Воспоминания о том, как Елисей назвал меня в нашу первую встречу, вызвали улыбку, а вот мысли о бабушке, оставшейся без помощи — беспокойство. Как вскоре выяснилось, я зря переживала.
С бабушкой остался на неопределенное время Лев.
— Я предложила, он согласился, — просто сказала бабуля, и у меня потеплело в груди. — Он не только с этими своими штуками хорошо обращается, но и по хозяйству рукастый, все умеет! Хотя главное, что человек надежный. — И она весело мне подмигнула. — Ему у нас нравится.
Нам с Елисеем пришлось провести какое-то время в больнице, и мне было спокойнее, что за бабулей есть, кому присмотреть. Они со Львом уже не просто общались, шутили по-дружески, строили планы, и, что удивительно, понимали друг друга с полуслова. Глядя на них, я осознавала: Лев вряд ли в скором времени вернется в город. Бабушка, наш дом и Лузянки очаровали и его.
Что касается Елисея, у нас было время поговорить и узнать друг друга получше. Выздоровление не затянулось — возможно, потому, что мы лежали в больнице вместе. В одну из ночей Елисей даже пробрался ко мне в палату, и мы прятались под одеялом, шептались обо всем на свете, и умудрились уютно уснуть на одной постели в обнимку, а рано утром сонный и улыбающийся Елисей тихонько вернулся к себе.
Мной овладело приятное умиротворение. Хотелось радоваться каждому дню, каждой минуте, и с Елисеем это было легко. Да, и у него имелись недостатки — например, упрямство и некоторая категоричность в суждениях. А еще он умудрился приревновать меня к молодому доктору!
— Я ведь просто сказала ему «спасибо»!
— Ага, — проворчал мужчина, — а он спросил, что ты делаешь вечером.
— В шутку же!
— Хм. Таких шутников я бы на болото за клюквой посылал. Хорошо, что нас сегодня выписывают.
— И хорошо, что топор дома остался, — с улыбкой кивнула я. — А то уж слишком свирепо ты выглядишь.
Он сердито фыркнул и обнял меня.
— Я собственник, Василис. Помнишь, что сказала мне ночью? У нас теперь одна сказка на двоих, и, так как мы в ней главные герои, обретем свое «долго и счастливо». Так вот, этому доктору в нашей истории не место.
Я рассмеялась и мягко коснулась его губ.
— Тебе не о чем беспокоиться. На самом деле, я врачей боюсь. Даже таких симпатичных и доброжелательных. — Он снова издал ворчливый звук, но коротко поцеловал меня в ответ, и я добавила: — Он не в моем вкусе. Я люблю бородатых, мускулистых дровосеков с нежными карими глазами.
Елисей наконец-то рассмеялся, и сразу после обеда мы покинули больницу. До Лузянок добрались на заранее заказанном такси с таксистом, который понятия не имел, куда ехать. Было весело, особенно когда Елисей с серьезным видом рассказывал парню местные байки, а тот так же серьезно уточнял детали.
— Я в детстве вызывал матного гномика, — сказал он. — Этим мое взаимодействие с потусторонними силами и ограничивается.
— Получается, он к вам приходил, раз вы «взаимодействовали»? — улыбнулась я.
— Детское воображение творит чудеса, — ответил мужчина. — Да, тогда мне казалось, что и правда слышу шепоток где-то под диваном. Это было не страшно, даже весело, но вот в таких чащах, — он кивнул на лес за окном, — я бы смеяться не стал. Леший, водяной… Кто знает? Есть вещи, которые невозможно объяснить с точки зрения науки.
Он любил природу, и пообещал когда-нибудь приехать в Лузянки. Мы простились у магазина.
— По мороженому? — улыбнулся Елисей.
— Давай!
Пломбир был, как и прежде, вкусный. Я была радостной и немного глупой и, когда Елисей отпустил мою руку, чтобы у единственной на всю деревню мусорки выкинуть обертки, побежала вприпрыжку.
— Догоняй!
Он только головой покачал, усмехаясь в ставшую густой щетину.
— Куда разогналась так, лесная лань?
— Тогда ты — мишка, — хмыкнула я через плечо. — У меня и сказка в детстве любимая была про медведя.
— Про Машу и пирожки?
— Нет, про вареную медвежью лапу. — И я, замедлившись, сделала зловещее лицо. — Скырлы, скырлы, скырлы, на липовой ноге, на березовой клюке, все по селам спят, по деревням спят, одна баба не спит, на моей коже сидит, мою шерсть прядет, мое мясо варит.
Елисей даже споткнулся.
— Это что за кошмар?
— Сказка Алексея Толстого. У меня был сборник сказок, и там много интересного можно найти. Кстати, я всегда жалела медведя и мысленно возвращала ему лапу. Ну, подумаешь, репу воровал…
— Братья Гримм отдыхают, — сказал мужчина. — Хотя, я тоже в детстве читал страшные истории и даже сам их придумывал. Как-нибудь расскажу тебе на ночь глядя. – Он многообещающе мне подмигнул, и мы вместе рассмеялись.
Вскоре показался наш сад, и Елисей открыл для меня калитку. Во дворе лежали бревна, когда-то давно приготовленные для бани, и еще свалка из разных деревяшек, и вокруг них ходили важные куры.
— О, Глаша, привет! Иди сюда.
Я подхватила курицу на руки, и она не сказала ни «ко» против.
— По-моему, она стала еще толще, — Елисей с улыбкой погладил птицу.
— По-моему тоже, — хмыкнула я. — Как же я рада вернуться домой… с тобой.
Мы отвлеклись друг на друга, а потому не сразу услышали нервное пыхтение и установили его причину. Но, обернувшись, я проронила лишь одно слово:
— Дорик…
Да, это был он, знаменитый осеменитель. Он стоял, опустив рога и раздувая ноздри, а потом принялся рыть землю копытом.
— Дружище, не надо, — попробовал договориться Елисей. — Это ведь ты на нашей территории…
— Мамочки, — только и смогла выговорить я.
— Не паникуем, — сказал мужчина. — Пока мы не шевелимся и не издаем лишних звуков, он…
Дорик взревел и, хотя мы не паниковали, бросился в атаку. Мы во главе с офигевшим петухом и не менее офигевшими курицами побежали прочь. Я орала, Елисей почему-то оглушительно хохотал, птицы натурально визжали…
— В сарай!
Бык снес поленья, насквозь прошел через смородиновый куст, угробил бабушкину морковь... Сарай был уже близко, и вдруг Глашка сорвалась с моих рук и с грозным квоканьем влетела в морду быку.
Случилась натуральная авария: Дорик от неожиданности резко сел на жопу, проехался по траве и впечатался башкой прямо в стену, благополучно застряв рогом между досок. Глашка продолжала долбить его клювом, теряя в угаре перья, и рев зверя, наверное, слышала вся деревня.
Я думала, Елисей умрет от смеха, и сама хохотала, как умалишенная. Тут и соседи прибежали, и только тогда курица с грацией царицы упорхнула на крышу сарая, прохаживаясь там и высокомерно поглядывая на обиженно ревущего быка.
— Василиса, Елисей… Простите, ради бога! Дурак этот ограждение снес…
— Спасать надо, — вытирая глаза, сквозь смех сказал Елисей. — Стену, наверное, ломать придется.
— Ой! — всплеснула руками соседка, но я кивнула:
— Делайте, что нужно. Не оставлять же его так…
— Василиса, Клава, лучше отойдите, — сказал Вячеслав Олегович. — Елисей, подсоби.
Дорик не сопротивлялся. Он вдруг стал ласковее котенка и выглядел таким безобидно-глупым, что я вновь не сдержала смешка.
— Бестолковое животное, — сказал Вячеслав Олегович. — А ну, смирно! — И он надел на шею зверя толстую веревку.
— Доричка, хороший мой, иди сюда! — запела у ворот Клавдия Антоновна. — Я тебе морковку дам!
Уговорами и шлепками быка-таки выманили за пределы нашего участка и задними дворами повели домой.
— Глаша, ко мне!
Удивительно, но, едва я протянула руки, как курица спрыгнула с крыши и удобно прижалась к моей груди, разбухая, словно облачное тесто.
— Идем домой?
— Идем, — улыбнулся и обнял меня Елисей.
Ни бабули, ни Льва дома не было, но она заранее предупредила, что они поедут в город за покупками. Ключ она оставила под красным горшком, возле которого дремал Тигр, и, когда мы вошли внутрь, меня радостным скулежом встретил Беня. Еще с повязкой на боку и воротником, но такой же бодрый, как обычно.
Из страха и смеха — в слезы. Елисей сел на пол и обнял нас обоих, игнорируя недовольную, отпущенную на ковер Глашу.
— Все будет хорошо, Василиса. Ни тебя, ни его больше никто не тронет.
Я запрокинула голову, и он бережно вытер мои щеки.
— Спасибо, что ты рядом. Хорошо, что судьба нас свела в ту ночь. Ведь всего этого могло и не быть.
— Да, мы встретились чудом, — улыбнулся он. — А чудеса в моей жизни случались нечасто. Еще поэтому я не хочу тебя отпускать.
Беня полез между нами и попытался лизаться. Воротник ему мешал, он похрюкивал с досады, и пришлось нам оставить нежность на потом.
Пока приводили себя в порядок с дороги, занимались кормежкой живности и сами перекусывали, настал вечер. Бабушка позвонила и сказала, что они со Львом останутся ночевать у него дома.
— Находились по магазинам, — объяснила она. — Чего на ночь глядя мотаться? Вы ведь и без нас справитесь.
— Конечно, бабуль. Отдыхайте!
Елисей посмотрел на меня вопросительно, и я сказала, откладывая телефон:
— Ночуем вдвоем.
— М-м, — подмигнул он. — Это хорошо. Значит, мне можно храпеть.
Я хмыкнула, осторожно подходя к нему ближе. В глазах Елисея появилось опасное, но влекущее чувство, словно обещание того важного, чего нам двоим долго не хватало. Мужчина протянул мне руку, и, когда я вложила пальцы в его широкую ладонь, притянул к себе, усаживая на колени.
— Помимо починки забора и сарая чем будем заниматься?
— Приготовлю ужин, — сказала я, млея от того, как он деликатно поглаживает мою спину. — А потом, если хочешь, сходим в баню.
— Вместе? — уточнил, глядя на меня, Елисей.
— Если хочешь, — смутилась я. — Я надену купальник. Ой, а у тебя, наверное, нечего надеть…
— Я готов идти и в баню, и из бани голым, — сказал он на полном серьезе. — Главное, чтобы ты не передумала.
— Н-нет… то есть да, не передумаю. И я найду тебе чистый халат. У меня был мужской. То есть дедушкин. Ему его дарили, но он не носил… И тапочки. Ой, а тебе можно? Раны ведь…
— Можно. Швы уже сняли. — Елисей сжал меня крепче в объятиях. — Я регенерирую быстро, как Росомаха, а теперь постараюсь как можно скорее все починить.
— А я сделаю что-нибудь вкусное. Ты только не переусердствуй с этими досками, ладно?
— Обещаю, — хмыкнул он.
Хорошо, что готовка хоть немного отвлекала. И как только я решилась предложить подобное?
Нет, я не боялась. Мне нравилось представлять, как все будет дальше, и казалось, будто Домовой с нами заодно: и закуски, и основное блюдо получились отличными, а Елисей быстро разобрался с мужскими делами, чтобы после затопить баню.
— Ужинаем до или после? — волнуясь, спросила я.
–— А как тебе хочется?
— Наверное, после. Я в любом случае не выдержу там долго.
— Так будет приятней, — кивнул Елисей. — А то на полный желудок париться как-то странно.
Мы взяли одежду, полотенца и прочие принадлежности и вскоре уже вошли в уютный предбанник, где висели веники и стояли деревянные тазики.
— Бабушка это дело любит, но я ими никогда не пользовалась.
— Я тоже. Будем просто греться. — И Елисей принялся снимать одежду.
Я совсем забыла, насколько он мощный и высокий. Особенно впечатляли словно литые мускулы рук и плеч, да и кубики на животе появились не от сидения в офисе. К тому же, в тесном помещении его сила ощущалась острее, и, еще даже не войдя в парилку, я начала слегка задыхаться.
— Тебе какую? — Елисей держал руке две шапочки из шерсти. — Викинга или красноармейца?
Я рассмеялась и взяла рогатую.
— Когда-то давно их купил дедушка. Бабушка не пользовалась, а он всегда носил эту, со звездой.
Елисей встал в гордую позу.
— Похож я на неуловимого мстителя?
— Крупноват, — хмыкнула я. — Так же как я для викинга мелковата.
— Викингини, викингессы… Как правильно?
— Я думаю, у этого слова может не быть феминитива. Поэтому готова быть просто женщиной конунга. Тем более зная, как ты обращаешься с топорами.
Елисей поднял бровь.
— И не только с ними. Прошу сюда, госпожа моя.
Он мягко приобнял меня за талию, и вскоре нас окутал густой травяной пар. На полках было жарко, но внутри все полыхало сильнее. Елисей остался только в трусах, и, пусть на мне был купальник, когда мужчина сел рядом, касаясь бедром моей ноги, жар этот стал мучительным.
Некоторое время мы друг друга рассматривали, и я ловила себя на том, что любуюсь Елисеем. Все-таки сложен он был великолепно, и мужественным чертам лица добавляла особое очарование доброта в глазах.
— Не болит? — Я осторожно коснулась пальцем шрама у него на бедре.
— Нет. — Он положил ладонь мне на затылок, приятно пощекотал кожу. — А как твоя голова?
— Хорошо. И почти все ссадины зажили. Машину твою жалко…
— Фиг с ней, — сказал Елисей, стаскивая с меня шапку. — Можно, я твои волосы распущу?
Я смогла только кивнуть. Он так приятно касался моей головы, что не думалось ни о чем.
— Такие мягкие, — тихо сказал Елисей. — И густые.
Не вытерпев, я тоже запустила пальцы в его пряди.
— А у тебя жесткие и гладкие. Елисей, мы… м… – Он склонился, касаясь губами моей шеи, и я продолжила сбивчиво: — Мыться… будем? Там… душ есть.
— Рано. — И он снова поцеловал меня, заставив задержать дыхание. — Не хочу никуда тебя отпускать.
Его губы накрыли мои, руки с нежной силой прошлись по телу, от плеч до колен, и я осознала, что сдамся. Что бы он ни сделал, чего бы ни пожелал — доверюсь.
— Прости, — тяжело выдохнул после жаркого поцелуя Елисей. — Очень трудно сдерживаться, когда ты так близко, так пахнешь… так смотришь на меня. И глаза у тебя изумрудные.
— А твои стали оранжевыми, — прошептала я. — Как пламя. Наверное, я тороплюсь… просто все вдруг стало так просто… и сложно тоже. Но, мне кажется, это гораздо больше, чем симпатия. Я не знала, что сердце может так быстро исцелиться.
— Тебе страшно? — хрипло сказал он, поглаживая кончиками пальцев мои бедра и колени.
— Да, но лишь потому, что чувствую твою силу. Ошибиться я уже не боюсь.
Елисей снова поцеловал меня, чтобы в следующий миг мягко уронить на лавку. Прижался влажным телом, улыбнулся так, что перехватило дыхание…
— Моя.
Я обхватила его за плечи, чувствуя, как приятно кружится голова, и ощущая, как все внутри сжалось в предвкушении неги. Его сила, настойчивость, нежность были нужны мне. Я хотела его целиком, и Елисей больше не сдерживался — ни в чем.
Время будто застыло для нас двоих. В парилке было удобно, но очень жарко, и мы вскоре перебрались в душ, где под прохладной водой сводили друг друга с ума, не замечая времени, не думая ни о чем постороннем и уже не сомневаясь: наши судьбы не просто соединились, они крепко между собой сплелись.