Сожги венец безбрачия

Глава 17. Кто я для тебя?

Я села на диван и расплакалась. Я никогда не говорила, что люблю тебя, Матвей. Боялась. Виноват мой печальный опыт. Раньше с легкостью признавалась мужчинам в своих чувствах. И как только произносила: «Люблю, ты мне дорог, хочу быть с тобой» они исчезали.

Наверное, все мужчины по натуре своей королевские соколы. Эти хищные птицы парят в высоте, потом выбирают жертву, бросаются на нее и клюют. Но никогда не добивают. Им достаточно самого факта победы. Упиться свежей кровью, жадно вдохнуть ее запах и снова взмыть вверх.

Так и со мной. Как только мужчины убеждаются, что я принадлежу им и никуда не денусь, они немедленно исчезают. Такое впечатление, что вселенная только этого и ждет: ей нравится смеяться надо мной.

Это и называется венцом безбрачия. Когда те, кто дороги, покидают меня. И ты, Матвей, моя несбывшаяся любовь, мое неслучившееся счастье, можешь идти. Теперь ты всё знаешь. Ты и вселенная можете вместе посмеяться надо мной.

Вот и всё. Ты просто еще один красивый, но бесполезный камень в моей короне, в моем венце безбрачия. Я думала, что сожгла его. Но он никуда не делся. От судьбы не уйдешь.

Я хотела встать и запереть дверь, но в этот момент позвонил Никита. Я включила динамик. Не хотелось держать телефон возле уха, потому что голова просто раскалывалась.

– Я сейчас приеду, принцесса. Нам нужно поговорить. Это очень срочно.

– Не нужно, Никита.

– Хочу тебя увидеть, очень скучаю. Ты после Кубы хотела побыть одна. Я честно отвалил. Терпел, места себе не находил, болтался из стороны в сторону, как это самое в проруби. Ведь ты моя невеста. Хотя так и не ответила: да или нет? Понимаю, что предложение было не самым романтичным. Не умею я, Лаурочка. Фантазии у меня нет. Я боксер. Морды бить умею. Еще умею зарабатывать деньги. Но главное: умею быть верным. Ты не прогадаешь. Честно! Я тебя люблю, Лаурочка! Очень сильно люблю! Ёшкин кот! Наверное, и это не так сказал. И не тогда, когда нужно.

– Всё так, Никита. Просто…

И в этот момент дверь распахнулась. Матвей решительно зашел в квартиру, подошел ко мне и выхватил из рук телефон.

Никита еще успел сказать:

– Принцесса, я буду хорошим мужем. Очень хочу от тебя детей.

– Не будешь, – отрезал Матвей. – Место занято, – он швырнул телефон в стену.

– Да ты… ты… с ума сошел? Ты кто такой вообще? Что ты себе позволяешь? – я вскочила с дивана.

– Всё! Я позволяю себе всё! – Матвей шагнул ко мне, обнял и поцеловал в губы.

Я оттолкнула его.

– Не смей! Не смей мной манипулировать!

– Уже посмел, – он снова обнял меня и прижался губами к моему рту.

Я не смогла его оттолкнуть. Просто замерла в его руках. Мои ноги дрожали, а тело было не в силах сопротивляться. А он всё целовал меня. Что я делаю? Я сейчас снова натягиваю на голову венец безбрачия, который пыталась сжечь. Матвей просто играет! Он снова манипулирует мной, а потом уйдет. Я ведь с ума сойду.

Я вырвалась из его рук.

– Зачем ты мучаешь меня, Матвей? Кто я для тебя? Лекарство от скуки? Дурочка, которой можно крутить, как хочешь? Управлять, манипулировать, а потом просто бросить, когда надоест? Сколько мы продержимся вместе? Неделю? Месяц? А что потом? Ты просто исчезнешь, как все те, кто был до тебя. Нет, со мной так нельзя! Хватит уже! Тех я не любила, а тебя…

– А меня? – его голос прозвучал глухо и даже слегка задрожал.

– Не люблю, но… почти… близка к этому. Чёрт! Это так убийственно похоже на любовь, но при этом так страшно, что я сама уже ничего не понимаю! Понимаю только одно: мне нужно знать, скажи, кто я для тебя?

Матвей

Сказать? Как будто это так просто. Он учил других говорить о чувствах, но сам так и не научился. Потому что в нашей стране мужчины буквально зажаты в социальные тиски. Им с детства вбивают в голову, что мужик должен защищать девочек, родину и содержать семью. А чего сами мужики хотят, никому неинтересно. Вот они и бунтуют: бухают, изменяют, мечутся. Это протест. Они не решаются сказать: «Идите к чёрту! Я живу, как хочу!»

У нас в стране вообще не принято жить, как хочешь. У нас вечно кому-то должен. Детям, родителям, стране, цивилизованному миру, богу. Себе только не должен. Потому что это проявление слабости.

А у нас слабость мужика – это приговор со стороны общества. У нас даже герои сплошные Муромцы, Алеши Поповичи и прочие. То есть, крепкие нормальные граждане. А не какие-то страдающие нервным расстройством и раздвоением личности мутанты типа Человека-Паука или Бэтмена. Русский национальный герой Человек-Летучая Мышь? Да такое даже представить страшно. У нас Соловей-разбойник и тот женат. Неудивительно, что он от такой жизни в лес сбежал и громко свистеть научился. А самый популярный современный герой комиксов майор Гром. Уставший, потрепанный жизнью питерский мужик. Опять-таки не мутант со сверхспособностями, а человек, который в нашей реальности умудряется хорошо делать свою работу.

Нашим мужикам даже поделиться наболевшим не с кем. С друзьями о таком не поговоришь. С ними о рыбалке, политике и футболе. С психологом у нас в стране делиться не принято. У нас вообще про эмоции разговаривать не принято. И выражать их открыто неприлично. Американцы и европейцы идут по улице и улыбаются друг другу. А у нас «смех без причины – признак дурачины». И даже продвинутому Матвею тяжело прямо ответить на вопрос Лауры.

– Зачем ты мучаешь меня? – прошептала Лаура.

– Потому что люблю. И иначе не умею, – тихо ответил Матвей.

– Врешь! Такие, как ты, не умеют любить.

– А ты много видела таких, как я? – Матвей взял ее лицо в ладони.

– Знаешь, Матвей, У меня всё время такое чувство, что ты меня принуждаешь и заставляешь.

– Так и есть, милая. Потому что любовь и есть насилие. Любовь – это такая форма насилия, которую никто не в состоянии осудить, и от которой никто не силах отказаться.

Как можно учить других преодолевать страх, если сам не умеешь? Если даже сейчас те слова, что рождаются в груди, поднимаются к горлу и там застревают намертво? Говорят, что бог дает нам испытания по силам. Одиночество – это испытание сильных. Слабых оно уничтожает, озлобляет, загоняет в депрессию. Для сильных одиночество – это осознанный моральный выбор. Время саморазвития, самопознания. Этот стиль жизни для них – кислород, свобода, которой они наслаждаются. Но самое главное: это возможность никому ничего не обещать и не требовать того же от других. Одиночество – это неуязвимость. толстая кожа бегемота, как сказал Оба.

– Останься без кожи, – сказал кубинский колдун. – Чтобы жгло, чтобы мыслями рвало, как от дешевого рома. И без кожи приходи к Лауре.

И вдруг Матвей почувствовал, что она лопнула, эта толстая кожа. Он устал от силы. Устал от свободы. От километров внутренней выжженной пустыни, в которой раньше было так уютно.

Лаура ждет. Ей, как никогда, сейчас нужны эти слова. И они ведь есть. Просто их так сложно произнести. Ну давай же, мозгоправ! Отбрось этот страх. Другой возможности не будет. Матвей отстранился от Лауры и увидел, что в ее глазах мелькнул испуг. Он знал, о чем она думает: сейчас он уйдет, потому что не уверен. Матвей глубоко вздохнул и тихо, но твердо сказал:

– Кто ты для меня? Та женщина, которую я никому не отдам! Таких, как ты отдавать нельзя. Таких, как ты, держат в объятиях, ни на минуту не отрываясь, чтобы не ускользнула. Таких, как ты, запирают в сердце, носят их там, и никому не показывают, чтобы не отняли. Я не хочу тебя, нет. Я по тебе с ума схожу. Сам на себя злюсь, воюю сам с собой, а сделать ничего не могу. Такие, как ты, редкость, раритет. Одна на миллион. Ты, как музыка без слов: повторить сложно, забыть невозможно. Вот кто ты для меня, – он прикоснулся к ее губам, и она впервые ответила на поцелуй, и сама поцеловала его.

Лаура

Говорят, если съесть за один раз невероятно много даже самого любимого блюда, то разлюбишь его. Сколько же жизней мне нужно прожить с Матвеем, чтобы разлюбить? Если бы не он, я жила бы в неведении и лжи. И не знаю, что бы со мной было. Он, как хирург, вскрыл рану. Жестко и хладнокровно. Но, может, мне и нужен такой?

Нежность. Мужская жаркая нежность обволакивала меня. Сейчас хотелось только одного: чтобы он целовал меня до умопомрачения, наслаждался мной, любил, пока не стихнут все ураганы в моей душе.

Больше не хотелось сопротивляться. Наша одежда соскользнула на пол. Я впервые увидела Матвея полностью обнаженным. Во все смыслах. И впервые в жизни я не стеснялась. Мне хотелось огня, развратных поз, неприличных слов, расцарапанной спины, засосов на моей шее, хриплых криков счастья – всего, чего я так боялась.

Потому что не любила себя. Меня не научили. Матвей любит за двоих. Мне больше не стыдно. Больше не страшно. Он целовал меня абсолютно бесстыдно. Жадно, торопливо, словно боялся, что сейчас всё закончится. И мне это нравилось. Хотелось еще. Хотелось его всего!

Он покрыл поцелуями мою шею. Его зубы царапнули кожу, и по моему телу пробежали мурашки. Вот так у нас с ним всегда: нежность, укусы и снова нежность. А по-другому и не хочу.

Матвей приподнялся надо мной и посмотрел с таким обожанием, что вся моя рациональность и все мысли испарились. Я была его счастьем, его звездами, его солнцем. Его любимой игрушкой. Его долгожданным подарком. Его заслуженной добычей. К чёрту все мои принципы! И меня тоже к чёрту!

Я перевернулась, выскользнула из-под него и оказалась сверху. Матвей удивленно улыбнулся.

– Не ожидал, – удивленно прошептал он.

– Я тоже, – прошептала я и склонилась над ним.

Обнять, поглотить, вобрать в себя, не дать уйти. Никогда! Тебе от меня не вырваться! Не отпущу! Больше никаких расставаний! Никаких недосказанностей!

– Ты – мой! Я взяла тебя в плен! – прошептала я.

И больше мы не разговаривали. Осенние ночи долгие. Но нам всё было мало. Ведь мы шли другу к другу через галактики и времена. Через генную память и поколения. Через расставания, слезы, боль, терновые венцы и содранную кожу. Любить – это остаться без кожи. Слиться, сплестись, соединиться, искрить, как оголенные провода. И кричать от счастья, когда через тебя проходят сотни тысяч киловатт.

Два года спустя

– Тьфу! – большой комок фруктового пюре смачно вклеился в мой тщательно накрашенный правый глаз.

Задержался на ресницах и сполз на белую блузку от «Шанель». И зачем я покупаю дорогие вещи? Если у тебя годовалая дочь, нужно взять мешковину, прорезать дырки для головы и рук, и так и ходить. Вот так всегда: когда у меня деловая встреча и я при полном параде, Шурка начинает плеваться. Причем делает это явно с большим удовольствием. Вот и сейчас я пытаюсь оттереть пюре с блузки и лица, а моя дочка Шурка счастливо заливается смехом. В глазах – лукавство и море счастья. Вылитый маленький Матвей. Характер у нее вообще не мой.

– Лаура Александровна, давайте покормлю ее, – наша терпеливая и всегда улыбающаяся няня пытается мне помочь.

– Спасибо, Оксана. Я сама.

– Так, и кто это над мамой издевается? – Матвей, на ходу завязывая галстук, заходит в нашу просторную кухню.

Останавливается напротив высокого стула дочери и говорит:

– Коварство и подлые плевки? Интриги и манипуляции? Одобряю!

В ответ Шурка радостно хохочет.

– Беги переодеваться, – шепчет мне Матвей. – А то твои французы тебя не поймут.

– Испанцы, – поправляю его я. – У меня встреча с испанцами. Французы бы подумали, что так и нужно.

– Один чёрт! – отмахивается он. – Беги, принимаю огонь на себя. Значит так, – он зачерпывает ложку пюре и подносит ко рту притихшей Шурки. – Великий и ужасный Фрейд утверждал, что в младенческом возрасте формируются…

Шура широко раскрывает рот и глаза. Матвей ловко всовывает ей в рот ложку пюре, продолжая излагать теории Фрейда.

– Божечки, в первый раз в жизни вижу ребенка, который молчит, когда ему про умное рассказывают, – восхищается няня.

– Ну так гены же какие! – самодовольно ухмыляется Матвей, замечает мой взгляд и тут же добавляет: – Вся в маму!

– Доктор, вы неисправимы, – шепчу ему на ухо и целую в щеку.

– Хотите поговорить об этом? – серьезно отвечает он.

Хватаю портфель и выскакиваю из дома. Водитель предусмотрительно распахивает мне дверь машины. От вождения пришлось отказаться в целях экономии времени. Очень многое можно успеть, когда не нужно самой вести машину. Сажусь на заднее сиденье, открываю портфель и достаю документы. Но сразу бросаю их на сиденье машины. Работать совсем не хочется. Погода прекрасная. Ранняя осень, бабье лето. Свалю всё на Витю. Тем более, что он не против.

После той встречи адвокатов Витя приехал домой, собрал вещи и ушел от Марины навсегда. Первое время жил у меня. Марина обрывала телефон, приезжала, ловила его у подъезда.

– У меня только один отец, общий с Лаурой, – сказал Витя ей тогда. – А матери больше нет. Она умерла два дня назад.

Упрямство Витя унаследовал от Марины. Но простить ее подлость он так и не смог. Я честно поделилась с ним половиной всего, что унаследовала. И бизнес мы ведем вместе. У меня опыта не было. Но Витя закончил экономический факультет МГИМО. И его знания очень пригодились. И если раньше мы не очень дружили, то вся эта история нас очень сблизила. Мы стали неразлучны. Ведь семья нужна всем. И мы пусть маленькая, но семья.

Марина хотела наказать и перехитрить всех. Но наказала только себя. Осталась без детей и внуков. Шурку она ни разу не видела. Витя встречается с чудесной девушкой. Они хотят пожениться. У них будут дети. Но и их Марина не увидит. После ухода Вити и потери наследства, за которое она так боролась, Марина впала в депрессию. И так из нее и не вышла. Она лечится у отца Матвея и почти не выходит из дома. Единственный, кто навещает ее – это Генрих.

На первый транш, который перевела мне фармацевтическая компания Горчакова, я полетела на Кубу и нашла мамину могилу. Ее похоронили на старом кладбище Гаваны. Над могилой стоял простой крест.

Я заказала памятник, усыпанный гранитными розами. А над ними купидоны с поникшими крыльями. И надпись на испанском языке, цитата из «Плача Дидоны»:

О купидоны с поникшими крылами, летите

и рассыпьте над её могилой розы,

столь же нежные и хрупкие, как и её сердце.

Смотрите за ней и никогда её не покидайте!

Потом я открыла сеть языковых школ в России и на Кубе. В России всем управляю я и Витя. На Кубе рулят Светка и Никита. После того, как я вышла замуж за Матвея, Никита явился на нашу свадьбу и пытался избить Матвея прямо у ЗАГСа. Но Света так набросилась на него, что он растерялся. И тогда она его пригласила на свидание.

– А чего такого? – пожала плечами она, видя мое растерянное лицо. – Тебе мужик не нужен. А мне такой Вася Пупкин очень даже пригодится. Будет моих спиногрызов в узде держать.

Через полгода они поженились. Света как учитель русского языка с радостью согласилась управлять языковой школой на Кубе. Там иностранцев учат русскому и другим языкам тоже. Для тех, кто очень хочет учиться, но не может себе позволить, есть мои личные стипендии. Я выплачиваю их и в России, и на Кубе от имени моих родителей. Чтобы их всегда помнили и благодарили. Мои родители были советскими идеалистами. И я тоже свято верю в то, что возможность учиться должна быть у всех.

За два года Света с Никитой успели родить третьего сына. Сейчас Света опять беременна. И Никита на полном серьезе регулярно наведывается к Обе, чтобы духи помогли Свете родить дочку. Очень ему девочку хочется.

Но главная моя гордость: кризисный центр психологической помощи женщинам. Лучшие специалисты абсолютно бесплатно помогают женщинам разобраться в себе. Чтобы они не бегали по ведьмам и гадалкам, не бросались в омут с головой от отчаяния.

У Матвея центр регрессивного гипноза. Я хотела ему помочь финансово, но он отказался. Мои деньги не взял. И сам развил свой бизнес.

Конечно, я могла бы заработать втрое больше, если бы продала лицензию на препарат за границу. Но мои родители хотели, чтобы «Дидона» осталась в России. И я их поддерживаю. Уверена, что они смотрят на меня сверху и улыбаются. Хотя как настоящие ученые они были атеистами. Но я-то знаю, что там, за гранью реальности, всё только начинается. И уверена, что там они, наконец, вместе.