Спасительный свет

ГЛАВА 41

Помогая Оливии стелить постель в комнате для гостей, Лейси не умолкала ни на минуту. «Она немного взбудоражена, и вообще легко возбудима», – подумала Оливия, почему-то вспомнив совет старой смотрительницы маяка кормить Пола похлебкой с морской солью.

Накануне вечером Алек позвонил ей, чтобы извиниться за нахальство Лейси.

– По-моему, вам было бы лучше провести время с Полом, – сказал он, и Оливия, которая только что вернулась из коттеджа Пола, сдерживая слезы, рассказала о том, что она там увидела.

– Пол барахтается в воспоминаниях о ней, Алек. Он притащил в спальню картонки с едой из ресторана, чтобы иметь возможность, не отрывая задницы от кровати, часами разглядывать ее фотографии и…

– Оливия! – Алек прервал ее.

– Что?

– Пожалуйста, позвольте мне поговорить с ним.

– Нет!

– Похоже, ему нужна помощь.

– Я знаю, но он ее не примет.

– А. что если я просто зайду к нему домой под предлогом разговора о маяке?

– Пожалуйста, не надо, Алек.

Алек в конце концов сдался, но не прежде, чем взял с нее обещание, что она как-то разрешит свои отношения с Полом.

– Ради меня, – попросил он тихим торжественным голосом, – если не ради себя.

Лейси подоткнула в ногах кровати одеяло.

– Я хочу проколоть себе нос, – сказала она, наблюдая за Оливией и ожидая ее реакции. Рыже-черные волосы Лейси отросли настолько, что стали напоминать шахматную доску. – Что вы об этом думаете?

– Я думаю, что это отвратительно. – Оливия сняла с ручки кресла покрывало и застелила кровать. – А твой отец позволит тебе?

– Мой отец позволит мне все, что я захочу. Как вы до сих пор этого не поняли?

С постелью было покончено, и Оливия посмотрела на свою гостью.

– Пойдем куда-нибудь пообедаем, – предложила она. – Ты можешь выбрать ресторан.

Лейси выбрала «Италиан палас» – ресторан в домашнем стиле, в меню которого, в основном, были спагетти, к удивлению Оливии, оказавшиеся более чем неплохими.

– Это мой любимый ресторан, – сказала Лейси и закатила глаза, чтобы показать как она «балдеет» от лазаньи, стоявшей перед ней. Затем вдруг гордо распрямилась: – Отец дал мне денег, чтобы я могла сама расплатиться.

– С его стороны это замечательно, но едва ли необходимо:

– Он сказал, будет плохо, если я вас как-то не отблагодарю.

– Договорились. – Оливия улыбнулась и торжественно подняла стакан с водой: – За твоего отца.

Лейси улыбнулась в ответ, чокаясь с Оливией своим стаканом.

– Завтра утром у меня занятие с Томом, – сказала Оливия. – Пойдешь со мной?

– Конечно. Я не видела Тома с тех пор, как подстригла волосы. Он обалдеет.

– А какое, собственно говоря, дело Тому до твоих волос, не так ли?

– Вот именно, – Лейси засмеялась и глотнула кока-колы. – А какой у вас знак зодиака?

– Знак зодиака? – Оливия нахмурилась, смутившись на мгновение: – Ах… Водолей.

– О, великолепно!

– Вот как?

– Да. А я – Рак. Знаете знак Рака? Это знак Воды, так же как и ваш. На самом деле, вы очень хорошо сочетаетесь с моей семьей. Мама считала, что знаки Воды – самые лучшие. Папа – Рыбы…

«Как и Пол», – подумала Оливия.

– …а мама была Водолеем, как и вы. Только она была странным Водолеем, а вы… трудно поверить, что вы того же знака. Клей, к сожалению, Скорпион. Не знаю, как это случилось? Но, как бы то ни было, когда мама обнаружила, что беременна мной и поняла, что моим знаком будет знак Воды, она отметила это долгим заплывом в океан, даже несмотря на то, что уже почти наступила зима, и вода была довольно холодной.

Лейси замолчала, чтобы приняться за еду, и Оливия улыбнулась. Девочка была очень возбудимой.

– Мама хотела иметь больше двоих детей, – продолжала Лейси, – но говорила, что это нечестно по отношению к окружающим. Она считала, что два человека должны лишь заменить самих себя, иначе нам всем не хватит еды и питья. Они с папой много раз говорили об усыновлении брошенных детей, но так никогда и не сделали этого. Я ужасно рада, – Лейси снова закатила глаза. – Я сильно отличаюсь от своей матери. Я – настоящая эгоистка и не хотела, чтобы мне пришлось делить своих родителей с другим ребенком. Уже достаточно паршиво, что я делю их с Клеем.

– Вы с Клеем ладите?

– По большей части я игнорирую его. Этим летом он был настоящей задницей, потому что я теперь хожу на те же самые вечеринки, что и он, и ему не нравится, когда его младшая сестра – рядом.

Оливия нахмурилась:

– Ты еще не достаточно взрослая, чтобы ходить на вечеринки со старшеклассниками.

Лейси ухмыльнулась.

– Старшеклассники, – передразнила она. – Господи, Оливия, иногда вы говорите, как старая наседка.

– Но ведь Клей и есть старшеклассник, верно? Когда устраиваются эти вечеринки?

– Что вы имеет в виду?

– Я имею в виду… я знаю, что у тебя нет «комендантского часа». Так в какое время ты обычно возвращаешься домой?

– В час или в два.

– Лейси! Это возмутительно! Тебе только четырнадцать лет.

Лейси улыбнулась почти снисходительной улыбкой.

– Сейчас лето, Оливия. И летняя школа уже закрылась. Мне же не нужно вставать по утрам или что-то в этом духе.

– Когда твоя мама была жива, ты возвращалась домой так же поздно?

Лейси ковырялась вилкой в лазанье.

– Я… нет, – она поджала губы. – Мне это было не нужно, но если бы я захотела, она не стала бы мне препятствовать.

– Что ты имеешь в виду, говоря, что тебе это было не нужно?

Лейси посмотрела на Оливию.

– Тогда мне нравилось быть дома. С моими родителями было весело. Мои друзья только что не жили в нашем доме – так им нравилось с моими родителями, – она снова поджала губы. – Вам бы познакомиться с моим отцом в то время. С ним было по-настоящему интересно, и он без конца придумывал, чем бы нам всем заняться. Однажды он поднял нас всех среди ночи и повез на хребет Жокея. Мы в темноте лезли на дюны, а потом легли на песок и наблюдали за звездами. Он все время изобретал что-нибудь в этом роде. Возил меня с друзьями в Норфлок на концерты. Ничей другой отец никогда бы не сделал этого. Он был очень спокойным и уверенным. – Она посмотрела через окно на темную автостоянку. – Он так сильно изменился, и это одна из причин, почему я так поздно прихожу домой. Я не люблю быть рядом с ним, потому что он напоминает мне, насколько все стало дерьмово. – Она посмотрела на Оливию: – Извините, что я так говорю, но по-другому не скажешь.

Оливия откинулась на спинку стула:

– Я хочу тебе кое-что купить.

– Что именно?

– Часы.

– Вы шутите. – Лейси неуверенно улыбнулась. – Зачем?

– Любой человек в твоем возрасте должен иметь часы.

– Моя мама… – Лейси оборвала себя. – Могу я сама выбрать?

– Да, но при одном условии.

– Каком?

– Чтобы получить часы, ты должна мне кое-что пообещать.

Лейси явно была заинтригована:

– Что пообещать?

– Ты должна будешь каждый день звонить мне ровно в полночь, независимо от того, где ты находишься, чтобы я знала, что с тобой все в порядке.

– Что? – Лейси засмеялась.

– Это условие. – Оливия понимала, что копает под Алека, но он, возможно, как раз в этом и нуждался.

– Я буду будить вас, – сказала Лейси.

– Да, возможно, будешь, но я легко снова усну, если буду знать, что ты цела и невредима.

Лицо Лейси стало серьезным:

– Почему вы об этом так беспокоитесь? Оливия некоторое время изучала свою тарелку, все еще почти полную. Она снова посмотрела на Лейси:

– Может быть, ты немного напоминаешь мне саму себя в этом возрасте.

– Хорошо. – Лейси отложила вилку и застенчиво посмотрела на Оливию. – У меня тоже есть условие, при котором я буду звонить вам.

Оливия улыбнулась:

– Что за условие?

– Я буду звонить вам, если вы перестанете работать в приюте для женщин, подвергшихся насилию.

Явная забота, скрывавшаяся за условием Лейси, тронула Оливию. Она покачала головой:

– Мне нравится работать там, Лейси. Ты не должна беспокоиться обо мне. Я совсем не похожа на твою мать. Не думаю, что мне когда-нибудь хватило бы смелости рисковать собственной жизнью ради спасения чужой.

По дороге домой они зашли в магазинчик, чтобы выбрать часы для Лейси, и она, тщательно избегая самых дорогих, пересмотрела шесть или семь моделей, прежде чем остановилась на часах с блестящим серебристым циферблатом и черным ремешком, украшенным серебряными звездами.

Они купили коробку мороженого и, вернувшись в дом Оливии, соорудили себе по большой порции бананового десерта с орехами. Они уселись по-турецки на полу в гостиной и устроили пиршество. Сильви, мурлыча, устроилась на коленях Лейси, которая каждую минуту поднимала левую руку, чтобы взглянуть на часы.

– Не могу поверить, что тебе четырнадцать лет, а у тебя это впервые в жизни.

– Если бы мою маму похоронили, она бы сейчас перевернулась в гробу.

Оливия выловила ложкой кусочек банана.

– Ее кремировали? – спросила она.

– Да. Ну, конечно же, сначала каждая частичка ее, которая могла принести кому-то пользу, была отдана, а затем то, что осталось… вы понимаете… – Лейси взмахнула рукой. – Клей с отцом развеяли ее пепел над океаном у Кисс-Ривер.

Оливия вздрогнула, образ, нарисованный Лейси, оказался для нее слишком драматичным.

– Я не пошла на похороны, – сказала Лейси.

– Почему, Лейси?

– Я хотела запомнить ее такой, какой она была при жизни. – Лицо Лейси внезапно помрачнело, она опустила взгляд на Сильви. – Я не понимаю, почему некоторые плохие люди живут до ста лет, а такие хорошие, как мама, умирают совсем молодыми. Она ненавидела… как это называется, когда отправляют на электрический стул?

– Смертную казнь?

– Да. Она ненавидела это, но если бы я увидела человека, который убил ее, и у меня был нож, я бы разрезала этого подонка на кусочки. – Пока она говорила, ее руки сжались в кулаки, и Сильви открыла один глаз, рассматривая миску с мороженым, оставленную на полу без присмотра. – Я могла бы это сделать. Я смогла бы убить его и не почувствовала бы никаких угрызений совести.

Оливия кивнула, не сомневаясь, что Лейси говорит серьезно.

– Я все еще пытаюсь представить себе, какое ощущение испытываешь, когда пуля попадет тебе в грудь.

– Твой отец сказал мне, что ты была с ней, когда все это случилось. Должно быть, для тебя это было ужасно.

Лейси ковырялась в мороженом.

– Я стояла рядом – раздавала зеленую фасоль, а она – салат. Этот человек ворвался и начал кричать на ту женщину в очереди за едой. Мама никогда не могла оставаться в стороне от чего бы то ни было. Она встала прямо перед женщиной и сказала: «Пожалуйста, уберите пистолет, сэр. Сейчас Рождество». И он стрельнул в нее. Бах! – Лейси сморщилась, по ее рукам прошла судорога. – Я все еще вижу ее лицо. Иногда по вечерам, когда я ложусь в постель, оно стоит у меня перед глазами. Ее зрачки расширились, она издала тихий звук, как будто удивилась. Когда пуля прошла через ее блузку, на ней появилось маленькое пятнышко крови, – Лейси посмотрела на Оливию. – Я долго винила вас, потому что была уверена, что с ней будет все в порядке, и не могла представить себе, что она умрет. Тогда казалось, что как только вы за нее взялись, все сразу стало плохо. Но отец говорит, что это не так. Он сказал, что вы сделали все, что могли, чтобы спасти ее.

– Он сказал правду. Я сделала все, что было в моих силах.

Лейси съела еще несколько ложек десерта, прежде чем взглянула на Оливию из-под копны двуцветных волос.

– Вам нравится мой папа?

– Очень.

Лейси снова опустила глаза.

– Он стал немного лучше с тех пор, как начал… дружить с вами, – сказала она. – Он бродил, как лунатик, почти ничего не ел, не замечал, что на него надето. Вся его одежда стала ему велика. Он выглядел как пугало и единственное, чем занимался – носился со своими дурацкими старыми фотографиями маяка и пялился на них при каждом удобном случае. Он спал в обнимку со старым свитером мамы.

У Оливии защемило сердце от жалости к Алеку. Ее смутило это нечаянное проникновение в его безрадостный внутренний мир.

Лейси доела последний кусочек банана и теперь хлебала шоколадный соус. Она болтала ложкой в миске, держа ее своими пальцами с огрызенными ногтями.

– На днях я видела вашего мужа на собрании комитета. – Она кинула взгляд на Оливию. – Не обижайтесь, но, по-моему, он настоящий зануда.

Зануда? Оливия подумала, что сорокалетний мужчина, с интеллигентной внешностью и в очках в проволочной оправе, в глазах четырнадцатилетней девочки вполне мог выглядеть занудой.

– Я не обижаюсь, – сказала она.

– Как вы считаете, мой папа красивый? Оливия неопределенно пожала плечами, понимая, что ступает на опасную почву:

– Думаю, да.

– Мама говорила, что он просто прелесть. Они очень сильно любили друг друга. – Лейси крутила туда-сюда на запястье ремешок часов, которые переливались в свете настольной лампы.

– Нола хотела бы забраться в штаны к моему отцу, – внезапно добавила она, не отрывая взгляда от часов.

– Это довольно грубый способ сказать, что она интересуется им, тебе не кажется?

Лейси усмехнулась:

– Мне кажется, что вы ханжа. Я хочу сказать, что если считаете моего отца красивым, то разве вам не приходила в голову мысль: как это будет, если лечь с ним в постель?

Оливия постаралась скрыть свое потрясение. Она наклонилась вперед и членораздельно произнесла:

– Что думаю я, или что думает твой отец, или что думает Нола о такого рода вещах – личное дело каждого, Лейси, и тебя совершенно не касается. Не твое дело обсуждать это.

Глаза Лейси мгновенно наполнились слезами.

– Извините, – прошептала она, малиновые пятна выступили у нее на щеках и на шее, нижняя губа начала дрожать.

Оливии стало ее жалко. Она поставила свою миску с тающим мороженным на пол и, наклонившись вперед, обняла девочку. Лейси крепко обхватила ее, хрупкие плечики затряслись от всхлипов.

– Все в порядке, – сказала Оливия, поцеловав ее в макушку.

Она помнила, как теперь целую жизнь назад ее точно так же обнимала Эллен Дэвисон, которая никогда не приставала к ней с расспросами, почему у нее все болит и отчего у нее кровотечение, и ни разу не заикнулась о том, чтобы она вернулась домой. Оливия помнила удивительную силу тонких рук, силу, которая дала ей чувство защищенности и позволила поверить, что она может наконец переложить свою тяжелую ношу на плечи взрослого человека.

– Отец ненавидит меня, – рыдала Лейси.

– Нет, моя девочка. Он любит тебя очень сильно.

– У нее на блузке было всего лишь маленькое пятнышко крови, и поэтому я сказала ему, что с ней все будет в порядке. Он так испугался, и это было так непривычно – я никогда прежде не видела, чтобы он чего-то испугался – поэтому я продолжала говорить ему, чтобы он не беспокоился. Он поверил моим словам, что с ней все будет в порядке, и теперь винит меня, – я обманула его надежды.

Оливия чувствовала на своей спине пальцы Лейси, вцепившиеся в ткань ее блузки и нервно теребившие ее.

– На ее месте могла оказаться я, – продолжала Лейси. – Я думала о том же самом, что и мама: я должна загородить эту женщину. Может, он не стал бы стрелять в ребенка, и тогда бы все было в порядке. По-моему, отец хотел бы, чтобы застрелили меня, а не маму. Очень долго после ее смерти он со мной не разговаривал. Он даже не смотрел в мою сторону и все время называл меня Энни. – Лейси замерла в объятиях Оливии. – Я ненавижу его! Он забыл о моем дне рождения. Он считает Клея таким замечательным, потому что тот умный, получил стипендию в Дюке и все такое прочее. А мне пришлось в конце концов ходить в летнюю школу. Он просто хочет, чтобы я куда-нибудь ушла. И если меня нет всю ночь, его это даже не беспокоит. Он не будет волноваться, даже если я вообще не вернусь домой.

Теперь уже слезы Оливии капали на волосы Лейси. Это с Алеком Лейси должна была разговаривать, это ему нужно было услышать о страхах своей дочери. Это Алек должен был сказать ей, что положит все свои силы на то, чтобы в ее мире снова стало хорошо.

Но Алека здесь не было. К тому же он, вполне возможно, еще не готов выслушать Лейси и помочь ей справиться со страхами, так сильно напоминавшими его собственные. И поэтому Оливия еще крепче прижала девочку к себе. Она будет держать ее в объятиях столько, сколько потребуется для того, чтобы Лейси снова почувствовала себя в безопасности.