Сороковник. Книга 4

Глава 6

…Он сидит на краю постели, затаив дыхание, и бережно перебирает Машкины локоны, разметавшиеся по подушке. Должно быть, ему так и хочется склониться — и вдохнуть запах своего ребёнка. Но настолько привык держать себя в узде, что порыв, вполне естественный для женщины, в себе пресекает. Дочки спят крепко, нарыдавшись над несчастными папой и дядей: что ж, иногда плакать полезно. А главное — они, наконец, повинились, что когда подбивали Рика на побег, действительно не подумали, каково будет мне. Это ярмо их так и давило. Должно быть, развязность, не свойственная им и удивившая меня в Белой Розе, была спровоцирована страхом перед неизбежными объяснениями.

Под глазами суженого тени — он так и не ложился; на губах застыла неуверенная улыбка, как у человека, который вроде бы и дождался исполнения заветной мечты, но всё ещё сомневается: неужели?.. Тем не менее, вот она, мечта, да в двух экземплярах, притихла, смежив веки, и нет во всём мире лучшего зрелища, чем его — его! — мирно спящие дети.

Пресыщения не будет. День напролёт любуйся — и всё мало.

Машутка, дёрнувшись, поднимает голову, и отец торопливо отодвигается, словно его застали на чём-то запретном.

— Уже вставать? — сонно бормочет дочь. — Ага, сейчас… — и делает попытку подняться.

— Ч-ш-ш… лежи. Просто хотел посмотреть, как вы спите. А почему мама не с вами?

Потому что мама не привыкла спать с кем-то ещё, хоть тресни, особенно, когда время от времени ей норовят заехать в бок коленкой или острым локтем. А девицы мои, хоть и поджарые, но бьются во сне больно, вот я и сбежала на обжитой матрац. Машка вертит головой в попытке меня отыскать и смущённо предполагает:

— Ой, это мы, наверное, брыкались во сне…

Наречённый косится в мою сторону, я поспешно смежаю веки. Сплю я, сплю, и никакого с меня спроса! А на расстоянии фиг поймёшь, притворяюсь или нет. Сквозь сомкнутые ресницы вижу, как он касается дорожного плаща, наброшенного поверх одеяла.

— А это здесь откуда? Вам что — накрыться нечем?

Машка глядит на него исподлобья. Вцепляется в край хламиды, будто кто-то её отбирает.

— Это нам мама дала, потому что мы ночью мёрзли. А что, нельзя?

— Хватаете, что под руку попадётся, — бормочет Мага. — Пыльный, затасканный, где я в нём только не бывал. Сейчас принесу нормальное одеяло.

— Не-а, не надо. — Дочура разглаживает мягкие складки такого романтического плаща, и впрямь не первой свежести, и застенчиво улыбается. — Так лучше.

Её отец явно сбит с толку.

— Да чем же лучше?

— Тобой пахнет. И дымом от костра, здорово так…мне нравится.

— Хорошо, — как-то сдавленно отвечает мой суженый. — Спи тогда, я пойду.

Без необходимости поправляет подушку и перед уходом кидает взгляд в мою сторону: не подглядываю? не усмехаюсь? Мне стоит большого труда сдержать улыбку.

Вот они и притираются друг к другу. А наречённый мой супруг… или всё же настоящий? совсем не избалован вниманием, если от дочкиных слов настолько растерялся. Привыкай, милый, так и оттаешь со временем. С кем тебе прежде было ворковать? Дражайший дон ещё тот любитель гнобить; прелестная фурия Мирабель — в сущности, большой ребёнок, даром, что до седых волос дожила… гипотетически седых, ей дело лишь самой до себя и до своей неувядаемой красоты. Подозреваю, что от внучек-то она шарахается из панического нежелания признать, что стала, наконец, бабушкой. Явный перекос в развитии. Как там Мага выразился? "Мы с отцом слишком её избаловали…"

Кажется, этот негодник Оле Лукойе всё-таки соизволяет раскрыть надо мной свой зонтик, потому что мысли мои вдруг начинают путаться. Воспоминания о реальных событиях перемежаются с диковинными картинами. Я оказываюсь в степи, у знакомых камней, на одном из которых сидит ко мне спиной некто, похожий на… Нет, не пойму… Накатывает на песчаный пляж волна, лица касаются солёные брызги. Море. Пляж. Странное небо, словно чего-то на нём не хватает…Особняк Николаса, притихший, потускневший без хозяина. И снова — лужайка под сенью дерев Каэр Кэррола, чайный стол, сероглазая кроха весело лупит по блюдечку и заливисто хохочет… Приятных снов, дорогая донна, шепчет на ухо знакомый голос и традиционно заканчивает: очень дорогая донна.

…Несмотря на распахнутые окна, в кухне всё ещё витает дух благовоний и дорогих сигар, однако следы ночного кутежа тщательно заметены. При моём появлении пламя в обоих каминах приветственно взметается. На цыпочках подхожу к очагу и, стараясь не шуметь, подвешиваю чайник над огнём. Братья некроманты спят бесшумно, как дети, каждый ничком на своём диване, одинаково сунув одну руку под подушку, другую свесив почти до пола, но кто есть кто — по взлохмаченным затылкам не различить.

Часы как-то сдавленно отбивают полдень, уличные звуки приглушены, будто повёрнут невидимый выключатель. Ох уж, мне этот заботливый Дом… Улыбнувшись, разыскиваю среди посуды фарфоровую мисочку и наполняю печеньем и сухофруктами. Куда там наши предки ставили подношение домовому, за печку? Пристраиваю плошку за выступ дымохода, и… неожиданно натыкаюсь на такую же, только пустую. Надо же, Мага тоже подкармливал доможила!

"Спасибо, дорогуша!" — мысленно обращаюсь к незримому Хозяину. "Спасибо за всё, что ты для нас делаешь. Какой же ты молодец!" И ловлю в ответ тёплую волну благодарности.

Здесь всё на своих местах, всё под рукой: кухонная утварь — там, где я сама бы её расставила, и припасы в шкафчиках, и посуда на полках. И кода это я успела прикипеть к этому дому? Да и девочкам он пришёлся по сердцу, а Мага тем более, его и холит и лелеет это же видно. И собственной магии сюда вложил достаточно. Не просто так, отправляясь на войну, наказывал: что бы ни случилось — здесь ты в безопасности: дом уцелеет при любых обстоятельствах.

Меня совершенно не пугает шорох за спиной. Так уже было когда-то, в каждое из наших немногих утр в Лазаревском: я вставала первой, потихоньку спускалась на кухню готовить завтрак, а через минуту-другую, отвлекшись от плиты, замечала своего мужчину, невозмутимо сыплющего кофе в джезву или достающего сыр и масло из холодильника. Либо он просто сидел в плетёном кресле, перенесённом с веранды, и наблюдал за мной, за своей женщиной, с нескрываемым удовольствием.

Вот и сейчас: он уже здесь, голой рукой снимает с крюка над очагом зашипевший чайник. Обжечься не боится: ручка с деревянной накладкой. Словно не замечая меня, Мага достаёт с высокой, под свой рост, полки фарфоровый чайник для заварки, жестяную баночку и начинает священнодействовать. Это он любит.

Оставив утренний завар набирать силу и терпкость, подходит ко мне со спины, осторожно обнимает за плечи. Я застываю, потому что режу хлеб для тостов — как бы по пальцу не попасть.

— Доброе утро, Ива, — шепчет. И целует куда-то в шею. Замирает на мгновенье. — А что, плащ действительно пахнет мною?

— И дымом от костра, и ветром странствий. И приключениями, — шепчу, откладывая нож. — Они же романтики, как и все в таком возрасте. Да, проверь, у тебя там что-то тяжёлое в плаще, карман оттягивает, вдруг оно нужное?

— М-м… хорошо, посмотрю… И много вы вчера услышали?

— Ты о чём? — невинно спрашиваю. — У вас там свои разговоры были, у нас свои. Столько всего за день произошло, что заснуть не могли, всё болтали до утра…

— Ива, ты не умеешь врать. Ну, хорошо, может, и к лучшему, что вы всё узнали: пришлось бы рассказывать, а я не решался. Послушай, раз уж так получилось, — сжимает мои плечи. — Продолжим немного откровения. Можешь ответить на один вопрос? Клянусь, что больше не заговорю об этом.

Пора бы уже пристроить тосты на решётку, но я вдруг торможу. Сердце частит в ожидании подвоха.

— Понимаю, ты была свободная женщина, я не вправе требовать отчёта, но просто скажи: у тебя были мужчины? Не хочешь — не отвечай, я пойму.

Его лица я не вижу, потому что стою к нему спиной, но почему-то кажется, что он краснеет, как мальчишка.

— Нет, Мага. Кроме тебя и Васюты у меня никого не было. Пока дети подрастали — было не до романов, а потом и не нужен стал никто. Так уж сложилось.

— Постой, но ты же сама говорила, что к тебе трижды сватались?

Дёргаю плечом.

— Мало ли. Не пошла, и всё тут.

— Всё?

Оглядываюсь с удивлением. Послышалась или нет в его голосе радость? Лицом суженый по-прежнему непроницаем, но глаза сияют. Неожиданно он перехватывает мою руку, смахивает с ладони приставшие хлебные крошки и целует прямо в центр. Прямо в линию жизни.

— Так, зайцы. — Николас озадаченно рассматривает тарелку, наполненную горячими бутербродами, печеньицами и пухленькими оладушками. — Что вы натворили? Или это вы авансом меня улещиваете, чтобы потом не ругал?

Девочки скромно опускают глаза. Я-то понимаю: дядя Ник, и без того кумир, после раскрытия вчерашних тайн подлежит непременному состраданию и ухаживанию. Родственник, едва прочухавшийся ото сна, ещё не понял, что попал.

— Скажи спасибо, что рассолу не поднесли, — улыбаюсь. — Ты меня тревожишь, Ник. Однажды я уже видела тебя почти в невменяемом состоянии, и вот вчера — то же самое. Нехорошо.

— И-ива… — Перехватывает мою руку и прижимает к щеке. — Ну что ты? Не бойся, я не алкоголик. Так уж получилось. Обещаю: в следующий раз напьюсь только после того, когда благополучно родятся мои новые племяшки. Послушай… у меня к тебе просьба. — Не давая мне опомниться, он целует мне ладонь. И вдруг умолкает. Куда-то девается шутник и балагур, на его месте — некромант с глазами, полными тоски, и я, не задумываясь, ласково провожу по его кудрям, сострадая. Что поделать, Ник. Чем дальше живём, тем больше холмиков на наших персональных кладбищах…

На секунду он прикрывает глаза. И вот уже снова прежний, только меж бровей залегли две складочки которых раньше не было. Не просто дался тебе ночной разговор, дорогой мой родственник…

— Я вот что хотел сказать. — Он наклоняется ко мне и заговорщически подмигивает. — Тебе обязательно рожать всех троих мальчиков? Не могла бы ты… Я понимаю, это редко случается, но, может, получится родить ма-аленькую девочку? Представляешь, целых трое разбойников? Нет, им обязательно нужна рядом этакая крошка, которая будет их мирить, воспитывать, учить уму-разуму…

— А как же мы? — растерянно говорит Машка. — Ник, мы ведь тоже можем…

— Ах, зайцы, вы будете их недосягаемыми кумирами — потому что совсем скоро вас закружит учёба и большая жизнь; а сестрёнка-ровесница будет с ними ежечасно. Есть разница? Вы станете старше — и мальчики будут обожать вас издалека, как королев, а младшая сестрица — всегда рядом… Ива, у нас будет девочка?

— Будет, — отвечаю, не задумываясь. — Сероглазая и рыженькая.

— Обережница?

— Дались тебе эти… Ну, хорошо, обережница.

— А как мы её назовём?

— Ты же сам знаешь, Ник…

И замолкаю, потому что вижу округлившиеся от изумления глаза дочек и суженого.

— Рыженькая? — как-то сдавленно спрашивает тот. А Сонька вдруг хихикает.

— А я знаю, ага! У мамы братья были рыжие, она им завидовала всё детство, а они злились, потому что их дразнили! Мама сама хотела такой быть, или чтобы мы такими были, а не получилось… Ну и хорошо, что сестрёнка будет рыжая, это здорово, правда, пап? А мальчики какие будут?

— Мальчиков не видела, — признаюсь честно. — Они, должно быть, где-то рядом игрались…

— Во сне видела, да?

— Почти… — улыбаюсь.

Они, затаив дыхание, внимают рассказу о чудном видении, накрывшем меня в госпитальном саду, а потом разочарованно вздыхают: слишком мало. По глазам некромантов я вижу, что они не прочь были бы прослушать ещё и ещё. И, кажется, морщинки на лбу Николаса разглаживаются.

А меня словно отпускает. Ни разу со дня нашей встречи в этом мире девочки не заговорили со мной о своих будущих братьях… и сестрёнке, как мы теперь ожидаем. Хотя знали о моей беременности, но то ли ревновали, то ли стеснялись заговорить…

— Мам, — Машка неожиданно запинается и краснеет. — А как так получается… Пап, можно, я спрошу? Вы потом не будете с мамой ругаться из-за того, что дети… ну, не от тебя?

Оба дель Торреса дружно фыркают. И на лицах их крупными буквами прописано: что за ерунда!

Мага притягивает меня к себе, обнимая за плечи. Говорит внушительно:

— От моей женщины все дети — мои. Понятно?

Николас одобрительно кивает.

— Только так, зайцы. А как ещё?

— Понятно, — говорят девочки уважительно. — Чего ж непонятного… Пап, ты молодец. А имена вы уже придумали?

Где-то за моей спиной позвякивает железо, возбуждённо переговариваются девочки — это Мага демонстрирует им и Нику свою коллекцию колющего и режущего. Мы собирались на встречу с сэром Майклом, переговорить о поступлении девочек в местный колледж, где уже училась Абигайль-младшая, а у нашего сэра были весьма полезные знакомства. Но надо ж было случиться, что, проходя мимо оружейного стенда, Мага совершенно машинально поправил какую-то редкую мизерикордию, Ник заинтересовался, Машка с Сонькой подскочили, и… Родственные души нашли друг друга. После выслушивания достоинств и недостатков очередного эспадрона я поняла, что из дому мы выйдем не скоро.

А поскольку холодная сталь мне чужда, как и всё, что с нею связано, тихонько ретировалась в гардеробную. Пусть мальчики и девочки играются, а я пока займусь взрослым делом: проверю, всё ли у меня готово к поездке. Да, да, я помню: в планах дона Теймура — вывоз строптивой невестки и долгожданных внучек поближе к родовому гнезду, в загадочный, и, говорят, безумно красивый Эль Торрес, где, по всей вероятности, мне и предстоит родить дону е г о новых внуков. Съездить, погостить можно. И Ник, наконец, вдохнёт солёный воздух родных берегов, и девочки поплавают в тёплом море — мы-то с ними сто лет никуда не выезжали. Погостим, отдохнём, наберёмся сил — и как раз успеем вернуться к началу учебного года. На радость донне Мирабель, смею предположить…

И пусть хоть сколько скрежещет зубами Глава — жить мы будем здесь. В этом прекрасном умном доме. И в городе, который не просто так удостоил меня почётного гражданства. Как-нибудь разместимся в этих хоромах вчетве… гхммм… всемером.

Просмотрев вещи и взяв на заметку, что именно нужно подкупить для себя и для девочек, склоняюсь к нижним полкам. И неожиданно натыкаюсь на сумку, один вид которой заставляет сжаться сердце. Та самая, в которой Лора принесла мне одежду, когда я уже ломала голову — не попросить ли мне у Васюты хоть небольшой аванс, ходить-то не в чем… Та, что принёс мой верный рыцарь Ян… и как жаль, мучительно жаль, что мы с ним больше не увидимся. Со вздохом раскрываю застёжки… и не могу не улыбнуться. Сразу видно, что сумку собирал мужчина. Мы, женщины, стараемся каждую тряпочку расправить и затем сложить по швам, а мужчины чаще всего скручивают валиком, у них своя хитрая метода. Зато вмещается больше! Здесь и костюм для верховой езды, и две расшитых Василисой и тонко пахнущих лавандой рубахи, и несколько кожаных плетёных ремешков. А вот и Лорины подарки. Наугад вытаскиваю куртку, встряхиваю, чтобы расправить по-своему…Из кармана выскальзывает нечто блестящее и стукается об пол. И надо ж тому случиться, что именно в этот момент Мага заканчивает свои разъяснения, наступает почтительная тишина, и звук упавшего предмета подобен разрыву бомбы.

Неудивительно, что вслед за ним сразу же слышится топот. Вся компания застревает в дверях гардеробной и застаёт меня на полу, на корточках, с какой-то блестящей штуковиной в руках. А ведь я знаю, что это. Честное слово, знаю! Вот только как этот Галин портсигар ко мне попал?

Мага подсаживается рядом, бережно, но настойчиво тянет к себе знакомую нам обоим вещицу. Нажимает на почти незаметную кнопку сбоку — и створки распахиваются, выпуская устоявшийся аромат крепкого душистого табака с добавлением каких-то травок.

— Мам, что это? — Через отцовское плечо заглядывают девчонки. В шкафчике за их спинами что-то шумно обрушивается, но они не обращают внимания, сгорая от любопытства. — Какая интересная штучка, старинная, да? Зачем она тебе, ты же не куришь?

— Откуда? — спрашивает Мага, помогая мне подняться. — У тебя и времени-то не было что-то взять с собой…

Вспомнила!

— Было. Я ведь с Галой долго сидела — считай, до самого вечера… Ей всё курить хотелось. Я тогда раскурила ей сигарету — а это сунула в карман, машинально. И из головы вылетело, потому что не до него было. Потом… помнишь, счётчик включился? Ну, лопнул её магический шар, и у нас совсем не оставалось времени, а тут появилась Геля…

— Помню. А я, дурак, даже не догадался хоть бы книгу какую прихватить, на память. Выходит, это всё, что от неё осталось…

Аккуратно закрыв портсигар, проводит пальцем по вензелю из мелких блестящих каменьев.

— Так это Галин? — вклинивается Николас. — Что, неужели той самой? Судя по рассказам, выдающаяся была женщина… А почему монограмма не её?

— Как — не её? — хмурится Мага.

В самом деле, на полированной серебряной поверхности — не "G", как полагалось бы, а "D". Девчонки зачарованно переводят взгляд с отца на дядю, им уже повсюду мерещатся тайны… Ничего удивительного, что они взвизгивают от неожиданности, когда за нашими спинами, откуда-то из недр платяного шкафа доносится чуть глуховатый надтреснутый сварливый голосок:

— Не её, вот почему! Чужая вещь, от старого хозяина. Гале вашей случайно досталась…

Николас, вздрогнув, отводит назад руку и, судя по особо сложенным пальцам, собирается сотворить какое-то заклятье, но брат останавливает его жестом.

— Уважаемый, — говорит в пространство ровно. — Вы бы проявились, нехорошо детей пугать. Дайте хоть взглянуть на вас, а то уже четыре года под одной крышей, а так и не познакомились.

С глубоким вздохом тёмное облачко, выползшее из распахнутых дверок, концентрируется в невысокого крепенького старичка, ростом разве что Машке с Сонькой по плечо. В добротном сюртучке болотного цвета, старых растоптанных башмаках с пряжками; окладистая тёмная борода закрывает половину румяного личика, с которого сердито и чуточку виновато смотрят из-под кустистых бровей ясные голубые глаза. Стащив с кудлатой головы старомодную шляпу с поблёкшим, когда-то зелёным пёрышком, существо прижимает её к груди и отвешивает церемонный поклон.

— Простите великодушно. Не побеспокоил бы зря, не люблю тревожить, но вот вещичку заметил от бывшего своего хозяина, не утерпел.

— Домовой! — не веря своим глазам, громко шепчет Сонька.

— Брауни! — восторженно подхватывает Машка. — Или кто?

— Почти угадали, девочки. — Старичок грустно улыбается. — Да мне без разницы, как ни назовёте. Я, собственно, не хотел бы навязываться, вот только просьба у меня к вам нижайшая. — Умоляюще прикладывает лапки к груди. — Хозяюшка, подарили бы мне наследство-то Галино, а? Вам оно, я слышал, не нужно, зельем табачным не балуетесь, а мне — всё память о господине Дамиане. Ведь ничего от него не осталось, ничегошеньки, всё с торгов пошло. Только надо, чтобы вы сами отдали, из рук в руки.

Помедлив, Мага протягивает мне портсигар. Передаю его человечку. Старичок дрожащими руками принимает подарок, гладит вензель и почтительно прикладывает к губам; на миг прикрывает глаза, словно вспоминает в этот момент нечто, дорогое сердцу.

— Не пожалеете, хозяюшка. А за то, что дом собой решили украсить да детишек привести — наша вам благодарность. — Кланяется. — Простите великодушно, удаляюсь. Нам с этой вещицей о многом поговорить надобно…

— Постойте! — восклицают девочки разочарованно, поскольку нежданный гость набирает прозрачность и вот-вот растает на глазах. — Дедушка! И это всё? А вы ещё к нам придёте?

— Так я всегда здесь, — ласково отвечает тот. Ярко-голубые глаза сияют в полусумраке. — Позовите только, детки — и приду.

— Минуту, уважаемый, — окликает Мага. — Имя-то скажите! Я ведь из-за этого никак не мог вас позвать! Как к вам обращаться?

— Дорогуша, — со смешком отвечает брауни. И подмигивает мне перед тем, как окончательно исчезнуть.

— Дорогуша? — озадаченно повторяет Мага в пустоту. Похоже, на него нисходит озарение. — Ива, это твоя работа? Почему он посмотрел именно на тебя?

— А я что? — Вспомнив, как обращалась мысленно к незримому доможильчику, расплываюсь в улыбке. — Ну, назвала его так пару раз, человеку понравилось… Разве плохо?

— Ты дала ему новое имя, — с упрёком говорит мой суженый. И вдруг начинает хохотать. Боже мой, впервые за время пребывания в этом мире я вижу его весёлым. — Ива, дорогая, как ты умудряешься повсюду навести свои порядки? Не удивлюсь, если тебе удастся и в ЭльТорресе перевернуть всё с ног на голову!

— Давно пора, — отрезает Николас. — Чувствую, там стало слишком мрачно за последний десяток лет… Так ты расскажешь, что это за чудное явление сейчас было? Ты ведь сразу понял, кто перед тобой, я заметил! Почему мы ничего не знаем?

— Да! — девочки подпрыгивают на месте от нетерпения. — Это ж так здорово — настоящий живой домовой! Пап, расскажи!

— Ну, хорошо, только давайте сменим обстановку, — снисходит Мага к уговорам. — Что-то здесь чересчур тесно. Да и с Майклом мы уговаривались встретиться… Ива, ты готова, наконец? Ни слова не скажу, пока из дому не выйдем.

Вот так: это я, оказывается, их задерживала! Фыркнув, тянусь за шляпкой, как настоящая леди — я-то готова, а вот вы, судари, ещё полчаса будете камзолы менять… Но уже через четверть часа сидим под тентом в миленьком кафе на соседней улочке, потому что, видите ли, не расположившись с удобствами, младший дель Торрес не может продолжить серьёзный разговор. Заказав всем девочкам мороженого с фруктами, а мальчикам по стакану прохладительного, он начинает…

Этот дом "сосватала" ему Гала. Да, иначе, как этим словом — сосватала — не назовёшь, ибо, кроме неё, никого не привлекало угрюмое жилище из двух пустых необъятных комнат на обоих этажах, соединённых шаткой лестницей, что, казалось, готова была рухнуть под случайными посетителями. Бывший владелец, старый маг Дамиан, скончался около трёх лет назад, оставив после себя доброе имя, скромную библиотеку, несколько безделушек-артефактов и кое-что по мелочи. И ещё — легенды о секретной лаборатории, в которой-то, как поговаривали, и остались настоящие раритеты, а что с торгов ушло — это так, мелочь, пустячки для начинающих… Якобы, в таинственных кладовых пылились горы бесценных фолиантов, россыпи философских камней, и драгоценностей попроще: вроде бриллиантов и золотых самородков для алхимических опытов. Вот только в реальности этих богатств никто не видывал, мало того: по легкомыслию ли, по старческой рассеянности, но в последние несколько лет жизни волшебник успел обзавестись множеством кредиторов, которые, к их чести сказать, не особенно беспокоили — маг был любим и уважаем — но после его кончины обратились в магистрат с просьбой: ежели у всеми почитаемого покойного нет правопреемников, с коих не возбраняется взыскать долги, то возможно ли хотя бы частично компенсировать убытки? В законном порядке, конечно. Сразу же после пышных похорон, устроенных магистратом, дом был опечатан, имущество описано и продано на аукционе, и — вот чудо! — вырученной суммы оказалось достаточно, чтобы удовлетворить запросы владельцев бакалейных и книжных лавок, антикварных и цветочных магазинчиков и ещё кое-кого…

О том, что Дамиан был Наставником Галы, знали немногие. Но ученица — не наследница, вот она ни на что и не претендовала. Впрочем, из уважения к покойному, ведунье и нескольким престарелым друзьям усопшего было разрешено перед самой описью взять из дому любую вещь в память о почившем. Успев привязаться к старику, Гала тяжело переживала его уход, да и отношения у них в последнее время были не сколько ученически-наставнические, а скорее уж дочерне-отцовские. Ей было больно видеть, как чужие люди осматривают, ощупывают каждый предмет, несущий в себе память о дорогом ей человеке. Пресловутый портсигар лежал на полке у камина, рядом с которым они с учителем так любили коротать вечера, и Гала, не задумываясь, протянула руку за серебряной безделушкой с именным вензелем. Маг-эксперт, нанятый мэрией для оценки вещей, беглым взглядом прошёлся по ауре "папиросницы", и, не обнаружив магической ценности, кивнул, разрешая забрать.

Больше Гала сюда не возвращалась. Тоску глушила работой: сдала экзамены в Ковене, получила диплом с отличием и лицензию на самый широкий спектр работ, какой только может быть разрешён ведунье. Магистрат Тардисбурга, оказывается, только и ждал, чтобы выделить ей целый сектор в десяток жилых кварталов под патронаж, с приличным жалованьем из городской казны. Как впоследствии выяснилось, почтенный господин Дамиан незадолго до смерти заручился словом господина мэра, что ученица Гала — при достижении определённого уровня профессиональных навыков — будет обеспечена достойными её звания работой и жильём, а далее — зависит от её личных успехов. Вот она и старалась, душу рвала на новой должности, чтобы не подвести память Наставника.

А спустя несколько лет узнала, что последнюю обитель старого мага собираются снести. После пяти неудачных попыток заселения дом оставили в покое, сочтя непривлекательным; за это время он изрядно обветшал и теперь находился в столь плачевном состоянии, что городские власти решили не рисковать, и пока он не рухнул — полностью его перестроить, либо оставить пустое место для небольшого сквера — зелени в центре было катастрофически мало. Гале стоило немалых трудов уговорить господина Ломбарди на последнюю попытку продать эти останки, поскольку мэр считал подобную затею заведомым надувательством будущего покупателя.

В первый момент, когда ведунья своими глазами увидела стены, бывшие когда-то уютными и приветливыми, а теперь поросшими мхом и плесенью, ужаснулась и подумала, что зря привела сюда Магу. У неё оставалась одна надежда: некроманты, как и многие волшебники, могут видеть суть вещей за их наружной оболочкой, возможно, её друг разглядит в нынешней неприглядности былые уют и покой, столь дорогие когда-то сердцу учителя? Эмоции живут иной раз гораздо дольше людей… И случилось чудо. Маге дом неожиданно понравился. Мрачностью и нелюдимостью он чем-то смахивал на самого некроманта и должно быть, пробудил в нём нечто, похожее на сострадание. Дом был одинок, Мага тоже, вот они и потянулись друг к другу. Возможно, маг действительно уловил отголоски того, к чему подсознательно тянулся, а может, сказалось и то, что привела его сюда именно Гала, которую почуял и узнал одичавший от горя и тоски домовой-брауни, потому-то и не стал выживать, как предыдущих жильцов. Новый владелец пришёл с женщиной, которая была отрадой и утешительницей старого хозяина и так горевала по нему. Не приведёт она плохого человека. Пусть… поживёт немного, а то одному муторно, мочи нет.

К приходу нанятых Магой рабочих плесень и моховые бороды, покрывающие стены сплошным ковром, бесследно исчезли. Выгнувшиеся пропеллером половые доски потихоньку-полегоньку распрямлялись, не спеша, дабы не потрескаться. Опасная лестница изогнулась винтом, утолщив ступени, нарастила перила с резными балясинами и покрылась благородной полировкой. Засияли окна, затеплились оба очага, оползла с мраморных порталов давнишняя сажа. Дом согласился принять нового хозяина. Мага это понял — и не остался в долгу, поскольку ценил доверие.

Он привносил изменения очень осторожно, шаг за шагом, выжидая после каждого: одобрит ли домовая сущность нововведения? И будущий Дорогуша это тоже оценил. День за днём они трудились над новым обликом жилища, пока не довели его до нынешнего уровня, который устроил обоих.

— …Дамиан… — Николас выводит на запотевшем от ледяного крюшона стекле бокала витиеватый вензель. — А ведь он — известная личность, нам о нём упоминали в Университете, на лекциях по свёртке-развёртке пространства. Наращенные объёмы в Белой Розе — его работа? — Мага кивает. — Мастер, одно слово. Что ж, если так — то и в доме должны быть какие-то сюрпризы. Дыма без огня не бывает. Наверняка кто-то из местных ещё при жизни Мастера увидал скрытую комнату — вот и пошли слухи. Поищем?

— Мне чужого не надо, — бурчит Мага. — Захочет — покажет, а нет — его право.

— Э-э, брат… Захочет. Он просто стеснительный. Наверняка истосковался по обществу… Ба, кого я вижу! Майкл Джонатан Кэррол-младший, собственной персоной! Наконец-то!

Доблестный паладин, сияя небесной голубизной очей, с улыбкой прикладывается к моей руке, здоровается с кузенами и племянницами, тактично интересуется моим здоровьем… Хотя наверняка считал уже информацию, не просто так аурой просвечивал. Девицы получают новую порцию мороженого, для меня заказан зелёный чай. На голову сэра Майкла вываливаются последние новости. Сэр Майкл заинтригован не на шутку.

— Не берусь определить видовое происхождение вашего нового приятеля, но сдаётся, это не совсем брауни, хотя внешние признаки схожи. Впрочем, надеюсь со временем увидеть его воочию; правда, для этого придётся навещать вас чаще, друзья мои. — Паладин с удовольствием пригубливает коктейль из лёгкого вина и гранатового сока, смешанного с колотым льдом. День на удивление жаркий, официанты сбиваются с ног, дабы угодить жаждущим посетителям. — Судя по всему, с прошлым хозяином они прожили бок о бок немало; я слыхал, что возраст почтеннейшего Мастера Дамиана перевалил за три с лишним столетья, он изрядно попутешествовал и покутил во времена юности и зрелости, но последние полвека осел в Тардисбурге и слыл домоседом. Очевидно, даже тяге к переменам мест приходит конец… либо предмет для исследования нашёлся в непосредственной близости. Эксперименты с пространством, говорите? Что ж, весьма возможно… Мага, а ведь для нашего потока этот курс был ещё необязателен, ты помнишь? Но для нескольких лекций я урвал время, основы теории мне известны.

— Да погоди, — с досадой прерывает мой суженый. — Не думаю, что наш новый знакомый — специалист по этим делам. С чего вы вообще взяли, что там есть скрытые помещения? Этот дом был по камушку прощупан и пронюхан экспертами, а в Ковене далеко не дураки, уловили бы малейшую магию.

— Не факт, — усмехается Николас. — Заметать следы мы все умеем. А уж Архимаги — тем более. Думаешь, старый хитрец не предусмотрел, что жилище просканируют сверху донизу? Защита наверняка есть, некий экранчик…

Глаза братьев вспыхивают нездоровым азартом. Похоже, они уже забыли о первоначальных планах, и готовы сей же час ринуться на поиски тайных покоев. Но тут мне на выручку приходит Машка.

— Дядя Майкл, можно вопрос?

— Конечно, дитя мое.

Я чуть не давлюсь чаем от подобного обращения, но моей младшенькой оно, по-видимому, нравится, она так и расцветает.

— Вы тут недавно говорили о лекциях… А вы с папой вместе учились?

— Мы заканчивали вместе столичный Университет. А уж второе высшее образование было с уклоном в специализацию, тут наши дороги разошлись.

— Второе? — почтительно переспрашивает Соня. — Это, наверное, уже в какой-то…м-м-м… Академии?

Выражение лиц наших мужчин при слове "Академия" становится непередаваемо кислым.

— Запомни, дитя моё, — явно пародируя друга, грозит пальцем Николас. — Никогда не произноси в присутствии профессиональных магов это неприличное слово! — Сонька пунцовеет и, чтобы справиться со смущением, поспешно запихивает в рот изрядную порцию крем-брюле. — Не проглоти ложку, детка, а то заставишь дядю Майкла трудиться в такой прекрасный день… А с чего ты взяла, что именно в этом самом заведении мы должны были учиться?

Прихожу на помощь окончательно сконфуженным дочам:

— В романах нашего мира попаданцы непременно проходят обучение в каких-нибудь магических школах и таких вот… высших учреждениях на букву А. Что, и впрямь это у вас считается неприличным?

— Неприличным считается невежество, — сухо поясняет Мага. — Понимаешь, Ива, с лёгкой руки целого сонма попаданцев какое-то время у нас тут действительно процветали эти самые Академии. — Он произносит это слово с оттенком лёгкого презрения. — Пока их не разогнали. Некоторые дилетанты чистой воды, удачно прошедшие Сороковники, вдруг возомнили, что поднялись до таких высот, откуда могут подёргать Бога за бороду.

— Мало того, — подхватывает Николас, — они ведь ещё и дипломы стали раздавать! И награждать друг друга такими степенями — хоть вешайся. Представляешь, Ива, твой наречённый — с двумя научными степенями… — Мага выразительно показывает четыре пальца, — прости, не знал, с четырьмя; с богатейшей практикой, подкреплённой исследованиями… Если я и преувеличиваю, так самую малость… Так вот: его, профессионала — и уравнивать с каким-то выскочкой, чья заслуга всего лишь в том, что за год просиживания в свежеиспечённой Акадэмии, — у родственника тоже получается вложить изрядную долю презрения в нелюбимое слово, — он выучит с десяток-другой слабеньких заклинаний, овладеет азами телепатии или там левитации, ну, вызубрит рецептуру сотен зелий… И вот их — на одну доску? Да ни за что. Всё равно, что признать равными того же Дамиана и твоего Рорика, Ива, не в обиду будь сказано; мальчика, безусловно, перспективного, но… — Он с сожалением цокает языком.

— Недоучку, — упав духом, завершаю. Да, я поняла. Достаточно вспомнить мои робкие попытки магичить, основанные более на интуиции, чем на твёрдых знаниях, и чувство неловкости на Совете, когда Симеон небрежным жестом наложил на Омара ибн Рахима проклятье Горгоны за какие-то доли секунды и без видимого для себя вреда. У меня на то же самое ушли уйма сил и времени, а главное — я упустила контроль над собственным проклятьем. Подозреваю, и с Рориком произошло нечто подобное.

— Поэтому, милые дамы, — улыбается сэр Майкл, — начните с малого. С обычной гимназии. Кстати, небезызвестная вам леди Абигайль-младшая, от которой я вам сейчас передаю наилучшие пожелания, соизволила нынче с Абрахамом отослать просьбу замолвить за вас словечко перед директором гимназии, с коим мы состоим в давнем знакомстве. Если на то будет согласие ваших родителей — вы будете с ней в одном классе.

Подпрыгнув на стульях, девочки едва удерживаются, чтобы не завизжать от восторга.

— Гимназия? — с подозрением уточняю у Наставника. — Без всяких магических дисциплин? Точно?

Тот безмятежно кивает.

— Практически. Общеобразовательное учебное заведение наподобие ваших. Со своей спецификой, конечно: с восьмого класса там начинают проходить основы бытовой магии. Затем идут освоения азов будущей специализации, но только азов, Иоанна, и под строгим контролем преподавателей. А далее — если наши дети захотят продолжить семейные традиции, они займутся некромантией, но уже в Университете. А не захотят…. Думаю, к выпуску они определятся. — Перехватив вопросительный взгляд Соньки, добавляет: — Помимо основных предметов, там есть вводный курс в основы целительства с прохождением практики в Белой Розе; конечно, самые начала, но кое-кто, желающий проверить себя в пригодности к благородной профессии медика, уже на этом этапе может опробовать свои силы.

Мага скептически приподнимает бровь. Усмехается.

— Майкл, ты-то откуда знаешь о кое чьих стремлениях? Впрочем, я не против; я и сам когда-то проходил подобную практику, даже в полевых условиях. Вопрос в том, смогут ли наши девочки адаптироваться за столь короткий срок? Будут ли у них вступительные экзамены, по каким предметам, кто проверит, насколько они подготовлены? Может, есть смысл подыскать репетиторов? Мы могли бы взять их и с собой в ЭльТоррес, совместили бы подготовку с поездкой…

Наш дорогой сэр сверкает безупречной улыбкой.

— Я уже договорился с сэром Юлианом. Говорил ли я, что мы — давнишние знакомые? Мы год проучились на одном факультете, но потом он всё же перешёл в педагогику, несмотря на протесты родителей, желающих видеть его продолжателем семейных традиций. Решение далось ему нелегко, но он на своём месте, смею заверить. Так вот, выяснить степень подготовленности наших юных дев мы можем прямо сейчас. Сэр Юлиан ждёт. О, пока что не на экзамены, всего лишь на собеседование, дорогие мои, вы знаете, что это такое?

— В общих чертах, — бурчит Машка. Кажется, сестричек обуревает желание забраться под стол. Сэр Майкл поднимается, решительно пресекая возражения со стороны племянниц.

— Убеждён, мои дорогие, что уровень подготовки у вас достаточный. Вы росли и обучались в технически развитом мире, и думаю, что по ряду предметов сможете дать фору некоторым своим здешним сверстникам, а освободившееся время с толком вложить в новые для себя дисциплины. Итак, вопрос решён, отправляемся. Мой экипаж поблизости.

— Опять раскомандовался, — бурчит Николас. — Ох, любит он это дело… Пойдёмте, зайцы, ведь не отвяжется. То-то он вас мороженым кормил — задабривал, значит…

— Так мы договорились, — слышу знакомый до боли голос, и из директорского кабинета, лучезарно улыбаясь, выходит никто иной как дон Теймур собственной персоной, в сопровождении высокого статного красавца… Наши девочки одновременно подавляют восхищённый вздох. Стройного подтянутого моложавого директора проще представить в парадном гренадёрском мундире, на лихом скакуне, чем за учительской кафедрой или тяжёлым дубовым письменным столом. Впрочем, ему к лицу и эта тёмно-красная мантия с золотыми докторскими шевронами; она облегает его широкие плечи, словно тога римского императора. Однако рядом с ним невысокий и не отличающийся атлетическим телосложением дон кажется отнюдь не субтильным, но аристократически-хрупким, словно сошлись вместе представители двух разных эпох — греко-римской, воспевающей красоту и мощь человеческого тела, и барокко, утончённо-изысканного.

Впрочем, это всё лирика, а вот каким ветром занесло сюда нашего свёкра, отца и деда?

— Как я и предполагал, — шутливо раскланивается он с нами, — я опередил своё семейство на каких-то четверть часа. Позвольте представить, дон Юлиан…

Следует ставшая привычной церемония знакомства, я старательно улыбаюсь, а сама поглядываю на дона. Что он задумал? Почему вообще здесь появился? Его сыновья, если и встревожены, то тщательно скрывают сей факт.

— Ну, что же, юные леди, — окинув девочек пытливым взором, сэр Юлиан задумывается на несколько секунд, затем продолжает: — Давайте-ка мы с вами пройдёмся по аудиториям. Там у нас и наглядные пособия, и макеты, и действующие модели; посмотрим, что вам знакомо, возможно, вы и сами мне что-то расскажете; а там по ходу решим, на чём в дальнейшем заострить внимание. Господа, — энергичным жестом он приглашает следовать за ним, — присоединяйтесь, но с условием: детям не подсказывать и не делать страшных лиц за моей спиной, я всё вижу… Матильда, — это уже секретарше, немолодой женщине, что-то печатающей на машинке вроде "Ундервуда" начала двадцатого века, — будьте любезны, оповестите…

— Все на местах, сэр, — отвечает она безмятежно, кинув взгляд из-под больших круглых очков, и вдруг становится заметно, что именно этот предмет на носу придаёт даме лишний десяток лет, а на самом деле хорошо, если ей тридцатник. Видимо, старается выглядеть посолиднее, да и очки, похоже, без диоптрий. — Вы предупредили — армия ждёт.

— Вот и прекрасно, значит, в бой. Да, прошу вас снабдить наших новых учениц тетрадями, возможно, им придётся кое-что записать. И распорядитесь насчёт формы.

— Что-нибудь ещё, сэр? Расписание занятий? Список литературы? Рекомендуемые дополнительные лекции?

— С этим позже, Матильда, позже. Итак, вперёд!

Подозреваю, что в этих стенах старинного замка, невесть каким образом попавшего в центр города и отданного под гимназию, даже пресловутые четыре правила арифметики воспринимаются, как некие мистические откровения. Нас встречают широкие коридоры, просторные светлые аудитории со сводчатыми потолками, застеклёнными шкафами и открытыми стеллажами, полными учебных пособий. Тут модели атомов и звёздных систем, движущиеся скелеты, коллекции драгоценных бабочек, похожих на цветы и гербариев похожих на бабочек, глобусы, карты звёздного неба, модели парусников, квадранты и астролябии. Мраморные бюсты математиков и физиков, поэтов и философов; натёртый до зеркального блеска и скользкий, как лёд, паркет в танцевальном зале; арсеналы флейт в музыкальной комнате… Всё завораживает и манит, и кажется необыкновенным. У меня разбегаются глаза. У меня трепещет сердце от смены впечатлений и от неожиданной зависти. Тут и я не прочь была бы поучиться.

В каждой аудитории нас встречает очередной хозяин или хозяйка. Примечательно, что цвета мантий у них разные, очевидно, это что-то, да означает, но спросить не решаюсь, сегодня не я — главный объект внимания. Обители точных наук мы проходим без особой задержки: дон сияет от удовольствия, прислушиваясь к ответам внучек; преподаватели, да и сам директор, удовлетворённо кивают. Я не удивлена. В любом мире физическая наука будет включать статику, кинетику, динамику и механику; вряд ли изменится валентность кислорода и водорода; а система уравнений с двумя неизвестными подчинится логике, единой для всех миров. Поэтому нет ничего странного в том, что дочки мои демонстрируют владение основными понятиями, несмотря на летнюю пору, в которую даже у самых лучших учеников временно отшибает память. К тому же, к чести преподавателей, жёсткого допроса здесь не ведётся: есть общение в спокойных доброжелательных тонах, в духе уважения и искреннего интереса к собеседницам.

Поначалу мне кажется, что сэр Юлиан начал тестирование с самых сложных предметов; но затем я понимаю, что ошиблась. С точных наук, основанных на законах, единых для всех измерений, мэтр только начинает разминку.

— Что ж, юные леди, — подытоживает он, проводя нас через просторный холл, отделяющий одно крыло гимназии от другого, — дальше вам, хоть это и покажется на первый взгляд странным, придётся туговато. Мы вступаем в царство гуманитариев. Добро пожаловать в мир истории Гайи, её культуры, искусства, философии, этики, литературы, да и многого другого. Подозреваю, что здесь-то для нас и откроется непаханое поле работы, поэтому договоримся сразу: м ы вопросов больше не задаём. Слушаете и спрашиваете вы, а мы отвечаем.

Первоначальная паника на лицах девочек уступает место тихому восторгу. Кажется, у местного божества появились две новых поклонницы.

Сэр Майкл, от бдительного взора которого ничто не уклонится, одобрительно кивает. Пропустив вперёд будущих гимназисток во главе с Юлианом и доном Теймуром, жестом призывает нас задержаться. И в самом деле, лекция, которую начинает, волнуясь, молоденькая барышня-историк, предназначена не для нас, подозреваю, что девушка новенькая — это заметно по горящим щекам, по тому, как она иногда нервно теребит полы совсем ещё новенькой белоснежной мантии. Ясно, что дорогой сэр не желает ещё более смущать преподавательницу изобилием слушателей. Мы пристраиваемся у самого входа, обозревая панорамы разных эпох, стенды с оружием — от примитивных дубин и каменных топоров до бронзы и железа. Параллели между мирами проскакивают и здесь, хорошо, что до огнестрельного оружия тут не додумались, а если и додумались — не допустили… Пользуясь тем, что дева Истории уводит слушателей в отдалённый угол, сэр Майкл пользуется возможностью переговорить.

— Пора менять посыльного. Что-то слишком много утечки информации в последнее время. Жаль расставаться с Абрахамом, но что поделаешь, он стал слишком общителен…

— Отдай его мне, — быстро говорит Мага.

— Я хотел сказать, что он, кажется и без того твой, с потрохами. Хватит ему метаться между нами, у этого ворона просто болезненная тяга к некромантам. Знаешь, как он тебя называет? "Любимый хозяин"… Заметь, я — хозяин по долгу службы, а ты — "любимый". Думаешь, я не знаю, что он шпионил для тебя?

— Т-с-с! — прерывает Николас — Что вы, как маленькие? Отец мог узнать о нашем визите и от других. Насколько я понял, с Ивы он так и не снял охрану…

— Снял, — сердито шепчет Мага, — в том-то и дело! — И, похоже, переходит на мысленную связь, потому что больше я ни шиша не слышу, кроме очаровательного голоска молоденькой лекторши и редких дополнений со стороны её шефа.

После десятого или двенадцатого кабинета я устаю. Словно ощутив моё состояние, сэр Юлиан предлагает переместиться на воздух, и — о чудо! — выводит нас в небольшой прелестный сад. Замок-гимназия выстроен громадным квадратом, и во внутреннем дворе хватает места небольшой зелёной зоне и площадке для игры… в крикет? в гольф? Во что здесь играют благовоспитанные барышни? Оказывается, в теннис и в волейбол, и не только барышни: два крыла гимназии занимают классы для девочек, ещё два — для мальчиков. Сад, спортивная площадка, танцзал и музыкальная комната — общие.

Пока довольные результатами опроса сэр Юлиан и несколько его доверенных лиц удаляются на совещание, Сонька с Машкой получают полчаса на заслуженный отдых. И конечно, не отказываются от возможности покидать мячик через сетку. Мага с паладином составляют им компанию, Николас же скрашивает моё одиночество на скамейке неподалёку от корта. Издали мы наблюдаем за играющими.

Перевожу взгляд на Ника — и забываю, что хотела сказать. Родственник мой сидит, ссутулившись, подперев подбородок кулаком, а в глазах — утренняя тоска, хоть волком вой.

— Здесь могли бы сейчас играть и мои дети. Представляешь? Ах, Ива, Ива… Мне почему-то кажется, что должны были быть мальчик и девочка. Сын и дочь. Теперь уже вряд ли…

И до боли сжимает мою протянутую руку.

Наши девушки, оставив мне на хранение испещрённые записями тетрадки, удаляются с Матильдой во владения местной кастелянши, чтобы подобрать формы и парадные мантии. Братья-некроманты с кузеном и сэром Юлианом удаляются в директорский кабинет для обсуждения кандидатур репетиторов. И так получается, что в обширной приёмной, вдруг разом опустевшей, у высокого окна в сад остаёмся только мы с Главой.

— Ну, вот мы, наконец, и наедине, дорогая донна, — сощурившись, радушно сообщает свёкор, как будто я и сама этого не вижу. Пушистые ресницы, непозволительно красивые для мужчины его возраста, при этом прищуре почти смыкаются, обрамляя глаза угольным контуром.

"Очи чёрные, очи страстные,

очи жгучие и прекрасные…

Как боюсь я вас…"

— А вы, кажется, начинаете понемногу ко мне привыкать, продолжает он. — Это радует. Впрочем, как и я к вам…

— Это огорчает? — не могу удержаться.

— Разве что нашу несравненную донну Мирабель, упорно отказывающуюся принять в семью красивую женщину.

— Почему вы её дразните?

Лёгкая усмешка трогает его губы. Красавец, безукоризненно выбрит, с безукоризненно уложенной шевелюрой без единого проблеска седины. Пожалуй, с таким доном и вечно молодой супруге приходится ох как нелегко…

— Это позволяет ей держать себя в форме. Иногда женщине для сохранения красоты мало косметических процедур, нужен ещё и моральный стимул. В данном случае — это вы. Соперничество — хороший мотиватор.

— Вы… — чуть не задыхаюсь от возмущения.

— Конечно, я обмолвился о своём возможном намерении жениться на вас, если этого не сделает мой младший сын. И уж будьте уверены, донна…

"Очи чёрные… очи страстные…"

С опаской отодвигаюсь.

— Но теперь-то, дорогой дон…

Вот чёрт… Как это у меня сорвалось — "дорогой"? Я готова провалиться сквозь землю. Он же лишь усмехается краешком рта.

— Дорогая донна… Не погрешу против истины, заявив, что доказательств заключения брака между вами и моим сыном я ещё не видел. Церемонии не было, заветных слов — при мне, во всяком случае — не прозвучало, свидетелей, готовых подтвердить сей факт, я так и не увидел. Вам знакомо такое понятие, как консумация брака? По тому, как вы мило покраснели — догадываюсь, что знакомо. Де-юре вы ещё не замужем, дорогая донна. И мой сын — не женат, кстати. Знаете, почему? О, небольшая тонкость из специфичного семейного кодекса некромантов: мой младший сын совсем недавно умер, хочу напомнить. А по нашим законам — смерть одного из супругов делает другого свободным. Своеобразный развод, знаете ли… Сколько предложений после этого сделал вам Маркос? Вас это не удивляло? Допустим, на последнее вы согласились… но я не вижу на вас даже помолвочного кольца.

— Вы же знаете, что оно рассыпалось, когда…

— Не знаю. Я ничего не видел, донна, и ничего не слышал. Я вижу перед собой свободную женщину — и что помешает мне начать за ней ухаживать, например? Маркос, кстати, так до сих пор этим и не занялся, очевидно, предполагая, что теперь-то вам от него никуда не деться; на его фоне я выиграю, вам не кажется?

Я вдруг замечаю, что давлю в себе смех. Не истерический, нет, вполне искренний. Кажется, я поняла, чего он добивается столь своеобразным шантажом. Дон с интересом приподнимает брови.

— Рад, что вы меня больше не боитесь. Однако советовал бы подумать над моими словами. Особенно сейчас, когда над вами уже не довлеют обстоятельства и… люди, и вы находитесь в куда более выигрышном положении, чем в день нашей первой встречи. Подумайте, у вас есть время.

Невольно копируя собеседника, тоже сощуриваюсь.

— Хотите сказать, что сейчас, именно сейчас вы не пытаетесь довлеть надо мной? Да вы же просто меня запугиваете!

— Ну что вы! — Он, словно в рассеянности, берёт меня под руку. — Я вас запугивал в придорожной гостинице, а здесь и сейчас — просто сообщаю факты. Подумайте сами: захоти я вас заставить — разве согласился бы с этой гимназией, пусть и неплохой, в то время как подготовил для девочек места в элитной столичной школе? А я иду вам навстречу. И даже не буду возражать, заяви вы, что не собираетесь покидать Тардисбург, а, напротив, хотите осесть здесь надолго. Мне достаточно, если вы согласитесь навестить ЭльТоррес в порядке, так сказать, знакомства, дружеского визита… Пока что.

Не верю своим ушам.

— И вы не против?

— Дорогая донна… — Его ладонь ползёт от моего локтя вверх, к плечу, невинно поглаживая. — С сильными женщинами не спорят, — он наклоняется к моему уху и шепчет: — С ними договариваются. Их склоняют… на свою сторону, день за днём, намёк за намёком, подарок за подарком… К чему мне вас атаковать, если через месяц-другой мы с вами будем говорить на одном языке? Я терпелив, донна…

"…Как боюсь я вас…"

Усмехнувшись, дон Теймур оставляет меня в покое и трогает створку окна, открывая шире. Алебастрово-белые пальцы, поблёскивающие отполированными ногтями, опускаются на подоконник и начинают неторопливо постукивать по давнишней привычке. Сверкает на мизинце загадочный чёрный камень, непроницаемый, как душа его носителя. Дон задумчиво смотрит в окно, как будто и не было только что сцены почти соблазнения. Как будто… он завершил то, что нужно было сделать, хорошо поработал, изваял очередное звёнышко интриг и вдруг, забывшись — отвлёкся после трудов. Очень дорогой дон…

Теперь, когда былой страх не мешает мне, я вижу его по-другому. Да, хитрый, как змея, уворотливый, как ласка, опасный как… Ящер. Но не всегда. Что мешало мне в иные моменты оценить его адекватно? Привычная паника, замешанная на опасениях потерять детей, свободу, себя, в конце концов… Все эти ценности, оказывается, остаются при мне. Завеса спадает с моих глаз. Я хочу знать: что у него там, внутри той загадочной тёмной субстанции, иногда называемой душой?

Словно почуяв подвох, он поворачивает голову. И мы смотрим друг другу в глаза, как когда-то в саду его заклятого друга, обратившегося в камень. Дон всё ещё пытается придать лицу обычное насмешливое выражение — но меня уже не обманешь.

— Вы всё-таки его любите, — говорю. — Слышите? И всегда любили. Так почему не давали ему проходу со своими придирками и обвинениями, почему ломали? Я помню ваше потрясение, когда вы увидели живого и невредимого Ника. В мыслях вы давно схоронили первого сына, а второго, получается, отталкивали. Чтобы не привязываться к тому, кто остался? Чтобы не было ещё больнее, если придётся потерять и его?

Глаза дона на миг вспыхивают и становятся янтарно-жёлтыми. На виске быстро-быстро пульсирует жилка. А я… вдруг начинаю задыхаться.

— Маски, — выдавливаю с трудом. Невидимая петля на моей шее ослабевает. — Мы все носим маски. У вас — маска Главы, Архимага и прочих, которую вы не снимаете ни на миг, так прикипела… Вы не себя сейчас предлагали, вы меня к сыну подталкивали, чтобы, вас испугавшись, к нему прибилась, хотя бы так… Просто по-другому не можете. Не бойтесь, дорогой дон, я никому не скажу, что под маской вы тоже человек.