвонить и услышать его голос.

– Это зависимость, – подытожил Матвей. – Глубокая и болезненная зависимость, без которой мы никак не можем.

– Неправда, – горячо возразила она.

– Голая и неприкрытая правда, – отрезал он. – Любовь – это острая кислородная недостаточность. При этой болезни ты постоянно таскаешь с собой кислородный баллон, потому что не можешь без него дышать. Но от болезней мы избавляемся, лечимся, активно бегая по врачам. А любовь – это единственная болезнь, которой мы мечтаем заболеть. Хотя следует признать, что некоторые мечтают вылечиться.

– А ты сам, Матвей? – она облокотилась о машину, пытливо глядя на него. – Ты так много о ней знаешь, но при этом одинок.

Он вздрогнул, как от пощечины. Да, мышка однозначно умеет удивлять.

– Я здоров, – отрезал он. – И изначально презираю эти болезненные конвульсии. Я свободен. Единственный из вас. Мне хорошо в нелюбви. Я независим. Не-за-ви-сим, – произнес он по слогам. – Потому что знаю, зачем живу и зачем страдаю.

Лаура

На втором сеансе мне было легче скользить вниз, в океан памяти. Едва войдя в лифт из воды, я почти сразу же оказалась на побережье. Кубинская бархатная ночь, влажная и терпкая, опрокинула купол неба над морем.

На побережье было весело. Красиво одетые люди танцевали и смеялись. Пахло ромом и страстью. Горели костры. В их искорках пламенели алые губы и ногти кубинок, а также гвоздики в их волосах. Еще со времен революции, которую устроил Фидель Кастро, алый маникюр и алые гвоздики стали символом новой Кубы. Алый – цвет любви и свободы.

Я прошла сквозь толпу. Возле воды, почти на лини прибоя, горел самый большой костер. И в его ярких бликах танцевал отец: молодой, красивый, загорелый. Рукава его белой рубашки были закатаны. Светлые брюки подвернуты до колен. Босые ноги утопали в песке. Отец потрясающе красиво вел в танце ту самую девушку, которую я видела на первом сеансе. Только сейчас она не была беременна. Тоненькая, звонкая, она извивалась в танце, прижимаясь к отцу. Белое марлевое платье, не доходящее до колен, билось о ее стройные ноги. Верх платья был пошит по фасону «барышня-крестьянка»: большой квадратный вырез с резинкой под грудью и небольшие рукавчики, спадающие с плеча.

Знаменитая песня кубинских патриотов «Кванта ла мейра» сменилась другой мелодией. Пару тактов спустя я узнала ее, так как часто слышала в детстве, в Москве. Она до сих пор у нас очень популярна. «Калимба де луна». Только не в версии красавчика Тони Эспозито, а в исполнении Далиды. И не на английском, а на испанском.

Отец прижал к себе девушку. Она повернулась ко мне и запела вместе с Далидой:

Солнечная калимба,

Пожалуйста, поговори со мной.

Ложь – это моя жизнь.

Верю в то, что ты говоришь.

Девушка подняла руку, протянула ее ко мне. На тонком запястье тяжело качнулись браслеты из разноцветных камушков, перышек и ракушек. Те самые знаменитые кубинские магические сувениры, которые все туристы всегда увозят домой с Острова Свободы. Отец обнял девушку, положил руку на ее затылок. Его ладонь утонула в густых каштановых волосах. Отец запрокинул ее голову и поцеловал.

Я опустила глаза. Неловкая ситуация. А как же мама? Или в этот момент времени они еще не были женаты? Быть не может! Папа уехал на Кубу через пару месяцев после свадьбы. Мама осталась в Москве. Приезжала к нему раз в несколько месяцев. Получается, что у папы был здесь роман? Нет, не верю! Отец не мог так поступить с мамой. Ну поцеловались они с этой девушкой во время танца. Некрасиво, но терпимо. Жара, музыка, романтика. Уверена, что отцу было стыдно потом перед самим собой за этот поцелуй. Иначе и быть не может.

Девушка вдруг вырвалась из его рук, подошла ко мне и громко пропела по-испански:

Солнечная калимба,

Пожалуйста, поговори со мной.

Ложь – это моя жизнь.

Верю в то, что ты говоришь.

Я отшатнулась и едва не упала. Алые блики костра зловеще плясали на ее белом платье, словно кровь. Мне стало очень страшно, и я побежала. Ноги глубоко увязали в песке. Словно Куба не хотела меня опускать.

– Ложь – это моя жизнь, верю в то, что ты говоришь, – музыка гремела в ушах, раскалывая голову.

Я упала на колени, задыхаясь от жары, горящих костров, от странного ощущения, что эта женщина очень мне знакома, хотя я никогда ее не видела до сеансов.

– Возвращайся, Лаура, – донесся из глубин моря голос Матвея. – Просыпайся! Иди на мой голос.

Я вскочила с кушетки, задыхаясь и кашляя.

– Что с тобой? – Матвей бросился к столу, схватил бутылку с водой, налил в стакан и вернулся ко мне. – Выпей!

Дрожащими губами я жадно припала к стакану.

– Там… там… был папа. Очень молодой. Не помню его таким. Только на фото видела. И… эта девушка.

– Какая? Та, что была на первом сеансе? Так девушка или женщина? Сформулируй четче, Лаура. Сколько ей лет?

– Двадцать с копейками. Двадцать пять максимум. Просто на первом сеансе она была беременна. В таком положении ее девушкой уже не назовешь. А в этот раз она была без живота. Почему всё время вижу ее? Кто она такая? Она несколько раз повторила: «Ментирас эс ми вида». И эта фраза предназначалась мне. Понимаешь, Матвей? Мне!

– Что? Какая фраза? – не понял Матвей.

– Ментирас эс ми вида. По-испански: ложь это моя жизнь.