Страсти Челси Кейн

ГЛАВА XXIII

Нейл, тщательно осмотрев Челси и ребенка, заявил, что роды прошли на редкость успешно и что малышка – просто прелесть. Нолан, Джадд Хантер и, разумеется, сама Челси от всей души согласились с ним.

К утру метель утихла, и дорогу к Болдербруку расчистили от снега. Электричество обещали восстановить лишь на следующий день, но это мало огорчило Челси. Она была просто вне себя от счастья, ведь у нее родилась дочка, которая со временем по праву унаследует фамильный перстень с огромным рубином. Возле нее и ребенка почти неотлучно находился Джадд, и с самого утра в доме царило радостное оживление. Челси не ожидала, что столько норвичцев, невзирая на гололед, приедут поздравить ее с новорожденной и высказать им обеим самые теплые пожелания.

Хантер держался так, словно имел ко всему происшедшему самое непосредственное отношение, и это также очень радовало Челси. Донна попеременно нянчила малышку и суетилась на кухне, где ей усердно помогал Нолан. Даже Оливер и Маргарет, к величайшему удивлению Челси, почтили ее своим визитом. Маргарет, пока Оливер не взял ее под руку и почти силой не увел прочь, так пристально смотрела на младенца, словно никогда до этого не видела новорожденных.

Джадд купал малышку в ванночке, менял ей пеленки, при первом же ее крике мчался к колыбели, бережно брал ее на руки и передавал Челси. Он с неослабевающим интересом смотрел, как Челси кормит дочь грудью. Изредка он задавал ей вопросы, но по большей части просто сидел рядом, молча, с нежностью глядя на них обеих. При этом лицо его подчас принимало столь торжественно-благоговейное выражение, что Челси поневоле начинала смеяться и подшучивать над ним.

– У тебя такой вид, словно ты присутствуешь на богослужении! – сказала она однажды.

– Да? – без тени улыбки спросил он. – Не знаю… Есть в этом что-то необыкновенно трогательное, интимное. Я чувствую такое единение с вами обеими, словно мы – одно неразрывное целое, один мир, одна душа.

Челси наклонилась поверх головки ребенка и поцеловала его в щеку. Она чувствовала то же самое. При всей ее любви к дочери, останься она с ней вдвоем, без Джадда, и душа ее исполнилась бы неуверенности и сомнений, тревог и страхов. Джадд был ее главной опорой, ее другом и защитником, ее семьей.

Кевин по-прежнему уклонялся от встреч с нею. Она позвонила ему сразу же, как только в ее доме вновь заработал телефон. Он был рад известию о рождении внучки и глубоко тронут тем, что Челси назвала ее Эбби в честь покойной матери, но наотрез отказался приехать в Норвич Нотч. После этого разговора Челси горько, безутешно разрыдалась. Джадд попытался успокоить ее, уверяя, что отношение к ней Кевина значительно потеплело, ведь он так долго и дотошно выспрашивал ее о том, как протекали роды, как ведет себя младенец и каково самочувствие их обеих. Кроме того, он помог ей заключить великолепный контракт, выгодный как для нее самой, так и для "Плам Гранит". Когда-нибудь он все же соберется к ним в Болдербрук. Надо лишь немного подождать.

Через месяц после родов Челси снова стала ездить на работу в офис. Джадд подарил маленькой Эбби колыбель, которую они установили в мансарде Швейной Гильдии, чтобы девочка чувствовала себя там столь же спокойно и уютно, как в своей детской в Болдербруке.

Сидра, навестившая Челси, когда малышке исполнилось две недели, увидела в ее появлении на свет добрый знак, заверив молодую мать, что отныне судьба будет во всем благосклонна к ним обеим. Слова ее оказались и впрямь пророческими.

Начать с того, что после рождения малышки жители Норвич-Нотча стали относиться к Челси гораздо дружелюбнее. Многие и прежде не испытывали к ней вражды, но не знали, как вести себя с ней, о чем разговаривать, и на всякий случай держались от нее на расстоянии. Но маленький ребенок – это поистине неисчерпаемая тема для бесед, и Челси больше не могла пожаловаться на недостаток общения.

Проектирование и подготовка к строительству больничных комплексов шли полным ходом, и Челси не могла нарадоваться этой удаче. Подобный крупный контракт как нельзя более способствовал укреплению ее профессиональной и деловой репутации. Компания "Плам Гранит" никогда еще не получала столь крупного заказа на свою продукцию.

Со дня родов прошло уже шесть недель, период вынужденного воздержания закончился, и Челси с Джаддом могли теперь возобновить полноценную интимную жизнь. Они часто ласкали друг друга губами и руками, испытывая оргазмы, но ни разу за все это время не были по-настоящему близки.

И вот теперь, обнаженные, они лежали на восточном коврике у камина, где Челси дала жизнь Эбби, и сжимали друг друга в объятиях.

– Это ведь впервые! – взволнованно прошептала Челси, обхватив руками бедра Джадда.

Он нежно погладил ее полные груди, которые после родов стали еще больше и плотнее, тогда как живот втянулся и был теперь плоским и ровным. Рука его скользнула вниз, к курчавым волосам на ее лобке. Охваченный возбуждением, он дышал часто и шумно, член его напрягся и отвердел.

– Почему? – хрипло возразил он. – Мы же столько раз занимались любовью!

– Но не наедине друг с другом! Между нами была Эбби!

– Мы ласкали друг друга и после того, как она родилась.

– Только ласкали, но ты не входил в меня! Это будет впервые, Джадд! Впервые! Только ты и я! О Джадд!

Он был нежен и ласков, он медленно и осторожно ввел член в ее жаждущее лоно. Из груди Челси вырвался крик удовлетворенной страсти. Душу ее переполнил восторг. Она вновь ощутила всю полноту и радость жизни.

Городские собрания устраивались в Норвич Нотче каждую неделю, начиная со второго четверга марта, и проводились до тех пор, пока все вопросы, касающиеся более или менее важных аспектов жизни города, не решались путем голосования. С началом осенней распутицы собрания эти прекращались, чтобы возобновиться следующей весной. Челси выяснила, что в этом году не предвиделось никаких более или менее серьезных дискуссий, и это превращало Городские собрания в своего рода светское мероприятие, знаменующее собой конец зимнего сезона.

Челси, готовясь впервые вступить под своды просторного зала, чувствовала небывалое волнение, какого не испытывала даже в дни общенациональных праздников, проведенные ею в Норвич Нотче. Ведь теперь у нее было здесь много друзей, и перспектива встречи с ними радовала ее. Она более чем когда-либо ощущала себя полноправной жительницей Норвич Нотча.

Держа на коленях Эбби, Челси поглядывала по сторонам. Возле нее, склонившись над вышиванием, сидела Донна, чуть дальше – ее сестра Джанет, занятая разгадыванием кроссворда из "Санди Таймс". Слева от Челси устроилась Джинни Биден, покачивавшая годовалого малыша, который, как и Эбби, мирно посапывал во сне. Зал был полон. Впереди и сзади них, справа и слева сидели матери с детьми, пожилые матроны, молодые девушки. Они вязали, вышивали, шили. В руках их, отражая яркий свет люстр, мелькали иголки, спицы и крючки. Здесь были женщины из великосветского центра, жены рабочих из Корнера, жены и дочери служащих из окраинных районов города.

В зале, разделенном на две половины длинным проходом, мужчины сидели отдельно от женщин. Еще недавно подобное проявление дискриминации по признаку пола возмутило бы Челси до глубины души. Теперь же она стала относиться к окружающему гораздо терпимее и восприняла происходящее совершенно спокойно. Ей даже нравилось сидеть среди женщин, которые, как выяснилось, вели себя весьма активно и вступали в дискуссии гораздо чаще, чем мужчины.

Эмери Фарр, чрезвычайно гордившийся своей должностью модератора, откашлявшись, огласил повестку дня. На нынешнем заседании она состояла всего из одного пункта: предстояло обсудить и поставить на голосование вопрос о выдаче городской санитарной службе трехсот долларов, необходимых для закупки лопат с длинным черенком. Суть проблемы состояла в том, что требуемую сумму предлагалось либо выделить из городского бюджета, либо удержать с тех владельцев собак, кто по утрам выгуливает своих питомцев на лужайке для танцев, вынуждая санитарную службу с помощью означенных лопат ликвидировать затем последствия этих посещений.

Дискуссия приняла оживленный характер. Сторонники и противники обоих решений вступили между собой в ожесточенный спор. Страсти накалялись. Большинство женщин, оставив на время рукоделие и разгадку кроссвордов, с жаром высказывались за то, чтобы назначить штраф для провинившихся собачников.

Челси с интересом следила за ходом спора. Она не сомневалась, что хозяевам собак вскоре придется раскошеливаться. Но принять участие в голосовании ей не довелось. Эбби, проснувшись, начала хныкать. Наступил час очередного кормления. Челси была вынуждена, протиснувшись между рядов, покинуть зал собраний и уединиться с дочерью в небольшом служебном помещении.

Она села в мягкое кресло и дала ребенку грудь. Эбби, сопя и причмокивая, принялась с жадностью насыщаться.

Дверь открылась, и в комнату вошел Хантер. После рождения Эбби его прежняя колючая настороженность по отношению к Челси сменилась ровным, дружелюбным интересом. Челси приписывала это тому, что он присутствовал при родах. Он по-прежнему не позволял ей дотрагиваться до себя и при ее приближении убирал руки за спину. Вот и теперь, когда она предложила ему подержать девочку, он, насупившись, отступил назад, но это, однако, не помешало ему, опершись локтями о стол, с улыбкой смотреть на ребенка.

– А знаешь, она здорово выросла!

Челси кивнула и обвела указательным пальцем контуры маленького изящного уха Эбби. Девочка по-прежнему была миниатюрной, но росла и хорошела день ото дня. У нее были большие, широко расставленные карие глаза, которые она, без сомнения, унаследовала от Карла, вздернутый носик и маленький изящный ротик. Вместо выпавших темных волос, с которыми она появилась на свет, голову ее покрыл рыжевато-каштановый пух. Челси ухитрилась завязать на ее головке малюсенький розовый бантик из тонкой тесьмы. Одета она была в бело-розовый нарядный комбинезон и выглядела просто прелестно.

– А она у тебя ничего, – одобрительно пробормотал Хантер. – Ты ее любишь?

– Еще бы! Она – самое дорогое, что у меня есть! – воскликнула Челси. Не считая Джадда, – мысленно добавила она.

– Потому что вас с ней связывают узы крови?

– Да.

Он резко выпрямился, сунул руку в карман и выудил оттуда помятый конверт, помедлив, положил его на стол и придвинул к Челси.

– Это тебе. С днем рождения!

– Мне? – растерянно пробормотала Челси. Она взглянула на конверт, и сердце ее забилось в тревожном предчувствии. – А откуда ты узнал о моем дне рождения?

– Я видел твои водительские права. Там указана дата рождения. Мне ничего не стоило ее запомнить.

– Потому что ты тоже родился в марте? Не ответив, он кивнул в сторону конверта.

– Открой его.

Ей захотелось попросить его, чтобы он подержал Эбби, пока она будет вскрывать конверт, но, решив, что не стоит испытывать его терпение, а также отрывать от груди все еще жадно сосавшего ребенка, она взяла конверт свободной рукой и не без труда надорвала его верхний край.

Изнутри выпал небольшой сверток. Развернув его, она увидела свой серебряный ключ. Потускневший, давно не чищенный, это тем не менее был именно он!

Она подняла глаза на Хантера и взволнованно спросила:

– Где ты его нашел?

Он пожал плечами.

– Какая тебе разница?

– Скажи, где? Кто украл его у меня?

– Не знаю.

– Как это ты не знаешь?

– Я всем, кому только мог, рассказал, что разыскиваю его. Может, прежде чем попасть ко мне, он прошел через дюжину рук.

– Но кто именно вернул его тебе? – допытывалась Челси. Она не сомневалась, что, добившись ответа на этот вопрос, смогла бы с помощью Нолана разоблачить таинственного похитителя, а следовательно, раскрыть тайну своего рождения.

– Откуда мне знать?

– Но позволь…

– Его бросили в мой почтовый ящик.

Челси горестно вздохнула. Надежда узнать хоть что-либо о своем происхождении снова обманула ее. Она опять оказалась в тупике.

Эбби, насытившись, спокойно дремала у ее груди. Челси приподняла ее и, положив маленькую головку себе на плечо, стала поглаживать спинку ребенка.

– Бросили в почтовый ящик, – обреченно повторила она. Разочарованию ее не было границ. Из груди ее вырвался протяжный, горестный стон, напугавший малышку, которая, заслышав его, принялась отчаянно кричать.

– Прости меня! – воскликнула Челси, покачивая дочь и целуя ее в висок. – Прости, я больше не буду!

Плач Эбби оборвался так же внезапно, как и начался. Она негромко заворчала, словно журя мать за ее несдержанность, и Челси невольно усмехнулась.

– Ты ведь больше не сердишься, дружок? – с надеждой спросила она, слегка отстранив Эбби и заглядывая в ее серьезные глаза. В конце концов ключ – это всего лишь ключ, возможность заглянуть в прошлое, на осуществление которой у нее, к тому же, почти не осталось надежд. А жизнь – это прежде всего настоящее, это люди, которые ее окружают. И в первую очередь это Эбби.

– Я решил, что тебя обрадует, если я верну его тебе, – сказал Хантер.

– Спасибо! – воскликнула Челси. – Я счастлива, что он снова у меня. И очень тронута, что ты вспомнил о моем дне рождения.

Хантер пожал плечами.

– Ты будешь праздновать его?

– Вообще-то да, но не на Городском собрании!

– Может, соберемся вместе на той неделе?

– В твой день рождения?

– Нет, – ответил Хантер и словно нехотя добавил: – Мы с тобой родились в один и тот же день!

Прежде чем Челси успела выразить вслух свое удивление, он вышел из комнаты и зашагал по коридору.

Челси уверенно поднялась по ступеням крыльца парикмахерской Зи и, толкнув дверь, вошла в помещение. Четверо собравшихся там мужчин как по команде повернули головы в ее сторону и застыли в немом изумлении. С легкой полуулыбкой на губах она принялась невозмутимо разглядывать их одного за другим.

Перед ее приходом Джордж и Эмери стояли у окна, глядя на площадь, а Оливер, полулежа в парикмахерском кресле, выпятил вперед свой покрытый мыльной пеной подбородок, который Зи старательно скоблил опасной бритвой.

Джордж первым из всех обрел дар речи.

– Ты, никак, пригласил сюда гостью? – обратился он к Эмери.

– Ну уж нет! Еще чего не хватало! Это, поди, работа Олли!

Оба они повернулись к креслу и вопросительно взглянули на Оливера.

– Чего уставились? – сердито рявкнул тот и знаком велел почтительно замершему Зи продолжать бритье.

Челси с любопытством огляделась по сторонам. В парикмахерской было чисто и уютно, здесь царил запах дорогой мужской косметики и свежезаваренного кофе – сочетание это показалось ей весьма необычным и довольно приятным.

– А у вас здесь очень мило, – одобрительно проговорила она. – Я начинаю понимать, почему вы каждое утро собираетесь здесь.

– Дело в том, – назидательно проговорил Джордж, – что мы ищем здесь покоя и уединения. Нам всем приходится целыми днями быть среди людей. Мы только здесь и можем отдохнуть от посторонних.

Челси улыбнулась и понимающе кивнула.

– Я постараюсь не злоупотреблять вашим временем. Дело в том, что мне необходимо получить ответы на некоторые весьма важные вопросы. Я подумала, что вы, джентльмены, не откажетесь помочь мне. Ведь вы как-никак – отцы города. Вам многое должно быть известно.

– Мало ли что нам известно! – недружелюбно буркнул Эмери.

– Я пытаюсь выяснить, кто мои родители, – спокойно пояснила Челси. – Вы знаете, что я родилась в этом городе. В минувший четверг мне исполнилось тридцать восемь.

Джордж окинул ее с ног до головы похотливым взором.

– Вот уж не думал, что так много!

– Бога ради, Джордж, держи себя в руках! – поморщился Эмери и, повернувшись к Челси, отрывисто бросил: – И что же?

– Тридцать восемь лет назад одна из жительниц Норвич Нотча родила младенца и официально отказалась от своих прав на него. Этим младенцем была я. Городок у вас маленький, а в ту пору он был еще меньше. Подобные события не проходят здесь незамеченными. Кто-то наверняка знает о том, что я вот уже столько времени безуспешно пытаюсь выяснить. Знает и молчит. А ведь насколько я могу судить, люди боятся болтать и сплетничать лишь в том случае, если в подобном деле замешан кто-то из местной элиты.

Эмери достал из нагрудного кармана белоснежный носовой платок и, сняв очки, принялся сосредоточенно протирать их стекла.

Джордж заложил большие пальцы рук за подтяжки и склонил голову набок.

Челси переводила взгляд с одного лица на другое. Она отказывалась верить, что Эмери мог быть ее отцом. Модератор Городского собрания, почетный почтмейстер и хозяин супермаркета был пустым и вздорным человеком. А то, что сыновьями его были Монти и Мэтью, вовсе не добавляло ему привлекательности в глазах Челси.

Представить в роли своего отца сластолюбивого Джорджа было для нее еще труднее. Признавая за ним недюжинные способности к бизнесу, прекрасную деловую хватку и разворотливость, Челси тем не менее внутренне содрогалась при мысли о возможности кровного родства с этим морально нечистоплотным стариком.

Из всех троих Оливер был ей наименее неприятен. Но и только. Она не питала к нему ни малейшей симпатии, он так же, как и остальные, обладал множеством недостатков. Характер у него был скверный – упрямый и деспотичный. Он был прекрасным специалистом по граниту, но совершенно бездарным бизнесменом. Он считал женщин низшими существами, он всю жизнь третировал Донну, а его обращение с Хантером и вовсе нельзя было назвать иначе как издевательским. Но в то же время не кто иной как он оплатил учебу Хантера в колледже, купил ему дом и принял его на работу в компанию, выплачивая щедрое жалование. Кроме того, Челси была бы безмерно счастлива, если бы выяснилось, что Хантер и Донна – ее единокровные брат и сестра.

– А знаете, – продолжала Челси, – ведь Хантер Лав и я родились в один и тот же день! Беременность его матери наделала в городе много шума. Может быть, вам что-нибудь известно и о той женщине, которая дала жизнь мне? Вы могли случайно услышать какие-нибудь пересуды на ее счет наряду с разговорами о Кэти Лав.

Эмери продолжал протирать стекла очков. Джордж похлопывал себя по животу, тихонько напевая себе под нос.

Зи аккуратно и сосредоточенно брил щеку Оливера.

– Ведь люди должны были заметить, что не только Кэти Лав, но и какая-то другая женщина собирается родить внебрачного ребенка! – настаивала Челси. – В те времена подобное наверняка случалось не так уж часто. Тем более в городе, население которого составляло восемьсот человек!

Челси лишь недавно окончательно уверилась в мысли, что была внебрачным ребенком. Иначе зачем было бы окружать ее рождение такой непроницаемой завесой тайны? Да и навряд ли супруги, состоявшие в браке, решились бы добровольно отказаться от своей дочери.

Эмери наконец водрузил очки на нос.

Джордж принялся покачиваться в такт мелодии, которую он продолжал негромко напевать.

Оливер неподвижно сидел в кресле.

– Два из ряда вон выходящих случая, возможно, связанных между собой, – как ни в чем не бывало продолжала Челси. – Одного ребенка, родившегося в этом городе, удочерили и увезли в Балтимор спустя несколько часов после рождения. И никто, ни одна живая душа, не узнала об этом. Но все как один были уверены, что подобная судьба постигла младенца, которого родила Кэти Лав. А ей удалось обманом оставить своего сына при себе и целых пять лет водить всех за нос! Что вы на это скажете?

Но ответом ей по-прежнему было гробовое молчание. Идя сюда, Челси была к этому готова. Эмери, Оливер и Джордж не стали бы помогать ей выяснить правду о себе, даже если бы доподлинно знали, кем были ее родители и почему они отказались от нее. Эта дружная троица вовсе не была расположена внимать ее мольбам, и Челси решилась обратиться к ним напрямую, нарушив тем самым их священный утренний ритуал, лишь затем, чтобы дать им знать о своем стремлении продолжать поиски.

Она осторожно расстегнула верхние пуговицы своей широкой куртки.

– Господи милостивый, да никак она и ребенка сюда притащила! – воскликнул Эмери.

– Уж эти мне современные женщины! – раздался из глубин кресла резкий голос Оливера.

Из-под куртки показалась головка Эбби. Девочка мирно дремала в рюкзачке «кенгуру», пристегнутом к плечам и поясу матери. Челси неторопливо развязала тесемки воротника своей нарядной блузки.

От удивления глаза Джорджа чуть не вылезли из орбит.

– Что она собирается делать? – ошеломленно спросил Эмери.

– Не знаю, – быстро ответил Джордж. – Но это, во всяком случае, гораздо интереснее, чем ее дурацкая болтовня!

Челси осторожно сняла с шеи цепочку, на которой висел серебряный ключ. Положив его на ладонь, она подошла к Эмери и Джорджу.

– Вы когда-нибудь видели это? – спросила она.

– Не припомню, – сквозь зубы процедил Эмери.

– Нет, – ответил Джордж. Повернувшись, она приблизилась к креслу.

– Оливер?

Тот с ворчанием открыл глаза.

– Ну, что еще?

– Вы когда-нибудь видели этот ключ?

– Еще бы! Нолан показывал рисунок, сделанный с него, всем и каждому в городе!

– Я говорю не о рисунке. Вы когда-нибудь видели сам этот ключ?

– Нет! – недовольно буркнул он и снова закрыл глаза.

– Зи? – спросила она итальянца.

Тот мельком взглянул на ключ и помотал головой, продолжая осторожно водить бритвой по щеке Оливера.

Вздохнув, Челси снова надела цепочку с ключом на шею, завязала тесемки воротника и собралась было застегнуть куртку, но в этот момент позади нее раздался странный, протяжный скрип. Оглянувшись, она только теперь заметила старинные часы, висевшие на одной из стен зала парикмахерской. Из двух изящных домиков, расположенных над циферблатом часов, появились два человечка с тарелками в руках. Ударив в них четыре раза, фигурки скрылись. Дверцы домиков захлопнулись.

– Какая прелесть! – восхищенно воскликнула она.

– Детям нравится их заводить, – улыбнулся итальянец.

Челси, осененная внезапной догадкой, подошла к часам и стала нетерпеливо оглядывать их со всех сторон в поисках ключа. Спиной она чувствовала, что все четверо мужчин, не исключая и Оливера, смотрят на нее во все глаза. Ключа нигде не было видно, и она стала неторопливо, тщательно ощупывать корпус часов. Ключ, как оказалось, помещался в углублении позади одного из домиков. Она вынула его и, положив на ладонь, принялась с интересом рассматривать.

Верхняя часть его представляла собой две крохотные медные тарелки, сложенные вместе, а бородка оказалась такой же гладкой и ровной, как и у ее ключа. Один был сделан из серебра, другой из меди. Но на этом различия между ними заканчивались. Оба ключа были выполнены в форме музыкальных инструментов и если не одной и той же рукой, то по крайней мере представителями одной школы.

Выходит, Зи солгал ей. Он наверняка видел этот серебряный ключ и знал, откуда тот взялся. Поняв по поведению трех отцов города, что ему следует отрицать это, он не посмел ослушаться их безмолвного приказа. Больше она пока ничего не сможет добиться ни от кого из них. Но то, что она нашла и тщательно осмотрела ключ от настенных часов, красноречивее всяких слов сказало им, что она на верном пути. Что ж, для начала и этого достаточно.

Она благоговейно вставила ключ от часов в отверстие в деревянном корпусе и не спеша повернула его несколько раз. Часы ожили. Любуясь этим великолепным произведением искусства, она склонила голову набок, не в силах отвести глаз от старинного циферблата, от изящных фигурок и маленьких домиков. Но вот человечки спрятались, и, сунув медный ключ в углубление за домиком, она подошла к двери.

Взявшись за дверную ручку, она оглянулась. Все четверо поспешно отвели глаза.

– В следующий раз я принесу вам пончиков, – пообещала она и, одарив их лучезарной улыбкой, вышла на улицу.

Поначалу Челси горячо обсуждала с Джаддом возможности, которые могло дать ей это случайное открытие. Оба сходились на том, что оно знаменовало собой важный шаг на пути к обнаружению истины. Но мало-помалу разговоры эти как-то сами собой иссякли, уступив место повседневным, будничным делам. Оба они были заняты работой, уходом за малышкой и… друг другом.

Джадд никогда еще не чувствовал себя таким счастливым. Боль его недавней утраты постепенно утихала и, с нежностью вспоминая покойного отца, он осознавал, что огромное место, которое занимал в его жизни Лео, заполнили собой Челси и Эбби.

Он был просто без ума от малышки. Ему всегда хотелось иметь детей, но до рождения Эбби он не представлял себе, какое это счастье – быть отцом. Поначалу он считал источником своей любви к ребенку лишь ту помощь, которую он оказал Челси в при родах. Но со временем он вынужден был пересмотреть эту точку зрения. Уход за младенцем – тяжелый, изнурительный труд. И если бы его привязанность к Эбби основывалась лишь на том волнующем, но давно миновавшем событии, он наверняка уже устал бы от непрекращающихся повседневных забот о ней и постарался уклониться от них. Но все обстояло иначе. Чем старше становилась Эбби, тем большую радость доставляло ему общение с ней.

Она была очаровательным ребенком с тонкими чертами лица и рыжевато-каштановыми волосами, которые, густея и становясь длиннее, напоминали уже не птичий пух, а роскошный, нежный шелк. С первых дней своей жизни она отличалась спокойным, ровным характером, плакала редко и почти не беспокоила его и Челси по ночам. Теперь она уже узнавала его и, когда он входил к ней в комнату, улыбалась ему радостной улыбкой, обнажавшей беззубые десны. Он умел успокаивать ее, когда она кричала, умел заставить ее смеяться, знал, какие игрушки она любит, а какие – нет. Она уверенно держала головку и, сидя у него на руках, с живым интересом глядела по сторонам. Всем своим поведением она давала ему понять, что он для нее второй по значению человек после Челси, и это наполняло его сердце гордостью, сознанием своей причастности к воспитанию маленького человека, не похожего на всех остальных.

Челси любила его. Она неустанно окружала его знаками своей глубокой привязанности и нежной, искренней любви. Он видел и ценил это и отвечал ей тем же. Так глубоко и преданно он никогда еще не любил ни одну женщину. Когда-то Челси уверяла его, что следует наслаждаться настоящим, не заботясь о будущем, но он ни в коем случае не разделял подобных взглядов на то, что связывало их троих.

Его не покидали тревожные мысли о будущем, о том, что ждало их впереди. Скоро наступит июнь, и им с Челси предстоит решить, останутся ли они вместе или разъедутся по разным городам.

Теперь, когда он наконец был свободен в выборе работы и мог покинуть Норвич Нотч, служба в "Плам Гранит" по-настоящему увлекла его. За последний год компания неузнаваемо изменилась. Штат ее сотрудников увеличился более чем вдвое, и Джадду теперь постоянно приходилось решать сложные, ответственные задачи, связанные с такими объемами продукции, такими людскими ресурсами, о которых прежде он не смел и мечтать. Он целые дни неотлучно проводил в своем офисе, что вполне устраивало его – ведь Челси и малышка находились наверху, как раз над его головой. За ходом работ следил теперь Хантер, спускаясь то в один, то в другой карьер и давая указания каменотесам, как прежде делал Джадд.

Хантеру с некоторых пор приходилось также возить на работу Оливера.

– Ты что, с ума спятил? – изумленно воскликнул он, когда Джадд впервые заговорил с ним об этом. – Старикана инфаркт хватит, если я сяду за руль грузовика!

– Ничего, он привыкнет.

– А ты что же?..

– Я ведь все время в городе. А вы с Оливером разъезжаете по шахтам и карьерам. Ну не смешно ли мне бросать работу, чтобы отвезти его туда, а потом, снова оставив свои дела, мчаться за ним к карьерам, когда вам с ним все равно по дороге?!

– Он не согласится.

– Да у него просто не будет другого выхода!

До Джадда стали доходить слухи о перебранках, которые устраивали Хантер с Оливером во время этих поездок. Он от души веселился, считая большой удачей уже то, что отец с сыном до сих пор не поубивали друг друга.

Он был уверен, что со временем они станут относиться друг к другу значительно терпимее. Обоих было за что уважать. Оливер прекрасно разбирался в граните, Хантер великолепно знал возможности каждого из рабочих. Они нуждались друг в друге и, сделав лишь незначительные взаимные уступки, неизбежно должны были признать это. Но идти на уступки никто из двоих пока не собирался.

Джадд считал, что Хантер имеет все основания быть недовольным отношением к нему Оливера. Он был уверен, что Оливер – его отец и по праву требовал, чтобы тот официально признал его своим сыном. Вскоре Джадд узнал, что в баре "У Крокера" кое-кто стал отпускать в адрес Хантера злые, циничные шутки.

С некоторых пор Джадд перестал быть завсегдатаем этого бара. Он теперь завтракал и ужинал вместе с Челси у нее дома и лишь изредка забегал к Крокеру, чтобы поболтать с друзьями за кружкой пива.

Но Крокер знал, где его искать, и однажды вечером в середине апреля позвонил ему в Болдербрук. Джадд только что принес малышку в кровать к Челси для последнего вечернего кормления, при котором он так любил присутствовать, но в это время зазвонил телефон. Через двадцать минут Джадд уже входил в кабинку, где сидел Хантер, склонив голову над кружкой с пивом.

– Я слыхал, здесь произошло небольшое недоразумение, – сказал он, глядя на осколки стекла, которые Крокер сметал в пластмассовый совок, что-то недовольно бурча себе под нос.

Хантер поднял на него глаза, в которых блестели слезы.

– Это не моя вина, – сказал он, снова уставившись в свою кружку.

– А чья же тогда?

– Фликетта.

Крокер сообщил Джадду по телефону, что Фликетт отправился домой с разбитым носом, Джаспер Кемпбелл – с поломанным ребром, а Джонни Джонс – с распухшей и посиневшей верхней губой. Хантер, похоже, вышел из потасовки с единственным синяком, багровевшим на его скуле.

– Сукин сын! – воскликнул Хантер. – Сказал, что я пресмыкаюсь перед стариком. Так его мать!

Джадд молча откинулся на спинку стула. Нед Фликетт наверняка хлебнул лишнего. У него язык не повернулся бы сказать такое, будь он трезв.

– Очень мне надо перед ним пресмыкаться! – продолжал Хантер. Джадд знал, что теперь, вволю намахавшись кулаками, он утратил былую агрессию и впал в меланхолию. – Оч-ч-чень мне надо перед ним пресмыкаться! Я получил бы эту работу, даже если б ни черта в ней не смыслил. По праву р-рождения!

Джадд благодарно кивнул Крокеру, поставившему перед ним кружку пива, и сделал большой глоток.

– И ни разу не признался в этом! Старый хрыч! Только следит за мной своими сов-виными глазами! А я знаю работу лучше, чем любой другой в этих п-п-поганых карьерах! – Помолчав с минуту, он с угрозой произнес: – Я когда-нибудь возьму да и взорву эту чертову забегаловку. Пусть все они взлетят на воздух!

Джадд уже не однажды слыхал это из его уст. Взорвать бар было любимой угрозой Хантера.

– Я это сделаю, черт возьми! – бормотал Хантер. – Взрывчатка у меня есть. Пользоваться ею я умею! Что старикан скажет мне на это? А? – Мотнув головой, он с усилием открыл слипавшиеся глаза. – А вот увидишь, то же, что всегда! – И, передразнивая Оливера, он заговорил скрипучим голосом: – Ничего из тебя путного не получится, Хантер Лав! В твоей башке нет и никогда не было мозгов! Просто не знаю, почему я до сих пор не выставил тебя в шею! – Понизив голос до шепота, он заговорщически подмигнул Джадду. – Он терпит меня ради моей матери! Он выставил ее в эту лачугу, дал ей музыку и бросил на произвол судьбы!

Джадд знал, что Хантер любил музыку и хорошо разбирался в ней. Интерес к классической музыке сумела привить ему Кэти Лав за те недолгие годы, что им довелось прожить вместе. Пристально взглянув на Хантера, он заметил, что в глазах того стояли слезы.

– Она потеряла ее. Это свело ее с ума!

Джадд нахмурился.

– Кто кого потерял?

Хантер откинул голову назад.

– Она плакала по ночам, вспоминая о ней. А если я плохо вел себя, говорила, что лучше бы ей было поменять нас местами. Но было уже с-с-слишком поздно!

Внезапно на память Джадду пришла одна из новых идей Челси, которой она поделилась с ним совсем недавно. Она предположила, что Кэти Лав сумела выдать ее, тайно рожденную какой-то неизвестной женщиной, за своего ребенка, и передать усыновителям, и таким образом смогла оставить Хантера у себя. Подобное представлялось Джадду маловероятным, но теперь слова Хантера поневоле заставили его серьезнее отнестись к этой теории.

– Кого и с кем поменять местами? – мягко спросил он, но Хантер, не слушая его, говорил сам с собой.

– Она всегда плакала, вспоминая о ней, в мой день рождения! Двое! И всегда ставила две свечи! И заставляла меня задувать обе! Я не хотел этого делать, я ее ненавидел, но приходилось слушаться, иначе она заталкивала меня в нору! – Подняв глаза на Джадда, он спросил: – Я тебе рассказывал о норе?

По телу Джадда пробежал озноб.

– Да. Я слыхал от тебя о ней.

– Нет. О норе я тебе не говорил.

– Говорил.

– Нет-т. Я рассказывал тебе про чулан. А это совсем другое. Длиннющая темная нора. Там не было ничего, кроме грязи и пыли. Там, должно быть, скрывались сотни беглых рабов. Я все время боялся наткнуться на чьи-нибудь кости, но там даже и костей не оказалось! – Издав пьяный смешок, он продолжал: – Потому что там было слишком темно! Ни ч-ч-ерта не видно! Оч-ч-чень темно. И нора была длинная-предлинная!

Он снова посмотрел в свою кружку. Джадд по опыту знал, что, сделав еще два-три глотка, Хантер поникнет головой и погрузится в беспробудный пьяный сон. Тогда ему придется, взяв его под мышки, дотащить до своей машины и отвезти домой.

– Ты хотел бы иметь сестру? – спросил его Хантер. Джадд пожал плечами:

– Признаться, я никогда не задумывался об этом.

– Она была бы оч-ч-чень хорошей сестрой!

– Кто?

– Челс-си.

Джадд усмехнулся. Челси никак не устроила бы его в роли сестры. Он привык воспринимать ее в совершенно ином качестве.

Хантер погрозил ему пальцем.

– Б-брось свои грязные мысли! Как не стыдно!

– Время-то для таких мыслей самое подходящее! – снова усмехнулся Джадд.

– Малышка так на нее похожа!

Джадд не раз отмечал несомненное сходство девочки с Челси. У них был одинаковый цвет волос, одинаковая матово-бледная кожа, одинаковое выражение широко расставленных глаз. Но в то же время он был глубоко убежден, что в Эбби следует видеть только ее и никого другого. Ее личность была уникальна и неповторима. Даже сейчас, в три месяца, это отчетливо проявлялось в ее движениях, жестах, привычках, симпатиях и антипатиях.

Хантер коснулся пальцем своего подбородка. Это удалось ему не сразу. Сперва он задел себя по щеке, затем – по нижней губе, и только с третьего раза ему удалось поместить дрожащий палец куда следовало.

– Вот это место у девочки точь-в-точь как у нее! – пробормотал он.

– Подбородок? Разве?

Хантер кивнул. Его отяжелевшие веки сами собой опускались на глаза. Борясь со сном, он промычал:

– У меня есть кар-ртин-ки.

Джадд допил свое пиво, отставил кружку в сторону, поднялся на ноги и взял Хантера за локоть.

– Я рад за тебя. – Он вытащил Хантера из кабинки и поволок к машине.

– Ты, наверно, думаешь, что я пьян?

– Да, эта мысль приходила мне в голову.

– Я покажу тебе свои картинки! – сонно пообещал Хантер.

Но выполнить свое обещание ему не довелось. Когда Джадд подвез его домой, он уже спал беспробудным сном, а наутро не помнил ни слова из их разговора в кабинке бара Крокера.

Наступил май. На городских лужайках распустились первые цветы. Солнце пригревало уже почти по-летнему.

Весь город, судьба которого была неразрывно связана с гранитной компанией, ждал, в чьих руках окажется "Плам Гранит" через месяц с небольшим.

Совсем недавно было заключено несколько новых крупных контрактов. К работе приступили двенадцать вновь нанятых каменотесов. Добыча и обработка гранита велись теперь круглосуточно. Шум в карьерах не смолкал ни на минуту.

Челси уже давно чувствовала себя в Норвич Нотче как дома. Давно канули в прошлое времена, когда она страдала от враждебности и равнодушия окружающих. Она обрела здесь свою поистине великую любовь и очень много дружеских контактов. Кроме Хантера и Донны, которые были частыми гостями в Болдербруке, к ней с симпатией и теплотой относились Венделл с семьей, его ближайшие друзья и вообще почти все жители Корнера. Захоти она этого, ей без труда удалось бы добиться мандата члена Городского управления.

Политическая карьера нисколько не прельщала Челси, но любовь и доверие горожан были для нее поистине бесценным подарком. Когда она проезжала по улицам, многие издалека приветственно махали ей руками и раскланивались с ней, некоторые открывали двери своих домов и, когда она притормаживала, дружески зазывали ее на чашку чаю. Она лишь теперь сполна прониклась подлинным очарованием этого тихого городка, главное богатство которого составляли его жители, простые, добрые и отзывчивые.

Чем ближе подходил срок ее отъезда, тем меньше ей хотелось покидать эти места. Так хорошо, свободно и уютно она еще нигде и никогда себя не чувствовала.

В тот день солнце светило так ярко, что Челси решила в свой обеденный перерыв выйти с дочкой на лужайку. Эбби лежала в коляске, обхватив свою крохотную ступню обеими пухлыми ручонками, и с интересом смотрела по сторонам. На лужайке гуляли несколько молодых матерей с детьми. Потеснившись, они освободили для Челси место на солнечной стороне длинной скамьи.

Челси с улыбкой вспомнила Сидру. Та непременно увидела бы в этом очередной знак. На сей раз – того, что Челси обрела, наконец, свое место в жизни.

Вдруг она увидела, что к скамье торопливо приближается какая-то женщина и, приглядевшись, узнала в ней Маргарет.

Челси встревожилась. Не иначе как в ее отсутствие случилось что-то непредвиденное. Маргарет уже неделю добровольно выполняла обязанности Ферн, уехавшей погостить к сестре в Западную Виргинию.

Маргарет сообщила ей, что в офис звонил Хантер и просил ее срочно приехать к нему в овраг Хакинса – земельный участок, который "Плам Гранит" собиралась приобрести.

Лиз Виллис предложила Челси присмотреть за Эбби в ее отсутствие. Челси была знакома с ней давно, но подружились они лишь после рождения Эбби. Лиз, чей двухлетний малыш резвился на лужайке, уверила Челси, что с радостью воспользуется возможностью снова подержать на руках младенца, ведь ее сын вырос так быстро! Эбби была сыта, и Челси решила, что за те двадцать минут, которые потребуются ей, чтобы съездить к Хантеру и вернуться, девочка не доставит доброй Лиз особых хлопот.

Челси ехала в машине с открытыми окнами. Она включила радио и настроила его на волну рок-музыки. Джадд любил рок. И Эбби тоже. Она с удовольствием кивала головой и тихонько покачивалась, когда Челси хлопала в ладоши, разумеется, не попадая в такт музыке. Она была уверена, что ее дочь лишена музыкального слуха, как и она сама, но это нисколько не огорчало ее.

Челси принялась тихонько подпевать мелодии, доносившейся из приемника, улыбаясь и чувствуя небывалый покой и умиротворение в своей душе.

Она подъехала к оврагу, недоумевая, зачем Хантер вызвал ее сюда. Вокруг никого не было видно. Решив, что он ждет ее у противоположного края впадины, она направила машину туда. Но и там не было ни Хантера, ни его «кавасаки», ни серо-белого грузовика компании "Плам Гранит".

Решив, что Маргарет ослышалась или перепутала название, произнесенное Хантером, она поехала к ближайшему от оврага карьеру и, зайдя в контору, набрала номер центрального офиса. Но телефон был занят, и Челси потратила впустую не меньше пятнадцати минут, тщетно пытаясь дозвониться туда.

Недоумевая, что нужно было от нее Хантеру и кто мог так долго занимать служебный телефон, она отыскала бригадира карьера и спросила его, не видел ли тот Хантера. Он ответил отрицательно, и Челси не теряя времени отправилась на Моховой Гребень. Там сегодня работал Джадд, и он-то уж наверняка был в курсе происходящего.

Она слово в слово передала ему сообщение Маргарет. Джадд провел по лбу тыльной стороной руки, отирая пот, и сказал:

– Хантер только что был здесь, но кто-то позвонил ему, и он уехал, ничего не сказав. Об овраге он даже не упоминал.

– Странно. Очень странно, – пробормотала Челси. – Может быть, Маргарет что-то перепутала?

Попросив Джадда, как только он закончит работу, разыскать Хантера, она решила вернуться в город, чтобы не злоупотреблять любезностью Лиз. Та по-прежнему сидела на скамейке, глядя на своего малыша, но коляски с Эбби возле нее не оказалось.

Лиз удивленно подняла глаза на Челси.

– Хантер только что был здесь. Он сказал, что ты просила его отвезти Эбби в Болдербрук.

У Челси потемнело в глазах.

– Но я не говорила с Хантером! – в ужасе воскликнула она. – Я нигде не могла его найти!

Лиз, нахмурившись, растерянно пожала плечами.

– Он приехал в машине Джадда. Он положил девочку на заднее сидение, сложил шасси коляски, засунул его в багажник и уехал. Мне и в голову не пришло усомниться, что это не ты его послала. Ведь вы с ним так дружны!

Сидевшие рядом женщины, прислушавшись к их разговору, с готовностью подтвердили, что именно так все и произошло.

Челси с трудом выдавила из себя улыбку.

– Не беспокойся, Лиз. Я уверена, что все как-нибудь объяснится. Поеду в Болдербрук. Надо выяснить, зачем Хантеру понадобилось так шутить со мной.

– Но ты позвонишь мне вечером?

– Обязательно!

Челси на полной скорости неслась к Болдербруку. Внутри у нее все клокотало от негодования. Ну что за несносный человек этот Хантер? Разве можно так играть чувствами матери? Неужели ему было не найти более подходящего объекта для дурацких шуток, чем ее Эбби?

"Блайзера" не было ни во дворе, ни в гараже Болдербрука. Она в смятении бросилась в дом, но там не было ни Хантера, ни Эбби. Ноги ее подкашивались, сердце неистово стучало. Она снова выбежала во двор, осмотрела гараж и заново отстроенный амбар. Ее дочь исчезла.

Вернувшись в дом, она позвонила Джадду на Моховой Гребень и, стараясь говорить спокойным, ровным голосом, рассказала о происшедшем. Лишь в самом конце разговора она отчаянно прокричала:

– Я хочу знать, куда он увез моего ребенка!

Джадд постарался успокоить ее:

– Не волнуйся. С Эбби все будет в порядке. Хантер не причинит зла ни ей, ни тебе!

– Но Боже мой, где они могут быть? – Челси едва стояла на ногах. Внутри у нее что-то словно оборвалось. Она пыталась успокоить себя мыслью, что волноваться за своих детей, не зная, где они и что с ними – это удел всех без исключения матерей. Но сердце ее отвергло этот довод. Ведь Эбби была еще совсем крошкой, беспомощной и беззащитной. Она скоро проголодается. Челси уже ощущала знакомое покалывание от избытка молока в груди.

– Оставайся на месте, – сказал Джадд. – Мерфи созвонится со всеми бригадирами карьеров. Я съезжу домой к Хантеру…

– Нет! – возразила Челси. – К нему поеду я! Мне надо что-то делать, иначе я сойду с ума! Я оставлю ему записку на случай, если он приедет сюда.

– Я попробую разыскать его по телефону. Если не найдешь его дома, возвращайся в Болдербрук и жди меня там. Я приеду примерно через полчаса.

Челси стремглав выбежала из дома и понеслась в своем «патфайндере» к жилищу Хантера. Убедившись, что там никого нет, она вернулась в Болдербрук. В доме было по-прежнему тихо и пусто. Сунув ладони под мышки, она принялась ходить взад-вперед по веранде, не замечая, что солнце по-прежнему ярко освещает молодую листву деревьев и нежно-зеленую траву, не слыша звонкого пения птиц.

Без Эбби жизнь теряла для нее всякий смысл.