Сороковник. Книга 4

Глава 12

Здесь всё почти как настоящее, но если присмотреться — видно, что линия горизонта не так уж далека, и чем к ней ближе, тем уплощённее и тусклее пейзаж. Будто сидишь в центре огромной панорамы, самую серединку которой воссоздали один в один с реальной местностью, а далее — подогнали фон, создав иллюзию простора, но условность всё равно присутствует.

— Особо не приглядывайся, глаза проглядишь, — кидает насмешливо Гала. — И не вздумай критиковать: думаешь, легко было перетащить тебя сюда? Да ещё декорации подкрасить, подправить, чтобы всё было как в натуре. Хорошо, помогли, я-то по этой части не Мастер.

— Кто помог? — спрашиваю машинально.

— А те, кто за тобой время от времени подсматривает. У них свои причуды. Думаешь, Мир один развлекался? Тут, голуба, свои тотализаторы, правда, ставки иные… Не просто так я о тебе всё знаю.

Вытаскивает из кармана трубочку, затягивается, и, хоть не набивала, не раскуривала — из чашечки начинает виться ароматный дымок. Гала с удовольствием выпускает несколько колечек.

— Видишь? Тут и со мной-то носятся ради тебя, интересно им, чем дело закончится, вот и создают мне условия. Здесь всё на самом деле — пресное, серое, тусклое, или вообще красок нет, сплошной туман. Лимб, одно слово, что с него возьмёшь… Другого уровня я не заработала, да и не пускают попаданцев дальше, хоть и трещат там, снаружи, что в смерти все равны. Мне повышенное внимание, потому что я твой куратор, изначально, а значит — должна до самого Финала отследить. Видишь, забаву оставили, — с удовольствием пыхает трубочкой. — Хоть что-то почти настоящее. Всю жизнь мечтала превратиться в старую каргу, ведьму, с трубкой в зубах, вот и дали напоследок побаловаться.

— Почему напоследок?

— Потому что — напьюсь скоро. Тебя вот провожу в последний путь, ты уж прости за чёрный юмор… Последний инструктаж свой проведу — и к Лете. Есть тут такая речушка. Бывает, что за жизнь всё настолько опостылело, да не забывается, а хлебнёшь — и память отшибёт. Хоть и не навсегда. Но лет десять будешь ходить радостной идиоткой без прошлого, а дальше — как получится.

Она замолкает.

С вопросами не лезу, поняв, что лишнего, с её точки зрения, она не скажет. У неё на всё ответы весьма однообразные: узнаешь, когда пора придёт; поймёшь, когда созреешь… Впрочем, в нынешнем состоянии я и спрашивать толком не могу — мысли бессвязны, смешались. Наверное, всё же это шок.

Но то, что я, оказывается, объект наблюдений каких-то ещё сущностей, явно высшего порядка — мне не нравится. От слова "очень". В какую новую неприятность я умудрилась влипнуть? Казалось бы, хуже смерти ничего быть не может, ан нет. "Ничего" — если она действительно конец всего сущего, Разрушительница наслаждений и Разлучительница собраний, как говаривали на Востоке. А тут вдруг оказывается, что смерть — далеко не завершение.

— Лета… — Говорю совсем не то, что думаю. — Выходит, она и тут есть?

— Здесь много параллелей с нашим миром. Мораны-то, хоть и разные, но по сути — ипостаси одной, единой. Её-Высшую ты вряд ли когда увидишь, да это и невозможно для таких примитивных существ, как мы, это что муравью попытаться разглядеть вблизи человека. А со здешней — скоро встретишься. Она уже тебя почуяла. Но время у нас пока есть, так что давай побалакаем.

— Очередной инструктаж? — спрашиваю обречённо.

— Нет, этого дела с меня хватит. Что нужно будет — тебе и без меня скажут. Да и, сдаётся мне, не определились ещё, что назначить, тут с этим не торопятся. Моя задача — привести тебя в порядок, чтобы башка прояснилась, чтобы была в адеквате, когда пора настанет. Поняла? Да ты уже почти нормальная, я же вижу. Умеешь приспосабливаться, это я ещё с первой встречи заметила. Ты вот что…

— Нормальная? — перебиваю. — Гала, ты вообще о чём? У меня дети там остались, Мага остался один, я беременная была, в конце концов… — Зажимаю рот, чтобы не сорваться на истерический крик. — А ты мне — опять про какие-то игры? Да пропадите вы все пропадом! Не дождётесь, хватит с меня!

— Вот! — припечатывает она. — Вот это куда лучше, чем та амёба, которой ты тут растекалась! — От её выпада я даже теряю дар речи. Голос ведуньи становится жёсток. — Ты будешь играть, Ванесса-Иоанна-Ива. Будешь. И знаешь, почему? — Спрыгнув со своей Бусины, сводит брови. Не ведунья — ведьма. — Потому что это — твой единственный шанс вернуться. Потому что в Книге Судеб ещё не вписана твоя конечная дата, а в склепе дель Торресов не заготовлено место. И потому что у тебя единственной появился шанс надрать задницы всем этим сволочам, которые за наш счёт развлекаются, ты поняла?

И, с хрустом переломив трубку, воинственно показывает небу средний палец.

У меня отваливается челюсть.

— Таким вот образом, — хладнокровно заканчивает Гала. Некрасивое лицо внезапно озаряется улыбкой. — Что касается твоего Маги, который, как ты полагаешь, остался, наконец, трижды вдовцом, тут ты малость ошибаешься.

Не успеваю оглянуться, чтобы посмотреть, на кого это она уставилась за моей спиной, да ещё такими лучистыми глазами, как на плечо ложится знакомая рука. С обручальным изумрудным кольцом на безымянном пальце.

— Здравствуй, Ива. — Наклонившись, Мага целует меня в щёку. — Рад, что ты в порядке.

Шагает к Гале — и ласково её обнимает. Порывисто вздохнув, она с силой притягивает к себе, прижимается лбом к его груди… А я чувствую, что вот-вот упаду в обморок, даже мёртвая. Не может быть!

— Спасибо, что встретила и поддержала, — слышу негромкий голос Маги. — Галечка… Я и за тебя рад. Ты хорошо выглядишь.

— Да уж, — ведунья отстраняется. Когда она смотрит с такой затаённой нежностью, то просто преображается: так на моей памяти она глядела разве что на Васюту. — Паршивец ты этакий… Я знала, что ты прорвёшься. Думаешь, я из-за э т и х стараюсь? — выразительно поводит бровью на небо.

— Для меня, знаю. Спасибо. Зря ты тогда отказалась, из тебя вышел бы превосходный лич. Королева Личей, не меньше.

— Жалею. Да теперь уж поздно, — усмехается она. — Мёртво-живой всё же лучше, чем в этом… суррогате кваситься.

— Мага? — Не узнаю своего голоса. — Ты… ты что, тоже умер?

Он поворачивается ко мне, взметнув полами своего знаменитого плаща. Как и Гала, здесь он выглядит моложе, чёрные, как смоль, отросшие кудри спускаются почти до лопаток, глаза блестят каким-то шальным азартом…

— Пришлось, милая.

— Тебя убили? — спрашиваю в ужасе.

— Нет, Ива. Прости, мне сейчас к тебе лучше надолго не подходить… Я умею останавливать сердце. Нужно помочь тебе продержаться эти пять минут, за которые отец разыщет Кэрролов или тех целителей, что окажутся ближе. У тебя в спине арбалетный болт, его надо вытащить, рану в сердце зарастить, а тогда уже запускать само сердце. Не волнуйся, этого времени им хватит.

— Пяти минут?

— Так и знала, что вы что-то придумаете, — Гала потирает руки. Объясняет, как маленькой: — Не поняла? Твоё тело там, в Гайе, пока в стадии клинической смерти, пять-семь минут мозг ещё живёт, а если в связке с паладином поработает и некромант — например, его знающий папаша, то этот срок можно и продлить. Правда, не думаю, что надолго, здесь тоже не дураки и роялей не любят…

— Каких роялей? Гала, какие пять минут? Я тут уже целую вечность!

— Время у Мораны течёт по-другому. — Голос суженого непривычно мягок. Лишь в последние дни в нём появлялись подобные интонации. — И ощущения меняются. Само умирание занимает доли секунды, а тебе они наверняка показались вечностью. Здесь же прошло…

— Не более получаса, — отвечает Гала на его невысказанный вопрос. — У живых — секунда-другая, не больше.

— Значит, у нас в запасе около суток, — подытоживает Мага. — Ива, при переносе могло занести в любой из уровней здешнего царства, ты могла заблудиться, уйти слишком далеко и не услышать мой Зов, хлебнуть из Леты, в конце концов… Я решил, что лучше проследить за твоей душой лично.

Смотрю на него во все глаза.

— Ты ради меня… умер?

Он с досадой дёргает плечом.

— Ива, я некромант. Это моя работа.

Ага. Конечно. Только, дорогой муженёк, я при этом отлично помню, как ты откровенничал перед кузеном Майклом, признаваясь, что всё тянул со второй инициацией, потому что панически боишься этой самой смерти, на которую работаешь… Он не оставляет мне времени растрогаться.

— На самом деле, сутки — не так уж и много. Обратный перенос несложен, но тут есть свои особенности. Гала? Я правильно понял, что, если Иву встретила ты, значит, это — всё-таки Финал? Чёрт… Аркадий оказался прав.

— Этот парнишка всегда прав, — улыбается Гала чему-то, известному только им. А я понимаю всё меньше. Какие формальности в царстве мёртвых? Сюда-то он попал безо всяких проволочек, ни у кого не спрашиваясь!

Финал. Божечка мой, Финал, вот и он, наконец. Значит, всё дело в нём. Я должна его как-то… отработать, отыграть, и тогда… Как там сказала ведунья? У меня и впрямь есть шанс?

— Орфей и Эвридика, — негромко говорит она. — Одиссей в Аидовом царстве. Данте и Вергилий. Персефона. Лазарь. Мифы рождаются не на пустом месте, и случаи возвращения в мир живых действительно имеют место быть. — Я вдруг понимаю, что обращается она ко мне. — Всё возможно. Но только с разрешения Хозяйки.

Камень подо мной вдруг становится холодным. Ужасно холодным. Трава стремительно покрывается инеем, и в считанные секунды степь затягивается белым.

— Наконец-то. А я всё думала, когда вы об этом вспомните… голубки…

В снежном вихре из ниоткуда вылетает прямо на нас пара лошадей. Из лёгкой колесницы, отделанной накладными пластинами слоновой кости, небрежно бросив поводья, намеревается сойти высокая статная женщина. Она уже грациозно подбирает край белоснежного хитона, когда мой суженый, в два шага оказавшись рядом, предлагает руку.

— А ты галантен, мальчик мой…

Богиня, прекрасная, как греческая статуя, соизволит принять помощь смертного. Мага спокоен и выдержан, только на виске часто бьётся жилка. Отвешивает Моране изящный поклон, и в светлых, почти белых глазах повелительницы Зимы и Последних вздохов появляется искреннее удовольствие.

— Отрадно не только видеть, но и чувствовать, что тебя не боятся. И уж вдвойне отрадно — вновь ощутить себя женщиной. Давно я не позволяла себе подобной причуды. Что ж…

На бело-мраморный лик набегают краски. Насмешливо изгибаются в улыбке нежно-розовые губы; зеленеют глаза, и в тон им оживает степь, вновь шелестя травами на несуществующем ветру; изящными дугами очерчиваются брови, скулы рдеют здоровым румянцем. Хитон расцветает королевским пурпуром. И только волосы, завитые в мелкие кудри — так и хочется сказать, "по-древнегречески" — прихваченные изящной золотой диадемой филигранной работы, остаются белыми, как недавнишний иней.

— Не будем терять время на разговоры. Это моё воплощение терпением не отличается. Да и ждала я слишком долго, а потому — переходим к делу. Ты, ведунья, прекрасно справилась со своей задачей, а потому — я прощаю твой последний, наверняка не слишком приличный выпад, и дарую тебе право переместиться на уровень выше, где, возможно, мы найдём для тебя куда более подходящее занятие, чем встреча земляков-неудачников. Впрочем, если выберешь Лету — твоё право, я не настаиваю… С тобой, Иоанна-Ванесса-Ива, мы поговорим позже, в зависимости от того, к чему придём в разговоре с твоим мужчиной. Ты, Маркос дель Торрес…

Её глаза вспыхивают.

— … да Гама… С тобой мы можем продолжить с того самого места, на котором остановились в прошлый раз. Впрочем, сегодня ты подобрался ближе. Итак, Мага, ты пришёл за своей женщиной, я правильно поняла?

— Да, Морана. Я пришёл за своей женщиной.

Несмотря на трагизм ситуации, на холод, до сих пор сковывающий мои кости, я чувствую непередаваемую гордость. Услышать о себе такое!.. Богиня усмехается и вроде бы становится ниже ростом, хрупче, беззащитнее. Во взгляде появляется кокетство.

— А что ты мне дашь за неё? — Лукаво поглядывает, склонив голову на бок. — Ты же знаешь правила: я никого не отпускаю даром. Во-первых, из-за сентиментальности своей я согласна выслушивать просьбы об освобождении лишь от неутешных супругов; ну, тут, вроде бы, всё сходится. Во-вторых, желательно, чтобы тело покойницы всё же пребывало в состоянии, способном вместить вернувшуюся душу… Гм… посмотрим, посмотрим. С этим вы, вроде бы, подсуетились, успели. Но выполнишь ли ты третье условие, основное? Какой выкуп ты можешь предложить за свою Иву, мать нынешних детей и, возможно, будущих? Во что ты её оценишь? Только не вздумай предлагать мне жизнь: она и так моя. Захочу — и ты останешься со мной навсегда, и не один, я ведь могу многих сюда призвать, кто тебе дорог… А так и будет, — добавляет жёстко, — если не угодишь. Ну? Говори!

"Молчи и не вмешивайся, что бы не услышала", шепчет за моей спиной Гала.

Снежные кони бьют копытами в сторонке. Мой суженый и Морана ведут странный диалог-танец, скользя друг против друга вдоль границы невидимого круга, как бойцы, высматривающие слабые стороны противника.

— Я отвечу, — спокойно говорит Мага. — Я знаю правила, и установленные богами для людей, и принятые средь самих богов. Но знаешь ли их ты, прелестная?

Брови опасной собеседницы с показательным изумлением приподнимаются. Но взгляд становится подобен колючим льдинкам.

— О каком конкретно правиле идёт речь? Никто не может меня попрекнуть в нарушении Кодекса Богов, слышишь, некромант? Ты пытаешься сбить меня с толку?

— Ну что ты, владычица, никоим образом… Это я однажды был сбит с толку, давно, лет пятнадцать тому назад, случайно встретив тебя… нет, не тебя, а кого-то, невероятно похожего, в чужом мире, в старом автобусе в горах, неподалёку от моря. Я был потрясён. Всем нам хорошо известно, что путешествовать между мирами разрешено только людям, ведь деяния богов столь велики по мощности, что могут повлиять на равновесие чужого мироздания, а это чревато Хаосом… Конечно, это была не ты, осторожнейшая, а какая-то самозванка-богиня, прикинувшаяся Мораной, чтобы безнаказанно порезвиться на Земле. Представь: она узнала во мне некроманта — и растерялась: очевидно, от испуга, ибо я мог, вернувшись в Гайю, через Оракул сообщить об этом злостном нарушении. Наверное, из-за сильного смущения она оставила в покое душу водителя, а к прочим даже не потянулась. Ну и правильно, иначе я бы уж точно не смолчал о таком вопиющем беспределе.

Полы чёрного некромантовского плаща перехлёстываются с золотым краем хитона. С расписной каймы подола срывается змея, но словно ненароком втаптывается в землю Магиным каблуком.

— Я… разберусь с этим, — с запинкой отзывается Морана. В сердцах добавляет: — Какая наглость!

Мага смиренно наклоняет голову.

— Неслыханная, прелестная моя. Но ещё в то время меня насторожил сам факт коварной игры за твоей спиной. Как ты думаешь, с какой целью эта особа могла заявиться на чужую территорию? Неужели моя женщина понадобилась ей ещё тогда?

Богиня сердито сопит, как обиженный ребёнок. Вдруг чело её проясняется.

— Знаю! — говорит весело. — Это же всё происки моего племянника! Представь, милый юноша совсем недавно говорил со мной об этом давнишнем случае и как раз признался, что подговорил одну свою знакомую…ммм… богиню на небольшую авантюру. Ему уже тогда нравилось немного пошалить. Представляешь?

Магина ладонь стискивается в кулак. Вот-вот из-под боевых ногтей брызнет кровь.

— Пошалить? — как бы небрежно переспрашивает он.

— Ну да. Но я же не зна… моя знакомая даже не догадывалась, зачем ему это нужно. Просто мой племянник — такой очаровательный, такой харизматичный, что ему трудно отказать, так и хочется сделать что-нибудь приятное. Представь, с его руки здесь у меня так много попаданцев, они рассказывают удивительные истории о своих мирах, это так развлекает!

— И что же понадобилось милому мальчику на Земле? — сквозь зубы спрашивает мой суженый. — Или это секрет, божественная?

— Да какой там секрет… Какие секреты между Тёмным и Смертью, дружок? Дело-то выеденного яйца не стоит, так, игрульки… Представляешь, мальчик поспорил. Да, поспорил, — повторяет Морана с каким-то удовольствием. — Одного из его старших брать… товарищей взяли и турнули однажды с Гайи. Ваши турнули, Тёмные. И вот, хоть их и наказали примерно, а какой-то нехороший осадок остался. Прямо скажем: молодые демиурги побаивались практиковаться на Гайе, пока однажды мой племянник возьми да скажи: вы, олухи… Это я проще выражаюсь, по человечески, чтобы тебе яснее было… Вы, говорит, олухи и дураки, что боитесь за эту планету браться. А я вот — возьмусь, и покажу, кто в этой Вселенной хозяин! И взялся. Потом, конечно, пожалел, но — пари есть пари, отступать нельзя, засмеют…

Речь у богини вроде бы и простецкая, а глаза злые.

— Я весь внимание, лунная моя. Что же дальше?

— Дальше? О, самое интересное. Дальше, насмотревшись разных игрищ в чужом мире, мальчик составил гениальный план: взрастить своего собственного Тёмного Властелина. Представляешь? Из Тёмных. И его руками придушить всех Тёмных в Гайе, такой вот каламбур. О-о, вот это был бы финт и победа… Вот он и… присмотрел одного из наследников Главы, на всякий случай поспособствовал изъятию его чересчур умного братца из этого мира…

Мага словно спотыкается. Взгляд его стекленеет.

— И…

— И решил немного поработать над моральным обликом другого. У него не получилось изъять хорошенькую девицу, которая то и дело обращала бы будущего Властелина в сторону глупого милосердия, вот он и решил — отодвинуть её в сторону по-другому. Руками самого юного влюблённого. А заодно навесить на него кучу вины, навсегда рассорить с отцом, прибрать по-тихому жён и сделать навек одиноким, что, как ты понимаешь, устойчивости к психике не добавляет…

На какой-то миг мне кажется, что Мага вот-вот взорвётся. Морана торжествует, даже не скрываясь… но тут же с досадой отступает, поскольку суженый мой вдруг улыбается. Лучшей и обаятельнейшей своей улыбкой.

— Какая поучительная и трогательная история, мудрейшая моя… — говорит вкрадчиво. — А зачем ты мне её рассказала? С какой-то целью?

С богини разом слетает налёт простецкости и скудоумия, из-за которого я уже сомневалась: да полно! Морана ли это? Теперь глаза её холодны и расчётливы.

— Хотелось посмотреть, как ты начнёшь беситься, — говорит нарочито медленно. — Где-то мой племянничек просчитался, а ведь мнит себя психологом… А ты хорош, мальчик, хорош… Ну, что, размялся? Теперь предлагай настоящую цену. Торгуйся, некромант, но помни, что второй раз дешёвки вроде шантажа я не допущу. Торгуйся.

За её спиной вырастает трон с высокой спинкой. Обрастает подушками, удобно прогибается под хозяйским седалищем, подставляет подлокотники. С тихим злорадным удовлетворением Морана растягивает губы в усмешке.

Но Мага смотрит не на неё. На меня. И выражение лица у него такое, будто он мучительно пытается что-то припомнить. С виду он по-прежнему хладнокровен, но мне передаётся его внутреннее напряжение. Что она сказала особого, отчего он так переменился?

Рассеянно он опускает руки в карманы… и взгляд его останавливается, совсем как недавно.

Он медленно опускает веки. Какое-то время уходит в себя. Открывает глаза и — еле заметно мне улыбается.

— Говоришь, у тебя много попаданцев, гостеприимнейшая? Чем же они тебя привлекают? Рассказами о своих мирах? Ты, всемогущая, вынуждена сидеть здесь, в ограниченном пространстве, как в клетке, в то время как двуногие осмеливаются пересекать межмирье…

Резкий хлопок ладони по подлокотнику отзывается звоном в голове. Я даже затыкаю уши.

— Это переходит все границы, — со сдержанным гневом заявляет Морана. — Ты не понял, что шутки кончились? Что ты себе позволяешь, некромант?

Ни один мускул не дёргается на лице моего благоверного.

— Всего лишь сделку.

Богиня, подозрительно прищурившись, наблюдает за тем, как Мага вынимает из кармана какой-то светлый комочек. Затаив дыхание, вытягиваю шею, чтобы лучше посмотреть. Даже Гала невольно подаётся вперёд. Во вкрадчивом голосе Маги столько уверенности… непонятно, чем обоснованной, что я невольно гадаю: что он всё время таскал в кармане, во что оценил мою жизнь и свободу? Или он блефует? Но со Смертью не шутят, она ясно дала это понять.

Осторожно подцепив блестящим ногтем узелок, суженый развязывает то, что оказывается моим носовым платком. Я вижу, как хищно раздуваются ноздри Мораны, как… как расширяются её зрачки, словно у наркомана, почти вытесняя радужку и делая глаза чёрными…

— Чшшшто это? — шелестит по степи её голос. — Земля?

— Земля с семейной могилы, моя госпожа.

— Изссс её мира?

Взгляд, вскользь брошенный на меня, едва не сносит с Бусины.

— Да. Из твоего бывшего мира, Персефона. Мира, по которому ты скучаешь и куда тебе запрещено возвращаться, ибо место занято другой. Но никто не мешает тебе посетить могилы предков тех людей, которые случайно попали в твоё царство. Тут ты — в своём праве.

Мага прикрывает горстку сыпучей глинистой земли ладонью.

— Твой якорь на Земле. Твой Ключ. Твой бессрочный билет в прекрасный яркий мир с необъятной историей, в мир, где к тебе до сих пор относятся с почтением и благоговением. В мир, где чтут покойных, где до сих пор стоят громадные гробницы, которых боится само время, где столько разных и удивительных обычаев и традиций, о которых ты не знала, будучи привязана к одной планете, а теперь — можешь исследовать его весь…

— О-о, ты красноречив, я знаю, — шепчет Морана, не сводя глаз с его ладоней. — Искуситель… Но… что это, я тебя спрашиваю? Как оно к тебе попало и почему оказалось здесь, ведь сюда, ко мне, переходят только души и образы, но не грубая материя?

— Это дар Светлого, — просто отвечает Мага. — А их дары ведут себя непредсказуемо, ты же знаешь. Для них преград не существует.

— Дар…

С разочарованным стоном богиня откидывается на спинку трона. А Гала за моей спиной явственно хмыкает. Похоже, есть в этом какая-то закавыка, мне неизвестная. Что, Дар Светлого нельзя забрать силой? Вон как её карёжит, божественную нашу, по лицу видать: и хочется к рукам прибрать Ключик-то, и колется…

— Не могу…

Морана отворачивается.

— Я дала слово, понимаешь? — ярится вдруг она. — Что при первом удобном случае заберу твою женщину и больше не отпущу её отсюда! Слово! Вроде бы в шутку, а теперь не отвертишься, не могу я её отпустить, раз обещала, иначе не миновать Хаоса, некромант, ты же понимаешь!

— Племяннику? — деловито осведомляется Мага. — Я говорю — племяннику пообещала? Ну, умнейшая, если бы не было никаких лазеек — ты бы не начала торг. Ведь есть же, а? Давай поговорим об этом серьёзно. Я же вижу: тебе нравится этот подарок, ты его хочешь, а отобрать — увы, без моего согласия он не дастся.

С досадой фыркнув, Морана запускает в него горстью молний. И тотчас, завизжав, подскакивает на сиденье.

— Прекрати! Убери своё Зеркало!

— Рад бы, да не могу. Оно меня не всегда слушается. — Суженый разводит руками. — Прости, нежнейшая, так получилось… А что, если я сам провожу тебя на Землю, и потом вернусь чуть раньше тебя? Ты же, когда давала Слово, не имела в виду, что будешь следить за Ивой лично, не спуская глаз. Просто отвлекись, попутешествуй, устрой себе отдых на несколько дней…

Ах, как хорошо знакомы мне интонации его бархатного голоса! Как он может убеждать, кружить голову, заманивать…

Морана в задумчивости потирает подбородок.

— Право, не знаю… К тому же, если кое-кто начнёт разбор Игры — такой обмен покажется неадекватным: ключ от портала в иной мир — и всего-навсего одна душа… Не хотелось бы, чтобы меня обвинили в том, что я пользуюсь своим положением.

Она явно ломается и заставляет себя уговаривать, ликую я. И поспешно опускаю взгляд долу, чтобы не выдать преждевременную радость.

— Тогда отдай мне две женских души, и мы в расчёте.

Мне кажется, что я ослышалась. Богине, по-видимому, тоже.

— Отдай мне Элли, — добавляет Мага.

— Ха, — сдавленно говорит Морана и вдруг начинает хохотать. — Так вот к чему ты всё это затеял, хитрец! И в прошлый раз — ты меня из-за неё хотел увидеть? Ох, Маркос да Гама, ты великолепен! Я даже прошу тебе твоё нахальство, так ты меня насмешил… — Она становится серьёзной. — Что ж, об этом уже можно разговаривать. Только видишь ли, дружок…

Она задумывается.

— Вот что мы сделаем. Решение моё окончательно и не подлежит пересмотру, и ты либо соглашаешься, либо идёшь на все четыре стороны. Один. Слушай же, некромант. Ты отправляешься со мной на Землю, и будешь там при мне столько, сколько я захочу, ибо мне нужен спутник, знающий тамошнюю жизнь, а я не была на родине свыше трёх тысяч лет. Твоя женщина остаётся здесь. Она должна разыскать Элизабет, о которой ты просишь, и вывести её в мир живых. И вот тогда…

Она встаёт, и голос её, гулкий и мощный, заполоняет собой всё.

— Тогда — обещаю — я верну к жизни обеих твоих жён. С детьми в их чревах. Слышишь, некромант? Ну, что ты молчишь?

Впервые я вижу мужа таким опустошённым.

— Ты же знаешь, Морана… Ей не выйти отсюда самой.

— Знаю. Потому и предлагаю. С этим знанием я спокойно оставляю её здесь без присмотра, формально — не нарушая слова. Ей никто не будет препятствовать. Но и помощи пусть не ждёт, потому что Финал каждый должен пройти сам. В одиночку.

…"С детьми в их чревах".

Слово богини. Данное при всех… и что-то мне подсказывает — не только при людях.

При чём здесь вообще Финал, Ваня? Может, просто пришло время платить по долгам? Там, в пещере Индрика, Николас очертя голову бросился на выручку, тратя остатки сил, заведомо лишая себя малейшего шанса, лишь бы тебе хватило времени выбраться из-под лавины… А ты, когда появилась возможность вернуть ему любимую, да не одну, с ребёнком — неужели будешь колебаться? Эта божественная стерва всё равно по-иному меня не выпустит.

Мой голос звучит замечательно безмятежно.

— Соглашайся, Мага. Я выкручусь.

Морана хлопает в ладоши.

— Ну же, некромант! Ну!

Он долго смотрит мне в глаза.

— Ива, — говорит, наконец. И вдруг я слышу то, к чему не готова. — Знаешь… иногда мне кажется, что не было никакой присухи. Не было. Я просто все эти годы…

Отвернувшись, протягивает Моране платок с Даром Егорушки, блаженного с ангельскими крыльями. И больше не ко мне не поворачивается.

Странно хрипят, словно каркают, лошади, унося в неизвестное далёко богиню Смерти с моим мужем.

Гала вытирает слёзы.

— Сама-то понимаешь, на что подписалась? — И добавляет невпопад: — Завидую. Хоть бы кто мне вот так же в любви признался… Пойдём, Ваня-Ванесса, провожу тебя, сколь смогу, а дальше уж — сама.

— Жаль, не могу с тобой пойти, видишь, какой настрой у Хозяйки… Мне-то за нарушение правил особо не влетит, разве что не пустят на уровень выше, это фигня, я и тут приспособилась. А вот тебе — за помощь со стороны могут результат не зачесть. Второй попытки не будет. Ладненько, голуба, вот что мы сделаем…

Гала, заложив руки за спину, расхаживает от валуна до забытого трона и обратно. Я всё ещё сижу на своей каменюке, сжав голову руками — так легче думается. Вроде бы, сейчас в самую пору залиться слезами в отчаянье и безнадёге, потому что невольно сказанные слова Маги "Ей не выйти отсюда самой!" сидят в памяти крепко, словно кто вбил их туда нарочно. Может, и вбил… Но до сих пор у меня перед глазами суженый: хладнокровно-насмешливый, уверенный в себе, позволяющий с собой играть, но и сам дёргающий за невидимые ниточки не кого-нибудь — богиню!

Вот она, школа дона Теймура. С кем поведёшься…

Он ради тебя умер, Ваня. И ты ради него оживёшь. Ради мужа — и детей, которые сейчас наверняка в истерике от последствий своей легкомысленности. Придётся им объяснить, что, раз уж Морана меня караулила, она могла выбрать любой подходящий случай, чтобы утянуть к себе… Это хорошо, что я думаю о том, что сделаю после возвращения. Очень хорошо.

— Гала, — поднимаю голову. — Послушай, а нет ли тут какого подвоха? Мне-то есть куда вернуться, если, как ты говоришь, помогут продержаться, да и шутки со временем эти…Но как быть с Элизабет? Она же умерла почти пятнадцать лет назад, от неё, наверное, одни косточки остались. С этим-то как быть? Допустим, найду я её, выберемся мы отсюда, моя душа вернётся в тело, а Эллина — куда?

Ведунья озабоченно хмурится.

— Возможно, я чего-то не знаю. Но раз уж твой благоверный сам запросил душу Элли, а при этом, не забывай, он-то, как некромант, больше нашего знает — то… не просто так. Да и Морана, конечно, высоко себя держит, но и словами не разбрасывается, с богами и с людьми. Сказала — вернёт, значит вернёт. Они, голуба, Хаоса не любят, а он непременно начнётся при нарушении божественных обещаний. Слово Богини — мощная энергетическая структура, привязанная к результату в той вероятности, где он будет получен… Однако не забивай себе этим голову, настраивайся на работу.

— Знать бы, с чего начать, — бурчу. И сползаю, наконец, с камня.

— Э-э… — Гала водит ладонью по боковинке трона, по второй. — Так и есть. Вещами мы тоже не разбрасываемся… Дала она тебе определённую фору, и это хорошо. Ты всё же не забывай, что это — Игра, чёрт её дери, и определённые квестовые элементы здесь присутствуют. Помнишь, о чём мы однажды говорили? Держи глаза и уши наготове, непременно чего-то подсунут, что пригодится. Любой Финал — это квест, хоть и повышенной сложности, значит, тебе полагается получить вводную информацию и какой-то предмет или возможность, пусть даже и разового пользования… Ну да, так и есть. — Она завершает исследование. — Кресло перехода. Стало быть, время на поиски тебе сэкономили. Это с условием, если ты сама правильно выберешь, куда тебя перенести.

Включаем голову, Ваня, включаем…

— Типа как портал до нужной локации?

Гала кивает.

— Он самый. Теперь слушай вводную…

Она деловита, собрана, и нет уже в голосе привычно-насмешливых ноток.

— На моей памяти — Финалов в Царстве Мораны не было. Но раз тебе оставлена сия штуковина, — без особого почтения похлопывает по спинке трона, — и если меня сразу отсюда под зад не турнули — это знак того, что традиционные льготы сохраняются. Их три: финалист имеет право на краткую информацию о предполагаемом месте действий, на разовый портал в свою личную горячую точку, и… — Колеблется. — Не знаю, оставят ли тебе и эту возможность, но обычно разрешают совет-подсказку. Единственную. При условии, конечно, если будет у кого спрашивать, так что смотри, чтобы и впустую не потратить, где можно своим умом обойти, и всё же успеть воспользоваться. Не густо, конечно, но и то хлеб.

— Да ты что, это целое богатство, — отзываюсь я. Ведунья мня осаживает.

— Не спеши радоваться. Дабы прохождение мёдом не казалось — помощь наверняка будет ограничена. И получишь ты, и узнаешь ровно столько, сколько Морана сочтёт для тебя нужным, так что — не удивляйся, если я вдруг исчезну на полуслове. Это чтобы тебе лишнего не сказать.

Поёживаюсь. Одной рукой, значит, дают, другой отбирают. Но грех жаловаться, информация — вещь наиболее актуальная именно сейчас, да и возможность доставки — в условиях жёсткого лимита времени просто подарок. Знать бы только, куда попасть.

— Я так понимаю, где разыскивать эту несчастную — мне никто не скажет?

— Соображаешь, — кивает ведунья. — Вот тебе основной момент: мир Мораны, пусть не зеркально, но всё же повторяет Гайю, с её географией и населёнными пунктами. Естественно, люди по привычке тянутся к тем местам, где большую часть прожили. Вот эти красавцы, — показывает на Бусины, — точь в точь те, что снаружи. Трактир у тебя за спиной, тоже; правда, этот заброшен, здешние обитатели в еде-питье не нуждаются, как и в отдыхе, он просто повторение пейзажа. А вот тот же Тардисбург, разные замки, деревни — практически все на местах. Так что — тебе и карты в руки. Да, вот ещё что…

Гала стягивает через шею часики-медальон, постукивает ногтем по крышке, крутит колёсико завода. Сто лет не видела механических часов, и невольно подаюсь вперёд — глянуть.

— Настроены на сутки за минусом семи минут, которые уже прошли. То не я, то хозяйские шуточки… — Бледнеет, прислушиваясь к чему-то. — Всё, Ванесса. Садись, думай, надумаешь — вслух скажи, куда тебя перенести. Прощай на всякий случай, надеюсь, что долго не свидимся. А меня уже отзывают.

Она успевает расцеловывать меня в обе щёки и… исчезает.

Вот и всё. Одна. В Финале.

В сердцах сгребаю под спину подушки, плюхаюсь в кресло-трон… даже с какой-то мстительностью: не всё богиням здесь рассиживать! Опершись о подлокотник, подпираю скулу кулаком. Есть от чего задуматься. Итак, что мы вообще знаем об Элли? Где её искать?

Где она вообще может быть? Право на прыжок через портал — это хорошо, это замечательно, но ведь сигануть-то можно лишь единожды! Промахнёшься в самом начале — элементарно не успеешь с миссией, расстояния здесь большие, сама помню, сколько пёхом пришлось отматывать.

Девочка Элли. Да уж, если правду говорят, что мёртвые уже не стареют, а старики становятся молодыми — мне позволительно так её называть. Маге на момент нашего знакомства был почти тридцатник; судя по тому, как в приватном разговоре с братом он отзывался о второй супруге — та помоложе… Ладно, пусть ей двадцать-двадцать пять. Если, по словам леди Рейли, Николас встречался с ней тайно — наверняка, это происходило не так далеко от дома, в этом, как его… В Террасе, да, точно. Не в самом же замке, уж тогда бы роман не был тайным, но и не в отдалении, раз встречались часто, и успели полюбить, и Главные Слова сказать…

Не думаю, что Гала, дорожа временем, наболтала что-то лишнее; теперь, задним числом, в её словах о том, что всяк здесь норовит поселиться в привычном месте, слышится какой-то подтекст. Не поискать ли Элизабет в родном городе, в Террасе?

Минуту. Она была замужем за Магой, а что, если он привёз её в Тардисбург? Но нет, эта версия не годится. Исключено, умный дом куплен несколько лет назад. Скорее всего, последние месяцы жизни Элли провела в Эль Торресе, наверное, там и умерла. Приходится строить эту версию, как единственную, расспросить-то всё равно некого. И вот она, как и я, очнулась после смерти и поняла, что за Порогом ничего не кончено, и нет ни блаженного небытия, ни поджидающего её мужа. Нет его. Нет. Куда деваться? Кому она нужна? Что ей делать в чужом месте, так и не ставшим домом, и наверняка заселённом тенями чужих, давно умерших дель Торресов? Скорее всего, ушла она, не оглядываясь, в единственное родное место — в родительский дом, а там… то есть, здесь, в царстве Мораны, в дом предков. Отец её был суров, но сейчас-то он ей не угрожет; а вот место, где прошло детство, всегда дорого. Как знать, может, там же остались когда-то любимые дед и прадед, бабушка и прабабушка, единственные, к кому девочке захотелось вернуться…

"Небольшой приморский городок" — так, помнится, сэр Персиваль охарактеризовал Террас. А в подобных местечках все друг о друге знают. Кто-нибудь расскажет и об Элли… Чёрт, не помню её девичьей фамилии.

Надеюсь, что по дороге память включится. Но сейчас некогда рассиживать. Если Морана сочла, что того немногого, известного о второй Магиной жене, мне хватает — значит, нечего лезть в дебри. "Не забывай, что здесь Игра", — напоминала ведунья. А в квестах довольно часто ответ на вопрос, кажущийся невероятно сложным, лежит на поверхности.

Значит, Террас…

Ещё немного, Ваня. Не торопись. Лучше здесь потерять четверть часа, чем потом ухлопать безвозвратно сутки. Кто и в каких словах при тебе говорил о Террасе, об ЭльТорресе? Любое может оказаться ключевым, а их было не так много.

"Дома… Чёрт, я так давно не видел наших берегов, жду, не дождусь… А может, ну его, этот Каэр Кэррол, рванём сразу к морю? Мага, моя комната никем не занята?" — слово наяву, слышу Николаса.

Господи, какая же я идиотка… Девочка Элли умерла от тоски по нему. И она была так уверена, что он погиб, а значит, будет поджидать её здесь, у Мораны. Мало ли, что она не встретила его сразу? Отчего-то — не могу объяснить, почему — но она видится мне совсем молоденькой, изящной, тоненькой, грезящей наяву, как Ассоль, поджидающая своего Грея. Она будет ждать, упорно ждать… Возможно, навещая иногда его комнату — если такое возможно, или, проглядывая все глаза на пустынном берегу. Где-то там. Где-то рядом с тем местом, куда, по её расчётам, непременно должен будет явиться Николас тотчас после смерти. Конечно, я рискую, и, может статься, что за этакую прорву времени она остыла, или напилась из Леты, или встретила другого мужчину из бывших живых… Но, похоже, у меня нет выбора. С чего-то надо начинать, а эта версия кажется мне вполне жизнеспособной.

Как там Гала инструктировала? Просто озвучить, куда я желаю отправиться?

"Трижды ударь каблуком о каблук, Элли, и скажи: "Нет ничего лучше родного дома!"

Будем считать, что это прелестное воспоминание-цитата — счастливый Знак того, что я на верном пути.

— В Эль Торрес, пожалуйста, — вежливо говорю креслу. И мир вокруг гаснет.

Нет, не таким представляла я себе первое свидание с Эль Торресом, родовым замком моего суженого. Откровенно говоря, по контрасту с Каэр Кэрролом я ожидала увидеть пусть достаточно величественные, но мрачные и зловещие руины, словно сошедшие с рассказов мастера Эдгара Аллана По, растрескавшиеся стены, увитые кладбищенским плющом… Вместо этого, плюхнувшись пятой точкой на мягкий песок, я узрела величественную громаду из жёлто-розового песчаника, незыблемо покоящуюся на гранитном цоколе. Массивное основание словно проросло из скалистых берегов, но чем выше стены, тем светлее окрас, дополненный затейливыми узорами из цветной плитки. Зубцы стен в обрамлении каменного кружева, словно в застывшей навек морской пене, купола и башенки, шпили, островерхие крыши — всё пленяет красотой. Там за стеною, похоже, спрятался целый небольшой город, настолько дивный, что на какое-то время я забываюсь от восторга. Поразительно. Изумительно. Если даже здесь, под искусственным тусклым небом Мораны, замок излучает тепло — какими же красками он играет в реальности!

Опомнившись, торопливо поднимаюсь. Замок, как я уже говорила, чуть дальше, вырастает из скал, а здесь, у самой кромки моря ноги увязают в песке. Как я умерла в туфлях на невысоком каблуке, так в них сюда и попала. Не слишком удачная обувь для пляжа…

О, да ведь это — бухточка! Скалы расходятся полукругом, подковой, образуя милый уединённый уголок на берегу. Там, наверху… Почему-то об оставленном мире думается, что он где-то сверху, хоть и трудно себе это представить. А-а, вот почему! Во всех известных сказках царство мёртвых всегда подземное, вот я и мыслю привычными понятиями. А на самом деле — наверное, один мир находится в другом, как матрёшка… Так вот: в верхнем мире здесь наверняка обустроена или купальня, или пристань для маленькой парусной яхты или двух-трёх прогулочных лодчонок. А по выходным хорошо проводить пикник, растянув тент, побросав на песок пледы, подушки… Странно, что при воображаемой картине у меня не сжимается сердце, будто и не грозит мне её не увидеть никогда.

А вот и небольшая пристань. Должно быть, прилив в здешних краях совсем слаб, потому что столбы, поддерживающие деревянный помост, обросли ракушками только до половины, значит, выше вода не поднимается. Впрочем, возможно, что моллюски — всего лишь имитация, подобие тех, что облепили настоящие сваи на настоящем берегу. А здесь… как это Гала выразилась? Суррогат…

Седая женщина сидит в покачивающейся на волнах лодчонке. Повернувшись ко мне в вполоборота, и бездумно смотрит на белёсые от молочно-серого неба волны. Кажется, она здесь всю свою жизнь, оттого и глаза побелели, как волны, и нет в них ни жизни, ни воспоминаний… Сухие истончённые временем руки бездумно что-то делают, вроде плетут или вяжут, но — пустые. Белые космы повязаны платком, как банданой, смуглые щёки изборождены глубокими морщинами… Вот тебе и вечная молодость. Не все здесь хорошеют, однако.

Зачем она тут? Просто местная, из замка или из города? И надо ли мне подойти, поздороваться, спросить, как выбраться к замку? Заметив неподалёку ступени, вырубленные в скале, мысленно себя обругиваю: да вот же она, дорога, просто я её не заметила, пока головой вертела по сторонам. А лестница сработана добротно, ступени, хоть и разной ширины, но невысокие, такой подъём без труда одолеет даже эта бабушка-старушка, рыбачка или кем она ещё может быть… Не исключено, что она проходной бессловесный персонаж, один из многих, коими населены игровые локации ради поддержания атмосферы, задуманной разработчиками.

Оглядываюсь ещё раз на море. Непривычно. Нет птиц. Да и парусов вдали не видать, на что она тут смотрит?

Но врождённое чувство такта не позволяет пуститься в досужие разговоры.

Ступени я одолеваю легко, и не только из-за отсутствия крутизны. Будь они даже метровой высоты — похоже, я и не запыхалась бы. Ничего удивительного, ведь я, собственно, дух бестелесный, обходящийся без еды и питья, а, стало быть, никаких прочих нужд и лишений, свойственных материальному телу, не испытывающий.

До центральных ворот, думается, пёхом я добиралась бы не менее получаса. Но как раз неподалёку от площадки, коей заканчивается подъём, оставлены нараспах небольшие воротца в стене, откуда проглядывает неяркая садовая зелень. Колеблюсь я недолго. Открыто? Значит, заходи, кто хочет, претензий предъявлять некому. Два каменных пса, заснувшие вечным сном у входа, как-то механически поднимают тяжёлые веки, но их красные глаза меня не пугают. Ну что, в самом деле, они мне сделают, мёртвой, да не зомби, а духу? Впрочем, бестелесность не мешает мне, как настоящей собачнице, нагнуться к каждому псу и погладить, ибо не шевелят они хвостами только из-за тяжести последних, но довольно ухмыляются.

Здесь странная растительность: вроде бы и акации, только какие-то не такие, вроде бы гранатовые деревья, знакомые магнолии… Но ни цветка, ни завязи, ни стручка или плода. Нет даже пустоцветов.

И птиц в ветвях не слышно.

И пчёл, мошек, мух, комаров — нет и в помине. Не чувствуется даже призрачного ветра, и тишину зачарованного сада нарушает только скрип песка под моими подошвами. Да ещё где-то неподалёку журчит вода.

Аллея выводит на широкую поляну, посреди которой трудится небольшой фонтанчик. На фоне всеохватывающей тишины и вечного покоя струя воды кажется единственным живым существом, но при погружении в неё рука не чувствует ни влажности, ни прохлады. А чуть подальше от фонтана меня поджидают ещё одни полуоткрытые двери — в высокий, просторный с виду павильон, увенчанный чалмой резного купола.

Несмотря на твёрдое осознание того, что происходящее — не сон, не иллюзия — у меня вдруг рождается ощущение ирреальности происходящего: будто на самом деле я — не я, а хорошо прорисованный персонаж, заключённый в виртуальное пространство плоского экрана. И некто, невидимый, манипулируя мышкой или тачпадом, разворачивает передо мной проложенный ещё ранее и не им, а профессиональными разработчиками, путь. Не хватает только эпичненькой музыки для полного довершения иллюзии. Отсутствие запахов, звуков, движения воздуха — всё это только дополняет сложившееся впечатление. И эти гостеприимно распахнутые створки, и подъём в скалах, открывшийся сам собой, и гранитные ступени, ложащиеся под ноги, и дорожка, услужливо расстилающая… Всё словно выводит меня к определённому месту, которого, судя по всему, не миновать. А возможно, придётся посетить его не раз и не два, ломая голову над очередной загадкой. Ибо, кажется, в этот раз мне достался квест, хоть и финальный, но классический, а это, если вспомнить старое геймеровское словечко — "бродилка"…

От красоты дверей захватывает дух. Створки, высокие, широкие, толстые, вовсе не кажутся массивными, напротив, словно парят. Иллюзия вызвана тем, что поверхность дерева сплошь покрыта настоящим филигранным кружевом из… Приглядываюсь. Из серебра. Конечно. Любимый металл некромантов. Цветы, листья, прихотливо изгибающиеся лозы, бабочки, стрекозы, птицы, сплетённые из тончайшей перевитой серебряной проволоки, полны жизни. Столько любви вложено неведомыми златокузнецами в свою работу, что даже здесь, в царстве Смерти, подобие их шедевра согревает душу. Невольно прикасаюсь к бабочке, искусно сделанной так, что крылышки приподняты над поверхностью — и мне кажется, что невесомое тельце вот-вот затрепещет под ладонью. Ограниченность восприятия играет в этот раз славную шутку: металл не холодит, как полагалось бы, а потому — рука скользит по серебру, словно по шёлку. Даже крохотные шляпки серебряных гвоздиков выглядят россыпью родного привычного бисера.

Удивительно. Это успокаивает. Это приводит в окончательное равновесие затрепыхавшиеся было нервы. Словно я вернулась… домой.

Под куполом, странно просвечивающимся, словно он из матового стекла, а не из камня, царит полусумрак, и разом наступает странное затишье, хоть двери за мной по-прежнему отворены. Просторный грот почти пуст, только по центру — широкий и низкий квадратный постамент с установленным… да, похоже, саркофагом, щедро украшенным резьбой и каменьями. Но мраморная подушка с небольшой вмятиной-углублением, словно от лежащей недавно головы, и складки мраморного покрывала, вроде бы небрежно отброшенного и прикрывающего одну из боковин изящной драпировкой, придают этому кенотафу вид недавно покинутого ложа. Почему я решила, что это именно кенотаф, пустая гробница? Не знаю. Просто возникло стойкое ощущение, что там, под неподъёмной крышкой, никого нет. Пустота. Возможно, кого-то поджидающая. Не меня ли?

"Твоё место в усыпальнице дель Торресов ещё не готово…"

Это она и есть — усыпальница? Склеп? Но где же тогда остальные? Тут должно быть, по меньшей мере, захоронено три-четыре поколения… Возможно, их не так много, учитывая… гхм… специфику рода…

И потому я ничуть не удивляюсь, когда оказывается, что чуть дальше от таинственной гробницы каменный пол ведёт под уклон, в покатой поверхности прорезаются очередные ступеньки и заворачивают вниз и в сторону. Путь в недра земли освещён факелами, невесть откуда взявшимися на стенах, и приводит в обширный чертог, объёмы которого настолько дезориентируют, что я, вместо того, чтобы оглядеться, только и могу, что вытаращить глаза на купол, сродни тому, что был в наземном павильоне. Вроде бы не должно быть такого высокого потолка. Иначе вся эта громада выпирала бы снаружи, над поверхностью земли, но что-то я не заметила в сплошной зелёной массе ничего подобного. Или — здесь уже известные мне фокусы с развёрткой пространства?

Ох, ничего себе…

Вот они, предки, застыли в камне. Кто-то смотрит на меня задумчиво, и в мраморных глазницах мелькает странный отблеск, словно отголосок мысли, но большинство… спит сном, вовсе не похожим на вечный. Вот, прикрыв глаза рукой от света, задремала молодая женщина, уронив на колени рукоделье, устало прикрыл глаза мужчина, заложив пальцем страницу в отложенной книге… Уснул малыш, раскинувшись во сне и свесив ножку с края самого маленького саркофага, почивает в креслах пожилая супружеская чета, грезит наяву, полуприкрыв веки юная девушка, почти девочка, замерев с недоплетённым цветочным венком в полудетских руках…

Каждый на своём надгробье.

Смерть — не небытие, явственно говорят они. Смерть — успение. Каждый из нас в какой-то миг закрыл глаза в одном мире — и очнулся в другом, и то, что ты видишь — лишь напоминание о наших бренных оболочках, оставшихся там, в мире живых. Эти гробницы так же пусты, те же кенотафы, что ты видела в первом зале, а мы все — тут, неподалёку, в нашем доме, в Эль Торресе, куда, возможно, тебя ещё приведёт очередная дорожка. Мы живём и здравствуем — насколько возможно здесь это определение, мы любим, общаемся, строим планы, ссоримся и миримся, учимся и ведём исследования, пишем стихи и читаем романы… У каждого — своя новая жизнь, но тебе о ней в подробностях узнавать ещё рано…

Пожилой воин с чеканным суровым профилем открывает глаза и снимает шлем, богато украшенный. Он единственный — не в мраморе, а в серебре, и гробница его ровно в центре зала. Невысок, но строен и осанист, гордый разворот плеч, царственный поворот головы… Я не пугаюсь, ибо давно ожидала чего-то подобного. Рано или поздно кто-то должен был заговорить со мной.

— Приветствую, донна…

Голос с металлическими нотами эхом отталкивается от стен. Мужчина, поморщившись, обнаруживает изрядное сходство с доном Теймуром. Поправляет перевязь лёгкого меча, внимательно смотрит под ноги…

— К сожалению, донна, не могу приветствовать вас должным образом, присутствуя на одном с вами уровне. Может не хватить энергии на обратный прыжок, ограничимся разговором. Надеюсь, вы не в претензии? Базиль Кристобаль Антуан дель Торрес да Гама, к вашим услугам. Основатель рода, а потому — бессменный страж этих мест. Прихожу на помощь вновь прибывшим, либо направляя в здешнюю жизнь, либо возвращая к прежней, в зависимости от обстоятельств появления. Чем могу быть полезен? Судя по тому, откуда вы пришли, вы не из наших, и тем не менее, в проблесках остаточной ауры есть в вас нечто, свойственное только Темным.

Изящно прихватив юбку, мне удаётся изобразить нечто, напоминающее реверанс, приличествующий случаю.

— Иоанна Ванесса дель Торрес да Гама, — представляюсь официально. И вижу, как вдруг дёргается серебряная щека и страдальчески заламывается бровь. Предок явно эмоциональнее своего отдалённого потомка. — Попала к вам не по своей воле, дорогой дон…

— Кристобаль, — подсказывает он. — Из моих имён наиболее приятно звучит в женских устах именно это, во всяком случае, мне всегда так казалось. Что с вами стряслось, дорогая донна? И чья вы супруга? От своей пра-пра-правнучки я иногда узнаю новости земной жизни, но мы нечасто разговариваем, она уже не в том возрасте, чтобы подолгу беседовать с предками. Итак, донна, поведайте мне свои печали.

— Я - жена Маркоса, — начинаю не слишком уверенно. И не только потому, что ещё не совсем свыклась со статусом жены, просто не так-то это привычно — разговаривать с серебряной статуей. Но ничего из того, что со мной происходит в последнее время, к разряду обычного не относится, а потому приходится в очередной раз брать себя в руки и приспосабливаться к обстоятельствам. — И уж, конечно, попала сюда не по собственному желанию. Видите-ли, я разыскиваю Элли… Элизабет Грей…

Слово за слово — и мне приходится вкратце пересказать свою историю. Под конец моего монолога дон Кристобаль, задумчиво прохаживающийся по верху своего надгробья, скрещивает руки на груди и постукивает пальцами по наплечью доспеха.

— Я вас понял, несравненная. То-то мне показалось кое-что странным в вашем облике… Значит, де-факто вы ещё живы. И разыскиваете эту девочку… Вынужден огорчить: я не могу указать вам на её местонахождение нынче. Появившись здесь однажды, она пришла снова лишь через двенадцать лет. Несколько визитов к Лете не умалили её боли и не приглушили страданий, и, в конце концов, бедняжка решила дожидаться наречённого супруга, сколько бы времени это не заняло. Пусть даже он обзаведётся новой женой, одной или несколькими, обрастёт семьёй, детьми, внуками и правнуками прежде, чем перейдёт в этот мир — она решила больше не пить из реки забвения, видя в своих муках заслуженное наказание.

— За что? — срывается у меня невольно.

— Ах, донна… А вы знаете, что далеко не все из наших относятся к ней лояльно, и в глаза называют предательницей? Загубить не только свою жизнь, но и нерождённого дитяти они считают непростительным, особенно женщины. Посмотрите, как много среди них молодых… — Он кивает на ряд саркофагов вдоль округлой стены. — Ещё до наказания за смерть предыдущего демиурга появление некроманта на свет было делом не из лёгких. Кому-то удавалось стать счастливой матерью многочисленного семейства, но были и те, кто, подарив жизнь долгожданному ребёнку, сгорали, обессилев. И всё же, предчувствуя подобную кончину, шли на риск, страстно желая испытать материнство. Не ищите Элизабет в замке, наши женщины её туда не пустят, это так же верно, как то, что мужчины относятся к ней с куда большим пониманием…

А кто говорил, что будет легко? Не зря мне отпущены на поиски сутки, и, скорее всего, их мне будет ох как не хватать…

— Время от времени она появляется здесь, малышка Элизабет, с тайной надеждой, что Николас появился среди мёртвых — если не умерев, то хотя бы с целью повидаться с предками. Но раз, как вы утверждаете, он пребывал в другом мире — ничего удивительного, что он так долго с нами не общался. Естественно, я ничем не мог её порадовать. Она была здесь совсем недавно — три дня назад, её хорошо знают садовники и проводят тайным путём, дабы бедняжка не столкнулась случайно со своими недоброжелательницами. Ей и без того нелегко. Вина, внушённая самой себе, снедает её постоянно. Нет, здесь вы её не найдёте.

— А где? — спрашиваю без особой надежды.

Дон Кристобаль задумывается.

— Где-то на окраине Терраса у неё маленький домик, но не думаю, чтобы вы там её застали. По нескольким случайно обронённым фразам я как-то понял, что она практически там не появляется. Только бесконечные хождения её отвлекают, успокаивают. Да, и вот ещё что. Последние несколько лет она работает в приюте…

Я не верю своим ушам.

— Где?

— В детском приюте, донна. К сожалению, дети тоже смертны. Есть и мертворожденные, и жертвы болезней, и погибшие от несчастного случая… Психика ребёнка гибче, но ему надо помочь приспособиться к новому миру. Те, кто постарше, тоскуют о покинутых родителях, а самые маленькие иной раз не умеют даже говорить, и с ними приходится заниматься, как с обычными живыми детьми. Думаю, из Элли получилась прекрасная воспитательница. Но… всё-таки зря она туда пошла.

— Почему?

— А вы не понимаете?

Пожилой воин со вздохом и лязганьем доспеха опускается на постамент.

— Вы позволите, донна? Отчего-то при долгом стоянии начинают ныть несуществующие суставы, словно мучает фантомная боль… Присаживайтесь, и ради всех богов прошу извинить, что не предложил этого раньше; я отвык общаться с женщинами…

В первый момент мысль о том, чтобы примоститься на крышке саркофага, кажется кощунственной, но я вовремя соображаю: для дона Кристобаля это всё равно, что отодвинуться на краешке дивана, уступив даме место. В конце концов, гробница-то в этом мире пуста, и ничьих останков я не попираю цинично. Дон отечески поглаживает меня по плечу.

— Благодарю, донна Иоанна. Прелестное и давно забытое ощущение — прикоснуться к живой женщине, пусть даже условно живой… Почему, вы спрашиваете? Да ведь она до сих пор не может простить себе гибель собственного ребёнка. Здесь она его уже не нашла, слишком поздно узнала о существовании подобных приютов, а тайна усыновления тут свята, ибо, как вы понимаете, желающих обзавестись сыном или дочерью много, а рождение как таковое невозможно, и выход только один — взять дитя из воспитательного заведения. Требования к будущим родителям суровы, а женщина, допустившая гибель ребёнка, ни на что не может рассчитывать. Попечители приюта пошли навстречу Элизабет, учитывая странные обстоятельства её смерти, но допустили только до работы со старшими детьми, без всякой надежды на дальнейшее. Ей хотя бы повезло…

— Повезло? — Кажется, всё моё общение с пожилым доном начинает сводиться к односложным изумлённым репликам. Но на большее я пока не тяну.

— Да, милая донна. Куда хуже пришлось Изабелле, второй… нет, простите, включая вас — третьей супруге нашего Маркоса. Её, несмотря на раскаяние, не подпускают к приюту на пушечный выстрел. Если вина Элизабет Грей косвенна, то Изабелле пошла на избавление от беременности сознательно, хоть и перепуганная возможной предстоящей смертью. Не думайте, донна, тут не решают сгоряча, мы многое можем проверить. На Элли время от времени оказывалось стороннее воздействие, хоть она этот факт упорно отрицает, культивируя свою вину; а вот Изабелла Лорка детей не хотела изначально, считая свои отношения с бывшим кузеном греховными и… чего уж там таить, воспылавшая страстью к навязанному мужу, который оказался и ласков, и внимателен, и ненавязчив… Простите, донна.

— Нет, ничего. Это-то я как раз могу понять.

— Маленькая глупая девочка… — Сам того не зная, дон Кристобаль слово в слово повторяет отзыв Маги о последней супруге. — Хотела расчистить место для новых отношений, решив, что Маге нужны лишь его собственные, а не чужие дети, не понимая, что каждый из нас с радостью воспитает дитя от своей женщины.

Наступает долгое молчание.

— Её счастье, — продолжает, наконец, дон, — хотя не знаю, можно ли это назвать счастьем… Она встретила здесь своего бывшего возлюбленного, который, представь себе, частенько сюда наведывался. Спросишь, зачем? С той же целью, что и Элизабет: ждал любимую душу. Да, девочка, смерть на многое заставляет взглянуть по-иному. У этих двоих только здесь открылись глаза, и лишь умерев, они поняли, что никто другой им не нужен. Хотя, конечно, Диего долго не мог её простить. Но прошло и это. А-а, вот к кому ты можешь наведаться для расспросов! Диего содержит гостиницу и уж точно знает все последние новости. Здесь ведь, как и везде, люди путешествуют, переезжают, и по привычке любят останавливаться в гостиницах, даже если при жизни не очень-то их жаловали. Всё, что напоминает прошлое, пользуется большим спросом. Так что — вот тебе два места, где ты можешь что-то разузнать: приют святой Розалинды и гостиница "Осень патриарха".

Я от души пожимаю серебряную руку в серебряной латной перчатке и собираюсь уже сползти с жёсткого сиденья, но пожилой дон удерживает мою ладонь. Пытливо заглядывает в глаза.

— Ты уверена, девочка, что тебе нужно именно это?

Обращение на "ты" дружеское, по-настоящему родственное, и отзывается в груди теплом.

— Нужно, — отвечаю. — Понимаете, Элли ведь не знает… Мне обязательно нужно ей сказать…

Сглотнув пару раз воздух, умолкаю. Я не могу, не могу даже упомянуть об обещании Мораны, слова застревают в горле. Понаблюдав, как я беззвучно разеваю рот в попытке что-то донести, Глава рода качает головой:

— Не старайся, донна. Видимо, о чём-то тебе запрещено говорить вслух. Подумай лучше: ты ведь можешь и не найти Элизабет. Задание твоё, хоть с виду и простое, но наверняка сопряжено или с какой-то опасностью, или с чересчур сложной головоломкой, на решение которой требуется время, а его у тебя как раз в обрез. Видишь ли… — Он задумывается. — Могу предложить один вариант. Правда, он вряд ли уложится в рамки этого вашего Сороковника, но для тебя он может оказаться хорошим шансом. Слушай. Пойти разыскивать с тобой Элли я не в силах, но вернуть в мир живых могу попытаться. Я ведь не зря при знакомстве сообщил, что возвращаю в прежнюю жизнь: мне даны способности отправлять назад, в мир живых, души нашего рода, а ты уже давно, что ни говори, дель Торрес да Гама. Подозреваю, в твоей обережной ауре и при жизни была уже примесь нашей черноты… Но надо поторопиться. Некромант может уйти с этой стороны в трёх случаях: или его позовёт живой, умеющий это делать, или его подтолкнут с этой стороны. Третий даже не рассматриваю… Так вот: я тебя и вытолкну. Но только не позже, чем пройдут отпущенные тебе сутки, ибо есть у меня опасение, что механизм Финала хитроумен и провести себя не даст: опоздаешь — твоё тело умрёт. И тогда, даже если твоим друзьям удастся каким-то образом всё же оживить мозг и ты не останешься на всю жизнь растением — боюсь, на детях это скажется плохо.

— Я… не могу, — отвечаю после паузы. — Понимаете… это будет жульничество. Морана не простит. Боюсь, что Игра мне в таком случае не зачтётся, и всё будет напрасно.

— Игра… — В раздражении дон Кристобаль стучит костяшками пальцев по постаменту. — Далась тебе эта Игра… Вот что. Твои намерения благородны и мне понятны, но ведь, может статься, Элли сама не захочет возвращаться. Что тогда? А-а, вот оно… Морана дала тебе задание, подразумевая, что эта глупышка безропотно согласится с тобой пойти. А я скажу тебе так: эта Элизабет совсем не та, что явилась сюда когда-то. Сколько лет прошло наверху? Здесь — куда больше. Она не только повзрослела внешне, она многое передумала, перевернула у себя в голове чёрт знает как и… Вот что я тебе скажу: сто против одного, что, снедаемая чувством вины перед Николасом, она откажется к нему вернуться. Ты думаешь, зачем она его тут поджидает? Только чтобы вымолить прощение. Ни о какой любви даже речи не идёт, причём давно. Прощение — это всё, что ей нужно.

Высморкавшись, прячу в карман носовой платок.

— Пусть так, — говорю дрожащим голосом. — Тогда я уговорю её пойти со мной хотя бы под этим предлогом. Пусть попросит прощения сейчас, а не через сто лет или сколько там ещё протянет Ник. Это ж рехнуться можно — столько времени себя изводить. А потом пусть делают, что хотят.

Глава рода с сомнением покачивает головой.

— Что ж… Будем надеяться, что тебе удастся разыскать её относительно быстро. Обещай мне, Иоанна-Ванесса, что, ежели ты уверишься в окончательном отказе Элли — ты сама вернёшься ко мне. И я с чистой совестью отправлю тебя домой, не опасаясь мести Мораны, ибо с твоей стороны условия будут выполнены, а если кто-то не хочет вернуться — это его дело, для тебя же — путь домой проляжет через эту обитель. Получится уговорить — я верну назад вас обеих.

Невольно прижимаю руки к груди.

Вот. Вот мой обратный билет. Больше не надо ломать голову над тем, как отыскать обратную дорогу.

Не сдержавшись, обнимаю блистательного полированного дона и целую в холодную щёку, которая вдруг под моими губами теплеет. Серебряный рыцарь смотрит на меня с безмерным удивлением и бережно прикасается пальцами к месту поцелуя. Серебряные губы раздвигаются в улыбке.

— Кажется, я по примеру некоторых безумных тоже готов ждать, дорогая донна моего сердца… Иди же, вернее сказать — беги, ибо впервые в жизни я желаю проскучать как можно дольше, чтобы не появился в нашем унылом собрании ещё один саркофаг с юной обережницей… Поторопись.

Ещё раз приложившись к его щеке, словно заалевшей сквозь полированный блеск, тороплюсь к выходу. И не успеваю пройти до половины ступеней, как глухой лай снаружи заставляет насторожиться. Что-то знакомое в этом отрывистом, басовитом, клокочущем лае…Что-то…

Не может быть.

Подхватив юбки, едва не навернувшись пару раз на ступеньках, я мчусь наверх, теряя туфли.

У дверей в склеп караулит громадный "кавказец", почти белый, с подрезанными ушами, со знакомым тёмным пятном на боку. Видит меня — и в восторге рвётся вперёд, вытанцовывая на задних лапах, свалив меня с ног радостным ударом передних, облизывая лицо. Я реву, как дура.

— Джек…Джек, миленький, ты откуда здесь? Тебя папа послал, да?