Сорок апрельских дней

Ночь. "Крыша"

— Скажи, разве тут плохо? Всё, как на ладони.

Ещё бы! Здание корпорации «Aeon» самое высокое в городе. И одновременно — самое необычное, выполненное в виде сверкающих рёбер, торчащих из громадного бассейна с густым бирюзовым гелем.

С него открывается потрясающий вид: небоскрёбы и взлетевшие над землёй на ажурных опорах транспортные развязки, многоярусные сады и острые шпили, а главное — набережная и океан. По левую руку — купола ферм, омываемые волнами, а совсем далеко, у самого горизонта — острова. Вращаются лопасти установленных в океане и встроенных прямо в дома ветряков.

Не скажу, что тут плохо. Наоборот, захватывает дух. Но...

Глядя на город с самой высокой точки, вспоминается сон. Сахарные дома и вспышка, что их поглотила. Благодаря странным снам, теперь мне известно, что это Фиест кода-то бомбил Диэлли. Давно, больше пятнадцати лет назад. Как раз, когда я родился...

Но почему мне всё это сниться?

От чёрного фотоэлектрического покрытия поднимается жар, и на носу уже висит капелька пота.

Тайком вытираю её ладонью. Хочется пить...

— Слишком тут жарко. На набережной можно было поесть мороженого, искупаться.

— Мы ещё не пришли! Во-о-н там будет отлично! — она указывает подбородком на куб опорной станции, увешанный блоками вентиляции. — Тень и ветерок.

Легко перемахнув через сетчатый забор, по свернувшимся толстыми змеями вентиляционным рукавам мы взбираемся на крышу станции и усаживаемся на парапет.

Бело-голубой алмаз солнца, зеркальные грани растворённых в золотой дымке небоскрёбов. А дальше — набережная, океан, паруса.

Тут в самом деле неплохо, под сенью огромной спутниковой тарелки: не жарко, а ноги удобно стоят на шкафах с трансформаторами. Солнечная тишина — лишь электрический гул, да пение ветра, зацепившегося за иглы антенн.

— Ну что? Я, как всегда, оказалась права?

— Надоела ты, со своим самомнением! На набережной всё равно лучше. Или в парке... Мороженого можно купить! — я пробую надавить на больное место. — Смотри, там работает мой отец! — показываю на соседний небоскрёб, тоже собственность «Aeon». Он меньше нашего. Но, как мне известно, намного важнее. Асимметричное здание, сложенное из сотен «перетекающих» друг в друга кубов. По заверениям рекламы, символ того, как идеи тысяч учёных перетекают в реальность.

— А что там у них?

— Лаборатории. В нашем, только администрация.

— Здорово дружить с хакером, способным выключить системы слежения! Одной мне сюда не попасть!

Не выключить, а обмануть. Сотрудники, мечущиеся в поисках неисправности, нам ни к чему.

Лёгкий ветерок сушит пот и ласкает тело. Становится совсем хорошо.

Я кладу голову девушке на плечо.

— Как думаешь, отчего птичьи гнёзда считают частью природы, а человеческие города — нет?

На меня вдруг накатывает странное чувство, что всё это уже было. Ветер, девчонка и этот дурацкий вопрос.

Дежавю...

Под ногами деловито гудят трансформаторы. Крышки шкафов вибрируют, расслабляя утомлённые мышцы, а я размышляю о том, как в благополучном обществе мог появится Фиест. Ведь он не пришелец! Что его сделало тем, кем он стал? Где скрыта проблема: в генах, в детстве?

Да уж! Если теория Мэйби верна, человек с подобным атавистическим поведением однозначно должен исчезнуть при перелёте. Хотя, гипертранспортом он и не пользуется — наверное, понимает.

Я растворяюсь в дыхании города: на песок накатывает волна и уходит обратно, вечер сменяет утро, а осень — весну, прибывают новые толпы туристов, и такие же толпы улетают назад. В небесах, едва не цепляя башни ретрансляторов животами, словно гигантские скаты, плывут полицейские дирижабли. Неторопливо вращаются лопасти ветряков, и в сотни раз медленнее — этажи.

Смотрю и смотрю на зеркальные грани, а глаза сами собой закрываются...