Сожги венец безбрачия

Глава 13. Вспомнить всё

Пожилой таксист по имени Паоло внимательно выслушал мой рассказ. На «торпеде» его такси были наклеены два портрета: Девы Марии и Ленина. Рассказывать о ретро-гипнозе не хотелось. Поэтому я бодро соврала, что в Москве посетила ведьму и у меня было видение. Сон наяву, в котором я увидела грязный переулок и вывеску с черным петухом, который держал в клюве обручальное кольцо, а также колдуна со шрамами.

– Думаю, что могу помочь, – кивнул таксист. – Такая вывеска на всю Гавану только одна. Брухо живет в трущобах. Его настоящее имя Освальдо, но все давно уже зовут его почтительно Оба – медиум. Он единственный умеет ходить между нашим миром и миром духов, видит умерших, как живых, и точно не врет. Потому что не стареет. Можно обмануть глаза, но не время. Оба не стареет внешне, так как духи загробного мира давно остановили его часы. Он нужен и мертвым, и живым. Так могут только настоящие медиумы.

– Если он такой знаменитый, то почему живет в трущобах, а не в богатом районе? – иронично осведомился Матвей.

– Нельзя, – покачал головой Паоло. – Скромность быта – часть его дара. Начнет жировать – духи разозлятся. Кроме того, в богатых районах не любят посетителей. Там частная охрана и полиция. К Оба люди ходят круглосуточно. И петухи, которых он держит в доме, сильно кричат по ночам. Будет много проблем. В трущобах все заняты выживанием, никому нет дела до других. Если хотите что-то спрятать, то спрячьте у бедных, а не у богатых. Плата будет двойная. Мне самому нужно будет обращаться к другому брухо после того, как вас отвезу. Оба рассердится на меня и напустит духов, чтобы мстили.

– У вас в машине сильный оберег, – Матвей кивнул на портрет Ленина.

– Вы не знаете, как выглядит вождь мирового пролетариата? – Паоло даже не улыбнулся. – Ленин – оберег от жадности капиталистов-кровососов, а не от духов.

Как только такси заехало в узкий грязный переулок, я сразу поняла: это здесь. Хотя при свете дня переулок выглядел не так колоритно, как ночью. Паоло остановил машину и заявил:

– Я буду ждать здесь, в конце улицы. Вам нужно в начало, первая дверь на углу.

– Водички прихвачу, – Никита взял из машины бутылку с водой. – Жарко, зараза, как в бане. А сейчас только одиннадцать утра.

Мы вышли из машины, прошли по неровной мостовой и остановились перед обшарпанной дверью, над которой красовалась та самая вывеска с петухом. Я подняла руку, чтобы постучать, но не успела. Дверь распахнулась. На пороге появился хозяин салона: тот самый высокий чернокожий мужчина со шрамами на лице. Что удивительно: на ярком солнце он выглядел так же молодо, как и при лунном свете на сеансах. В руках он держал мертвого черного петуха. Капельки крови стекали вниз. Меня стошнило. Я попятилась.

– Знал, что ты придешь. Ждал. Для тебя приготовил жертвенного петуха, – сказал колдун по-испански. – Заходите, – он посторонился.

Я покачнулась. Матвей поспешно взял меня под руку. Мы прошли по длинному коридору между узкими стенами, окрашенными в черный и расписанными светящимися символами. Посреди комнаты колдун остановился, повернувшись спиной к алтарю.

– Ты не колдун, но умеешь ходить между мирами, – Оба ткнул пальцем в Матвея. – А ты здесь лишний. Уходи! – на довольно приличном английском заявил он Никите.

– Я никуда не уйду, – набычился Никита.

Колдун усмехнулся так же, как это делал Матвей: рот растянул в улыбке, а в глазах ни капли смеха.

– Ладно, тебе же хуже, тонто, – он повернулся к алтарю и положил петуха в закопченный котел.

Я не стала объяснять Никите, что тонто по-испански дурачок. Вытащила из сумки телефон и показала фото мамы.

– Вы ее помните, Оба?

– Да, это сеньора Марина. Она издалека приезжала, – кивнул он. – Упорная была, как ты. Только смелая, а не трусиха. Настоящая волчица. В тебе смелости нет. Ты – эль полито. Цыпленок.

– А этих людей вы знаете? – не обращая внимание на его дерзость, я достала из сумочки старое фото отца и Шуры.

– Всех помню. Особенно ее, – он ткнул пальцем в лицо Шуры. – Из-за нее сеньора Марина и приезжала.

Мое сердце ухнуло в пятки. Колдун молчал, его черные глаза впились в мое лицо. У меня сбилось дыхание. И я с трудом вытолкнула из горла вопрос:

– Кто эта женщина?

– Твоя мать, – просто ответил колдун.

Он меня не понял!

– Нет, вы… вы…

– Вы не поняли вопроса, – вмешался Матвей. – Мы не спрашиваем о сеньоре Марине. Мы эту женщину ищем, – он ткнул пальцем в Шуру на фото. – Ее зовут Шура. То есть…

– Алесандра, – перебил его колдун. – Помню ее имя. Сам мертвых к ней призывал. Она ее мать. Настоящая мать, – он кивнул на меня. – Марина – мадрастра.

– Мачеха, – прошептала я.

– Мачеха, – согласился Оба. – Та, что вырастила, но в лоне не носила.

– Ёшкин кот! – Никита шумно выдохнул и вытер лицо рукой.

Мои колени задрожали и подогнулись. Я бы опустилась на пол, но Матвей подхватил меня и усадил на стул.

– Никита, дай воды, – Матвей отобрал у него бутылку с водой.

Свинтил пробку и приложил к моим губам.

Я сделала несколько глотков, в голове немного прояснилось.

– Пожалуйста, Оба, расскажите всё, что знаете, – взмолилась я. – Мы так долго вас искали! Из-за этого прилетели на Кубу. Я даже…

– Ходила в мир снов, – перебил меня колдун. – Знаю. Видел тебя там. Сеньора Марина приехала ко мне и сказала, что Алесандра, твоя мать, украла у нее жизнь, украла у нее ребенка.

– В каком смысле? – вмешался Матвей. – Шура украла Лауру?

– Не саму Лауру, а семя, – кивнул Оба. – Марина хотела забеременеть, но ее муж, отец Лауры уехал работать на Кубу. Нельзя ж забеременеть на расстоянии! – он развел руками. – С Алесандрой он познакомился здесь. Они вместе работали в одной лаборатории. Она была умной. Большим ученым была. Они влюбились. Алесандра забеременела. И Марина считала, что она украла у нее семя, мужа и жизнь. Потому что Лаура должна была родиться у нее, а не у Алесандры. Сеньора Марина была в ярости. Хотела растоптать Алесандру. Отнять у нее всё. И у ее детей тоже. Она щедро заплатила мне, чтобы я наложил проклятие не только на Алесандру, но, главное, на ее неродившегося ребенка.

– И вы пришли к Шуре, когда она гуляла по берегу моря, и прикоснулись к ее животу, – прошептала я. – Это было в моем сне.

– Да, – кивнул он. – Я наложил венец безбрачия на плод, то есть, на тебя. Чтобы род Алесандры прервался на тебе. А ты бы сама всю жизнь мучилась.

– Так снимите это проклятье, – вмешался Никита. – Мы заплатим больше, чем Марина. Деньги вообще не проблема! – он вытащил из кармана пачку долларов. – У меня еще есть. Я в гостиницу поеду и привезу.

– Не могу, – покачал головой колдун. – Лаура должна прожить сама эти события и это проклятие. Возможно, она уже это всё прожила. А возможно, нет. Слишком сильная магия была наложена на нее в утробе матери. Теперь она должна сама сжечь венец безбрачия и избавиться от всех, кто причастен к этой истории. От него тоже, – колдун ткнул пальцем в Матвея. – Он причастен.

– А можно с этого места поподробнее? – зло прищурился Никита.

– Не сейчас, Никита! – возразила я. – Что с Алесандрой? Где она?

– Я не знаю, – пожал плечами Оба. – С тех пор ее не видел. И не спрашивал духов, что с ней. Не мое это дело. Ты должна знать. Не проси меня узнавать, откажу. Не хочу прикасаться к той, что была мной же проклята. Перетяну на себя ее несчастья.

– Я ничего не помню! Поймите это! Пожалуйста, скажите, как можно выяснить?

– Все ответы здесь, – он прикоснулся к моему лбу. – Ты должна всё вспомнить. Я помогу тебе. Это в моих силах.

Оба зажег свечу и поставил ее в котел на алтаре. С полок взял пучок сухих трав, поджег и бросил на алтарь. Густой дым окутал комнату. Терпко запахло палеными перьями и специями. Никита закашлялся. У меня перехватило дыхание. Из глаз брызнули слезы. Оба обмакнул пальцы в кровь петуха и подошел ко мне. Я невольно отшатнулась. Он бесцеремонно схватил меня за руку, притянул к себе и кровью начертил какие-то знаки на моем лбу. А потом нарисовал их на своем лице, прямо на шрамах. Низким голосом он запел однотонную мелодию на неизвестном мне африканском наречии.

У меня закружилась голова. Оба подхватил меня и положил на вытертый ковер. А сам начал кружиться вокруг меня в каком-то диком танце. Он то подпрыгивал, то вертелся волчком, то падал на колени, судорожно извиваясь надо мной. Его глаза сверкали на темном лице. Шрамы, измазанные кровавыми знаками, блестели в пламени свечи.

Мои глаза начали закрываться. Его голос стал глуше.

– Спи! – прошептал он. – Духи идут к тебе. Они несут потерянную память. Мертвые готовы говорить с тобой. Спи, Лаура!

Я отключилась. Но тут же пришла в себя. То, что я увидела, было гораздо страшнее, чем на сеансах ретро-гипноза. Это было прошлое. Мое настоящее прошлое, которое я забыла.

– Доченька моя, Лаурочка, тебе плохо, малыш? – мама склоняется надо мной.

Мама Шура. Другой у меня нет. Мне пять лет. И я больна.

– Голова болит и живот, – жалуюсь я. – И тошнит.

– Это явно желудочный грипп, – отец прикладывает ладонь к моему лбу. – Эпидемия косит одного за другим. Вся Гавана больна. Шура, нужно везти ее в больницу. Давай, одевай ребенка. Машину я возле входа оставил.

– Может, обойдется? – в глазах мамы слезы. – Не хочу отдавать ее в больницу.

– Ну что ты, как маленькая, Шурик? Ты же сильная! Ты мой Мальчиш-Кибальчиш! – отец одной рукой обнимает меня, второй маму. – Девчонки, совсем вы у меня расклеились. Значит, сделаем так: сейчас поедем в больницу, там Лаурочку подлечат. А потом мы будем кутить, как буржуины, и отмечать ее выздоровление. Обещаю корзину печенья и бочку варенья. А сейчас одеваемся.

– Не хочу! Давай подождем до утра, – шепчет мама, встает и отходит к окну.

– Мне жарко, мамочка, нечем дышать, – хныкаю я.

– Сейчас моя хорошая, открою окно, – мама распахивает окно и свежий морской бриз врывается в комнату. – Так лучше, да?

– Да, мамочка, – шепчу я, откидываясь на подушку.

Сквозь марево высокой температуры я вижу, как мелко вздрагивают мамины плечи. Ненавижу, когда она плачет. Боюсь ее слез.

– Шурик, прошу, возьми себя в руки! – отец встает, подходит к ней и обнимает.

И вдруг дверь распахивается и на пороге появляется какая-то незнакомая женщина. Высокая, красивая, она одета в яркое платье, но ее лицо перекошено от злости.

– Ах ты, дрянь! – кричит она.

– Марина, что ты здесь делаешь? – отец бросается к ней.

– Как я тебя поймала, а? Мерзавец! – она размахивается и бьет папу по лицу.

Мама вскрикивает и закрывает рот руками. Я начинаю плакать. Мне страшно. Она так кричит, эта злая женщина по имени Марина.

– Ты с ума сошла? – отец хватает ее за запястья, потому что она пытается ударить его еще раз. – Не пугай ребенка. У нее высокая температура и сильные боли живота. Поэтому я здесь.

– Я приехала к тебе. Хотела сюрприз сделать. Специально заранее не предупреждала. А дверь закрыта. И твой сосед по этажу в жилом кампусе сказал, что ты не ночевал дома. Я сразу поняла, где ты, и прибежала сюда. Ты же мне обещал, что никогда в жизни больше не подойдешь и близко к этой дряни! – она сжимает кулак и грозит им маме. – Ты же клялся и божился, Саша!

– Между нами ничего нет, Марина. Я приехал к Шуре, потому что моя дочь больна.

– Врешь! Ты продолжаешь с ней спать, – она рвется из папиных рук. – Да отпусти же ты меня! Больно!

Папа поднимает руки и говорит:

– Отпустил. Веди себя нормально. Дай мне всё объяснить. Мы с Шурой даже на работе мало видимся, как я и обещал. Только по необходимости. Но у нас общая дочь. Она больна и…

– Марина, это я ему позвонила, – вмешивается мама. – Лаурочке очень плохо было. Я не знала, что делать. Мне очень страшно. Клянусь тебе: между нами ничего нет. Больше нет.

– Больше? – усмехается Марина. – Что может быть больше, чем общий ребенок? Дрянь ты такая! Молчи! Не смей ко мне обращаться! Ни единому твоему слову не верю, проститутка дешевая!

– За что ты меня так ненавидишь, Марина? – горько усмехается мама. – Ты ведь уже всё у меня отняла. Мы с Сашей были знакомы еще до тебя. Мы должны были пожениться. Я вот и платье уже купила. Белое, марлевое. Но ты Сашу нахрапом взяла и заставила на себе жениться. Папа твой угрожал мне и ему.

– Мой папа тебя вытащил работать на Кубу, – заявляет Марина. – Если бы не он, ты бы до сих пор гнила в каком-нибудь засранном НИИ в Питере. В своем жлобском, белом, копеечном платье. Дешевым, как ты сама. Мой папа добрый. Пожалел бедную талантливую девочку. Будущее советской науки! Скажи спасибо, что мой папа свою страну любит. И хочет, чтобы все открытия наши ученые делали. А ты и открыла, ага. Ноги на ширину плеч, – она с отвращением сплевывает.

– Да, я ему благодарна, твоему отцу. Только ты не упомянула, что он мне устроил работу на Кубе, чтобы я молчала, как ты обманом Сашу захомутала, – не уступает мама. – Ведь ты его подпоила, переспала с ним, а потом врала, что беременна. Якобы залетела с первого раза. А Саша и поверил. Даже результаты анализов не просил. Саша ведь не знал, что ты забеременеть не можешь. Ловко ты его в оборот взяла. И наплевать тебе было, что мы уже заявление в ЗАГС подали. Хотя нет, не наплевать. Ты поэтому так торопилась, чтобы мы не успели пожениться.

– Зато ты, шлюха, ловко залетела уже здесь, – нервно сжимает кулаки Марина. – И так же ловко наплела моему отцу, что вы вместе с Сашей вот-вот разработаете чудо-лекарство. Поэтому просто обязаны работать вместе на Кубе. Сыграла на папином патриотизме. Думала, что обойдешь меня? Ночная кукушка дневную перекукует? А вот это видела? – Марина складывает пальцы дулей.

– Ты права, я виновата перед тобой, – соглашается мама. – Но ты на меня всех собак спустила. Даже какого-то сумасшедшего колдуна. И после рождения дочки я тебе поклялась, что никогда больше не буду с Сашей встречаться. Лишь бы ты меня оставила в покое. Я даже в другую лабораторию перешла, чтобы с ним не встречаться. Так чего же ты еще хочешь? Слово свое держу. Но и ты пойми: наша общая дочь больна. В такие минуты ей нужен отец. Поэтому я Саше позвонила.

– Нашла предлог, хитрая тварь, – горько усмехается Марина. – Как удобно прикрываться ребенком! Сейчас здесь в теплой постельке заделаете второго, когда Лаура уснет, а потом опять будешь извиняться. Мол, случайно вышло. Ненавижу таких, как ты! Тихих шлюх, которые сначала ноги раскрывают, а потом: «Ой, я не такая! Это всё не я! Само получилось» – мерзким тоненьким голоском ёрничает она.

– Марина, хватит! – кричит отец. – Ты отвратительна!

– Я сама решаю, когда хватит, – еще громче кричит Марина. – Я тебя предупреждала, сволочь, – она медленно идет к маме и почти рычит. – Тогда еще тебе говорила: не смей трогать моего мужа. Я тебя убью! А ты не послушалась.

– Марина! Остановись! – отец перегораживает ей дорогу.

– Пусти меня к ней, Саша, – она сжимает губы и кулаки. – С дороги! Я ее задушу своими руками, чтобы эта дрянь навсегда ушла из моей жизни. Навсегда, слышишь?

– Выйди! Ты пугаешь ребенка, – кричит отец и хватает ее за плечи. – Ты с ума сошла!

Но Марина вдруг толкает его обеими руками в грудь. Отец отлетает спиной к окну и… толкает маму. Она даже не успевает испугаться. Только неловко взмахивает руками, как птица, у которой не получается взлететь. Ее глаза широко распахиваются от удивления, когда она спиной вперед опрокидывается вниз.

– Боже мой! Боже мой! – Марина зажимает рот обеими руками.

Папа оборачивается, одним прыжком оказывается у окна и свешивается вниз. Я вскакиваю с постели и бегу к нему.

– Нет, Лаура, нет! – папа пытается меня схватить, но я вырываюсь и животом ложусь на узкий подоконник.

Не знаю, какой это этаж: седьмой, восьмой или девятый. Но очень высоко. Внизу, неловко раскинув руки и ноги лежит мама. Ее глаза открыты. А возле головы растекается огромное красное пятно. Словно кто-то разлил томатный сок.

– Мамочка! – хочу закричать, но из горла вырывается только хрип. – Мамочка!

Отец хватает меня на руки, снимая с подоконника. Его руки мелко дрожат. Он садится на пол, прижимаясь спиной к стене, и кладет меня к себе на колени. Он хочет что-то сказать, но не может.

– Девочка моя, не смотри! Не смотри! – Марина бросается ко мне и вырывает меня из рук отца. – Иди ко мне! Иди! – она обнимает меня обеими руками.

–Что… ты… наделала… Марина? Ты ее убила, – медленно произносит отец и рвет ворот рубахи.

Его рот открыт, как у рыбы, выброшенной на берег. Он судорожно хватает воздух.

– Это не я, Саша. Это ты ее убил. Ты! – лихорадочно шепчет Марина, прижимая меня к себе. – Я всем расскажу, что ты ее выкинул из окна. Ничего не докажешь. Мой папа все связи поднимет. Ты – убийца! Ты, а не я!

– Пусти меня, пусти! – я рвусь из ее рук.

– Нет, моя хорошая. Нет! Со мной тебе будет хорошо. Ты теперь моя, – шепчет Марина, целуя меня в щеку. – Ты будешь моей доченькой.

– Я хочу к маме! Пусти! Ты не моя мама! – изо всех сил я бью ее руками и ногами.

– К маме нельзя, моя девочка, – она еще крепче прижимает меня к себе. – Маме сейчас очень хорошо. Всё закончилось. Ей лучше, чем нам. Но тебе со мной будет очень хорошо. Обещаю!

– Не хочу! Не хочу!

В дверь стучат. Отец с трудом поднимается с пола.

– Только попробуй им что-то ляпнуть, Саша, – шипит Марина. – И тебе конец! Открой дверь и скажи, что она сама выпала. Случайно. Потому что была уставшая. Всю ночь сидела с больным ребенком. Я скажу, что так и было. Иначе ты на много лет сядешь. Гарантирую!

Отец молча смотрит на меня.

– Это ребенок, она ничего не понимает. Пятилетка с высокой температурой. Кто ей поверит? Открой дверь, Саша. Нельзя не открывать!

Отец медленно идет к двери и распахивает ее. В комнату врываются люди.

– Не шумите! Ребенок болен! – по-английски кричит Марина. – Моя дочка больна!