Страсти Челси Кейн

ГЛАВА XI

Джадд пропустил оладьи в церкви ради завтрака дома с отцом. Лео Стриттер мог и не заметить присутствие сына, но для Джадда это было не главным.

Когда Джадд вернулся из Питтсбурга, он старался сделать все, чтобы угодить своему отцу. Припоминая, что любил отца, Джадд выжимал сок из свежих апельсинов, поджаривал бифштексы до хрустящей корочки, подравнивал живую изгородь вокруг дома, оставлял дверь в спальне открытой настежь. Он надеялся, что знакомые вещи вокруг Лео укрепят его связь с реальным миром.

Проходили месяцы, годы, но память отца только слабела со временем, удерживая лишь на считанные секунды то немногое, что его окружало. Вряд ли он понимал, что сок был из свежих апельсинов или что это вообще был апельсиновый сок. Он забыл, что любил бифштексы, поджаренные до хрустящей корочки, забыл, что ему нравилась коротко подстриженная живая изгородь или открытая настежь дверь в спальню. Он часто забывал, что у него есть сын, и не узнавал Джадда. Такие моменты были самыми ужасными, необходимость всякий раз заново представляться отцу больно ранила его сердце. Сначала Джадд не обращал внимания на болезнь отца, испытывая к нему жалость. Потом, когда жалость переросла в отвращение, пытался бороться с его склерозом.

В конце концов, показав Лео многим врачам, которые не могли порекомендовать ему еще не существующее лекарство, Джадд смирился. Он приспособил все вещи в доме так, чтобы шестидесятилетний старик, впавший в детство, случайно не навредил сам себе. Он нанимал сиделок, чтобы те присматривали за отцом, когда ему приходилось надолго уезжать. Он купил удобную мебель для веранды и вкопал низенькие скамеечки во дворе, чтобы отец мог там отдыхать. Он установил спутниковую антенну, чтобы Лео мог смотреть прямые трансляции игр "Ред Сокс".

Когда-то Лео был заядлым болельщиком "Ред Сокс". Джадд вспоминал, как они вместе с отцом каждый полдень слушали радиотрансляции матчей. Радио заменил телевизор. Джадд думал, что не сможет оторвать отца от спортивного канала, но Лео часто впадал в дремоту перед экраном, просыпаясь лишь для того, чтобы пойти открыть дверь, в которую никто не звонил. Он не знал ни игроков, ни команд, ни самой игры. Если Джадд начинал бурно переживать перед телевизором, Лео пугался, но всякий раз, когда он спрашивал отца, нравились ли ему спортивные передачи, тот утвердительно кивал головой. По правде сказать, Джадд не был в этом уверен, от прежнего болельщика в отце уже давно ничего не осталось.

Все же, когда подходило время матча, Джадд неизменно включал телевизор. Просмотр телематчей стал скорее ритуалом, который имел ценность больше для него, чем для отца. Он продолжал выжимать сок из апельсинов, подстригать изгородь, жарить бифштексы до хрустящей корочки, хотя уже давно понял, что отец не обращает на его деятельность никакого внимания. Джадд следовал ритуалу ради себя, ради своей любви к человеку, который всю жизнь трудился, мечтая увидеть, как его сыну улыбнется удача.

Улыбнулась ли Джадду удача? Он задал себе этот вопрос, направляясь с Баком к центру города.

Улыбнулась ли ему удача? Конечно, черт возьми, улыбнулась, иначе не было бы на нем новой спортивной рубашки и шортов. И разве ноги его не обуты в новые кроссовки? Если рассматривать удачу с такой точки зрения, то она несомненно ему улыбнулась.

Выросший в семье каменотеса, Джадд с самого детства знал только два типа одежды: рабочую одежду, которая была прочной, практичной и не всегда чистой. Когда он вырастал из своей выходной одежды, то она становилась рабочей и часто бывала тесной, поэтому Джадд очень обрадовался, когда обнаружил, что перестал расти.

И все-таки высокий рост сыграл свою роль в его жизни. Благодаря ему Джадд всегда получал преимущество, играя в баскетбол, а баскетбол стал его путевкой в колледж. С отцовскими скромными сбережениями и с назначенной ему стипендией Джадд очутился в Пенн-Стейт. Он быстро обнаружил, сколь многого ему не хватает из одежды, которой в его гардеробе просто никогда не существовало. Он подрабатывал продавцом в местном магазинчике, чтобы купить спортивную куртку и слаксы для прогулок по городу, пальто для выхода в студенческий городок зимой и толстые хлопковые рубашки под джинсы для посещения занятий. Потом, когда он получил работу в Питтсбурге, у него поменялось много курток, слаксов, рубашек и галстуков. Через несколько лет он даже купил себе смокинг.

Смокинг и сейчас висел в шкафу, как и большинство курток, рубашек и галстуков. В Норвич Нотче такая одежда не требовалась.

Так улыбалась ему удача в жизни или нет?

Раздумывая над этим, он вышел на улицу, с которой был виден городской сквер. Все выглядело так же, как и во времена его детства, – связки красных, белых и голубых воздушных шариков, привязанных к столбикам оград, развевающиеся на ветру вымпелы на площадке для оркестра, национальные флаги вокруг всего сквера. На газонах все так же толпились люди, отдельно семьи служащих и рабочих каменоломни. Тимоти Мак-Кит, одетый в традиционный шотландский костюм, наигрывал на своей волынке "Янки Дудл Денди". Некоторые вещи не менялись со временем.

Изменился ли сам Джадд? Он жил там же, где провел свое детство, и работал на ту же компанию. Правда, он перестроил свой дом, а в компании занимал второе после ее владельца место. И еще, благодаря способностям к работе на компьютере, у него появился счет в банке, но чертов банк-то, как и тысячу лет назад, принадлежал всем тем же Джемиссонам. Иногда его охватывал страх, что деньги так и будут там лежать до его смерти.

Он хотел добиться в жизни большего, чем его отец. Он хотел провести свою жизнь иначе, и все-таки он был здесь, среди таких же жителей города, ожидающих начала парада.

По привычке он направился к булочной. Он и его отец вместе со Стеббенсами, Хевиттсами, Риджертонами и Фриками всегда наблюдали парад, стоя в тени березы у булочной. Другие семьи из года в год располагались кто у почты, кто у банка, а кто у здания Исторического общества.

Даже в такой мелочи традиция соблюдалась свято.

Пламы, Фарры и Джемиссоны, чьи дома находились в одном ряду у основания сквера, наблюдали парад из своих собственных палисадников. Те, кто не участвовал в шествии, были уже здесь: ровесники Джадда, пожилые женщины и маленькие дети, носившиеся по всей доступной им территории и постоянно переворачивавшие белые пластиковые кресла.

Частые браки, которые заключались между представителями трех главных семейств города, с каждым годом вызывали все большую путаницу в их стройных рядах.

Только Маргарет Плам и Донна Фарр неизменно наблюдали шествие вместе.

Оливер участвовал в параде, а Мэтью стоял у дальнего края лужайки Фарров рядом со своими братьями и их женами.

Мэтью не вызывал симпатии у Джадда. Он знал Донну со школы и помнил, как она потеряла слух. Его удивило, что Оливер выдал ее замуж за Мэтью. Впрочем, Оливер Плам никогда не отличался особой привязанностью к своим дочерям.

Он хотел сыновей и, не дождавшись их, решил, что лучшим выходом будет брак одной из его дочерей с кем-нибудь из Фарров или Джемиссонов. Имя для него имело такое же значение, как и традиция.

Чувствуя, что он с удовольствием плюнул бы и на то, и на другое, Джадд стал отвечать на приветствия друзей, расположившихся в тени березы у булочной. Бак проявил больше энтузиазма: виляя хвостом, он обнюхал каждого и, выполнив все формальности, куда-то умчался. Джадд перешел на другую сторону сквера и, поднявшись по ступеням библиотеки, присел на самую верхнюю. Вид отсюда был лучше, решил он.

Звуки труб и грохот барабанов возвестили о начале парада. По традиции право открыть праздник предоставлялось школьному оркестру. За оркестром, как обычно, ехал кабриолет «олдсмобил» Эмери Фарра 1961 года выпуска, с тремя членами Городского управления на заднем сиденье.

Отцы города помахали руками, приветствуя жителей, и все кругом радостно закричали и замахали им в ответ.

Со своего нового места Джадд совсем по-другому взглянул на земляков. Многих он знал всю свою жизнь. Некоторые заметно постарели, других время пощадило, но все выглядели достаточно благополучными. Они производили самое благопристойное впечатление, но день только начинался. Было девять часов утра, и Джадд знал, что после полудня появятся расстегнутые до пупа рубашки, горчица на усах и красные носы. Чувствовалось во всем этом что-то здоровое, нормальное и даже успокаивающее.

В то же время у Джадда постоянно возникало желание закинуть голову и взвыть от бессильной ярости. "Кто ждет, тому Бог дает", – всегда говорил ему Лео, но Джадд уже давно перестал в это верить. Он чувствовал, как его засасывает Норвич Нотч. Он хотел снова выбраться на дорогу и, пройдя по ней еще двенадцать лет, не очутиться Четвертого июля под знакомой березой у булочной, спрашивая себя, не прошла ли настоящая жизнь мимо.

Правда, жизнь продолжалась и в Норвич Нотче. Младенцы, с которыми заботливые родители встречали прошлый День Независимости, превратились в детей, дети – в подростков, а подростки – в юношей. Многие из них играли за команду юниоров Звездной лиги, которая сейчас маршировала перед Джаддом. Он видел сияющие улыбки, рты, набитые жвачкой, и дерзкие глаза.

Джадд тоже был веселым и дерзким в свое время и выступал за ту же команду. Однажды он принес ей победу в финальном матче по бейсболу, выиграв решающее очко в последнем сете. Лео был на седьмом небе от счастья.

После соревнований он усадил сына на плечи и прошел круг почета по стадиону на зависть всем ребятам из команды, которые шли рядом.

Это были хорошие времена, когда один удачный удар по мячу делал его счастливым. Джадду стало жаль, что ничего нельзя возвратить.

Он громко свистнул Баку, крутившемуся под ногами детей, которые катили свои велосипеды с куклами и декорациями по направлению в школе, где располагалось жюри. Большинство декораций выполнили скорее родители, чем их дети, но Джадд не осуждал их за маленькую хитрость. В Норвич Нотче было мало развлечений, поэтому каждый конкурс привлекал всеобщее внимание. В городе были матери, которые планировали свой год от одного маскарада в канун Дня Всех Святых до другого.

Мать Джадда оставила их, когда ему было всего лишь четыре года, так что все костюмы ко Дню Всех Святых ему делал отец. И хотя отец очень старался, костюмы у него не получались. Джадду не пришлось долго расстраиваться: в восемь лет он обнаружил, что в праздничную ночь может найти занятие поинтересней.

Когда показалась пожарная машина, на которой выстроились претендентки на звание "Мисс Норвич Нотч", к нему подбежал запыхавшийся Бак. Пожарная машина, как всегда, ослепительно блестела, а претендентки, решил Джадд, были как никогда молоды. Подумав, он склонился к мысли, что дело здесь скорее в его возрасте.

Естественно, победить должна была дочь Джемиссона-младшего. Всегда побеждал кто-нибудь из женщин Джемиссонов. Уже сейчас со стороны дома Джемиссонов раздавались радостные крики. Оживление не прошло, даже когда машина медленно скрылась за поворотом.

Потом Джадд посмотрел направо, привлеченный ярким пятном на противоположной стороне сквера. Челси Кейн стояла облокотившись о перила гостиницы и с интересом следила за происходящим. Она держала в руке соломенную шляпу, точно такую же, какими был завален магазин Фарра. Но в ее руке шляпа определенно выглядела более стильной.

Джадд удивился, что она стояла далеко от Пламов, Джемиссонов и Фарров. Челси Кейн могла по праву считаться одной из самых важных персон в городе, но рядом с ней никого не было.

Ему было интересно узнать, что она думала о параде.

Джанин наверняка сказала бы, что более занудного зрелища ей еще не приходилось видеть. Она бы здесь и дня не выдержала, а Челси, похоже, никуда не собиралась. Одной рукой она обнимала колонну гостиницы, как будто та была ее самым лучшим другом. Наверное, она не обманула его, когда сказала, что потеряла недавно самых близких людей. Джадд хотел бы узнать, кем они были для нее. Он стал вглядываться в ее лицо, стараясь различить его выражение, но Челси стояла слишком далеко. Он мог видеть только, что она одна и что из всех женщин она самая прекрасная. Джанин тоже была прекрасной на свой манер. Но ей не хватало естественности, которая делала Челси просто неотразимой.

Бедная Сара. Она уже несколько вечеров подряд звонила ему из Адамс-Фолл, спрашивая, почему он не приезжает. Он ссылался на работу и чрезмерную занятость. В действительности же с того самого первого взгляда на Челси Кейн мысли о милой Саре быстро улетучились из его головы.

Челси Кейн поразила его сразу, в одно мгновение. Он убеждал себя, что она принесет несчастье, но кровь его закипала, стоило ему лишь представить, как он прикасается к ее телу. Все было бы не так плохо, если бы она оставалась равнодушной к нему, но он слышал интерес к себе в ее голосе, видел его в ее глазах и в том, как она задерживала дыхание, когда они оказывались рядом. В их притяжении друг к другу было поистине что-то алхимическое.

Челси смотрела на него со своей стороны сквера, и сердце Джадда глухо забилось. Да, она смотрела на него, она не отводила от него своих глаз. Между тем праздничное шествие продолжалось. Школу танцев Норвич Нотча представляли несколько молодых пар, с риском для жизни кружившихся на движущемся грузовике с открытыми бортами. За ним проследовали девочки и мальчики из местной организации скаутов, причем и те и другие отвешивали друг другу совсем не шуточные тумаки, отвоевывая себе место в первых рядах. Парад закончился настоящим спектаклем, который устроил старомодно одетый Фармер Галант. Отчаянно размахивая шестом, он прогнал по скверу целую отару жалобно блеющих овец. Но Джадда уже ничто не интересовало, он смотрел на Челси.

Ее деньги позволили ему заняться в "Плам Гранит" работой, о которой он давно мечтал, но Джадд предчувствовал, что за это ему придется заплатить очень дорого.

Донна выдала очередную коробку с ленчем, дала сдачу с очередного пятидолларового банкнота и в который раз зареклась, что это будет ее последнее участие в подобном мероприятии. Каждый год она давала себе слово, что перестанет помогать Маргарет, и каждый год помогала.

Четвертое июля не было бы Четвертым июля без коробочек с ленчем, и Маргарет, которая из года в год организовывала их благотворительную распродажу, нуждалась в ее помощи.

Дело шло хорошо, и Донна не могла пожаловаться. В прежние времена продажу устраивали на стоянке для автомобилей, прямо под палящим солнцем. Затем Комитет по благоустройству Норвич Нотча взялся за лужайку позади школы. Высохшие деревья спилили и вывезли, а оставшиеся облагородили, освободив от мертвых сучьев. Здесь же организовали и небольшую спортивную площадку с маленькой трибуной, на которой собирались родители, чтобы поболеть за своих чад. Рядом был построен деревянный городок со сказочными башнями, лабиринтами, мостами с резными перильцами и еще дюжиной всяких приспособлений, от которых детвора была просто в восторге.

Передав очередные коробки и взяв деньги, Донна улыбнулась своим знакомым. Рядом с Донной продавали ленчи Маргарет и ее четыре подруги по Историческому обществу Норвич Нотча, которое недавно стало еще одной страстью ее матери. Историческое общество, Швейная Гильдия, церковь – Донна удивлялась, откуда у матери берутся время и силы. Многие годы она сидела дома, погруженная в бесконечные думы неизвестно о чем, а с возрастом в ней проснулась социальная активность.

Маргарет, конечно, не была загружена работой, как Донна, и все ее дети уже давно выросли. Донна иногда подозревала, что кипучая общественная деятельность Маргарет объяснялась ее желанием избежать общения с Оливером. Отец старел и перекладывал все больше ежедневных дел на плечи Джадда, а с появлением в "Плам Гранит" Челси у него и вовсе не осталось работы. Чем больше времени отец проводил дома, тем реже там можно было застать Маргарет.

Донна жалела отца – при всем его завидном положении в городе и всей власти он был старым и одиноким человеком.

Но и Маргарет она не могла обвинять. Хотя Оливер относился к ней с нежностью, даже с деликатностью, его характер с годами все труднее было выдерживать. Незаметно в Маргарет накопилось столько злости, что ее хватило бы, чтобы перепилить Оливера сначала вдоль, а затем поперек.

Донна задумывалась, станут ли к старости их отношения с Мэтью такими же. Они имели так мало общего, и если она и любила Мэтью когда-то, то давно забыла об этом. О разводе Донна и подумать не смела. И потом, у нее был Джози.

Она издалека заметила его белые кудряшки. Джози приближался в окружении двух друзей и подружки. Ами Саммерс была дочерью доктора Нейла, которому иногда показывалась Донна. С женой он развелся и отправлял дочь каждую зиму к ней в Вашингтон. В свои двенадцать лет Ами повидала больше своих сверстников из Норвич Нотча и заметно опережала их в развитии. Поэтому, с одной стороны, Донна беспокоилась за своего доброго, милого мальчика, желая, чтобы он всегда оставался таким, а с другой – она хотела, чтобы он увидел тот мир, который остался для нее неизведанным, и Ами была здесь как нельзя кстати. Очевидно, так же думал и Джози, судя по румянцу на его щеках и уверенной походке.

"Привет, мам, – показал он знаками. – Дашь нам ленч?" Она протянула руку с открытой ладонью и понимающе улыбнулась. У Джози были деньги, она сама дала их сыну сегодня утром. Они договорились, что он должен сам планировать свой бюджет на день. Зная, что половина стоимости каждого ленча будет отчисляться на проведение летних концертов в городском сквере, Донна решила настоять на своем.

Джози недовольно засопел, но через минуту все четверо уже протягивали ей деньги. Донна считала, что поступила по справедливости. Многие дети, покупавшие у нее коробочки с ленчем, были из менее благополучных семей, чем Джози и его друзья. Некоторым она давала даже больше сдачи, чем требовалось, незаметно вкладывая им в карманы свернутые банкноты.

Нолан не стал бы ее ругать за такое преступление. Украдкой она посмотрела на него. Он стоял неподалеку рядом с урной для мусора вот уже полчаса. Нолан был, как всегда, на службе. Он выглядел очень симпатично, подумала Донна. Жаль, что он не мог носить шорты, как большинство мужчин в городе, – у него были сильные и прямые ноги.

Он подмигнул ей, и Донна, покраснев, спешно переключила свое внимание на стол с ленчами, к которому подходили припозднившиеся семьи. Обслужив их, она снова встретилась с ним взглядом. Он не шевельнулся. Время от времени он старательно обозревал всю лужайку, чтобы никто не подумал, что он увиливает от своих обязанностей, но по большей части Нолан смотрел на Донну. Она и не возражала. Мэтью куда-то исчез, и ей было приятно, что хоть кто-то обращает на нее внимание.

Она махнула ему рукой, указывая на один из оставшихся ленчей, но он отрицательно покачал головой.

– Попозже, – сказал он и тихо добавил: – Ты сегодня очень красивая.

– Спасибо, – ответила она с трудом.

– Мне нравятся твои волосы.

Донна сделала себе такую же прическу, какая была у Челси в первый день ее приезда. Мэтью бросил на нее один взгляд, когда она вошла в кухню сегодня утром, и сказал, что она похожа на ошпаренную овцу, посоветовав ей сделать обычный пучок на макушке. Она уже было поднялась наверх и взяла в руки расческу, но, взглянув на себя в зеркало, то ли из-за того, что ей понравилась новая прическа, то ли назло Мэтью решила не трогать волосы. Донна улыбнулась, пусть они были чересчур кудрявые, пусть прическа была необычной для нее, главное, что Нолану нравилось.

– Хорошую работу вы сделали, мисс Плам. Похоже, что все уже сыты. Не могли бы вы отпустить Донну ненадолго? Мне нужна кое-какая помощь, – сказал он, глядя на Маргарет.

Донна с любопытством посмотрела на Нолана.

Он вытащил из кармана деньги и положил их на стол. Захватив одну коробку с ленчем, Нолан взял ее за локоть и повел к дальней стороне лужайки. Прислонившись к стволу высокого дерева, там сидела Челси и с задумчивым, почти грустным выражением лица наблюдала за игрой детей.

Она вздрогнула, когда они подошли ближе, но тут же улыбнулась.

Нолан положил перед ней коробку с ленчем.

– Вы ничего не ели, – сказал он и, указывая подбородком на Донну, добавил: – Так же, как и она. Я бы взял два ленча, но люди могли бы подумать, что я взял их для Донны и для себя, а если у нас пойдут сплетни о человеке, то спокойной жизни ему не видать.

Он нежно взглянул на Донну:

– Ты заслужила отдых, поешь, пожалуйста.

Донна не знала, расстраиваться ли ей, что он не станет есть вместе с ней, или радоваться, что он привел ее к Челси. Нолан был особенным человеком, правда другие об этом не догадывались.

Донна вопросительно посмотрела на Челси. Та отодвинула шляпу и сказала:

– Не отказывайтесь, Донна. Я люблю есть в компании. «Спасибо», – Донна знаком поблагодарила Нолана. «Пожалуйста», – так же знаком ответил он и сказал, обращаясь к Челси:

– Оставляю вас вдвоем.

Отсалютовав ей и ласково прикоснувшись к плечу Донны, он ушел.

– Какой хороший человек, – сказала Челси и жестом пригласила Донну присесть рядом.

Она подождала, когда Донна сможет увидеть ее лицо.

– Мне нравится твоя новая прическа. Ты сразу помолодела. «Спасибо», – показала Донна.

"Пожалуйста", – показала Челси в ответ и с удовлетворением заметила, что Донна очень удивилась.

– Я буду рада, если ты научишь меня другим жестам. Видишь, я легко запоминаю.

"Я вижу", – показала Донна и кивнула, чтобы Челси могла догадаться о значении жеста.

Чем больше они общались, тем больше знаков запоминала Челси. И хотя жестикулировала она очень медленно, Донна все равно была ей бесконечно благодарна.

Донна вспомнила о ленче и достала из коробки сэндвич. Разломив его, она протянули половину Челси.

"Цыпленок", – показала Донна и пальцами по буквам спросила: "О'кей?"

"О'кей". – Челси повторила движения, но сэндвич есть не стала.

Донна забеспокоилась, не заболела ли она. В отличие от цвета ее нарядного платья, Челси выглядела не такой жизнерадостной.

"По-моему, сегодня у тебя плохое настроение, – знаками сказала Донна. – У тебя что-нибудь случилось?"

– Ты совсем забыла про меня, – сказала Челси с улыбкой. – Повтори, пожалуйста, вслух.

Донна почувствовала замешательство. Она ненавидела свой глухой голос, звучащий то слишком громко, то слишком тихо. Она состроила гримасу и зажала уши руками.

– Твой голос совсем не такой ужасный, как ты думаешь, – запротестовала Челси. – Я понимаю каждое твое слово.

Донна показала на свои щеки и опустила глаза.

– С какой стати тебе смущаться? И кого? Не меня же. Давай, Донна, попробуй. Скажи, о чем ты подумала?

Донна уступила, не столько убежденная словами Челси, сколько обеспокоенная ее состоянием:

– Я подумала, что ты выглядишь очень грустной, и хотела спросить почему.

Челси, помолчав минуту, ответила:

– Мне вдруг стало очень одиноко. Иногда чем больше людей вокруг, тем сильнее я ощущаю свое одиночество. Особенно тяжело, когда появляется свободное время. Когда человек не занят делом, он начинает жалеть себя.

Она показала рукой на большую группу людей, стоявших неподалеку:

– Я бы хотела оказаться в такой большой семье, как вон та.

Донна покачала головой:

– Вряд ли. Это семья Стокки Френча. У него три жены.

Челси рассмеялась:

– У него не может быть три жены. Ты, наверное, имеешь ввиду любовниц?

"Они живут вместе с ним", – знаками объяснила Донна, зная, что Челси поймет.

– Три? Не может быть! Тогда сколько у них детей? Донна показала девять пальцев.

– Ого! Мощный парень. И все три женщины живут с ним? У них что, коммуна?

– Скорее притон, – сказала Донна, и Челси опять, улыбаясь, посмотрела на большую семью.

– Он ходит важный, как павлин. Я видела его в каменоломне. Ты только подумай, когда я первый раз приехала туда, он ходил вот так же и передо мной, только тогда не знала почему. Он, наверное, дамский угодник? Донна закатила глаза.

– Как он умудрился обзавестись гаремом в таком городе, как Норвич Нотч?

– Он из Корнера. У них там другие порядки.

– Ты имеешь в виду моральные нормы? – спросила Челси и, неожиданно вскинув голову, сказала: – Здравствуйте, Маргарет.

Донна не особенно удивилась внезапному появлению матери. Маргарет передвигалась бесшумно, как тень, часто объявляясь там, где ее не ждали. В руках она держала две коробки с ленчами. На секунду Донне показалось, что Маргарет хотела проследить за нею и Ноланом, но, похоже, она нисколько не смутилась, застав Донну с Челси.

– Позволите присоединиться к вам?

– Конечно, конечно, – тут же ответила Челси, подвигаясь. – Мы как раз обсуждали с Донной Стокки Френча.

На месте Челси Донна не стал бы предлагать Маргарет такую тему для разговора. Маргарет была скупой на слова, но по определенным вопросам могла высказать свое мнение достаточно резко.

– Скользкий тип, – сказала она, усаживаясь рядом. Положив одну коробку на траву, она открыла вторую. – Он живет недостойно, они все там живут недостойно. – Развернув свой сэндвич, Маргарет сняла верхний кусок хлеба и понюхала начинку. – Так было не всегда.

– А как было раньше? – спросила Челси.

– Было больше порядка. Они не творили, что хотели. Они подчинялись нашим правилам и на работе, и дома. Мужчина жил с женщиной, которая рожала его детей. Если ребенок появлялся не от него, ее наказывали.

– Как наказывали? – нахмурилась Челси. Маргарет положила кусок хлеба обратно и, перевернув сэндвич, сняла сверху второй кусок.

– Выбрасывали прочь.

– Изгоняли?

– Изолировали.

– Ужасно! – воскликнула Челси.

У Донны перехватило дыхание, но Маргарет сохраняла ледяное спокойствие.

– На самом деле очень даже гуманно. – Она закрыла начинку хлебом. – Ей позволяли остаться, а не высылали без гроша в кармане.

– Но ее жизнь превращалась в пытку.

– Да. Она служила хорошим примером для остальных. Челси побледнела. Повернувшись к Донне, она спросила:

– Неужели такое могло произойти? Донна, поколебавшись, кивнула.

– Ты помнишь такой случай?

Донна лихорадочно соображала, как бы сменить тему.

– Донна была еще слишком маленькой, когда это произошло в последний раз. Женщина была женой одного из наших людей. Через двенадцать месяцев после того, как он ее оставил, она родила ублюдка. Вы его знаете. Это Хантер Лав.

Донну передернуло.

Челси открыла рот от удивления.

– Хантер? Невероятно.

– Его мать была проституткой, – заметила Маргарет.

– Его мать?

– Она сошла с ума.

– Перед тем, как родить его?

– Она заплатила сполна за свои грехи, а затем мальчик убил ее. – У Донны внутри все оборвалось.

– Убил ее? Хантер?! – переспросила Челси.

– Ударил по голове.

Донна прикусила язык, чтобы не вскрикнуть. Челси была потрясена.

– Сколько ему было лет?

– Пять. Столько она продержала его взаперти в своей хижине. Он убежал от нее, ударив поленом по голове. Его нашли на дороге. Он ни с кем не разговаривал.

Ему было всего лишь пять лет. Донна едва сдерживала слезы. Совсем еще малыш. Всю жизнь он провел взаперти, как маленький зверек. Донна не проронила ни слова. Она ничего не говорила, когда речь заходила о Хантере. Она уже знала, к чему это может привести.

Достав кристаллик соли со дна коробки, она стала рассматривать его. В ее глухоте было одно преимущество – достаточно было отвернуться, и неприятный разговор проходил без ее участия. Поколебавшись, Донна решила, что должна дослушать Маргарет до конца, чтобы знать, как затем исправить положение.

– Она умерла от удара по голове, – продолжала Маргарет, – а там больше никого не было.

– Она могла упасть, – предположила Челси.

– Ее ударили.

– Это доказано?

– Да, но не в суде.

– А что произошло с мальчиком?

– Он был совсем ребенком, что с ним можно было сделать?

– Если бы решили, что он опасен, то его могли бы отдать в руки закона.

Маргарет выпрямила спину. Тщательно завернув сэндвич, она положила его в коробку и накрыла крышкой.

– Мой муж сказал, что мальчика нельзя обвинять за грехи его матери. Мой муж побеспокоился, чтобы его пристроили в семью из Корнера, где он и рос, пока не смог самостоятельно зарабатывать на жизнь. Затем мой муж подыскал ему работу. Он до сих пор о нем беспокоится. Оливер Плам – самый милосердный человек в городе.

С Донной чуть не случилась истерика, и даже Челси, которая не знала и половины истории, заметно побледнела.

– Не только милосердный, но и дальновидный. Насколько мне известно, Хантер очень хорошо работает.

– Он хулиган, – с ненавистью сказала Маргарет.

– Он прекрасно отремонтировал мой дом.

Маргарет поднялась:

– Вы его защищаете?

– Нет, – ответила Челси. – Я всего лишь сказала то, что знаю сама.

– Он не заслуживает хорошего отношения. Его мать была проституткой и родила убийцу. У меня есть газеты того времени, они хранятся в Историческом обществе. Там все написано. Если вам интересно, вы могли бы к нам зайти.

– Я так и сделаю.

– Мы открыты по понедельникам, вторникам и пятницам с десяти утра до часу дня, а по средам и четвергам – с двух до трех тридцати.

Челси кивнула:

– Я запомню.

Маргарет повернулась и ушла, не попрощавшись. Донна смотрела ей вслед, смотрела, пока Маргарет не отошла достаточно далеко. Затем она повернулась к Челси и впервые за долгие годы своей глухоты сказала без запинки:

– Все не так, все не так. Не верь тому, что она рассказала о Хантере. Кэти Лав упала, так показало вскрытие.

Челси взяла ее за руки:

– Ч-ш-ш-ш, не торопись.

Донна оглянулась – поблизости никого не оказалось, но на всякий случай она постаралась говорить совсем тихо:

– Он думал, что убил ее, вот почему он постоянно молчал первое время. Он боялся людей, ведь он никого не видел в своей жизни, кроме Кэти. Поначалу его мучили кошмары, и он с криком просыпался среди ночи. Я помню, как он засыпал днем на задворках школы, сжавшись в комочек. Мне было так его жалко!

Она часто думала о нем, особенно после рождения Джози. Когда она наблюдала, как ее сын играл с детьми во дворе, то представляла себе, как бы он себя чувствовал, если бы его мучили кошмары, если бы он боялся заснуть, если бы его дразнили и избегали в школе. Джози это не грозило, ведь он был Фарр, но у Хантера не было такого преимущества. У него не было вообще никаких преимуществ.

– Кто был его отец? – спросила Челси.

Донна пожала плечами.

– Разве об этом никто не знает?

Донна опять пожала плечами.

– Но сам Хантер-то знает?

Донна подозревала, что Хантер должен знать. Она даже подозревала, что ему хорошо заплатили за молчание, но не обвиняла его ни в чем. Жизнь обошлась с ним жестоко, и никакие деньги не смогли бы заменить то, чего он был лишен. Она не хотела ничего говорить Челси, ведь это были только догадки.

Донна не знала, что ей ответить, но вдруг увидела идущего к ним Мэтью.

– Посмотрите-ка, кто тут у нас сидит, – сказал он, расплываясь в покровительственной улыбке. – Вокруг вас все расцветает в этом уголке, мисс Челси. Вы выглядите очень патриотично.

– Разве? Спасибо, – сказала Челси.

– Нам не хватает в городе таких красивых женщин, как вы. Вы должны приезжать к нам чаще. – Он протянул ей коробку с ленчем: – Дай, думаю, посмотрю, не остались ли вы без ленча. Но, похоже, меня уже опередили. Я просил их приготовить что-нибудь новое, что-нибудь, знаете, вроде цыпленка гриль, но уважаемые дамы не захотели отказаться от куриных котлет. Должно быть, это не совсем обычно для вас, мисс Челси.

– Необычно? – переспросила она и, подняв брови, посмотрела на Донну.

– Я имею в виду, – поморщился он, – куриные котлеты.

– Нет, отчего же? Мне нравятся куриные котлеты, – сказала Челси и откусила от своего сэндвича, который все еще держала в руке.

Мэтью просиял:

– Ну, тогда у нас все не так уж и плохо. Вы не собираетесь ли, к примеру, на баскетбольный матч после обеда?

– Конечно. – Челси посмотрела на Донну. – А ты?

Донна хотела ответить, что она только заглянет на баскетбольную площадку, а затем будет занята подготовкой традиционного ужина с жареным мясом в городском сквере. Но она не хотела разговаривать с Челси в присутствии Мэтью. Он обязательно сказал бы что-нибудь гадкое в адрес ее голоса. Не дождавшись ответа, Челси посмотрела на Мэтью.

– Рад буду проводить вас туда, – сказал он. – Я видел, вы наблюдали парад в одиночестве. Вы не должны избегать нашего общества. Правда, некоторым вы здесь не по душе, но если вы будете со мной, то все будет в порядке. Как насчет того, чтобы я был вашим комментатором? Вы ведь никого у нас не знаете. Будете путать игроков, а я могу вам рассказать, кто за кого играет, у меня о каждом есть… ну, скажем, небольшая история. Ну вы знаете, что я хочу сказать.

Донна знала, что он имел в виду. Мэтью любил обливать грязью всех, кто хоть в чем-то превосходил его. Когда речь шла о баскетболе, к которому у него не было никакого интереса, а точнее – способностей, он переполнялся желчью.

Челси, слава Богу, отказалась.

– Я планировала прогуляться, посмотреть на художественную выставку-распродажу. Видите ли, я люблю двигаться, и мне трудно усидеть на одном месте.

– Это замечательно, – глубокомысленно заметил Мэтью, понимающе кивая. – Я и сам такой. У нас и правда есть что посмотреть в городе Четвертого июля, но давайте договоримся, что если у вас возникнут какие-нибудь вопросы, то вы без обиняков обратитесь ко мне.

Отдав салют одним пальцем, он подмигнул Челси и ушел, не удостоив Донну даже взглядом.