Сокровища короля

Глава 1

Линкольн, весна 1216 года

Стояло восхитительное майское утро. В природе царили покой, идиллия, гармония. А в доме Эдварда Уивера в Линкольне бушевал ураган.

– Не пойду! – кричала отчиму Мириэл. – Не пойду в монастырь. И ты меня не заставишь. Все равно сбегу. Клянусь!

Светлые глаза Найджела Фуллера налились кровью. Расставив широко ноги, он принял угрожающую позу.

– Теперь я – глава семьи и непослушания не потерплю. Слишком долго здесь потакали твоему бесстыдному своеволию!

– Ты всегда хотел избавиться от меня, только и мечтаешь об этом с тех пор, как женился на маме! – воскликнула Мириэл. – Едва похоронили дедушку, а ты уже за свое. – Она презрительно вскинула голову. – Таким, как он, ты все равно никогда не станешь. Этот дом так и будут называть домом Эдварда, даже после твоей смерти.

Мириэл поняла, что сказала лишнее. Найджел взревел, занося над ней кулак. Она увернулась от удара и схватила прялку из корзины у очага.

– Не смей прикасаться ко мне! – Она попыталась сглотнуть слюну, но в горле пересохло от страха.

Теперь, когда рядом не было дедушки, защищавшего ее от гнева отчима, наказание казалось неизбежным. Мириэл ткнула его прялкой в рыхлое брюхо. Он отскочил, и она кинулась к выходу. Грузность не помешала Найджелу проявить проворство. Прежде чем она успела отодвинуть щеколду, он схватил ее за толстую рыжеватую косу и рывком вытянул на середину комнаты.

Мириэл ударила отчима прялкой, но он вырвал орудие у нее из рук и отшвырнул в сторону. Тыльной стороной мясистой ладони он хлестнул ее по лицу, распоров кожу на виске золотой печаткой. Мириэл пыталась отбиваться, но Найджел крепко держал ее за волосы. Она царапалась, кусалась, как собака, пока не ощутила на зубах соленый вкус крови. Найджел взвыл и вновь ударил ее. У девушки потемнело в глазах, ноги подкосились, но грубая мужская рука, державшая ее за косу, не позволяла упасть.

– И не вздумай мне перечить! – пыхтел Найджел. – Нравится тебе это или нет, завтра ты отправишься в монастырь святой Екатерины!

– Ни за что! – огрызнулась Мириэл, продолжая упрямо настаивать на своем. Теперь она могла только дерзить. Пусть уж лучше убьет ее: она скорее умрет, чем покорится.

Вдруг затрещали языки разгорающегося пламени, и в комнате запахло паленой шерстью. Отброшенная прялка, одним концом угодившая в очаг, была охвачена огнем, уже подобравшимся к стоявшей поблизости корзине с немытой шерстью. В отворившуюся дверь ворвался свежий воздух, и комната внезапно наполнилась грязным удушающим дымом. Пламя метнулось к стропилам.

Бранясь и ревя, словно взбесившийся медведь, Найджел швырнул Мириэл на пол, изо всей силы пнул ее под ребра и, схватив с сундука бутыль с вином, выплеснул ее содержимое на пылающую корзину с шерстью.

Открылась дверь, в комнату заглянула женщина. Ома испуганно вскрикнула и кинулась за ведром с водой. Отовсюду уже сбегались на пожар с накидками и метлами другие домочадцы.

Мириэл зажмурилась, пытаясь воздействовать на гное затуманенное сознание: ей хотелось полного беспамятства. Однако и это желание, как и все остальное к се жизни, сколько она ни старалась, не подчинилось ее воле. Хотя отчим почти исчез в клубах дыма, но ведь на самом-то деле он никуда не делся.

– Это все дочь твоя натворила! – услышала она рычащий голос Найджела, обращавшегося к ее матери. – Наглая, сумасбродная ведьма. Теперь видишь, к чему привело сюсюканье Эдварда? Ее следовало поместить в монастырь в тот же день, когда она появилась на свет!

– Да, Найджел.

От боли и досады на мать, покорно соглашавшуюся с отчимом, у Мириэл задергались веки: ясно, что мать не осмелилась бы возразить мужчине даже ради спасения собственной жизни. В представлении Аннет Фуллер миром правят мужчины, их распоряжения и оценки не подлежат обсуждению.

– Под этой крышей ей больше нет места. Пусть переночует в сарае, под запором, и на рассвете чтоб духу ее здесь не было.

– Хорошо, Найджел, – как всегда смиренно отозвалась ее мать. Мириэл показалось, что та чуть замешкалась, прежде чем дать ответ, но, видимо, она просто приняла желаемое за действительное. Девушка услышала тяжелое дыхание остановившегося возле нее отчима.

– Надеюсь, ради твоего же блага, монахини разглядят в твоей душе что-нибудь достойное спасения. Видит Бог, они обречены на неблагодарный труд. – Он со злостью пнул ее носком башмака. – Не притворяйся, лживая тварь. Я знаю, ты слышишь меня.

Мириэл хотела показать отчиму язык, но сдержалась, продолжая неподвижно лежать. Пусть она потерпела поражение, но правоту его подтверждать не намерена. Такого удовольствия она ему не доставит.

Под ногами Найджела захрустел тростник, устилавший пол, – он направился к выходу. Щелкнув пальцами, он произнес:

– Чтобы к моему возвращению комната блестела.

– Хорошо, Найджел.

– А она пусть больше не попадается мне на глаза.

Хлопнула дверь. На мгновение все стихло, а в следующую минуту послышалась возня служанок, раскудахтавшихся при виде беспорядка в комнате, словно переполошившиеся наседки. Мириэл со стоном открыла глаза и, поморщившись, заморгала – один глаз ее заплыл от удара и горел. На беленых стенах темнели широкие полосы копоти, от плетеной корзины остался лишь дырявый каркас из почерневших прутьев, в нос бил смрад горелой шерсти.

– О, Мириэл, что же ты наделала? – посетовала ее мать, сердито качая головой. Аннет Фуллер было тридцать три года. Свои вьющиеся рыжевато-каштановые волосы, такие же, как у дочери, она благопристойно прятала под платок – головной убор замужних женщин. Природа наделила ее ясными серыми глазами и тонкими изящными чертами лица, которые очень редко озаряла улыбка.

– Ничего. – Мириэл шмыгнула носом и села. В голове стучало, каждый вздох отдавался острой болью. – Он сам устроил пожар, а я, как всегда, виновата. Он меня ненавидит.

– Вовсе нет, – мягко возразила Аннет. Подойдя к ведру, стоявшему возле обуглившейся корзины, она смочила в воде и отжала льняное полотенце. – Твой отец желает тебе только добра.

– Он мне не отец, – сердито отозвалась Мириэл. Об ее настоящем отце в доме старались не упоминать. Все, что она знала о нем, она почерпнула из подслушанной болтовни слуг и случайных обмолвок дедушки. Судя по их словам, ее отец был менестрелем, бродячим певцом. На пути своих странствий он повстречал четырнадцатилетнюю дочь богатого суконщика, соблазнил ее, лишил невинности и снова отправился в дорогу задолго до того, как у той начал округляться живот. Именно от него Мириэл унаследовала хрупкое телосложение, высокий рост и золотисто-карие глаза. Аннет вздохнула и опять принялась выкручивать полотенце, пока костяшки пальцев не побелели.

– По закону – отец. – Она опустилась на колени возле дочери и приложила мокрое полотенце к ссадине на виске. – Не прекословь ему, дитя мое. Мужчина в своем доме должен сознавать себя полным хозяином. Удивительно, что он раньше тебя не выпорол.

У возмущенной Мириэл заскрежетали зубы.

– Прежде хозяином здесь был дедушка, но он никогда меня не бил, – с надсадой в голосе выдавила она – к горлу вдруг подступили слезы. Чтобы не расплакаться, Мириэл стиснула в складках платья кулаки. Да, некстати она вспомнила дедушку. В памяти всплыло его суровое морщинистое лицо. Он был строг и требователен, но справедлив. И он любил ее. В этом все дело.

Мать, поджав губы, продолжала обрабатывать ссадину.

– Твой дедушка был стар.

– Ты хочешь сказать, что он бил бы меня, будь он помоложе? – презрительно бросила Мириэл.

Аннет отняла полотенце от лица дочери и, поднявшись с колен, села на корточки.

– Я хочу сказать, что с тобой он был слишком мягок. – Ее голос не изменился, но тон стал жестким. – Потакал тебе, когда надлежало проявить твердость. Ты вила из него веревки. Получала все, что хотела.

Ревность и обида, прозвучавшие в словах матери, не удивили Мириэл. Об этих чувствах, доселе скрытых, она догадывалась давно, но только сейчас осознала всю глубину их и горечь. Когда тебя любят, тебе нет дела до чужих переживаний.

– Значит, и ты хочешь отправить меня в монастырь, – прошептала девушка, вдруг с ужасом подумав, что, возможно, изначально мысль о монастыре возникла у ее матери.

– Так будет лучше для всех, – сухо ответила Аннет, отводя взгляд. – Тебя давно, пока ты совсем не распустилась, следовало определить к монахиням святой Екатерины.

– Но я не желаю быть монахиней! – Мириэл схватилась за ноющие ребра и стала раскачиваться, чтобы успокоить боль.

– А чего ты хочешь? – Серые глаза матери были холодны как лед. – Остаться здесь?

Мириэл уныло мотнула головой. Три месяца назад, когда дедушка был в добром здравии и пользовался в доме непререкаемым авторитетом, у нее бы и мысли не возникло о том, чтобы куда-то уйти.

– Конечно, нет, – хмуро согласилась Аннет. – Иначе тут вообще жизни не будет. Рано или поздно Найджел убьет тебя, я его хорошо понимаю. – Она глянула на полотенце и аккуратно сложила его. – Мы могли бы подыскать тебе мужа, но кто тебя возьмет, с таким-то характером, без большого приданого? – Она неодобрительно фыркнула. – И даже если найдется мужчина, который согласится сочетаться с тобой браком, где гарантия, что ты станешь ему хорошей женой и не опозоришь наш род?

– Как опозорила ты, родив меня? – съязвила Мириэл и отпрянула от матери, резко вскинувшей руку. Однако пощечины не последовало. Аннет опустила руку и сжала ее в кулак, захватив подол платья. Стиснув зубы, она обратила взгляд на тускло поблескивающее на пальце обручальное кольцо. От напряжения лицевых мышц четче обозначились тонкие морщинки между носом и губами – первые признаки старения.

– Да, – наконец промолвила она, – как опозорила я, родив тебя. Я была слишком молода, слишком наивна, чтобы разглядеть в твоем отце подлеца, каковым он и был на самом деле. Наградив меня тобой, он погубил мою жизнь. Спасибо, Господь не оставил меня, и по прошествии долгих лет бесчестья и горя я нашла хорошего человека, вернув себе право смотреть людям в глаза. – Аннет пристально посмотрела на дочь. – И я не позволю, чтобы ты своими капризами поставила под угрозу мое будущее. – Она резко выпрямилась. – Ладно, хватит об этом. Нечего попусту тратить время. – Ее взгляд метнулся к двум женщинам, убиравшим обуглившийся тростник у почерневшего очага. Они работали к ним спиной, но наверняка слышали весь разговор. К ночи о скандальном происшествии будет знать весь город.

– Встать можешь?

Мириэл кивнула и с трудом поднялась с пола. Ее тошнило, голова раскалывалась. Она расправила складки на платье. Оно было сшито из тончайшей английской шерсти цвета спелой сливы, изготовленной на фламандском станке в мастерской ее дедушки. Неужели ей придется променять эту роскошь на грубый невзрачный балахон послушницы? Как внучка Эдварда Уивера она привыкла носить самые модные платья, сшитые из лучших тканей.

– Пойдем. – Аннет взяла дочь за руку и повела к выходу. – Слышала, что сказал отчим? Он больше не желает видеть тебя в этом доме.

– И ты тоже, – дрогнувшим голосом проронила Мириэл.

– В данный момент нет, – безжалостно отозвалась Аннет.

Сарай – прочное каменное строение с массивными дубовыми дверями и слуховым окном с закрытыми ставнями – стоял напротив жилого дома в другой стороне двора. Сюда сносили мешки с шерстью, предназначенной для дальнейшей обработки – сортировки, чесания и сучения. Сейчас сарай пустовал, поскольку сезон стрижки овец еще только начался. Лишь в дальнем углу громоздилась небольшая груда руна.

Мириэл услышала, как загремел задвигаемый деревянный засов и в замке со скрежетом повернулся большой железный ключ. Потирая плечи, она побрела на середину помещения. На утрамбованной земляной пол падали редкие лучики света, сочившегося сквозь щели в ставнях. Хотя шерсти было мало, в сарае стоял крепкий аммиачный дух, которым за тридцать лет использования пропитались его стены. Едкий запах успокаивающе подействовал на Мириэл. Вспомнился дедушка: его белая борода на ощупь была как руно, а одежда всегда пахла овцами.

Мириэл пошла вдоль стен, водя пальцами по твердому камню, как это она часто делала в детстве, тенью следуя за дедушкой. Она всюду ходила за ним по пятам, засыпая вопросами, которые он выслушивал в неодобрительном молчании, но, в конце концов, не выдерживал, разражался хохотом и удовлетворял ее любопытство. Дедушке льстило, что внучка проявляет столь восторженный интерес к делу его жизни, и Мириэл год за годом, сначала у него на коленях, затем заглядывая ему через плечо, познавала ткацкое ремесло, пока не научилась всему, что умел он сам, хотя, разумеется, ей недоставало его опыта и сноровки. Да что толку?

У Мириэл к горлу подкатил комок. Она сняла со стены клочок шерсти и пропустила его меж пальцев, определив по длине волокон, что руно сострижено с овцы шотландской породы. Ее дедушка, Эдвард Уивер, умер, и его место занял Найджел Фуллер, который стал управлять усадьбой, словно петух на навозной куче. Он считал, что ей не место в мастерских или возле сукновальной машины, как и ему негоже подметать пол или мыть за собой посуду. По его глубокому убеждению, жизнь отвела мужчинам и женщинам разные ниши, и, кроме как ночью, они не должны воссоединяться, да и тогда хозяином остается мужчина.

Мириэл приблизилась к груде руна в углу. Пятьсот мешков доставили сюда из монастыря святой Екатерины, обители, куда ее отправляют в пожизненное заточение, чтобы она не мозолила родным глаза, не путалась у них под ногами, а главное, не доставляла неприятностей. Монахини всегда рано проводили стрижку шерсти. Дедушка шутливо называл начало сезона стрижки овец днем святой Екатерины, хотя по календарю ее праздник был только в ноябре.

Их семья давно и успешно вела дела с монастырем святой Екатерины. Родная сестра дедушки, родившаяся с ним в один день и умершая два года назад, до самой своей смерти выполняла в монастыре обязанности ризничего; одна их дальняя родственница, ныне настоятельница бенедектинской обители неподалеку от Линкольна, принимала там постриг. Очередную послушницу из семьи Уиверов в монастыре примут с распростертыми объятиями. И мать настоятельница несколько раз намекала на это дедушке, но тот, внимая мольбам внучки, оставлял ее предложения без ответа. Однако Найджел рассуждал иначе. Мать Мириэл, будучи женщиной молодой и здоровой, могла выносить целое поколение его собственных детей, так зачем же обременять себя незаконнорожденной дочерью какого-то проходимца?

Мириэл устроила для себя уютное гнездышко в ворохе вонючей жирноватой шерсти и легла, свернувшись клубочком. Раз уж ей придется с утра до ночи ползать на коленях в холодной часовне, она станет молить Бога, чтобы он наслал мор на стада отчима.

– Мор, мор, мор, – бубнила она сквозь зубы как заклинание. В конце концов, слова потонули во всхлипе, и она разрыдалась.

С наступлением вечера свет сквозь щели перестал проникать, и Мириэл окутала темнота. Никто не принес ей еды или питья, никто не попытался утешить. Лишь раз снаружи дернулся засов, когда кто-то пришел проверить, крепко ли заперта дверь. Затем она услышала шорох удаляющихся в сторону дома шагов. Мириэл – хрупкая фигурка, затерявшаяся в глубине огромного сарая, – закрыла глаза, ища забытья во сне.