Сорок апрельских дней

Фаза вторая: "Зверь". День 11. "Луна"

«Снятся ли андроидам электрические овечки?»

Филип К. Дик

Ночевать в Логово Кир не пошёл, он не смог бы заснуть. Вместо этого, мальчишка отправился в степь. Сначала забрёл далеко, но во тьме ужас усилился, и он вернулся на холм, с которого были видны освещённые ворота Станции.

За полчаса до полуночи из них вышла Эйприл — в лучах фонарей центрального входа блестела её пшеничная чёлка, на плече развалился котёнок. Она потрепала ягуара-шлагбаум, и, заметив силуэт мальчишки на фоне звёзд, отважно шагнула с освещённой дороги во тьму, немедленно обратившись в тень.

Луна выплёскивала на чёрные травы своё серебро. Кир сидел, боясь шевельнуться, и не мог оторвать от девочки глаз.

«Эйприл — тень, сгусток тьмы рядом со мной. Наверное, я и сам сейчас — тьма».

Рядом с ней, в траве проскакивали синие молнии — там сидел Облако.

— Какой небосвод! Красиво ведь, правда?

— Одна чернота...

— Какая ещё чернота? — удивилась девчонка. — Я про звёзды!

— Звёзды? Жалкие точки среди беспросветной тьмы!

— Кир... — Эйприл вздохнула... Ей и в голову не приходило, так думать о небесах. — Ведь тьмы не бывает, есть только фон, на котором зажигаются звёзды!

— Не всё ли равно...

— Если твоя жизнь разрушена, самое время закрыть глаза и поискать того, кто это сделал.

Кир молчал.

— Ты знал про опасность, по периметру Станции развешены сотни предупреждений. Но не слушал отца, жаждал знаний! Играл бы в саду, ничего бы с тобой не случилось!

— Какого отца? В каком саду? Всё враньё!

— Сад и сейчас на месте.

— Заброшенный и заросший.

— Он может ещё расцвести...

Они ушли далеко от обрыва, и ветер не в силах был донести сюда запахи океана, лишь щекотало в носу от горького аромата полыни.

— Эйприл, ты ведь пришла за мной?

— Нет.

— Тогда помоги.

— Кир, любой остолоп мечтает жить вечно и жаждет любви — безусловной, не за что-то, а просто. Такому не долго гулять на свободе... Но ты умный, и должен признать: всё это — пустые фантазии... В конце всегда будет грусть. А какая: светлая или похожая гнев и отчаяние, зависит лишь от тебя.

— Эйприл...

— О чём ты беспокоишься? Как можно боятся того, чего нет?

— Нет?

— Нет для тебя. Смерть лежит за границами опыта. Как только она придёт, ты исчезнешь. Тебе с ней не встретиться, жизнь — всё, что у тебя есть. Сейчас ведь ты жив?.. Жив! А непохоже! Ходишь, как зомби, каменея от страха. Если бы оставалось в запасе ещё триста лет — и тогда бы расстраивался?

— Несколько месяцев, вовсе не триста лет. Слишком мало... Будь у меня шанс...

— Людям всегда всего мало. Чем ты собирался заполнить долгие годы? Не стала бы жизнь пустой? Чтобы прозвучать, времени хватит. А шансы нужны лишь ничтожествам, недостойным даже единственной жизни.

— Тебе легко говорить, ты ведь не умираешь! А может, и не живёшь! — зло выкрикнул Кир.

— Это ты не живёшь! Прекрати убегать! Не приняв смерть, нельзя принять жизнь!

— Мне нужно время...

— Время? Оно убивает лишь тех, кто в него верит, — грустно сказала Эйприл.

Небо светлело, и очертания гор выступали отчётливее и резче.

«Эйприл утешала меня половину ночи...»

— Сколько тебе нужно времени? Сто пятьдесят лет, как всем? Но зачем? Насколько осмысленно бы ты жил, насколько ярко? Знаешь, когда люди жили лет тридцать, не было смысла тратить десятки лет на создание комфорта. Теперь люди находят это разумным, ради будущей счастливой и плодотворной жизни. Только время не обмануть — даже с идеальным здоровьем, в шестьдесят не захочется разрушать старое и творить. А дальше наскучит и жить. Груз воспоминаний тяжёл, и нет новых чувств — влюбится пятьсот раз за жизнь невозможно. Работа, пусть самая распрекрасная, надоест. А тело в полном порядке, ему жить и жить! И общество требует деятельности! Вот и живут, а правильнее сказать — существуют в ледяном застывшем кошмаре, старые душой и молодые телами, накачанные стимуляторами амёбы... — Эйприл провела ладонью по волосам. В полутьме вспыхнули белые искры. — Тоже так хочешь? Может лучше, забыть о страхе и начать жить сейчас? Ты зря тратишь время, а просишь ещё! Зачем?

— Зачем? — голос мальчишки срывался, в горле стоял ком, мешающий говорить. — А зачем я жил, для чего что-то делал? Рос, учился, общался... Бегал по лужам, разговаривал и мечтал...

— Я не знаю.

— Наверное, надо было сконцентрироваться на главном. Тогда удалось бы прожить более интересную жизнь.

— Нет, Кир. Прожить можно лишь ту, которая есть. Единственную, свою. Вспомни её, скоро некому будет уже вспоминать.

— Маяк не поможет? Он работает на уровне атомов, значит и опухоль сможет убрать. Или сделать новое, хорошее тело, а старое уничтожить.

— Нет.

По щекам покатились слёзы — разумеется, сами собой.

— Почему?

— Равновесие. У всего есть цена.

— Но я готов заплатить! Отдать всё, что угодно!

— Уверен? А что у тебя есть? Жизнь — это много, Кирилл. Очень много. Догадываешься, что нужно отдать, чтобы не нарушить баланс?

— Что? Что?! — Кир больше не сдерживался, а только размазывал сопли.

Эйприл положила руку ему на плечо.

— Ты устал. Отдохни... Мы вернёмся к этому разговору. Потом, ещё очень нескоро.

Взошедшее солнце осветило веснушки и спадающие на плечи огненно-рыжие локоны. Заблестели изумрудом глубокие, как лесные озёра, глаза.

— Держи! Твоя очередь греться.

Эйприл сняла жёлто-зелёную куртку — одну на двоих, и накинула мальчишке на плечи.

Когда, возвратившись на Станцию, они шли мимо антенного поля, Кир произнёс:

— Мне нужно немного побыть одному. Приду через час.

Эйприл кивнула.

В этом месте Кир терял чувство времени, потому заранее поставил будильник наручных часов. Откинулся назад, на грань пирамиды, и растворился в двух голубых бесконечностях — океане цветущего льна и просторе небес. Белое покрытие не нагревалось, зато прекрасно отражало солнечный свет, и мальчишка растаял в весенних лучах, исчезая...

Пронзительный писк разрушил хрустальные стены сна.

Пора! После приятной неги, в которой Кир не осознавал, кто он и что с ним происходит, столкновение с действительностью казалось адом. Он пожалел о своей слабости — о том, что позволил себе исчезнуть, забыть ужас своего положения.

Смерть!

Это не волшебное растворение в цветущей степи.

Ничто! Непредставимое ничто...

Было в сто раз хуже, чем до дремоты. Мальчишку трясло на тёплом ветру.

Кир понимал, глупо задавать вопросы вроде: «Отчего это случилось со мной?» Ответ и так был известен: «Почему нет?» Рано или поздно, исчезнуть придётся всем, привилегий тут быть не может. И всё же, захлёстывало отчаяние, и он вопрошал: «Почему я, это именно я? Отчего я не кто-то другой?»

Ведь иногда, быть собой по-настоящему жутко...