Страсти Челси Кейн

ГЛАВА III

В начале февраля Челси позвонил Майкл Махлер. Самый циничный из братьев, но всегда очень вежливый, он поинтересовался, решила ли она, что будет делать с перстнем.

Конечно же, она решила; то, что было дорого Эбби, было дорого и ей. Из всего набора рубинов мама больше всего любила носить именно перстень. И теперь для Челси это так много значило, что она не задумываясь ответила:

– Перстень принадлежал моей матери. Она хотела, чтобы он остался у меня.

– Значит, ты его не отдашь?

– Я не могу этого сделать.

– Послушай, Челси, – Майкл заговорил в своей обычной манере, – она совершенно не осознавала перед смертью, что делала. Неужели ты допускаешь, что она была в здравом рассудке, когда решила разбить набор, который является семейной реликвией уже столько поколений?

У Челси на этот счет не было никаких сомнений.

– Она оставалась в ясной памяти до самого конца, и поверь, Майкл, мне известно намного больше, чем тебе. Ты приехал только на похороны, а мы с отцом были с ней все ее последние недели.

– И конечно, незаконно повлияли на ее решение.

– Мы заботились о ней, делали все, чтобы облегчить ее последние дни. Она оставалась в здравом рассудке и ясной памяти. Множество людей может подтвердить это.

– Сейчас это не имеет никакого значения, – перебил ее Майкл. – Подумай, подумай хорошенько. Рубины дополняют друг друга. Они должны остаться в одних руках.

Но слова Майкла не произвели на Челси никакого впечатления. Она была спокойна. После смерти Эбби Махлеры стали от нее еще дальше. Ее отношения с ними, и прежде более чем натянутые, теперь совсем прекратились. Правда, иногда она чувствовала неприятный осадок в душе. Семейные корни всегда имели для нее огромное значение. Только в них произошли изменения: как представлялось Челси, теперь они включали Эбби, Кевина и тех, кто бы там ни существовал в прошлом или настоящем, в Норвич Нотче. Махлеры были не в счет.

– Мать никогда не носила рубины вместе, – заметила Челси. – У нее был слишком хороший вкус. Как Элизабет или Анна собираются это делать, откровенно говоря, выше моего понимания.

– Что они будут делать с рубинами – решать им, – в голосе Майкла появились металлические нотки, – но мы все хотим, чтобы набор остался в семье.

– Согласна. Именно поэтому перстень останется у меня. Со временем я смогу передать его своей старшей дочери.

– Но твоя дочь будет такой же Махлер, как и ты.

– Она будет Махлер по закону, как и я, – сказала Челси. – У меня есть все необходимые документы, Майкл. Ни один суд не сможет опротестовать их. Но если тебе захочется, можешь попробовать. Грехем – отличный адвокат, и поверь мне, Майкл, у тебя нет ни единого шанса выиграть дело.

Грехем подтвердил это. Он предполагал, что следующим шагом Махлеров будет попытка предложить ей деньги за перстень.

– Но будь осторожна, они никогда не дадут настоящей цены, – предупредил он, – похоже, это для них дело принципа.

У Челси тоже были свои принципы.

– Пусть предложат хоть в десять раз больше, чем он стоит на самом деле, я буду такой же упрямой, как и они, – поклялась она.

Грехем скрестил руки на груди:

– Здесь мы имеем налицо наглядное свидетельство того, что некоторые черты характера гораздо легче приобретаются, чем передаются по наследству.

– Или свидетельство того, что один из моих родителей или они оба были упрямы от природы, что затем благополучно передалось и мне.

– Вот уж это мне неизвестно.

– Так же, как и мне, Грехем, поэтому я и хотела тебя увидеть.

Если бы вопрос заключался только в законности завещания, то она могла бы просто позвонить ему по телефону.

– Что тебе известно о моем удочерении? Отец ничего не говорит мне, но я уже не маленькая девочка и имею право все знать.

– А почему это вдруг стало так важно для тебя?

– Потому что моя мать мертва. Потому что она передала мне ключ. Потому что ее семейство не устает повторять, что я не такая, как они, и я хочу знать, кто же я есть на самом деле.

Грехем, казалось, взвешивал все «за» и «против», наконец через минуту он ответил:

– Я знаю не так уж и много. Удочерение проводилось в частном порядке. Дело было закрыто и сдано в архив.

Но Челси точно знала одно: закрытые дела можно открыть, а сданные в архив получить обратно. Она, конечно, могла бы попросить Грехема поискать документы для нее, но это поставило бы его в неловкое положение перед Кевином и вызвало бы новую волну еще не утихшей боли в сердце отца. Она могла подождать. К тому же имелись другие источники информации, более безопасные.

– Почему мои родители не обратились в агентство? Грехем, нахмурившись, посмотрел на свои руки:

– Я думаю – хочу подчеркнуть, именно я так думаю, – что из-за своей болезни Эбби была далеко не идеальной кандидатурой на роль приемной матери. Возможно, они обращались в агентство, но им там отказали.

Да, вполне возможно, хоть и глупо – Челси всегда помнила, какой прекрасной матерью была для нее Эбби, – но возможно.

Возможно также, они не обратились в агентство по другой причине. Кевин не любил, когда вмешивались в его личную жизнь. Он четко разграничивал окружающих его людей на друзей, знакомых и коллег. Челси не раз в этом убеждалась. Отец мог пригласить на ужин в клубе гостей, которые только там узнавали, что Эбби была калекой. Он также никогда не афишировал и тот факт, что Челси – их приемная дочь. Даже в официальном сообщении, которое он разослал после появления Челси, не было и намека на ее удочерение. Она понимала, что Кевин хотел оформить дело без огласки и как можно быстрее. И этому как нельзя лучше способствовал выбранный им способ.

– Итак, они обратились к твоему отцу, – сказала она. – Как он это устроил? Он специально подыскивал ребенка или у него уже кто-то был на примете?

– Я думаю, и то и другое, – заключил Грехем. – Он навел справки, и один из его коллег посоветовал ему обратиться к юристу из Норвич Нотча.

– Ты знаешь его?

– Нет.

– Может, он до сих пор работает в Норвич Нотче?

– Сомневаюсь. Я даже не знаю, жив ли он сейчас.

– У тебя сохранился архив твоего отца?

– Кое-что осталось, но не то, что интересует тебя. После его смерти я просматривал все бумаги и не обнаружил никаких документов по удочерению.

– А может, они были под другим названием? Грехем покачал головой:

– Нет, Челси. Все, что находилось в архиве, я тщательно изучил. Твоих документов там не было.

И все-таки они там были, подумалось Челси. Ни один юрист не выбросит свои бумаги. Причину надо искать в Кевине – документы наверняка не давали ему покоя, пока он их не уничтожил. Но Челси не отчаивалась. Существовали и другие возможности получить нужную информацию.

– Значит, ты ничего не знаешь о моих настоящих родителях. А что тебе известно о Норвич Нотче? Ты знаешь, что там добывают гранит?

Когда Грехем в недоумении покачал головой, она продолжила:

– Несколько лет назад мы искали камень и получили от компании "Плам Гранит" предложение. Их расценки нас, мягко говоря, не устроили. Гранит был отличного качества, но, к сожалению, необработанный. Его еще нужно было обтесать и отшлифовать, что означало дополнительные расходы.

– Похоже, они не очень заботятся о своих клиентах. Не удивляюсь, если они уже прогорели.

– Вряд ли, – сказала Челси. – "Плам Гранит" – крупнейший работодатель в городе.

И ей как архитектору мог снова понадобиться камень. Отличный повод. Она могла бы поехать в Норвич Нотч, Нью-Гемпшир, для осмотра гранита. Архитекторы часто так поступают, чтобы в любой момент иметь все необходимое под рукой.

Грехем понимающе улыбнулся.

– Я не собираюсь туда ехать, – сказала она.

– А почему бы и не съездить?

Она поправила ремень сумочки на своем плече и поднялась, собираясь уходить:

– По той же причине, по которой я не наняла частного детектива.

– Я уже давно хотел спросить тебя об этом. Ты ведь могла бы себе такое позволить.

– В смысле денег – да. Но дело не в них. Я еще не готова.

Грехем вспомнил, как Кевин говорил, что Челси сама привыкла решать свои проблемы.

– Ты все равно поедешь туда.

– Возможно, – Челси нахмурила брови и пожала плечами, – но не сейчас.

Она направилась к двери:

– Мне надо разобраться в себе. Временами, как сегодня после звонка Майкла, у меня появляется непреодолимое желание узнать, кто я. Тогда я забываю обо всех страхах. Я показываю ключ ювелиру, или звоню в Городское управление Норвич Нотча, или пристаю к тебе с вопросами. Этого хватает мне ненадолго, но я успокаиваюсь. – Челси уже не испытывала той острой необходимости выяснить все, которая привела ее в офис Грехема. – Мне хотелось узнать, какой информацией ты располагаешь. Теперь я знаю.

Кевин опаздывал, что было совсем на него не похоже. Обычно он был пунктуален. Если операция назначалась на семь утра, то минута в минуту он появлялся в операционной в полной готовности приступить к работе. Если он говорил, что вернется домой в восемь, то ровно в восемь и ни секундой позже он появлялся в дверях.

Челси была дочерью своего отца. Если деловая встреча с заказчиком назначалась на десять часов, то ровно в десять она представляла проект в офисе. Если ее приглашали на вечеринку в шесть вечера, то хозяева встречали ее на пороге ровно в шесть. Друзья подшучивали над ней. Они предупреждали, что она не сможет долго жить в обществе людей, если не научится опаздывать. Но Челси мало заботилась о своем положении в обществе. Она принадлежала к нему настолько, насколько сама того желала. Социальная карьера не входила в список ее приоритетов.

Кевин Кейн занимал в этом списке одно из первых мест. Челси не жила с ним в большом загородном доме с тех пор, как закончила архитектурную школу восемь лет назад, а еще раньше, благодаря Махлерам, перестала получать от него деньги. Но она все еще нуждалась в его отцовской поддержке, в его любови и одобрении.

Их близость восстанавливалась урывками в течение долгих недель со дня смерти Эбби. И в этом не было вины Челси, просто Кевину требовалось время, чтобы прийти в себя. Он загрузил себя работой так, что даже Челси чувствовала чрезмерность таких нагрузок для шестидесятивосьмилетнего человека. Приходя домой, Кевин с головой уходил в свои журналы. Когда она звонила ему, ей казалось, что между ними растет отчужденность, сквозь которую ей все труднее и труднее было пробиваться. Поэтому она стала ужинать с ним каждый вечер. Встречаясь с ним, она могла быстрее возвратить его к жизни.

Челси взглянула на часы. Отец опаздывал уже на десять минут. Она совершенно точно помнила, что они договаривались встретиться в четверг в гостиной кантри-клуба ровно в семь вечера. Она приехала даже раньше.

– Желаете выпить чего-нибудь, пока не пришел доктор Кейн?

Челси посмотрела на официанта, одетого в униформу, который неслышно подошел к столику:

– Э… да, пожалуй. Мне как обычно, Норман. И для моего отца тоже. Он должен сейчас подойти.

Произнося это вслух, она почувствовала себя спокойнее. Холодный февральский вечер обволакивал окно липкой темнотой, сквозь которую яростно прорывались косые струи дождя. Челси представила себе, как его машину заносит на скользкой дороге или, избегая встречной, она врезается в дерево или переворачивается на повороте.

Он был далеко не молод, и он был всем, что у нее осталось. Мысль о том, что с ним могло что-нибудь случиться, угнетала ее.

В такие времена, когда она боялась за него, ей вспоминался Норвич Нотч и те родные люди, которые, может быть, там жили.

Спустя некоторое время он показался в дверях, и Челси с облегчением поднялась ему навстречу.

– Извини, что так получилось. – Улыбаясь, Челси обняла его и поцеловала в щеку. – Я заставил тебя беспокоиться, моя девочка, – сказал Кевин, целуя ее в ответ. – Я позвонил тебе в офис, хотел предупредить, что задержусь, но ты уже ушла.

– Все в порядке?

– Да, у меня затянулась консультация. – Он усадил ее на софу и сел рядом. – А где Карл? Вышел в туалет?

– Нет, он играет в сквош. Что-то дрогнуло в лице Кевина.

– Мне казалось, он присоединится к нам.

– Он всегда играет в сквош по четвергам, – объяснила Челси, чувствуя себя несчастной.

После смерти Эбби у Кевина осталось так мало радостей в этой жизни, и, как поняла Челси, для отца Карл значил даже больше, чем она предполагала.

– Он выступает за лигу. Они рассчитывали на него сегодня.

– Я тоже на него сегодня рассчитывал.

– Но ты ничего не сказал о нем.

– Я думал, это и не нужно. Мне кажется, что вы всегда и везде вместе. – Кевин потянулся за своим виски. Сделав большой глоток, он поудобнее устроился на софе.

Челси держала свой бокал в обеих руках, пытаясь определить, был ли отец раздражен или просто устал. Через минуту она спросила:

– Ты расстроился?

– Из-за того, что ты проводишь столько времени с Карлом? Ничуть. Карл мне как сын. Я был бы только рад, если бы вы поженились. И Том, и Сесил тоже. Знаешь, как раз вчера Том спрашивал меня об этом. Он пытался выяснить, известно ли мне что-то, чего он не знает. Я сказал, что ты уже взрослая и это не мое дело. – Он взглянул на Челси в поисках поддержки. – Может быть, я не прав, я ведь твой отец. – Челси вдруг увидела, какой он беспомощный. – Ты уже не ребенок, но для меня ты по-прежнему моя любимая дочурка. Как дела у Карла?

Как было заведено у них раньше, Кевин всегда интересовался ее работой, оставляя душевные дела для Эбби. В том, как он не мог найти себе место сейчас, было что-то трогательное и в то же время печальное. Больше всего на свете Челси хотелось теперь, чтобы мама была опять с ними.

– Мы… – она подыскивала нужные слова, не желая, чтобы отец неправильно ее понял, – пытаемся разобраться в наших отношениях.

– А я-то думал, что вы давно уже разобрались, – заметил он. – Вы же старые друзья. Вот уже пять лет, как у вас своя фирма.

– Но мы думали о наших отношениях в другом смысле.

– Ты говоришь о работе? Челси грустно улыбнулась:

– Неужели не понятно?

– У меня нет времени ходить вокруг да около, как и у тебя, малышка. Если ты хочешь иметь детей, то должна поторопиться.

– У меня еще есть время.

– Не так уж и много, если ты хочешь иметь здоровых детей. Риск увеличивается с каждым годом.

Неожиданно для себя – может быть, потому, что постоянно думала об этом – Челси сказала:

– Риск от возраста может быть минимальным при хорошем предродовом уходе, но есть еще и другой риск. Я ничего не знаю о своей наследственности.

Лицо Кевина помрачнело.

– С ней все в порядке. Я проверял.

– Как проверял?

– Спросил.

Челси поджала губы. Одно дело документы, а ни к чему не обязывающее «спросил» – совсем другое.

– Ты думаешь, что доведенные до отчаяния люди, не знающие, куда пристроить ребенка, обязательно говорят правду?

– Он сказал правду. Он знал, что за обман ему пришлось бы заплатить слишком дорого.

– Кому – ему?

Кевин раздумывал несколько секунд.

– Вальтеру Фритцу.

"Оставь это", – говорила одна Челси, но другая, более сильная Челси знала, что уже не остановится. Ей вспомнились те документы, которых так и не увидел Грехем, и теперь она была уверена, что Кевин знал гораздо больше.

Челси пристально смотрела в свой бокал. Светлое вино вспыхивало и искрилось, пока его поверхность не стала ровной, как зеркало.

– Ты прав. Если я собираюсь завести детей, мне нельзя медлить, но какая-то часть меня противится этому. Как я смогу быть хорошей матерью, если я не знаю, кто я?

– Ты знаешь, кто ты. Ты прекрасный человек, и воспитала тебя самая лучшая из матерей.

Челси предприняла еще одну попытку:

– И все же я чувствую себя неполноценной.

– Ты не будешь чувствовать себя так, если у тебя будет хороший муж и дюжина чудных детишек, – сказал он ободряющим тоном. – Ты забудешь обо всем, что тебя волнует сейчас, и поймешь, что страхи твои были напрасны. Ты станешь полноценной женщиной. И Карл будет счастлив. Том, Сесил и я – все мы будем счастливы, как и Эбби, если бы она была жива. Я знаю, она хотела, чтобы ты вышла замуж за Карла.

– Так нечестно, – с трудом произнесла Челси, словно какая-то боль сдавила ей горло.

– Честно. Это просто здравый смысл. Вы с Карлом – идеальная пара. Не знаю, чего ты еще ждешь.

Кевин видел мир в черно-белых тонах, он не усложнял жизнь. Другие оттенки были трудно уловимы для него, – возможно, работа в больнице сделала его таким. Кто-то должен принимать решения: проводить анализы или не проводить, назначить операцию или не назначить.

Они видели мир по-разному. Челси различала оттенки. Где-то далеко, как будто на дне пропасти, Челси видела множество людей, чья кровь текла и в ней, только она никак не могла рассмотреть их лиц.

Но Кевин не мог этого понять. Его лицо стало еще более мрачным.

Пытаясь развеять его тяжелые мысли, она сказала:

– Может быть, все так и получится. Может быть, мы действительно идеальная пара. И тогда, возможно, мы устроим роскошную свадьбу с умопомрачительным белым платьем, трехэтажным тортом и с шампанским, которого хватит, чтобы затопить весь клуб.

Морщины на лбу Кевина разгладились.

Он поднял свой бокал в молчаливом тосте одобрения.

– Но только с одним условием, – сказала та, другая Челси. – Ты должен помочь мне. Ты должен посмотреть правде в глаза. Ты должен поставить себя на мое место. Будь то правильно или неправильно, хорошо или плохо – это касается меня. Если тебе известно больше об обстоятельствах моего рождения, то я бы хотела услышать все.

Кевин опять потянулся за своим виски, который он только что поставил на стол. Когда на дне бокала остались только кубики льда, он медленно поставил его на подлокотник софы. Почувствовав, что алкоголь прибавил ему смелости, он посмотрел ей в глаза:

– Я ничего не знаю и не хотел знать. Ты была нашей с самого начала. Мы взяли тебя с кровати, на которой ты родилась, и с того дня ты стала нашей дочерью. Я не хотел, чтобы кто-то пришел за тобой, и потому я лично проследил за уничтожением всех записей.

Челси поперхнулась:

– Все записи?

Она могла поверить, что бумаги из архива Вальтера Фритца ей уже никогда не придется увидеть, но она надеялась, что сохранились другие документы.

Кевин кивнул головой, и, к своему ужасу, она поверила ему.

– И судебные свидетельства? – спросила она слабым голосом.

– Все!

– Но как?

– Взятка.

– О папа!

– Это касается только меня, – сказал он, возвращая ее слова. – Будь то правильно или неправильно. Хорошо или плохо. Ты моя дочь. Я люблю тебя. Я не хочу, чтобы ты строила воздушные замки и страдала от этого.

– Это не воздушные замки, – запротестовала Челси. – Это тени, и они будут преследовать меня, пока я не смогу разглядеть их достаточно ясно.

Она старалась убедить себя, что он солгал ей:

– Должно же хоть что-то остаться в Норвич Нотче. В больнице наверняка сохранились записи.

– Ты родилась в частном доме.

– Там должен был быть доктор.

– Тебя принимала повитуха, и ей хорошо заплатили за молчание.

– Я заплачу ей больше, – сказала Челси первое, что пришло ей на ум, и тут же пожалела о своих словах.

Кевин сразу же стал словно чужим. Он поднял голову и расправил плечи. Казалось, какая-то тень мелькнула в его глазах:

– Мне бы не хотелось, чтобы ты это делала, – сказал он с усилием.

– Я хочу знать, – прошептала она, не уверенная, что напугало ее больше – его внезапная отчужденность или то, как ожесточенно он обрывал любую ниточку, по которой она могла выбраться из мучительной неизвестности. – Ты поступаешь несправедливо. Там моя кровь, моя генеалогия. Я взрослый человек. Я имею право знать, кто я.

– Можно подумать, до сих пор тебя лишали этого права. Но, ради Бога, тогда что означали все твои прежние выходки?

– Я хотела знать. Я постоянно думала об этом. Он тяжело вздохнул и покачал головой:

– Знаешь, Челси, каждый день на моих глазах умирают люди, и это зрелище не из приятных. Я вижу людей, готовых отдать все, чтобы быть счастливыми и здоровыми, как ты. Но тебе этого мало. – Он взглянул на нее так, словно видел ее впервые. – Чего тебе не хватает?

Она не ответила. Она просто не могла. В ее горле застрял комок, а сердце болезненно сжалось. Кроме того, она уж все ему сказала.

Как будто прочитав ее мысль, Кевин резко поднялся с софы:

– После всего, что мы сделали для тебя, после всего, что мы разделили с тобой, твоя навязчивая идея узнать о кучке абсолютно чужих для тебя людей – это плевок в душу. Эбби не заслужила его, Челси, так же как и я.

Со слезами на глазах она умоляюще протянула к нему руку:

– Ты ничего не понял.

Он открыл и закрыл свои карманные часы, не взглянув на циферблат:

– Пожалуй, я откажусь от ужина. Я не очень голоден. Она хотела извиниться, но он уже повернулся и пошел к выходу.

Челси чувствовала себя опустошенной. С того самого вечера, как они расстались с Кевином, как будто что-то оборвалось у нее в душе. Она знала, что он хотел наказать ее и что он был неправ. Она также знала, что должна сказать ему об этом, и она бы так и сделала, если бы Кевин не был ее отцом. Она боялась еще больше увеличить разрыв между ними.

Карл, казалось, был послан ей самим Богом. Он не только поддерживал связь с Кевином, но и, как никто другой, мог утешить ее. Почти все свое свободное время они проводили вместе и были близки как никогда. Правда, разговор о женитьбе больше не возникал. Они еще не были готовы к любви.

– Сексуальные отношения, – сказала Челси Сидре Саперштейн, обдумывая, с какой стороны ей подступиться к этому вопросу.

Сидра была психотерапевтом. Они познакомились в клубе здоровья и вот уже пять лет вместе занимались бегом. За это время они стали настоящими друзьями. Их жизни больше никак не пересекались – ни общих друзей, ни любовников, ни профессиональных интересов, – им было легко откровенно делиться друг с другом своими чувствами.

Одетые в одинаковые спортивные костюмы, с волосами, забранными в пучки, которые дружно подпрыгивали в такт их движениям, они бежали вдоль утренней, еще безлюдной улицы, перебрасываясь короткими фразами.

– Я не девственница, – продолжала Челси. – Как и он. Иногда секс в радость. Иногда нет. Когда нет – плохо. Ты же знаешь.

– Почему бы тебе не попробовать? Челси тысячу раз задавала себе этот вопрос.

– Карл мне как брат. Мне кажется, у меня с ним ничего не получится.

– Он заводит тебя?

– Не знаю. Еще не разобралась.

– А когда он целует тебя?

– Мне приятно.

– Только и всего?

– Между нами нет безумной страсти. Он сказал, что может подождать. – Челси помолчала, вспоминая его слова. – Но он тоже нервничает. Он хочет, чтобы у нас все получилось.

– Здесь есть скрытая мотивация. Тебе не кажется? Сидра была большим знатоком скрытых мотиваций.

– Но ты лучше попробуй, Челс. Черт побери, ты права – сексуальные отношения. Если они не складываются – ты нарываешься на неприятности. Мы с Джеффом поэтому и разошлись.

Они обсуждали подробности ее совместной жизни с Джеффом почти каждое утро, когда Сидре было необходимо дать выход своему гневу. Причиной их развода была сексуальная несовместимость.

– Он хотел этого, а я нет. Я думала, что со временем все изменится. Ничего не изменилось. Тебе этого хочется или не хочется.

– Ну а если не хочется?

– Значит, ты теряешь время зря. Есть много других мужчин. Или можешь попробовать один раз со мной.

– Ненавижу такие пробы. Я хочу, чтобы у нас все получилось с Карлом.

Сидра ухмыльнулась:

– Тогда попробуй, – может быть, Карл превзойдет все твои ожидания. И ты увидишь, что напрасно себя сдерживала.

Но Челси не торопила события, в этом ей очень помогала работа. "Харпер, Кейн и Ку" была на подъеме. Она лично завершила разработку дизайна библиотеки в Делавере и сейчас занималась дизайном центра здоровья, клуба фигурного катания и здания страховой компании. Одновременно она следила за выполнением двух новых проектов.

Настоящее чувство поглощает тебя всего так, что ты уже не можешь ни о чем думать. Сейчас Челси просто не имела возможности отдаться такому чувству, и Карл понимал ее состояние.

Чего он никак не мог понять – так это зачем Челси собиралась лететь на север смотреть гранит.

– Мне необходимо взглянуть на белый гранит. Я думаю о дизайне здания страховой компании, – попыталась она объяснить ему. – Ты же знаешь, как трудно бывает найти подходящий материал.

– Я также знаю, – сказал Карл, сидя на углу ее стола, – что есть местные представители всех крупных компаний, добывающих гранит. Они будут счастливы показать тебе образцы.

– Мне не нужен образец. Я хочу взглянуть на настоящий камень.

– Скажи лучше, что хочешь взглянуть на Норвич Нотч, который ты записала вместе с "Плам Гранит" и номером телефона у себя в ежедневнике. Что ты собираешься там делать? Выйти на центральную площадь и крикнуть: "Эй, я здесь! Никто не хочет меня встретить?!"

– Конечно нет.

– Тогда что?

Она подняла на него глаза и посмотрела на него с полным пренебрежением. Если он думал, что их дружба давала ему право диктовать, что она должна делать, а чего не должна, то он глубоко ошибался. Она была свободным агентом и полноправным партнером в фирме. Она могла поехать куда и когда угодно, не объясняясь с ним.

Но она не стала с ним спорить, так же как и отрицать, что имелась еще одна причина для поездки.

– Я хотела бы посмотреть на город. Просто посмотреть. Компания разрабатывает жилу белого гранита, и у нас нет их представителя с образцами. Я не собираюсь ничего узнавать о себе. И не собираюсь никого спрашивать. Это совершенно не входит в мои планы.

– А планы страховой компании насчет проекта еще совсем неопределенные. Они не сказали, что хотят заказать гранит для отделки. Ты не боишься перестараться?

Челси устало вздохнула:

– По-моему, нам стоит отдохнуть.

Карл продолжал постукивать треугольником о стол. Когда молчание стало невыносимым, она повернулась к нему и в порыве откровенности воскликнула:

– Мы должны что-то делать, Карл. Мы становились все ближе и ближе. Затем замерли на месте. Что случилось?

Он промолчал. Ей показалось, что он растерян и раздражен без причины, так же как и она сама. Она хотела, чтобы он умолял ее остаться, клялся, что умрет от любви, даже если не увидит ее три или четыре дня. Она хотела, чтобы он безумно желал ее. Именно этого ей хотелось больше всего – и он наверняка знал об этом, если, конечно, он ее вообще знал.

Треугольник наконец застыл в его руках так, что его острая вершина напоминала горный пик, вздымавшийся между ними.

– Может быть, нам нужно больше времени?

Она вздохнула, разочарованная, но где-то в глубине души понимая, что хочет от него слишком многого:

– Может быть.

– Трудно думать одно, а потом сразу другое.

Внезапно у Челси в голове промелькнула мысль, что любовь не должна требовать таких усилий, что они придумывают ее себе сами. Может быть, они хотят любви и страстей и детей больше, чем друг друга. В любом случае она правильно сделала, что собиралась лететь на север.

Ей действительно нужно было время – время, чтобы все обдумать, и только время могло показать, насколько глубоким может быть ее чувство к Карлу.