ГЛАВА XVIII

Джадд чувствовал себя так, словно по его плечу проехался тяжелый грузовик, но недомогание не освободило его от обязанности следующим же утром отвезти Оливера в парикмахерскую Зи. На сей раз он не собирался быть лишь безмолвным свидетелем ежедневной "встречи в верхах". Речь у отцов города зашла о поджоге амбара, принадлежавшего Челси Кейн. Джадд был очень зол и полон решимости высказать собравшимся все, что он считал нужным.

Он дождался, пока один из троих удобно устроился в парикмахерском кресле, а двое других с чашками кофе в руках подошли к окну и молча уставились на улицу.

– В нашем городе происходит нечто скверное, – громко сказал он. – И я хотел бы узнать, в чем, черт побери, дело?

Двое стоявших у окна – Оливер и Джордж – ошеломленно воззрились сначала на него, а затем друг на друга.

– Что он здесь делает? – строго спросил Джордж.

– Он пришел со мной, – пробормотал Оливер. – Но с условием, что он не будет принимать участия в разговоре.

– Но об этом давно пора поговорить, – заявил Джадд. – Челси Кейн приехала в наш город с добрыми намерениями. Она заключила с нашей компанией честную сделку, условия которой выполняет неукоснительно. Но кто-то все время старается запугать и даже убить ее. И мне хочется узнать, кто именно.

– Он говорит о пожаре, – догадался Джордж. Оливер засопел.

– Я ничего не знаю ни о каком пожаре!

– А что вы скажете о грузовике, который едва не переехал ее? – обратился Джадд к Эмери и Джорджу, поскольку они с Оливером уже обсуждали этот вопрос. – Или о телефонных звонках, которые досаждают ей? Кто-нибудь из вас может пролить свет на происходящее?

– Откуда, черт возьми, мы можем знать об этом? – прорычал Эмери из глубин кресла.

– Вам всем хочется, чтобы она уехала отсюда. Может быть, вы подобным образом намекаете ей на это?

– Ты осмеливаешься обвинять нас?! – рассвирепел Джордж.

Джадд выдержал его взгляд и твердо ответил:

– Если сопоставить все факты…

Джордж, перебив его, со смешком обратился к Оливеру. Едва разжимая губы, он с ухмылкой произнес:

– Он ведь с ней милуется! Разве я вам не говорил? – Повернувшись к Джадду, он насмешливо спросил: – Ведь она беременна от тебя?

– Нет, не от меня. Но какое это имеет значение, если ребенку, который еще не появился на свет, и его матери кто-то угрожает расправой?

– Откуда же ты знаешь, что это не твой ребенок? – подал голос Эмери.

– Потому что она забеременела еще в Балтиморе, до того как переехала сюда.

– А почему ты так уверен в этом?

– Потому что она уже на пятом месяце беременности.

– А это тебе откуда известно?

– От нее самой.

– И ты ей поверил?

– Вот именно! – вскинул голову Джадд. – Ее еще никто не уличил во лжи. И она всегда выполняет свои обещания. – Разве что порой недоговаривает. Джадду это было известно лучше, чем кому-либо другому. Но она ни разу не солгала ему. Ни разу.

– Я же вам говорю, он с ней милуется, – еще раз повторил Джордж. – Бесится, поди, что она не от него беременна.

Джадд провел по затылку здоровой рукой. Все его тело болело после вчерашнего, и утренняя зарядка против обыкновения не прибавила ему бодрости и сил. "Бесится, что она не от него беременна". Старик был чертовски прав. Джадд заснул вчера с этой мыслью, и с нею же проснулся сегодня утром. Но он ни в коем случае не собирался сознаваться в этом Джорджу.

– Послушайте! – обратился он ко всем собравшимся. – Вы все так гордитесь своей безграничной властью в нашем городе. Вам наверняка не составит никакого труда выяснить, кто запугивает Челси Кейн, и заставить его прекратить свои злобные выходки.

– Это забота Нолана, – ответил Эмери. Старик был прав, но лишь отчасти.

– Но ведь отцы города – вы. Вы устанавливаете правила. Вот и сделайте так, чтобы на жизнь и здоровье Челси Кейн, а также на ее имущество никто не покушался!

Оливер не отрывал глаз от расстилавшейся за окном лужайки и узкого тротуара.

– Я предупреждал ее, чтобы она не покупала этот дом. Я говорил ей, что жить там опасно, что в Болдербруке водятся привидения!

– И вы также говорили ей, что его следовало бы сжечь и сравнять с землей!

– Что? Я говорил такое?

– Если не вы сами, то, возможно, вы слышали подобное предложение из чьих-нибудь уст.

– А вот насчет этого следовало бы порасспросить Хантера Лава, – заявил Джордж. – Он у нас большой специалист по поджогам.

Джадд постарался проверить алиби Хантера, как только узнал о пожаре от Гретхен.

– Хантер Лав всю ночь дежурил в больнице Конкорда и уехал оттуда только после того, как Венделла прооперировали.

– Кто тебе об этом сказал? – спросил Джордж.

– Сам Хантер.

– И ты ему веришь? Что с тобой, Джадд? Этот парень, с тех пор как его нашли на дороге, приносит всем и каждому одни только неприятности. Пусть бы шел себе и шел мимо нашего Норвич Нотча и проделывал свои безобразия где-то в другом месте! Так нет ведь, пожалели, подобрали! Все из-за нашего дорогого Оливера и Кэти Лав!

– Заткнись, Джордж!

– Да ладно тебе, Олли! Всем все давно, известно!

– Говорю, заткнись!

– Хватит вам-то переливать из пустого в порожнее! – послышался возмущенный голос Эмери, все еще сидевшего в кресле. – При чем здесь Кэти Лав и ее выродок?! Все беды у нас от этой пресловутой Челси Кейн. Нечего ей было являться в наш город! Мы сразу это поняли и сразу ей об этом сказали. Какого черта она торчит тут и все никак не уберется восвояси?!

Эти слова не на шутку обозлили Джадда, который и без того едва владел собой.

– Но она спасает этот проклятый городишко! – взревел он. – Неужто вы все так слепы и глухи, что не понимаете этого?!

– Неправда! – возмутился Джордж. – Наш Норвич Нотч вовсе нее нуждается в том, чтобы этакие самонадеянные дамочки его спасали. Скажите на милость! Да город тверд и непоколебим, как скала. Всегда таким был и всегда останется!

– Что ж, – проговорил Джадд, – продолжайте пребывать в этом приятном заблуждении. И вы пойдете на дно вместе со всем, что от него останется, если Челси Кейн будет вынуждена нас покинуть. – Он подошел к выходу и, взявшись за дверную ручку, с угрозой добавил: – Попомните мои слова!


– Имей в виду, – заявил Мэтью Фарр Донне, как только они остались одни в магазине. – Я не желаю, чтобы ты встречалась с ней! – и он с грохотом захлопнул кассовый ящик.

Донна с недоумением посмотрела вслед женщине, которая только что вышла из торгового зала, но Мэтью, схватив ее за подбородок, резко повернул ее лицом к себе.

– При чем здесь Мэри Ли, черт возьми! Я говорю о Челси Кейн! Она стала притчей во языцех! Все покупатели только о ней сегодня и судачили! Амбар? Какой там, к черту, сгоревший амбар! Они говорили о том, что она беременна! Беременна! Признавайся, ты знала об этом?

Первым побуждением Донны было солгать, но что-то внутри нее помешало ей ответить отрицательно на вопрос Мэтью. Челси с первого дня знакомства была добра к ней. Они успели подружиться. Ей необходимо было попытаться хоть как-то ей помочь. Может быть, удастся выгородить ее перед Мэтью?

– Вижу, что знала! – взвизгнул Мэтью. – Вот сука! – и он с ненавистью оттолкнул ее.

Донна потерла подбородок, не сводя глаз с лица взбешенного супруга.

– Почему ты мне не сказала, черт возьми?! Я имею право знать обо всем, что творится вокруг! – и он с силой ударил себя кулаком в грудь. – Эта дрянь крутится в моем магазине и таскается повсюду с моей женой, и никто, ни одна душа не намекнула мне, что она беременна! А ведь говорят, что она подцепила своего ублюдка даже не от Джадда! – Он с ненавистью сплюнул. – Потаскушка чертова! В самый первый раз, когда она заявилась сюда, я ее раскусил! Я догадался, что это за фря такая, можешь мне поверить! Я их за версту чую! Меня не проведешь, не думай! Этаким невинным глазкам я сроду не поверю! А ты вот попалась на ее удочку, дурища этакая! Заглотила крючок вместе с наживкой. Та и давай тебя обхаживать: аэробика, видите ли, да бег по утрам. Тебе мало, что вас чуть грузовик не переехал? Цепляйся и дальше за эту мерзавку, тогда вас с ней точно грохнут в следующий раз! Эта Челси Кейн никому не приносит добра. Только зло. И я запрещаю тебе видеться с ней!

С самого утра Донна только и думала, что о встрече с Челси Кейн. Она не могла дождаться перерыва на завтрак, чтобы сбегать к ней и удостовериться, что та чувствует себя нормально. Ведь в ее положении так вредно волноваться, а пожар мог напугать ее и надолго выбить из колеи. И ведь она стала невольной свидетельницей трагедии в шахте! Донна надеялась, что Челси останется ночевать у Джадда. Так было бы лучше для обоих.

– Ты слышала, что я сказал? – спросил Мэтью, произнося слова столь четко и раздельно, чтобы в глазах Донны они выглядели одновременно как угроза и оскорбление. – Я не желаю, чтобы ты с ней встречалась!

– Она – моя подруга.

– Говори так, чтобы я мог тебя понять, черт возьми!

– Она – моя – подруга.

– Эта тварь – просто позор нашего города. Все пошло кувырком, стоило ей сюда заявиться. А теперь еще и это! Беременна! Она даже не замужем, Господи прости!

– Ну так что из этого?! – с возмущением выкрикнула Донна. Она могла бы многое еще добавить в защиту своей подруги, но тяжелый кулак Мэтью ударил ее по скуле, и она ухватилась за край ограждения кассы, чтобы не упасть на пол. Мэтью, очаровательно улыбаясь, смотрел в сторону входа в торговый зал.

– Привет, Рут! Ты сегодня просто неотразима! – Оттолкнув Донну, он прошел вперед.

Донна, сложив руки на коленях, выпрямила спину и сделала глубокий вдох. Внешне она выглядела спокойно и невозмутимо, но внутри у нее все клокотало. За что он ее ударил? Неужели он решил, что ей мало его пинков и грубых окриков? И почему она не может собраться с духом и подать на него жалобу в суд? У нее есть все основания, чтобы развестись с ним. Джози знает обо всем, что творится у них в доме. Как, впрочем, и половина жителей города. Пусть все осудят ее за это. Пусть ее родители говорят что им угодно. И пусть Мэтью взбесится от злости.

Чтобы хоть на несколько минут оказаться вне пределов его досягаемости, она прошла вдоль полок с товарами и, открыв низенькую дверцу, проскользнула в служебную комнату. Не отдавая себе отчета в своих действиях, она открыла верхний ящик письменного стола, вынула оттуда маленький пистолет и спрятала его у себя на груди.

Она ведь всегда может объяснить, что произошел несчастный случай, что Мэтью показывал ей, как обращаться с оружием, а оно взяло да и выстрелило. И убило его наповал. Она может сказать, что приняла его за грабителя. Или что вынуждена была обороняться от Мэтью, который напал на нее. Нолан и доктор Саммерс под присягой подтвердят, что не раз видели на ее лице и шее следы побоев. Это будет скандальнейший процесс! Фарр против Плам! У жителей Норвич Нотча появится гораздо более интересная тема для пересудов, чем беременность Челси Кейн.

Почувствовав легкое сотрясение пола под чьими-то шагами, она тревожно взглянула на дверь. Та открылась, впуская Нолана. Лихорадочное возбуждение, которым была охвачена Донна, не укрылось от его цепкого взгляда. Он плотно закрыл за собой дверь и подошел к столу.

Дотронувшись до ее щеки, он сочувственно произнес:

– Вам больно? Не говорите лучше ничего. Мне и так ясно, что он вас ударил!

Донну всегда удивляло, что мужчины бывают такими разными. Одни добры и участливы, другие же – грубы и жестоки, словно дикие звери. Одни честны и прямодушны, другие ради собственной выгоды готовы вывернуть наизнанку любое слово, исказить любую истину. Господи, почему Нолан не приехал в их город несколькими годами раньше?! Она вышла бы за него, а не за Мэтью. Какое это, должно быть, счастье, просыпаясь, видеть возле себя улыбающееся лицо любимого человека! Как радостно начинать день с нежного поцелуя!

– Донна! – произнес Нолан, взяв ее лицо в свои большие ладони и с мольбой глядя ей в глаза. – Как вы можете терпеть такое? Разве вы заслуживаете подобной участи? – Слегка прикоснувшись губами к ее лбу, затем – к кончику носа, он отстранился от нее. Взгляд его говорил о том, чего он не решался высказать вслух. – Вы не должны с этим мириться! Я прежде не раз говорил вам это и повторяю снова: у нас достаточно улик, чтобы обвинить его в жестоком обращении с вами и обратиться в суд. Но если вы против этого, то, стоит вам пригрозить ему разводом, и он, побоявшись огласки, не посмеет больше поднять на вас руку!

Донна помотала головой, давая понять, что навряд ли это остановит Мэтью.

– Мы можем добиться постановления суда о раздельном проживании, – не сдавался Нолан. – Он будет вынужден подчиниться и оставит в покое вас и Джози! – Он с удивлением взглянул на верхнюю часть ее блузки, под тонкой тканью которой отчетливо вырисовывались контуры пистолета. Донна молча вынула оружие и показала его Нолану.

– Где вы его взяли?

Она кивнула головой в сторону письменного стола, верхний ящик которого не успела задвинуть.

– Неужели вы собирались им воспользоваться?! – И Нолан, взяв у нее пистолет, собрался было засунуть его в свой карман. Донна схватила его за запястье и шепотом произнесла:

– Нет!

– Он принадлежит Мэтью? Это не имеет значения! Здесь для него не место! – возразил Нолан.

– Он придет в ярость, если увидит, что пистолета нет на месте! – сказала Донна, от души надеясь, что голос ее прозвучал достаточно тихо и что Мэтью не услышал их разговора. Не отпуская руки Нолана, она затравленно оглянулась в сторону двери.

Нолан, пожав плечами, положил оружие на его прежнее место и задвинул ящик. Взяв руки Донны в свои, он привлек ее к себе.

– Обещайте мне, – сказал он, – что воспользуетесь им лишь в случае, если Мэтью нападет на вас и станет избивать. Если же дело ограничится пинками и тумаками, как было прежде, обращайтесь за помощью ко мне. Уж я найду на него управу. Договорились?

Донне не хотелось давать Нолану подобное обещание. Временами ярость настолько переполняла ее душу, что ей с трудом удавалось подавить желание навсегда покончить с Мэтью. А иногда ее захлестывало такое отчаяние, что самоубийство казалось единственным возможным выходом. От этого шага ее останавливали мысли о Джози. И о Нолане. А с недавних пор, чувствуя себя тоскливо и одиноко, она находила утешение в том, что думала о Челси. Вот уж та никому не позволила бы запугать себя, а тем более довести до самоубийства! Она стала бы бороться с обстоятельствами и непременно сумела бы преодолеть их.

Донна внушала себе, что должна брать с нее пример. И чувствовала, что силы и решимость ее растут день ото дня.

Нолан поцеловал ее и нежно дотронулся тыльной стороной ладони до ее груди. Донна вспыхнула и потупилась. Впервые за все время их знакомства он позволил себе столь интимную ласку.

– Я люблю тебя, – сказал он.

Донна вздохнула, и лицо ее осветила счастливая улыбка. Как восхитительно она себя чувствовала в объятиях Нолана! Какую огромную радость доставляли ей его поцелуи и прикосновения! Лишь находясь рядом с ним, она чувствовала всю полноту и радость жизни. И ощущала себя привлекательной, бесконечно женственной и желанной! Она тоже любила его.

Он осторожно прикоснулся к ее подбородку, и, когда она снова взглянула на него, сказал, отчетливо выговаривая слова:

– Придет тот день, когда ты станешь моей. Я готов ждать его сколько угодно, но обещаю тебе, что рано или поздно он настанет! Мы созданы друг для друга, Донна! И мы будем вместе! Я обещаю это тебе! О, как ей хотелось поверить ему!

– Я не бросаю слов на ветер, – продолжал Нолан, глядя на нее с восхищением и страстью. – Мы будем принадлежать друг другу!

Нолан ушел, а через некоторое время Донна появилась в торговом зале. Она продолжала как ни в чем не бывало обслуживать посетителей, никто из которых не догадывался, что она была только что чудовищно унижена одним мужчиной и поднята на недосягаемую высоту другим.


Хантер Лав жил на западной окраине города, неподалеку от Картерс Корнера.

Челси четыре вечера подряд приезжала к его маленькому домику и, обнаружив, что свет внутри не горит, поворачивала назад. И лишь на пятый раз ей повезло. Проехав по пыльной дорожке мимо «кавасаки», она остановила машину и, выйдя из нее, постучала в дверь. Ждать ей пришлось долго. Наконец на пороге появился Хантер. Настороженно глядя на нее, он пробормотал:

– Привет! Как дела? – и, увидев припаркованный у крыльца «патфайндер», обвел глазами двор, словно чего-то искал. Удостоверившись, что она приехала одна, он помрачнел. – Зачем ты приехала?

– Мне надо с тобой поговорить.

– О чем?

– Ну, во-первых, о работе. Ты вынужден работать гораздо больше, пока Джадд болен, и дела в карьере идут отлично. Спасибо тебе за это!

– Он знает, что ты здесь?

– Кто, Джадд? Нет.

– Я был уверен, что ты теперь от него ни на шаг не отходишь.

Челси покачала головой.

– В этом нет необходимости. Он уверяет, что чувствует себя гораздо лучше. – В действительности же не было дня, чтобы Челси не заглянула к Джадду. Иногда она даже не виделась с ним, а говорила лишь с Сарой и Гретхен. – Но делать все то, что прежде, он еще не в состоянии. Его раненая рука все еще болит, она очень ограничена в движениях… но Джадд ни в коем случае не согласился бы признать это.

За эти дни она сама провела в карьере гораздо больше времени, чем могла себе позволить при своей всегдашней занятости. С высоты нескольких лестничных пролетов она наблюдала за ходом работ, за тем, как ведет себя Джадд.

– Ведь если он видит какие-либо неполадки, то сам бросается устранять их. Спасибо тебе, что ты знаешь это и добиваешься небывалой четкости и слаженности всех работ. Тебе удается предвидеть возможные сбои и заблаговременно предотвратить их. Я знаю, как это нелегко!

Однако ее восторженные слова, похоже, оставили Хантера равнодушным. Поджав губы, он оперся о дверной косяк и ничего не ответил ей. Только теперь Челси пришло в голову, что он, возможно, не один в доме.

Она попробовала было заглянуть внутрь через его плечо, но высокая фигура Хантера загораживала собой весь дверной проем.

– Там кто-нибудь есть?

– Нет.

– Можно мне войти?

– Не советую.

– Почему?

– Все, кому надо и не надо, увидят, что здесь болтается твоя машина. А ведь твоя репутация и без того оставляет желать лучшего.

Челси было в высшей степени наплевать на свою репутацию в Норвич Нотче. Взгляд ее сказал об этом Хантеру красноречивее любых слов. Она вошла в дом и бросила через плечо:

– Закрой дверь. На улице холодно!

Она услышала за своей спиной стук закрываемой двери, но внимание ее было уже целиком поглощено убранством дома.

– Ого! – воскликнула она. – Вот это да! – Снаружи дом выглядел точно так же, как и большинство других, но она сильно сомневалась, что хоть один из них оказался бы подобен этому также и изнутри. Вместо нескольких комнаток величиной с птичью клетку взору ее представилась огромная просторная комната, стены которой казались еще и чрезвычайно высокими. Лишь подняв голову кверху, она обнаружила, что потолок уничтожен точно так же, как и все внутренние перегородки. Взор ее уперся в стропила крыши. Посреди этого огромного зала стояла печь, сложенная из кирпичей, в которой весело пылал огонь.

– Твоя работа? – спросила она, хотя и сама догадалась, что никому другому не пришло бы в голову оборудовать свое жилище подобным образом.

Он пожал плечами.

– Только сумасшедший, вроде меня, способен на такое.

– А по-моему, это просто великолепно!

– Я все это затеял вовсе не ради великолепия. Просто все раннее детство мне пришлось провести в тесных каморках, и я вырос с мечтой о просторе.

Челси внимательно посмотрела на его лицо, на всю его стройную фигуру. Человек этот был и оставался для нее загадкой. Как и прежде, ее потрясли не только сами его слова, но и то, что он сказал их ей. Он уже не в первый раз был с ней откровенен. Причин этого она не знала, но доверие Хантера радовало ее. Он был одним из немногих в этом городе, кто не пытался отгородиться от нее. Возможно, именно поэтому она и пришла сюда.

– И я терпеть не могу, когда до меня дотрагиваются, – предупредил он. – Так что если Джадд отказывается иметь с тобой дело, то на меня не рассчитывай. Мне это не по нраву!

Челси охватила злость.

– Думай, что говоришь, Хантер Лав! Я пришла к тебе вовсе не за этим, и тебе это известно не хуже меня! Если бы нас тянуло друг к другу, мы давно занялись бы любовью. Но взаимного влечения между нами явно нет!

Он не стал с ней спорить.

Сняв куртку, она повесила ее на спинку стула и с любопытством огляделась. Мебели было немного, и вся она удивительно напоминала обстановку ее комнаты в Балтиморе, хотя и была сделана из светлой полированной сосны. В дальнем левом углу располагалась кухня, в правом – огромная высокая кровать. Посередине комнаты стояла длинная кушетка, которая представляла собой сосновую скамью с высокой спинкой и множеством лежавших сверху подушек. Возле нее Челси увидела стереосистему и, подойдя ближе, заметила, что наушники, сквозь которые доносились негромкие звуки музыки, лежат на одной из подушек. Она поняла, почему Хантер так долго не слышал ее стука. Стереосистема оказалась одной из самых современных и дорогих, а из огромного количества компактных дисков большинство составляли записи классической музыки. Челси поймала себя на мысли, что с удовольствием провела бы денек-другой наедине с этой великолепной аппаратурой.

С трудом оторвавшись от созерцания коллекции пластинок, Челси подошла к Хантеру и спросила:

– Ты сам сделал всю эту мебель, да?

Он засунул ладони под мышки и, помедлив, ответил:

– Надо же было чем-то занять себя.

– Здорово! Ты мог бы делать такую на заказ и прилично на этом зарабатывать. – Наклонившись, она провела ладонью по поверхности одной из подушек.

– А их кто сшил?

– Женщина.

– Она живет в Нотче?

Хантер помолчал с минуту и затем произнес:

– Не совсем. Милях в сорока отсюда. Я подцепил ее однажды в баре, переспал с ней, а потом узнал, что она занимается рукоделием. И, надо сказать, шить она умеет гораздо лучше, чем трахаться.

– Возможно, она тоже от тебя не в восторге! – усмехнулась Челси, усаживаясь на тахту. Она положила ногу на ногу и, обхватив колено сцепленными пальцами обеих рук, приветливо улыбнулась Хантеру.

Он смотрел не нее удивленно и не без некоторого оттенка недовольства.

– Слушай, разве мы с тобой договаривались о встрече?

– А разве мы не можем встретиться без предварительной договоренности? Ведь мы с тобой успели познакомиться довольно близко. Помнишь, как меня в твоем присутствии вывернуло наизнанку? И в обморок я падала, а ты не дал мне разбиться оземь. Только не бойся, пожалуйста, что я рожу своего ребенка на твоей великолепной тахте. Мой срок еще не настал. Я просто хочу поговорить с тобой.

– О твоем амбаре?

– Ну, для начала можно и о нем.

– Как тебя понимать? Почему это – для начала? О чем нам еще говорить?!

– По-моему, у нас с тобой всегда находятся темы для разговора.

– После которого один из нас спешно отваливает.

– И им всегда оказываешься ты. Поэтому я и приехала к тебе. Ведь не убежишь же ты из собственного дома!

– Хочешь пари?

– Да брось ты, Хантер! Мне очень одиноко, и я хочу поговорить с тобой. Может, ты сядешь наконец?

Он взглянул на наушники и после минутного колебания выключил стереопроигрыватель, затем прошел в тот угол комнаты, где помещалась кухонная утварь, и открыл холодильник.

– Хочешь пива?

– Не теперь. Месяца эдак через четыре. А чай у тебя есть?

– Только пиво. И еще апельсиновый сок.

– Мне, пожалуйста, сок.

Он подал ей высокий стакан, наполненный соком, и, держа бутылку с пивом за горлышко, опустился на пол у печи. Подкинув в огонь полено, он произнес:

– Я не поджигал твой амбар. Мне по-прежнему кажется, что из него могла бы получиться великолепная рабочая студия!

Они спорили об этом, когда Хантер руководил ремонтом Болдербрука, но Челси все же настояла на том, чтобы превратить в кабинет одну из бывших спален. Она хотела иметь возможность работать ночами, и ей вовсе не улыбалось в каждом подобном случае идти через обширный двор. Но Хантера явно привлекала величина помещения. Теперь, зная, что в детстве он страдал от тесноты, Челси поняла, почему он тогда так загорелся идеей использования амбара под студию.

– А как ты думаешь, кто мог это сделать?

– Понятия не имею, – и он помешал в печи кочергой.

– А ты не считаешь, что амбар загорелся сам?

– Это могло произойти только во время дикой жары, в сухую погоду, да и то лишь если бы в него угодила молния.

Челси вздохнула. То же самое и почти теми же словами говорил ей Джадд.

– Нолан изо всех сил старается найти хоть какую-нибудь зацепку в этом деле, но все без толку.

Ловко орудуя кочергой, он наконец сложил горящие поленья стопкой и добавил к ним еще одно, вынув его из стоявшей поблизости корзины.

– Все, что для этого требовалось – немного бензина и спички. Амбар-то был ветхий.

Верхнее полено сразу же начало тлеть, вокруг него закурился легкий дымок.

– Многие в городе уверены, что это твоих рук дело.

– Может, у них есть для этого основания.

– Из-за предыдущих поджогов?

Он сделал большой глоток из своей бутылки и, поднявшись на ноги, некоторое время любовался сложенным из поленьев костром. Наконец, не оборачиваясь к Челси, он ровным голосом произнес:

– Нет. Не из-за них. К ним я тоже не имею никакого отношения. Но однажды я все же поджег кое-что. Это было давно. – Он снова умолк, все так же глядя на огонь, пока одно из поленьев не треснуло пополам. Раздавшийся при этом громкий щелчок словно пробудил его от задумчивости. Он уселся на стул, стоявший между кушеткой и очагом, сделал еще один глоток из бутылки и, глядя на Челси в упор, бесстрастно проговорил:

– Мне было тогда девять лет, и меня мучили ночные кошмары. Я надеялся, что они прекратятся, если я сожгу ее.

Челси глотнула.

– Сожжешь ее?!

– Лачугу, в которой я родился. – Взор его был по-прежнему обращен к ней, но глаза смотрели куда-то вдаль, в глубины прошлого. – И где провел первые пять лет своей жизни. Уходя, она всегда запирала меня и строго наказывала, что мне надо молчать и ничем не обнаруживать своего присутствия. Что если я издам хоть один звук до того, как она откроет дверь, меня тут же съедят заживо.

– Боже мой! – вскричала Челси. Она вспомнила сказку о Красной Шапочке, которую в детстве читала ей Эбби. Как она тогда боялась злого волка, боялась быть съеденной им подобно героиням сказки! Но Эбби заверила ее, что в жизни такого не бывает, и она, поверив ей, успокоилась. – Но зачем она это делала?

– Она боялась, что если во время ее отсутствия к нашей лачуге кто-то подойдет и услышит мой голос, то обо мне узнает весь Норвич Нотч. Ведь я был ее тайной. О моем существовании никто не подозревал. И она очень не хотела, чтобы ее тайну раскрыли.

– Но почему?

– Она опасалась, что меня у нее отнимут. Я был для нее всем. Она говорила, что любит меня. Без меня ее собственная жизнь потеряла бы всякий смысл. А кроме того она очень гордилась тем, что обманула весь город. Ведь они-то думали, что меня сразу же после рождения усыновила какая-то семья!

Итак, его держали взаперти. Челси не могла представить себе ничего более ужасного для ребенка. Чувства, обуревавшие ее, видимо, отразились на ее лице, во взгляде расширенных глаз, ибо Хантер торопливо заговорил:

– Я вовсе не ненавидел ее! Ты, боюсь, не совсем правильно меня поняла. Она никогда не била меня, даже голоса не повышала! В том замкнутом мирке, где я вынужден был находиться, она создала уют и покой, и даже какое-то подобие достатка. Она старалась радовать меня хорошей едой, нарядной одеждой. Она приносила книги из городской библиотеки и учила меня читать. Она покупала мне конфеты, печенье и вафли, кексы и пряники. А однажды она сшила мне красивое синее пальто, но я не мог его носить, поскольку не должен был выходить из дому…

– А тебе хотелось уйти? – спросила Челси. Ей подумалось, что человек редко тоскует о том, чего не успел изведать.

– Да. Все время! В книгах, которые я читал, дети без конца общались со своими сверстниками. И я хотел того же. Мне так недоставало друзей! Я хотел хоть однажды увидеть мужчину. Я мечтал даже о школе! И я постоянно просил ее обо всем этом. Но она сама хотела быть для меня не только матерью, но и отцом, и другом-сверстником, и школьной учительницей. – Он тяжело вздохнул и понурил голову. Воспоминания обступили его со всех сторон. Челси молчала, ожидая, когда он снова заговорит. И через некоторое время, словно не выдержав напора тяжелых мыслей, Хантер поднял голову и продолжил: – Она все время обнимала меня, и прижимала к себе, и говорила, что все у нас будет хорошо, что я буду жить счастливо, что она никогда-никогда не расстанется со мной, и в такие моменты мне хотелось выпрыгнуть из собственной шкуры и бежать оттуда без оглядки! – Он снова глубоко, прерывисто вздохнул. – Иногда мне и в самом деле удавалось сбегать!

– И куда же ты бежал? – участливо спросила Челси. Он взглянул на свои ладони, перевел взгляд на бутылку из-под пива, затем – на огонь в очаге.

– В Болдербрук.

– В старый фермерский дом? – воскликнула Челси вне себя от удивления.

– Ведь в нем никто не жил. И мне нравилось там играть.

– Это тогда ты услыхал там голоса?

– Ну да. Голоса моих друзей.

У Челси перехватило дыхание. Его друзья. Плод воображения одинокого ребенка. Ей хотелось плакать. Хантер не мигая глядел в огонь.

– Она ужасно злилась, когда находила меня там. В наказание я высиживал долгие часы под замком в чулане. Мне было очень страшно и одиноко в темноте, тесноте и сырости.

– О Хантер! – Челси с трудом подавила желание подойти к нему, обнять и успокоить его…

– Я не нуждаюсь в твоей жалости! – резко произнес он, поворачиваясь к ней лицом. – Я рассказал тебе все это лишь в качестве объяснения, почему я сжег ту лачугу. Она олицетворяла ту ужасную жизнь, на которую моя мать обрекла меня. И мне казалось, что, стоит мне сжечь эту хижину, и прошлое сгорит вместе с ней, и я стану таким же, как все.

Челси давно казалось, что в жилище Хантера чего-то недостает, и лишь теперь она поняла, чего именно – в нем не было никаких предметов, связанных с прошлым Хантера, ничего личного, памятного – фотографий, картин, каких-либо украшений. Она не решалась спросить, почему эта огромная комната имеет столь аскетический облик.

– И тебе больше всего хотелось быть похожим на других? – недоверчиво спросила она.

– Да, но только поначалу. А когда я стал подростком, главным для меня было, наоборот, выделиться из среды сверстников, проявить свою индивидуальность. И уж будь уверена, я ее проявил. – Не меняя интонации, он добавил: – Лачуга, что я поджег, стояла на земле Болдербрука.

– Да что ты говоришь?! – изумилась Челси. – На участке, прилегающем к Болдербруку? А я всегда думала, что Кэти Лав жила в Картерс Корнер.

– Она и вправду жила там, когда была замужем. А потом ее благоверный отправился на поиски более легкого заработка.

– А почему она не присоединилась к нему?

– Она его не любила.

– Неужели она сама тебе об этом рассказывала? – недоверчиво спросила Челси. Разве мог пятилетний малыш понять что-либо во взаимоотношениях взрослых, в том, что касалось их личных проблем?

– Нет, не мне. Она порой говорила сама с собой, шагая взад-вперед по нашей хижине. И лишь много лет спустя смысл некоторых из ее слов, которые я тогда запомнил, стал для меня вполне ясен.

Хантер снова погрузился в молчание. Молчала и Челси, не решаясь нарушить течение его воспоминаний. Подойдя к очагу, он помешал кочергой тлеющие поленья и, когда огонь снова разгорелся весело и ярко, уселся на пол спиной к Челси.

– Она всегда мечтала выбраться из Корнера хотя бы на некоторое время. Она ведь была совсем не такой, как тамошние женщины. Ей хотелось очутиться вне их мелочных забот, подальше от их глупых разговоров. Она прекрасно шила и вышивала.

– Я слышала об этом от Маргарет.

Он передернул плечами и резко спросил:

– А эта Маргарет часом не рассказала тебе, как они с ней обошлись?!

– Только в общих чертах.

– Ну так я расскажу тебе об этом подробно. Если, конечно, ты желаешь слушать.

Челси, затаив дыхание, кивнула. Она вся обратилась в слух.

– Моя мать была прирожденной художницей. Она обладала тем, что принято именовать даром Божьим. Когда я появился на свет, она зарабатывала на жизнь изготовлением всяких мелких безделушек, которые шли нарасхват у местных торговцев. Но она умела делать и многое другое. У нее было чрезвычайно развито чувство цвета и формы. Все городские мастерицы вместе взятые просто в подметки ей не годились. А какие великолепные лоскутные изделия выходили из-под ее рук! Она покупала груды обрезков ценой в несколько пенни и шила из них красивейшие скатерти, занавески, одеяла, жилеты! И местным дамам из высшего света пришло в голову пригласить ее в свою Швейную Гильдию. Она работала не покладая рук и не только шила и вышивала сама, но и учила этому многих из них. Самые красивые и нарядные вещи, которыми до сих пор гордится Гильдия, созданы либо непосредственно ею, либо по ее эскизам. И они не мешали ей тешить себя иллюзией, что она благодаря своим заслугам прочно вошла в их круг. И вот, когда ее муж отбыл восвояси, она с радостью выбралась из Корнера. Денег у нее было немного, но лачуга стоила дешево, и ей очень льстило, что эта развалюха стояла поблизости от Болдербрука. Она тешила себя мыслью, что живет почти в поместье, почти в самом Болдербруке.

Резко вскочив на ноги, он подошел к окну, поставил локоть на подоконник и, постояв там с минуту, снова вернулся к печи и принялся смотреть в огонь.

– Когда обнаружилось, что она беременна, среди дам начался ужасный переполох. Они буквально сбились с ног, ища виновника ее позора. Они пытались обвинять в этом своих мужей, своих братьев, заезжих коммивояжеров. Кэти Лав ни слова не отвечала на все их расспросы об отце будущего ребенка. И им ничего другого не оставалось, кроме как обвинить в свершившемся одну ее. – Он снова подошел к окну и стал смотреть в темноту. – И она превратилась в парию. Ее перестали приглашать на чаепития, на званые ужины, на заседания Швейной Гильдии. С ней не здоровались, ее не замечали. Ее стряпню не принимали на благотворительные распродажи. К тому времени она сожгла все мосты в Корнере, а в городе от нее шарахались как от прокаженной. Она очутилась в полнейшей изоляции и сошла с ума. Вот что они с ней сделали!

Челси, не в силах долее сдерживаться, подошла к нему вплотную. Она не сделала попытки дотронуться до него, просто стояла рядом.

– Они поступили чудовищно!

– В этом городе чудовищные вещи творятся совершенно безнаказанно. Ты разве еще не заметила?! – с горькой иронией спросил он. – Они делают все что хотят. Поэтому я еще раз советую тебе хорошенько подумать, стоит ли тебе оставаться здесь до родов. Они ведь тебя просто затравят!

– Я им этого не позволю!

– Говорю тебе, они это сделают!

– Я не дам себя в обиду, не думай!

Он взглянул на нее через плечо. Во взгляде его сквозило любопытство.

– Что за черт тебя на это толкает? У тебя своя жизнь, своя семья, своя работа в другом месте, которое во сто крат лучше этого унылого городка.

– Но мне здесь нравится. И я хочу, чтобы мой ребенок родился именно в Норвич Нотче!

– Ты совсем чокнутая, ничуть не лучше бедной Кэти! – заключил он, направляясь к оставленной на полу бутылке. Поднеся ее горлышко ко рту, он допил содержимое тремя большими глотками.

– Ты думаешь, это Оливер?

Хантер не сделал попытки притвориться, что не понял смысла ее вопроса.

– Да, думаю, что Оливер. И я уверен, что весь город почти не сомневается в этом. Это должен был быть кто-то из именитых граждан. Иначе с чего бы они все так взбеленились? – Он повернулся к ней лицом и добавил: – Он купил мне этот дом. Подарил его, когда я окончил колледж, в который он меня послал. Разве он стал бы все это делать, не будь я его сыном?

Челси хотелось бы верить, что подобные щедрые жесты со стороны Оливера были вызваны лишь состраданием к сироте, но в глубине души она понимала, что это отнюдь не так. И нисколько не сомневалась, что Маргарет придерживается того же мнения. Сама по себе расточительность Оливера не могла бы вызвать в ее душе столь лютой ненависти к Хантеру Лаву.

Задрав голову вверх, он принялся разглядывать стропила крыши.

– Я хочу, чтобы он официально признал меня своим сыном. Разве это не было бы всего лишь данью справедливости? Но он и слышать об этом не желает. Он так кичится своим положением в городе. А к тому же заботится об интересах семейства. Они бы ему этого не простили. Все, кроме Донны. По-моему, Донна обо всем знает.

– Мне она ничего не говорила.

– Из-за Маргарет. Вся эта история узлом завязана на ней. У нее со здоровьем не очень-то.

– У Маргарет?! У Маргарет неважно со здоровьем?! Вот уж никогда бы не подумала!

– Физически-то она хоть куда. Но когда Донна потеряла слух, у нее случился нервный срыв. С тех пор Оливер боится чем-либо досадить ей. А если он объявит меня своим сыном, это будет для нее тяжелым ударом.

– Но почему он не может сказать правду одному тебе, не оповещая об этом никого из посторонних?

– Спроси его самого. А заодно узнай, почему он так чудовищно обошелся с моей матерью. Он должен был позаботиться о ней. И уж во всяком случае не допускать того, что они все с ней сделали. Судьба избрала меня своего рода орудием мщения. Он ведь не может забыть о ней и обо всем, что с ней произошло, пока я торчу у него перед глазами.

– Тебе не тяжело жить с такой злобой на сердце?

– Я, честно говоря, уже привык к этому за долгие годы. Пожалуй, мне было бы нелегко вдруг избавиться от нее.

– Мне так грустно это слышать, Хантер!

– Ничего, все нормально. В моей жизни ведь было много и хорошего. И в том числе, представь себе, даже в раннем детстве, о котором я тебе вкратце рассказал.

– Но что именно?

Повертев в руках пустую бутылку из-под пива, он прошел в кухню и положил ее в раковину. Челси молча следила, как он приблизился к изящному сундуку, сделанному, как и вся остальная мебель, из массива сосны, и, подняв крышку, вытащил со дна его небольшой сверток.

– Я уже сказал, что она была одаренным человеком. Мы с ней часто играли в одну игру, придумывали разные истории. Можно назвать их сказками, можно – уроками жизни. Она рисовала город – сперва церковь, потом почту, магазин, библиотеку. А потом мы делали маленьких человечков, в основном ребят, которые жили в этом городе и общались между собой. Дружили, ссорились, дрались.

Он протянул ей пачку рисунков, которая была перевязана тонкой голубой лентой, наверняка оставшейся от какого-нибудь из изделий Кэти. Челси взяла рисунки.

– Ты уверен, что хочешь мне их показать? – Глядя на небольшой сверток, она отчетливо ощущала, что он заключает в себе нечто глубоко личное, интимное и гораздо более сокровенное, чем даже рассказ Хантера, ведь эти рисунки являли собой вещественную память о прошлом, которую Хантер, в отличие от нее самой, тщательно прятал от посторонних глаз.

– Это великолепные рисунки! Я хочу, чтобы ты их увидела! – сказал он.

В словах его звучала неподдельная гордость, и Челси поняла, что Хантер любил свою мать, несмотря на все страдания, на которые она его обрекла, несмотря на унижения, которым подвергали его горожане по вине Кэти. Он любил ее и простил ей все.

Она положила сверток на колени и развязала ленту, приготовившись хвалить работы Кэти и восторгаться ими, какая бы нелепая мазня ни предстала перед ее взором. Ей так хотелось утешить и ободрить Хантера! Раз он категорически против дружеских объятий и иных способов выражения сочувствия, то ей придется порадовать его, дав лестный отзыв о рисунках его покойной матери.

Она была совершенно не готова увидеть перед собой подлинные произведения искусства – изображения городских зданий, выполненные пером с редчайшим мастерством и непревзойденным вкусом. Она не ожидала также, что работы Кэти окажутся точным воспроизведением зданий Норвич Нотча. Каждый рисунок занимал отдельный листок плотной белой бумаги величиной с почтовую открытку и являл собой безупречный «портрет» одного из известных домов города, рисованный тушью. Соблюдение всех пропорций и внимание к деталям были просто поразительны. Кэти умудрилась без малейших погрешностей нарисовать старинные окна библиотеки с их затейливыми завитушками в верхней части рам и стеклами, состоящими из шестнадцати фрагментов каждое! Она не забыла также вывести инициалы на надгробиях маленького кладбища, примыкавшего к церкви. Глядя на эти прекрасные работы, Челси сделала для себя еще одно открытие: несмотря на все страдания, которые ей довелось испытать в этом городе по вине его жителей, Кэти Лав любила свой Норвич Нотч и гордилась им.

Челси пристально разглядывала каждый рисунок прежде чем перейти к следующему. Она смотрела и никак не могла насмотреться на маленькие шедевры. Красота этих работ, свидетельствующая о таланте Кэти, жизнь которой была так безжалостно погублена, и то, что Хантер показал ей столь бережно хранимые реликвии, тронули ее до слез.

Она заморгала, боясь, что разозлит Хантера своей сентиментальностью и, справившись с собой, произнесла:

– Они изумительны! Ты владеешь настоящим сокровищем!

Хантер протянул руку, но Челси, прежде чем отдать ему стопку рисунков, на несколько секунд задержала их в своих руках. Она нежно погладила самый верхний листок, затем нижний, прикоснулась к голубой ленточке и лишь после этого протянула всю пачку владельцу.

В эту минуту ей показалось, что она рассталась с чем-то важным и бесконечно нужным ей самой, с тем, чего ей так долго недоставало. И слезы, которые ей до сих пор удавалось сдерживать, полились из ее глаз.

Бережно положив связку рисунков на дно сундука, Хантер остановился у края кушетки.

– Я не думал, что это тебя так расстроит, – мягко сказал он.

– Знаю, – всхлипнула Челси, подходя к стулу, на котором висела ее куртка. – Не беспокойся. Я уже в порядке. – Отыскав в кармане носовой платок, она промокнула им глаза. – Пожалуй, мне пора. – Надев куртку, она вспомнила, что почти не притронулась к соку, которым Хантер угостил ее. Взяв с низкого столика стакан, она понесла его в кухню.

Хантер заступил ей дорогу и вынул стакан из ее ослабевших пальцев. Избегая его взгляда, она повернулась к двери.

– Какого же черта тебе надо? – крикнул он ей вдогонку, когда она уже готова была повернуть дверную ручку.

– Что ты имеешь в виду?

– У меня. От меня. Что тебе надо?

Помедлив, она ответила:

– Дружеское участие.

– Но почему ты ждешь его от меня?

– Да потому что ты мне нравишься. Разве этого недостаточно? А еще потому, что я такая же одинокая и неприкаянная, как и ты. И я надеялась, что мы сможем понять и поддержать друг друга.

– Ты?! Одинокая и неприкаянная?!

– Я родилась здесь, Хантер. В этом городе. В конце марта тридцать семь лет тому назад. Никакой другой информацией об обстоятельствах моего рождения я не располагаю. Мне не известно, кто мои родители и есть ли у меня братья и сестры. Зато я точно знаю, что кому-то не терпится заставить меня уехать отсюда. – Она прерывисто вздохнула. – И поэтому временами мне бывает очень грустно и одиноко. Как, например, сегодня.

Хантер глядел на нее во все глаза, не зная, верить или не верить ее словам.

Она вытерла глаза и, шмыгнув носом, добавила:

– Во всяком случае, собственные беды научили меня сочувствовать другим людям. И ты ведь тоже всегда готов помочь пострадавшим и обездоленным. Верно, Хантер? Ты мне очень нравишься и, будь ты не таким колючим, я бы обняла тебя и поцеловала. В щеку, по-дружески. Платонически. – Помолчав, она с надеждой спросила: – Может быть, в следующий раз ты мне это позволишь.

Но он по-прежнему молчал, словно навсегда утратив дар речи. Челси махнула ему рукой и грустно улыбнулась.

На следующий день Челси решила во что бы то ни стало разыскать Хантера в карьере, чтобы убедиться, что ее визит не выбил его из колеи. Уж больно странно он вел себя, прощаясь с ней. Но ни на Моховом Гребне, ни в Канкамауге, ни на Хаскинс Пике его не оказалось. Никто из рабочих и бригадиров не видел его со вчерашнего дня. И никому не пришло в голову волноваться по этому поводу, из чего Челси заключила, что Хантеру свойственно периодически исчезать.

Три вечера подряд, проезжая мимо его дома, она не замечала там признаков жизни, но на четвертый день, облегченно вздохнув, свет в окнах и «кавасаки» на подъездной дорожке. Она остановила машину и совсем было уже собралась зайти к нему, но в последний момент решила не нарушать его уединения и, нажав на педаль газа, поехала домой.

Загрузка...