Сорок апрельских дней

Ночь. "День Единения"

Видимо, посиделки с отцом возле отделений полиции, становятся нашей традицией.

Снова понадобилась его помощь. И всё рано, пришлось затратить немало усилий, чтобы убедить полицию и блогеров, что я не причём.

«С чего ты решил, что там бомба?»

Резонный вопрос. Если бы я знал! В тот момент, мне казалось логичным, что раз есть террорист, должна быть и бомба. А где её закладывать, как не в месте скопления людей?

Ответственность за взрыв взяла на себя радикальная феминистическая организация «it», выдвинув требование: прекратить создание геноморфов.

Значит, не повстанцы. Девчонки, опасающиеся конкуренции — того, что за серией HEF, придут другие, более совершенные куклы. Покорные или взбалмошные — как пожелает заказчик. Умеющие поддержать мужчину ласковыми словами и вкусным ужином после работы. Опытные в постели. Верные и не устраивающие истерик. И деньги пойдут не торговцам косметикой, одеждой и предметами роскоши, а производителям геноморфов, вездесущей корпорации «Aeon».

Впрочем, не факт, что это они. Болтать — не взрывать!

— Сын, мне кажется, вокруг тебя происходит слишком уж много событий.

Я молчу.

— Хоть бы спасибо сказал. Ладно, пошли...

Мэйби показывает заголовок в планшете: «Только благодаря отважному мальчику никто не погиб».

«Мальчику»? Я совершеннолетний!

— Ладно, давай за работу!

На Диэлли праздник, День Единения. К единению он не имеет ни малейшего отношения — в этот день флот Союза отбил у повстанцев планету. Но кого волнуют детали, раз на улицах раздают футболки и кепки, а вечером устраивают карнавал!

Если в действительности людей связывает лишь ВДК, нужно выдумать таинственный «День Единения».

У нас куча дел: я больше не хочу клянчить деньги у отца. Мы мечемся на мультикоптере в небесах над столицей и раскрашиваем удерживаемые силовыми полями облака в цвет государственного флага. Вечером они засияют в свете прожекторов.

Р-р-аз! — нужно лишь навести прицел...

Ба—бах! Часть облака окрашивается в коралловый. Как губы Мэйби...

Ба—бах! Теперь — в лазурный.

Будто небо над крышей небоскрёба «Aeon», что стала нашим убежищем от целого мира...

Оставшиеся облака мы оставляем белыми, как есть.

Нет! Не оставляем! Мэйби не любит скучать и играть по правилам.

Ба—бах! — и часть облака, что должна быть белой, становится алой.

Как кровь на белом бетоне...

Голова начинает кружиться, подташнивает.

Девчонка хохочет.

— Мэйби, зачем? Что теперь делать?

— А ты всё тот же Кирилл — трус и зануда! Не парься, я прихватила корректор.

В краске нет пигмента, это пудра из миллиардов бесцветных кристаллов. Идею украли у бабочек, покрытых, словно черепицей, прозрачными чешуйками — какую часть спектра они отражают, в тот цвет и окрашиваются крылья.

Бах! Бах! Бах!

Корректор растворяет кристаллы...

Свист лопастей, и опять:

Бах! Бах!

Мы сидим у воды, а над нами зажигаются первые звёзды.

Ни пения ветра, ни грохота волн —тишина. Как и всё остальное, её начинаешь ценить, лишь утратив.

От бесконечных бабахов в ушах до сих пор стоит звон.

Весь город на площади, там сейчас музыка, шум и рокот толпы. Но такое веселье мне нужно меньше всего. В канонаде победных салютов, я уже слышу громовые раскаты новых боёв.

— Эх, Мэйби... Отчего же ты сразу не рассказала, что ты — геноморф.

У неё на коленках урчит белый, как облако, котёнок.

— Я пыталась. Много раз: на пляже, на набережной. Разве ты хотел слушать? Сам потом говорил: если бы знал, то не стал бы дружить! Ты считал геноморфов вещами, марионетками.

— А зачем скрыла возраст?

— Как бы я объяснила, что взрослая — и без чипа? И неохота казаться старухой!

— Семнадцать — ещё не глубокая старость.

— Но старше тебя!

Ладно. С девушками про возраст не говорят. Да и какое значение имеют цифры, когда ты будешь семнадцатилетним от первой секунды до смерти, которая придёт за тобой лет этак в сто — геноморфы живут не так долго, как люди.

Впрочем, мы с Мэйби похожи — я тоже, навсегда останусь пятнадцатилетним. Правда, только для ГСН.

Для ГСН...

Я вдруг понимаю: что-то не сходится. Нейросеть Маяка не обмануть парой цифр. А записи с камер, мои анализы, лечение, профилактика? В сеть уходят все данные о состоянии организма!

Выходит, весь этот план, о котором рассказал мне отец — чепуха. И соответственно, все мои знания о мире и об устройстве общества — тоже.

Как там было во сне? Как рассуждал Фиест? «Когда власть целиком перейдёт Маяку — а когда-нибудь, это случится».

Как же я это упустил?

Судя по всему, пока что — власть Маяка ограничена. В конце концов, Маяк не умеет имплантировать чипы. Поэтому — разные номера ВДК, разная степень свободы.

Как говорил всё тот же Фиест: «Quid pro quo».

Маяк — инструмент человечества, а человечество — инструмент Маяка.

Он — инструмент. Но чей?

Правительства? Учёных? «Aeon»?

И к чему он стремится? Зачем ему люди? Ведь, если бы он хотел остаться один — я бы уже тут не философствовал!

Без толку думать об этом: выяснить мотивы и цели Маяка не получится, для человека он непознаваем. Нужна информация о тех, с кем он входит в контакт...

Над городом вспыхивает огромная голограмма — лицо бородача с целой гривой волнистых волос. Мягкие черты, доброта и забота во взгляде.

До ушей долетают обрывки стандартных фраз...

— Смешно, когда бесчувственный психопат рассуждает о жертвенности!

— С чего ты взяла, что он психопат?

— Кир, ты чего? Это же Президент целой планеты, а не сопля, вроде тебя! Как он, по-твоему, захватил власть? Хотя... У вас много общего: бесчувственность, чёрствость и эгоизм.

— Захватил власть? Но Президента выбирают по количеству лайков в Сети! На Диэлли демократия!

Эйприл смотрит на меня, как на умалишённого.

— Думаешь, власть — никому не нужная штука, что лежит под ногами? Пошёл и нашёл?

— Ладно, проехали. Ты всегда считала меня дурачком... Знаешь, я ведь никак не могу поверить, что ты не одна из серии, а та самая... Девчонка, с которой мы вместе смотрели на океан.

— «Смотрели на океан?» Теперь это так называется? И зачем для этого раздеваться? — её глаза превращаются в щёлки. — А если серьёзно: хорош! Ведь я рассказала, как подделала запись!

— Мэйби, прости... За геноморфа, за грязные шорты, за «отца». Я ведь не знал...

— Да я понимаю и не сержусь. Ни капельки... Люди — как облака, сотворённые ветром времени, чтобы вскоре исчезнуть, уступив место новым. Можно лишь восхищаться текучими, полупрозрачными формами... Разве это возможно — не любить облака? — в её глазах стоят слёзы. — Ты тоже... Тоже меня прости.

И всё же, она какая-то странная. Другая... Ведь то, что я сейчас слышу — слезливая интерпретация её заявления: «Не получается ненавидеть тех, кто скоро умрёт. А умрут скоро все».

Нет. Девчонка, с которой я целовался на крыше, была не такой. Не замечал в ней особой любви к человечеству.

— Ты очень добрая и романтичная... — её лицо озаряет улыбка, на щеках появляются ямочки, а в глазах — весёлые искры. И я прибавляю: — ...как для безжалостного убийцы.

Она вздрагивает и отворачивается.

— Ты правда считаешь меня такой?

— Да. Ведь, так и есть. Такой ты задумана, Фиест лишь воспользовался.

— По-твоему, это всё? Больше обо мне сказать нечего?

Обнимаю её за плечи:

— Что бы тогда я тут делал?

Ласкаю единственное ухо, вспоминая её былую уверенность в том, что несуразный вид у неё ненадолго.

— Ну а что, Кир? Что ещё во мне есть? — со щеки на белоснежные шорты падает капля.

— Мэйби, ты добрая! Сильная! Сумела пойти наперекор судьбе: обрести свободу и умение любить! Пусть и того, кто этой любви недостоин.

— Нет, я любила только тебя! Всегда! Кажется, ещё до рождения! Пойми, Фиеста я увидела первым. А он — на тебя похож, — перехватив гневный взгляд, она добавляет поспешно: — Немного. Не спорь... — девичья рука вцепляется мне в коленку. — А ведь я до Фиеста никого не встречала, вот и запала. Импринтинг... Какие должны быть между людьми отношения — тоже не знала. Считала всё нормой... Только когда тебя встретила, разобралась, что всё может быть по-другому.

Да уж! Вот так история!

И, вот так логика! Меня она, значит, не видела, но уже при этом любила! И что же, Фиеста вообще никто не любил, даже подконтрольный ему геноморф? Этот безумный романтик — жизнь провитал в багровых своих облаках?

Из головы не выходят слова: «Кажется, ещё до рождения!»

— Мэйби, скажи: кто твой прототип?

Она хмурит брови.

— Ну, откуда мне знать? При рождении мне стёрли память. Я даже симулятор не помню.

Верчу в руках клык. Он странный, гранёный. На рёбрах переливается золотистый свет гаснущего светила.

Замечаю внутри клыка, еле заметную странную вязь — символы, цепляющиеся один за другой.

С трудом удаётся разобрать в середине: «PI», а в последней строчке: дабл ю, эн, и почему-то — мягкий знак. Да ещё — пара точек под буквами...

Что за язык?! Чепуха!

От блеска кристалла слезятся глаза.

— Мэйби, смотри — там буквы!

Она вертит зуб в руке, щурится.

— Ага! Точно!

— Надо отсканировать и попробовать расшифровать! Жаль, я уже отдал отцу реверс-процессор!

— Конечно! Мы так и сделаем! Только потом, сейчас есть дела поважнее. А клык... Код серии, скорее всего. Ничего интересного... Да, и неизвестно, сколько времени займёт дешифровка.

Она возвращает мне зуб.

Дела поважнее? Сидеть и смотреть на закат?

Слова Мэйби противоречат сами себе: код серии, и — не взломать! С другой стороны, невозможно представить, чтобы корпорация хранила секретные сведения в зубах геноморфов.

Представляю себя в качестве докладчика на гипотетическом научном симпозиуме. Удивлённый профессор поправляет очки:

— Так откуда-откуда, голубчик, вы получили новые данные об устройстве Вселенной?

— Я же вам говорю: из клыка внезапно взорвавшегося ягуара!

Смех в зале. Представление окончено...

Мэйби, пожалуй, права... Тогда просверлю отверстие, да повешу на шею. От современного общества я не в восторге, а предки поступали именно так: мальчик, прошедший обряд посвящения, преодолевший свой страх, делал амулет из добычи.

Я больше не жертва, я — охотник!

Котёнок, привлечённый блеском кристалла, лупит лапой «охотнику» по пальцам.

— Ай! — я одёргиваю руку. На коже выступают горошинки крови. Котёнок гневно шипит, а я бросаю оторопевшей хозяйке: — Мэйби, это ведь геноморф?

— Естественно!

— Тогда зачем их выпускают с когтями?

— А зачем рожают людей с мозгами? Это я, конечно, не про тебя! — Мэйби, даже не пытается скрыть раздражения. А меня не покидает странное чувство, что я беседую не с ней, не с моей Мэйби — словно на крыше расстался с одной, а в зоопарке встретил другую.

Дело видимо в том, что она так и не сумела меня простить.

— А как... Как его зовут?

— Да не знаю. Просто — Котёнок.

— Слушай, давай... Давай назовём его — Облако.

— Облако? — она фыркает. — Вот ещё! Смотри! — она переворачивает котёнка, трясёт им перед моим носом. — Это — мужик! Никакое не Облако!

Я отпихиваю пушистое тельце. Котёнок пищит.

— Да я понимаю! Но, пожалуйста! Так надо!

— Надо? Для чего?

— Хочу, чтобы одна девчонка жила.

Я понимаю, что ляпнул лишнее. Теперь, она точно назовёт его как угодно, лишь бы не Облако. Такая уж у девчонок любовь, такое девичье братство!

— А, Дзета-шесть. В ролике говорили, что ты друзей потерял. Значит, была и девчонка? — она щурится.

— Просто друг.

— Врёшь! Так не бывает! — она наклоняет голову, вопросительно вскидывает бровь. — А я? Просто друг или просто не друг? Просто девчонка? Твоя девчонка.

Молчу, не зная, что на это сказать. По правде, я даже не понял вопрос. И был ли это вопрос или странное женское заклинание, бессмысленный набор слов. Видимо — заклинание, ведь пробормотав его, Мэйби сразу же успокаивается и произносит:

— Котёнок Котёнок! По просьбе Кирилла, нарекаю тебя Облаком!