Соперники

Глава 5

После разрыва с мужем Гонсала не могла находиться с ним в одном доме и вновь попросила прибежища у Флоры.

Та ее, конечно же, приютила у себя, хотя это и было не совсем, кстати, так как Флору в тот период гораздо больше занимали собственные проблемы. Накануне Боб Ласерда сделал ей официальное предложение, и Флора не отвергла его, лишь попросила немного повременить со свадьбой. Теперь ей надо было разобраться в своих чувствах, понять, почему она медлит, не отваживаясь сказать Бобу решительное «да».

Гонсала тоже понимала, что стесняет своим присутствием Флору, но, тем не менее, поехала к ней, а не в отель, потому что нуждалась, прежде всего, в дружеском участии.

— Это было ужасно, — рассказывала она Флоре, не сдерживая слез. — Хуже всего то, что свидетелем скандала стал Тьягу. Представляю, как ему сейчас больно! Ведь он больше всех радовался нашему примирению с Антониу.

— Мы все за вас радовались и, честно говоря, я не понимаю, почему ты опять вздумала с ним разводиться, — сказала Флора. — Ты ведь любишь его по-прежнему.

Нет, я любила не реального Антониу, а свое ложное представление о нем. Любила, потому что не знала его истинной сути.

— А теперь она тебе открылась?

—Да.

— Но откуда такая уверенность? Может, ты и сейчас заблуждаешься на его счет! Поговори с ним спокойно, он тебе все разъяснит, и конфликт будет исчерпан. Разве вы прежде не ссорились? А потом опять мирились.

— На сей раз это невозможно, — твердо произнесла Гонсала. — Я узнала об Антониу такое!..

— Тут замешана другая женщина? — поспешила с догадкой Флора.

— Увы! — горько усмехнулась Гонсала. — Если бы это была очередная соперница, я бы так не убивалась.

— А что же может быть хуже этого? — Недоуменно спросила Флора.

— Есть вещи, которые я не могу ни принять, ни простить: лицемерие, стяжательство и, наконец, элементарное воровство.

— Господи! Неужели ты говоришь сейчас о Сан-Марино?

— А то о ком же? Я узнала, каким способом он нажил свое состояние.

— Но может быть, это всего лишь грязная сплетня, подброшенная его конкурентами по предвыборной борьбе! — высказала предположение Флора. — Такое часто бывает.

— Конкуренты в данном случае ни при чем, — возразила Гонсала. — Проговорился верный прихвостень Антониу — Торкуату. А уж он-то знает наверняка о сомнительном прошлом своего босса.

— Торкуату мог просто обозлиться на Сан-Марино и все это выдумать, — не уступала Флора.

— Я тоже не верила Торкуату, пока прямо не спросила об этом Сан-Марино и не увидела его глаза. Разумеется, он попытался увернуться от ответа, из-за чего мы буквально подрались. Я стала бросать в него все, что попадало под руку.

Флора из деликатности не спрашивала, что же конкретно узнала о муже Гонсала, но та сама решилась приоткрыть завесу над тайной.

— Не хочется втягивать тебя в нашу грязь, да и выносить сор из избы тоже не пришло время — это станет большим ударом и для моих детей, и для семьи Отавиу. Но тебе я все скажу, иначе ты будешь уговаривать меня вернуться к Антониу. Только пусть это останется между нами, ладно?

— Разумеется. Ты же знаешь, что я умею хранить чужие тайны.

— Да, знаю. Потому к тебе и пришла. Так вот, Антониу в свое время прибрал к рукам капитал Григориу Монтана. И при этом всю жизнь цинично выдает себя за искреннего друга Отавиу! Теперь ты понимаешь, что я не могу жить с таким человеком под одной крышей!

Флора, однако, и теперь не была уверена в правдивости этой информации. Ей казалось, что Гонсала наверняка сгущает краски.

— Ну что ж, поживи пока у меня, соберись с мыслями. Тут нельзя рубить с плеча, — сказала она обтекаемо, уклончиво.

— Да, мне надо хорошенько обдумать, как вести дело о разводе. На благородство Антониу рассчитывать не приходится: он сделает все, чтобы оставить меня нищей.

— Надо поговорить с Патрисией, — подсказала Флора. — У нее обширные связи. Пусть найдет тебе хорошего адвоката.

— Верно! Без адвоката я не сделаю и шагу. Иначе Антониу легко обведет меня вокруг пальца.

Приняв такое решение, Гонсала, наконец, немного успокоилась.

А утром следующего дня она поехала в тюрьму и внесла залог за Торкуату, после чего его освободили под подписку о невыезде.

— Я знаю, что по закону ты не должен уезжать из Рио, — сказала ему Гонсала, — но все же советую тебе поостеречься Антониу. И еще одна просьба: никогда не попадайся мне на

глаза и не ищи встреч с Ирасемой!

По совету Алвару Сан-Марино тоже поехал в тот день вызволять из тюрьмы Торкуату и очень обозлился, узнав, что его опередила Гонсала.

— Положение становится опасным, — оценил обстановку Алвару. — Торкуату слишком много знает…

— Он будет молчать. Теперь он на свободе, и не в его интересах распространяться о собственных подвигах, — возразил Сан-Марино.

— А Гонсала? Кто знает, что она может натворить — при ее эмоциональности!

— Она не собирается меня разоблачать. Но в обмен на молчание требует развода.

— И ты дашь ей развод?

— Нет, попробую уговорить ее, даже подкупить — деньгами, имуществом, всем, что у меня есть. Я уже кое-что предпринял: подослал Боба к Флоре. Попросил, чтобы она должным образом повлияла на Гонсалу. А ты пошли к ней Патрисию. В прошлый раз Гонсала вернулась ко мне благодаря твоей жене.

— Ладно, я скажу Патрисии. А ты не оставляй в покое Отавиу. Он должен вспомнить номер счета!

— Да-да, — рассеянно ответил Сан-Марино, которого в тот момент занимали только разладившиеся отношения с Гонсалой.

И, надо признать, его беспокойство не было напрасным: гонцы, посылаемые им к взбунтовавшейся Гонсале, один за другим возвращались ни с чем.

Первым доложил о неудаче Боб Ласерда. Флора велела передать Сан-Марино, что предпочитает занимать нейтральную позицию и не вмешиваться в отношения супругов, чтобы нечаянно им не навредить.

Патрисия, к удивлению Сан-Марино, сказала ему примерно то же самое: дескать, она со своей стороны сделала все, что могла, но последнее слово по-прежнему остается за Гонсалой, и поэтому на нее сейчас лучше не давить.

Зная, что Гонсала общается по телефону с сыновьями, Сан-Марино обратился за помощью и к ним.

— Поверьте, я ни в чем не провинился перед вашей матерью, — клятвенно заверял он Арналду и Тьягу. — Я люблю ее и хочу только одного: мира в нашей семье.

— Не похоже, чтобы ты думал о мире, когда кричал на маму и угрожал ей, — хмуро заметил Тьягу. — Я не знаю, из-за чего у вас возникла ссора, но не сомневаюсь, что у мамы были основания для обиды. Ты сам должен попросить у нее прощения.

— Да она меня и слушать не хочет! Отказывается говорить со мной по телефону.

— Значит, тебе нужно подождать, пока она немного успокоится, — рассудил Тьягу.

Арналду во время этой беседы угрюмо молчал, а когда остался с отцом наедине, то прямо сказал ему:

— Ты бы хоть сейчас не лукавил перед нами. «Я ни в чем не виноват»! Может, Тьягу тебе и поверил, но я-то знаю, каково пришлось маме. Легко ли ей было терпеть твой роман с женой Отавиу?

— О чем ты говоришь, Арналдинью? Ева давно умерла!

— А тот портрет, который висел у тебя в кабинете? Подозреваю, вы опять поссорились из-за него.

— Оставь свои подозрения при себе! Тот портрет я давно убрал со стены. И вообще, что ты можешь знать о моей жизни, о жизни матери? Если хочешь нам обоим помочь, то уговори ее вернуться домой.

— Я уже пытался это сделать, — сказал Арналду. — Но мама на сей раз настроена решительно. Боюсь, тебе не избежать развода, отец.

Отавиу несколько дней корпел над статьей, пытаясь довести ее до совершенства, которому, как известно, нет предела. За этим занятием его и застал Сан-Марино, пожаловавший к брату без предварительного звонка.

— Ой, Сан! Ты пришел за статьей? А я еще не дописал ее… — стушевался Отавиу как школьник, не успевший вовремя выучить уроки.

— Ничего, допишешь. Не торопись, это не к спеху, — успокоил его Сан-Марино. — Я заехал просто так, поболтать по-приятельски.

— Ты молодец, я очень рад тебе. А почему Гонсала не приехала?

Сан-Марино тяжело вздохнул и ответил с абсолютно искренней печалью в голосе:

— К сожалению, она опять от меня ушла. Временно живет у подруги. Я уже не знаю, что и делать, Отавиу, как ей угождать. Она стала такой капризной, нервной. Возможно, это нечто возрастное.

— Не могу поверить! Гонсала всегда такая спокойная, уравновешенная, доброжелательная.

— Да, все так. С друзьями, с детьми она просто ангел. А ко мне у нее, очевидно, какие-то повышенные требования.

— Ладно, не горюй. Гонсала тебя любит, а значит, вы обязательно помиритесь. Пойдем, я угощу тебя хорошим кофе. Называется экспрессо. Это технология такая, надо использовать специальную кофеварку. Я долго не мог ее освоить, но теперь сам легко справляюсь. Знаешь, все оказалось не так уж и сложно!

Они отправились на кухню, затем переместились в столовую, и все это время говорил в основном Отавиу: о Жулии, которая почти каждый день звонит ему из Японии, о Бетти, чьи фотографии недавно опубликовал престижный цветной журнал, но больше всего о Сели:

— Для меня большое счастье видеть, как она становится обыкновенной жизнерадостной девушкой. Ходит на вечеринки, общается не только с девочками, но и с мальчиками. Кстати, твой младший сын вчера проводил ее домой. Они какое— то время были в ссоре, а теперь вновь помирились. Надеюсь, что и вы с Гонсалой вскоре помиритесь.

— Дай-то Бог, сказал Сан-Марино и как бы, между прочим, перевел разговор в иное русло: — Отавиу, я все забываю у тебя спросить… Ты однажды говорил о каком-то ключе. А я где-то потерял ключ от ящика своего письменного стола. Так может, это был как раз мой ключ?

—Да, я что-то припоминаю, — неуверенно произнес Отавиу, почесывая затылок. — Кажется, я находил какой-то ключ… Но он ни к чему не подошел, и я его, наверное, выбросил.

Такой ответ был совсем неутешителен для Сан-Марино. Хорошо, если Отавиу действительно выбросил ключ в такое место, где его уже никто никогда не отыщет. А если он вдруг снова всплывет, и Отавиу каким-то образом увяжет его появление с именем Элиу Арантеса?

— Я думаю, это был мой ключ, — произнес вслух Сан-Марино. — Жаль, что ты его тогда не показал мне. А так, видимо, придется взламывать замок.

Слушая его, Отавиу вдруг отчетливо представил письменный стол и ящик, в который он положил тот самый ключ, но сосредоточиться на этой мысли ему не удалось — Сан-Марино отвлек его внимание очередным вопросом:

— А те цифры, о которых ты говорил, все так же продолжают всплывать в твоей памяти?

— Да, бывает иногда… Но сейчас я увлекся статьей, и они отступили… Я и забыл о них.

— А я тут консультировался с одним врачом, и он сказал, что тебе надо вспомнить всю комбинацию и тогда эти цифры окончательно перестанут тебя мучить.

— Да они уже и не мучают меня, — простодушно произнес Отавиу. — Я же говорю: статья их вытеснила из моего сознания.

— Ну и, слава Богу, — вынужденно промолвил Сан-Марино и встал из-за стола. — Спасибо тебе за все. Утешил меня, напоил прекрасным кофе.

— Я всегда рад тебя видеть. Ты не печалься. Знаешь, что я тебе посоветую: ты еще раз попроси прощения у Гонсалы, даже если не чувствуешь за собой никакой вины!

— Спасибо. Ты мудрый человек, Отавиу, — криво усмехнулся Сан-Марино. — Я последую твоему совету, хотя и не уверен, что Гонсала поймет меня.

После встречи с Отавиу его настроение не только не улучшилось, но и ухудшилось: никакой важной информации он не получил, да еще и разбередил душу вынужденной беседой о Гонсале.

Ехать в опустевший дом Сан-Марино не хотелось, и он завернул по дороге к Алвару, где за бутылкой коллекционного виски они обсудили свои насущные дела. При этом Алвару, как человек более нетерпеливый и решительный, вызвался поехать в швейцарский банк и проверить хотя бы ту комбинацию цифр, которую однажды вспомнил Отавиу.

— Ну что ж, поезжай, — без всякой надежды на успех поддержал его Сан-Марино.

Размолвку Сан-Марино с Гонсалой Отавиу принял так близко к сердцу, что решил выступить посредником между ними. С этой целью он и отправился в дом Сан-Марино, забыв, что Гонсала там не живет. Но Ирасема отнеслась к нему благосклонно и подсказала, где можно найти сеньору.

Гонсала сама открыла дверь Отавиу, и в ее глазах он прочитал искреннюю радость, смешанную с болью и страданием.

Эта боль, остро отозвавшись в душе Отавиу, подвигла его на неординарный поступок: он прижал Гонсалу к себе, словно хотел укрыть и защитить от всех невзгод мира — нынешних и грядущих. А она, верно истолковав этот порыв, не оттолкнула Отавиу, приняла его поддержку с благодарностью. Глаза ее увлажнились, и она, украдкой смахнув слезу, сказала:

— Ничего, мы еще поборемся! Главное, что я сумела принять правильное решение.

— Ты говоришь о своем уходе из дома? — осторожно спросил Отавиу.

Гонсала его поправила:

— Я ушла не из дома, а от Антониу. Это большая разница.

— Но почему, Гонсала? Вы ведь такая замечательная пара!

— Это лишь внешнее впечатление. А на деле мы не просто чужие люди, мы — антиподы!

— В тебе говорит какая-то обида на Сана, — заключил Отавиу. — Я не хочу вмешиваться в ваши семейные дела, но ты должна знать: он очень страдает из-за этой ссоры. Прости его, вернись домой.

— Причина его страданий мне известна, — горько усмехнулась Гонсала. — И поверь, она ничего общего не имеет с любовью.

— Нет, Антониу любит тебя! Он сам мне это говорил.

— Ты святой человек, Отавиу, — покачала головой Гонсала. — Жаль, что я пока не могу рассказать тебе всю правду о твоем друге.

— Ты слишком идеализируешь меня и недооцениваешь своего мужа. А он — замечательный человек! Дай ему еще один шанс, Гонсала! Я хочу видеть вас вместе, счастливыми.

— Я тоже хочу быть счастливой, — сказала она. — Поэтому и ушла от Антониу. Не уговаривай меня вернуться к нему. Просто поверь на слово, что я поступила правильно. И не беспокойся обо мне: я чувствую в себе достаточно сил для того, чтобы самостоятельно построить свою жизнь. Заново, с чистого листа!

— Это нелегкое дело — начинать новую жизнь в нашем возрасте, — заметил Отавиу исходя из собственного опыта.

— А у меня есть дополнительный, очень мощный стимул, — пояснила Гонсала, не вдаваясь в подробности. — Этим поступком я пытаюсь защитить не только себя, но и своих детей, и своих друзей!

Она говорила это с такой убежденностью в своей правоте, что Отавиу внял ее просьбе и отказался от дальнейших уговоров. Но поскольку Гонсала так и не сказала, из-за чего ушла от мужа, то тревога Отавиу за близких ему людей после этого разговора только усилилась.

Сан-Марино пил с горя у себя в кабинете, периодически обращая взор на портрет Евы и находя в том утешение как в былые времена. Водрузить картину на прежнее место он пока не решался — просто извлекал ее из тайника, ставил перед собой, прислонив к стене, и предавался дорогим его сердцу воспоминаниям.

В один из таких моментов к нему и нагрянул Отавиу, которого Ирасема любезно пропустила к хозяину без предварительного доклада.

Отавиу шел к Сан-Марино, чтобы поддержать его в трудную минуту, но, увидев портрет жены, забыл обо всем на свете.

— Это же Ева! — воскликнул он, впадая в сильное возбуждение. — Почему у тебя ее портрет? Он висел в нашей гостиной.

Пойманный с поличным, Сан-Марино сразу же протрезвел.

— Этот портрет я приготовил для Жулии. Она искала его в старом доме и не могла найти. А я вот нашел…

Отавиу молчал, глядя на него странно округлившимися глазами, и Сан-Марино поспешил увести его из кабинета:

— Пойдем к Ирасеме, пусть она приготовит нам кофе.

Отавиу безучастно последовал за ним, пошатываясь и с трудом передвигая ноги. Заметив это, Сан-Марино предложил ему устроиться на веранде.

— Здесь не так душно. Посидим, поговорим. Ты статью принес или просто заглянул ко мне, по-дружески?

Отавиу был не в силах говорить и жестом попросил воды. Сан-Марино заботливо протянул ему стакан с водой. Затем Ирасема принесла им кофе…

Позже она много раз повторяла, что ничего странного в поведении обоих мужчин тогда не заметила, что они сидели за столом как давние друзья и мирно беседовали, но уже минут через пять до нее донесся неистовый крик Отавиу: «Я тебя убью! Убью!»

Ирасема не могла знать, что в те самые пять минут, пока она была на кухне, Отавиу вдруг вспомнил нечто очень важное, подсознательно мучившее его долгие годы. Эта внезапная вспышка памяти ослепила его, он бросился на Сан-Марино, хрипя от ярости:

— Подлец!.. Лицемер!.. Предатель! Ты был любовником Евы!..

Сан-Марино попытался увернуться от удара, и это еще больше разозлило Отавиу. Даже голос у него окреп. Отавиу теперь уже не хрипел сдавленно, а кричал на весь дом:

— Подлец! Трус! Я убью тебя!

На Сан-Марино посылался град ударов, и он вынужден был отвечать тем же. Между бывшими друзьями завязалась беспощадная драка, Сцепившись в клубок, они то валились на пол вдвоем, то вновь поднимались на ноги, пока не упали оба без чувств, ударившись о застекленную дверь веранды.

Именно эту финальную часть драки увидели прибежавшие на шум Ирасема и Тьягу.

— Это было ужасно! — вспоминала потом Ирасема. — Они оба лежат без движения, а кровь так и хлещет из ран… Я растерялась, не знала, что делать. Хорошо, что там был Тьягу. Это он вызвал скорую помощь. А тут и сеньор Антониу пришел в себя. Все вместе мы пытались привести в чувство и сеньора Отавиу, но…

В отличие от Сан-Марино, который отделался легким ушибом головы в несколькими царапинами, Отавиу снова впал в кому, и его увезли в клинику к доктору Сисейру.