Стой, курица!, или глэмпинг «в гостях у сказки» (СИ)

Глава 6. Волшебство вокруг

Василиса

Я слышала почти весь их разговор, и внутри все клокотало от бессильного гнева. Когда смотрела сюжеты в новостях о подобных преступлениях, они казались выдумкой, сценами из кино. В реальности было намного страшнее: за бабушку, за дом, за животных.

— Что там? — взволнованно спросила бабушка.

— Беседуют, — пробормотала я. — Я все же выйду на крыльцо, не надо было Елисея одного бросать…

А тут еще и Беня проснулся, вышел к гостям, виляя хвостом, но в один миг изменился. Шерсть на его загривке встала дыбом, он ощерил пасть и двинулся на мужиков явно не с целью познакомиться…

— Беня, фу!..

Я успела перехватить пса за ошейник, а один из мужиков вдруг сказал:

— Какой у вас хороший охранник! Еще и бегает свободно, травку жует. — Он постучал пальцами по стене сарая. — И будки нет как таковой. Вы бы его для сохранности на цепь посадили...

Вжух, хрясь!..

Я вздрогнула всем телом, едва сдержав испуганный крик — это молниеносно слетел с руки Елисея топор, вонзившись в стену как раз возле пальцев бугая.

— Убирайтесь отсюда, — холодно сказал мужчина. — Пока я из дома ружье не принес. Стреляю я также метко, целиться буду по яйцам.

Белый как мел председатель первым поспешил к калитке, трое молча направились следом. Они держали морды кирпичами, но я видела: бросок Елисея впечатлил всех. Вот отъехала машина, и вскоре исчезла за деревьями зеленая рубашка…

Я посмотрела на Елисея.

— Ничего себе! А если бы ты ему по руке попал?

— Значит, не было бы руки. — Он мрачно усмехнулся. — Хотелось бы мне промахнуться. Надеюсь, на какое-то время они от вас отстанут.

Поддавшись порыву, я шагнула и поцеловал его в колючую щеку.

— Спасибо тебе. Это был смелый поступок. Я… даже не знаю, что еще сказать. У меня сердце стучит то в пятке, то в животе…

Я чувствовала себя неловко после поцелуя, но Елисей уже улыбнулся с прежней мягкостью:

— Был рад хоть чем-то помочь. Вам бы и правда камеры повесить на дом, и забор тут — одно название.

— Прежде бояться было некого, — вздохнула я. — Все друг друга знают, ни краж, ни насилия. А камеры дорого стоят?

— У меня есть знакомые в фирме, которая занимается охраной физических лиц. Я приглашу их, если ты и твоя бабушка не против.

— И по цене уточнишь?

Он кивнул.

— Не бойся. Думаю, эти на некоторое время затихнут, но я бы посоветовал вам быть начеку. И с соседями скооперируйтесь, кому доверяете.

Я вздохнула, начиная понимать, что проблемы не собираются заканчиваться.

После обеда Елисей позвонил в ту самую фирму и убедил бабушку принять специалиста завтра в первой половине дня.

— У них также есть услуга по охране, — сказал он. — На этот период я могу договориться с другом, он пришлет надежного человека.

— Ой, спасибо вам огромное! — растрогалась бабушка. — Я заплачу, сколько нужно, лишь бы сберечь дом.

Елисей отмахнулся. Неужели собирался сам оплатить услуги охранника? Этот вариант меня не устраивал, я привыкла справляться сама. Да и совестно было, и так уже втянула его…

После неприятной встречи настроение было подпорчено, но бабушка уговорила нас все-таки посетить дискотеку.

— Не надо меня стеречь, Лисонька. Я схожу к соседям, узнаю, как у них сложилось с этими кровопийцами. — Она похлопала по карману. — Телефон есть, в случае чего позвоню. Что же мы теперь должны с тобой безвылазно дома сидеть? У меня дел полно!

— Я хочу помочь.

— Поможешь вечером, хорошо? И завтра тоже встанем с тобой пораньше.

Я вздохнула. Когда ехала сюда после увольнения и предательства, точно не ожидала, что все так закрутится. Теперь борьба за благополучие бабушки и, соответственно, Лузянок, была на первом месте.

Мне не хотелось переодеваться, но, выглянув в окно и увидев, как Елисей разговаривает с курицами, я передумала. Он был собой и не боялся насмешек. Он был и сильным, и надежным, и очень красивым в простой синей футболке-поло и бежевых брюках карго. Мощь его тела сочеталась с гибкостью, и мне было приятно смотреть, как он убирает назад густые смоляные пряди, что-то смешно выговаривая рыжей недовольной наседке.

Я сменила сарафан на белый топ с глубоким круглым вырезом и легкую юбку с запахом. Волосы я распустила, немного подкрасила ресницы и намазала губы блеском. После всего танцевать? А почему бы и нет! Пусть видят: мы не боимся! Они ведь именно страх и хотели посеять в рядах жителей деревни. Мелькнула мысль: а смог бы Валера выйти на разборки с топором? Стал бы защищать едва знакомых женщин от бандитов? Почему Елисей рискнул собственным благополучием, ввязываясь в это дело? Городская жизнь казалась мне такой далекой, и прежние чувства удивительно быстро поблекли, окутанные густым туманом разочарования.

— А если продолжите, — сказала я в пустоту, — наведаюсь в гости к Степаниде, и она нашлет на вас многодневный понос. Кощей, может, и бессмертный, вот только лучше бы ему не связываться с хранительницей леса.

Это была уже самая настоящая сказка, и, спускаясь к Елисею, я вспоминала обо всех волшебных местах округи. И почему дельцы вроде Кощеева никогда не действовали в рамках закона? Здесь ведь можно было обустроить прекрасное место для отдыхающих, не потревожив деревню и природу! Туристы могли бы отдыхать в новых уютных домиках, покупали бы у местных фермерские продукты, ходили гулять к озерам и в лес, в рощу валунов, и к Серебряному ручью, катались на лодках и сапах по реке, и все были бы счастливы!

Я надела босоножки и спустилась с крыльца навстречу Елисею, который смотрел так пристально, что заставил меня покраснеть.

— Ты чудесно выглядишь, Василиса, — сказал он, взяв меня за руку и целуя пальцы.

— Спасибо, — улыбнулась я, — ты тоже. Я до сих пор под впечатлением от твоего броска. Что еще необычного ты умеешь?

Он улыбнулся шире, став в сто раз обаятельнее и симпатичнее.

— Скоро узнаешь, обещаю. А пока что буду рад, если покажешь мне Лузянки.

Есть что-то особенное в летнем воздухе. Он пахнет горячей травой, пылью проселочной дороги, дольками солнца, застрявшими в листве, и… свободой. Той самой, про которую поэты пишут в стихах, а городские жители забывают под кондиционерами в бетонных оковах мегаполисов. Мы с Елисеем шли по Лузянкам, и кое-где дорожки были утоптанными или даже асфальтированными, а кое-где попадались совсем разбитые, с ямками или крупными камнями.

— У тебя очень изысканный лук, — заметила я, глядя на Елисея. Его образ и впрямь навевал мысли о каком-нибудь богаче с поля для гольфа. — Только вот подошвы жалко.

— А ты не говорила, что будет квест по пересеченной местности, — фыркнул он, оглядываясь на камни под ногами.

— Это не квест. Это лечебный массаж стоп по-сельски.

Он улыбнулся и пошел за мной — так спокойно, как будто постоянно ходил в мокасинах по камням. Представить в такой ситуации Валеру я не могла даже задействовав всю свою фантазию. Впрочем, между Валерой и Елисеем просто была пропасть, которую я увидела за пару дней знакомства с последним и за годы общения с первым. Мы шли по пыльной дорожке, окаймленной высоким травостоем, где щебетали кузнечики, и даже шмели жужжали как-то лениво. Слева раскинулся огород Пелагеи — аккуратные грядки, где картошка росла с такой уверенностью, будто знала: ее точно сварят и сдобрят свежим укропом.

Я показала ему дом Федора Петровича — тот, что с расписными ставнями, на которых были нарисованы храмы, ласточки и кенгуру.

— Это он сам рисовал, — объяснила я. — Увлекся австралийской темой после одной передачи по телевизору.

— Ставни-кенгуру — смелое решение, — заметил Елисей. — Ты уверена, что это не арт-резиденция?

Я улыбнулась, потому что в Лузянках куда ни посмотри, везде были какие-то музейные экспонаты.

Дальше был дом Клавдии Ивановны — с верандой, заросшей виноградом. Рядом — скамейка, на которой всегда сидят местные бабушки, обсуждая новости с интонацией ведущих вечернего выпуска. Одна из них кивнула нам, прищурившись.

— Это у тебя ухажер новый? — спросила. — А шо такой… чистенький?

— Гость, тетя Женя. — Я улыбнулась. — Показать ему нашу красоту хочу.

— Красота у нас — это озера и пирожки, — глубокомысленно ответила она. — Если и то, и другое покажешь, точно женится.

Мы свернули с дороги и пошли по тропинке в лес, где земля становилась прохладнее, воздух — гуще, а свет пробивался сквозь листву такими полосами, что, казалось, мы шагаем по настоящему волшебному коридору. Вокруг и правда творилось какое-то волшебство, в знакомом лесу даже воздух словно искрился золотыми всполохами от солнечных лучей. Так уютно мне не было уже давно. Уютно, спокойно, по-настоящему… Я сняла сандалии и, подхватив их, пошла босиком. Елисей, идущий рядом, пригладил волосы и сдул с носа комара.

— Как тебе наши места?

— Как в фильме про забытую роскошь. Только роскошь — это деревья, которые не снесли ради парковки.

Мы вышли к самому большому и самому глубокому озеру. Тому самому, где дети купаются в трусах, взрослые ловят рыбу, а по вечерам туман стелется как пушистое покрывало. Я показала ему огромный плоский камень, где в детстве сидела с книгами и делала вид, что я русалка. Сейчас он зарос мхом, но все равно был родным, и я с радостью уселась поверх природного пушистого коврика.

Елисей молча присел рядом. Снял мокасины. Засунул ноги в воду.

— Холодная. Живая.

— Как жизнь здесь.

Он смотрел на воду долго, задумчиво.

— А ты всегда так легко все видишь?

— Нет. Но здесь легко. Лузянки — это как бабушкино одеяло. Может, старое, лоскутное, но теплое и родное.

— Тогда ты сама — как Лузянки. Уютная, честная и с пирогами где-то внутри.

Я засмеялась. Про пироги — это было прямо в тему после такого сытного обеда.

— Держись, еще немного, и ты увидишь деревенскую дискотеку. Там тебе и бабушки, и пироги, и рэп.

Он поднялся, отряхнул брюки и вздохнул.

— Ну что ж. Я прошел путь героя. Теперь — кульминация.

На обратном пути мы свернули к заброшенной мельнице — любимому месту для романтики у всех наших деревенских. Когда-то, до появления магазинов, здесь правда мололи муку и хранили мешками, а потом развозили на телегах. Но это было давно, теперь в большом дверном проеме виднелись заросли подорожника, репейника и паутина, а сама мельница словно перенесла нас в атмосферу прошлого века.

Когда я была девчонкой, мне всегда хотелось здесь поцеловаться, потом это прошло. Странно, что вспомнилось именно сейчас, и я поспешила уйти отсюда и увести Елисея, который в данный момент, после того как сделал несколько атмосферных фото, безуспешно пытался отцепить репей от штанов.

Мы свернули к отшибу, заросшему травой. Там стоял старый дом, где уже давно никто не жил, семья, которой он принадлежал, в полном составе уехала в город лет десять назад. Они бросили дом, потому что не смогли продать, но краска на ставнях еще держалась, будто память сопротивлялась времени. У ворот, скособоченных и заросших лопухами, мирно ржавела «копейка» с оторванным зеркалом и дверью, которая держалась на проволоке.

— У дяди Стаса здесь раньше был вроде как автосервис, — сказала я. — Потом он уехал в Тулу.

— Машина выглядит как экспонат постапокалиптического музея, — усмехнулся Елисей. — Очень стильно.

Мы подошли к старым качелям, которые остались за воротами дома дяди Стаса. Он их сделал для своих дочерей, близняшек Наташи и Кати. Кривые трубы, краска облезла, на цепи почему-то болтался застрявший одуванчик. Но качели все еще держались.

Я села на сухие доски — и качели слегка скрипнули, но не развалились. Елисей прислонился к перекладине и с сомнением посмотрел на цепочки.

— Я бы тебя раскачал, но боюсь, что это сооружение поломается.

Я фыркнула:

— Когда я была маленькая, думала, если раскачаться сильно-сильно, то взлечу прямо в облака. Или хотя бы в соседнюю деревню.

— А сейчас?

— А сейчас — если бы не эти цепи, возможно, я бы и вправду улетела.

Мы молчали. Над нами кружили стрижи, солнце медленно опускалось, окрашивая всё в золото. Где-то вдалеке лаяла собака. Время здесь будто замирало. В городе ты бежишь, планируешь, считаешь минуты. А здесь — просто дышишь.

— Пойдем, я тебе еще кое-что покажу, — сказала я и повела его дальше, по узкой тропке между березами.

Мы вышли к сельскому кладбищу. Оно стояло на пригорке, аккуратно ухоженное, с синими и зелеными оградками, с крестами и простенькими памятниками с выгоревшими фотографиями. Но было в нем нечто светлое. Не мрачное, а тихое.

— Это тоже часть Лузянок, — тихо сказала я. — Здесь похоронена моя прабабушка, соседка тетя Валя, тракторист Миша… даже наш школьный кот.

Елисей прошелся между рядами, внимательно разглядывая таблички. Остановился у одной с выцветшей надписью и надписью «Ветеран труда, тракторист Михаил Тимофеевич».

— А ведь здесь память живет дольше, чем биография, — произнес он. — Я не знал никого из них, но почему-то чувствую, будто знаю.

Я кивнула.

— Лузянки — это не только дома и речка. Это все, что было. И все, что осталось.

Мы сели на лавочку у края кладбища. Трава шелестела, солнце золотило траву. Было почти торжественно — не страшно, не грустно, а по-настоящему спокойно.

— Спасибо, что провела экскурсию, — сказал Елисей. — Ты подарила мне Лузянки, как настоящую историю. Не как экзотику, а как часть тебя.

— Лузянки и есть часть меня. Со всем ржавым, пыльным, трогательным. И даже с безвозвратно утраченным.

— Я бы тоже хотел попробовать стать их частью.

Я усмехнулась, чуть прищурилась от яркого солнца.

— Тогда тебе предстоит еще один этап посвящения. Он называется: «Деревенская дискотека».

Елисей оттолкнулся от лавки, подал мне руку и произнес торжественно-пафосно, как в каком-нибудь эпическом фэнтези перед ведущей битвой.

— Так веди же меня, Василиса из Лузянок! Я весь твой.